Глава 15 Мир мужчин

Глава 15

Мир мужчин

В двадцать три года я лишь начинала становиться частью мира взрослых мужчин. Мое восприятие мужчин и отношения с ними определялись равно как моим личным опытом, так и меняющимися ценностями времени. Мой отец, по своей натуре привыкший скрывать эмоции, был типичным представителем мужского пола своего времени. Его небольшие садистские и мазохистские замашки проявлялись, когда он не находил решения той или иной задачи, но по большей части он был добр и намерен исполнить свой долг. Для каждой из своих семей он служил надежной финансовой опорой: он зарекомендовал себя как человек, способный зарабатывать хорошие деньги и знающий меру в выпивке. Он шел по стандартному пути белого воротничка, усиленно работая, чтобы выстроить свою карьеру с самого низа и заслужить должность вице-президента по маркетингу в ряде крупных компаний. Стоило нам переехать в новый штат, и он покупал для нас прекрасный дом c обширной лужайкой и гаражом на две машины. И всякий новый дом был лучше предыдущего. Тем не менее его образ жизни не отражал его собственную манеру бытия, поскольку его эпоха того и не предполагала.

Когда я была маленькой, отец казался мне таким же ярким и привлекательным, как Рой Роджерс[13], «Король ковбоев». Он был всем интересен для меня, не важно, брился он или поливал из шланга подъездную дорожку. Мне нравилось наблюдать, как он работает. Утром по субботам он приходил в комнату с телевизором и до слез хохотал над нашими мультфильмами. Это делало мультики в сто раз смешнее для нас. Сидя за обеденным столом, он использовал ножи, чтобы познакомить нас с понятием бесконечности. В своем мысленном эксперименте он демонстрировал нам, как можно постичь смысл бесконечности при помощи кухонного ножа – он разрезал что-то пополам, затем снова на две части и так далее, показывая, что у половинок нет конца и что это и есть бесконечность. Затем он смотрел на наши лица, чтобы увидеть, как эта изумительная идея проникает в наши сердца и оседает в них.

Когда мы жили в Колорадо, я откладывала деньги и купила за 40 долларов зеркальный телескоп, нарисованный тогда на упаковке кукурузных хлопьев. Жизнь в нашем доме заиграла новыми красками. Мой отец проводил один вечер в неделю, настраивая и перенастраивая телескоп, чтобы поглядеть на ночное небо. Каждый из нас много раз по очереди смотрел в него, и все родители и дети нашего квартала приходили к нам на задний двор любоваться небом. Блестящий Юпитер с его четырьмя большими спутниками будоражил мое воображение. Марс был ужасно красный. Мне также запомнились прекрасные кристаллические узоры, оставленные метеоритами на поверхности Луны тысячи лет назад, – визуальный эквивалент симфонии.

В моем отце чувствовалась добродетель, и когда он заходил в комнату, мне казалось, что свет приобретает голубой оттенок, что давало пищу моему духовному началу и приносило мне ощущение безопасности. Однако с ним не все было так просто. Когда он говорил о бесконечности, похоже, этот эксперимент с ножом и бессчетными половинками не столько расширял его видение, сколько заводил его в тусклый тупик. Дети любят думать, что их отцы подпирают собой небо, однако я очень рано обнаружила чувство интеллектуального хаоса в своем родителе. Мне кажется, что все мы пытались помочь ему преодолеть его, однако эти усилия лишь сделали нас, пятерых женщин в его доме, расстроенными и недовольными.

Мой отец вырастил четырех дочерей и заботливо относился ко всем нам, но, думаю, я досаждала ему больше, чем все мои сестры, вместе взятые. Моя изобретательность часто сбивала его с толку. Он пренебрежительно относился к моим инструментам для рисования, считая, что они в конце концов меня погубят. Он игнорировал мои работы, а однажды и вовсе накричал на меня в присутствии моих друзей, увидев, как мы по очереди обматывали друг друга бумагой в темной комнате для того, чтобы постичь процесс появления на свет. Это была фишка семидесятых. Нам она казалась безобидной и крайне забавной. Для него же это являлось абсолютно непостижимой вещью, бардаком. В другой раз мой отец вернулся домой из командировки. Было раннее утро (он поехал ночным рейсом), и когда он зашел, то обнаружил меня и Стива спящими вместе на полу. Он не произнес ни слова, однако позднее я услышала, как он сказал своим друзьям: «Если бы два года назад кто-нибудь сообщил мне, что я найду свою дочь спящей с парнем в центре гостиной, я бы выбросил его через окно». Подростком я то приводила отца в ярость, то лишала его дара речи – попеременно.

Мой отец хотел дочку, которая была бы покладистой и скромно одевалась. Однако я находилась на другой волне, экспериментируя с тем, что представляло для меня интерес, поскольку испытывала счастье, лишь ожидая нового опыта. Я не была покладистой, и то, что мой отец не мог принять меня такой, какая я есть, в юности, означало, что у меня никогда не было возможности довериться мужчине, ставящему мои интересы наравне со своими. К сожалению, все это привело к непониманию и породило обман в наших отношениях. И когда в мои двадцать два года отец заметил, что Стив вел себя неуважительно и был угрожающе безотчетен в своих действиях по отношению к нему, мы не смогли сесть друг против друга и подробно обсудить эту ситуацию.

* * *

Я испытываю шок, когда сегодня представляю мир, в котором жила моя мать. Когда моя семья еще обитала в Небраске, она как-то призналась нам, что сможет законно развестись с отцом, как только мы переберемся в Калифорнию. Вплоть до 1968 года женщинам было запрещено законом разводиться с мужьями в Небраске. К тому времени мы, девочки, знали, что она его не очень-то жалует. Полагаю, ее чувство беспомощности, что она не может освободиться от брака, послужило причиной проявления ее психического заболевания. Отец, в свою очередь, много раз повторял, когда мне уже было около двадцати: «Я не должен был давать вашей матери идти учиться в колледж. Из-за этого она начала думать». Весьма пугающе слышать такие невежественные фразы во времена феминизма от мужчины, у которого четыре дочери. Позже мой отец осознал, что заблуждался, и решительно изменил свое мнение, но семидесятые были временем медленного пробуждения для здоровяков, которые придерживались тайных альянсов внутри компаний, где ключевые позиции занимали мужчины. Хотя в его словах имелась доля истины: к 1970-му ряд представителей феминистского движения утратили настоящие цели и настолько радикализовались от разочарования, что, в сущности, приказывали женщинам вместе с водой выплеснуть и ребенка.

Я не обладала достаточным опытом, чтобы понять женское движение или то, почему люди говорили: «Женщина без мужчины – все равно что рыба без велосипеда». Это смешное заявление просто нужно было понять. Я также не знала, как отнестись, нечаянно услышав, как Кобун заканчивает телефонный разговор, жалуясь на качества американских женщин. Стоя у двери, я ждала, пока Кобун в дальнем конце своего кабинета смеялся и говорил что-то вроде: «Ох, они не как эти американские женщины…» – намекая на превосходство некой другой группы женщин, более почтительных по отношению к мужчинам. Возможно, он говорил специально для меня, так как знал, что я его слышу.

Я наблюдала много подобных вещей задолго до того, как научилась понимать их подтекст, не говоря о том, чтобы реагировать на них. Но однозначно, что в семидесятые годы антагонизм между полами был ярко выражен и не отвечал ничьим интересам: ни мужчин, ни женщин и уж точно ни детей. Если бы я не встретила духовных наставников, которые помогли мне выжить среди противоречивых взглядов на мир, у меня были все шансы стать жертвой того времени. Теперь мне нравится думать, что суть этих противоречивых семидесятых заключалась в том, что это был самый разгар процесса. Или лучше так: это было похоже на тот музыкальный хаос, что сопровождает настройку оркестра. Возможно, время моего взросления просто было турбулентной начальной стадией этапа, который нес благо и добро.

Я – осторожный оптимист. Позднее мое сердце наполнилось восторгом, когда я услышала, как далай-лама сказал на Всемирном саммите лауреатов Нобелевской премии мира в Ванкувере: «Женщины Запада спасут мир». Хотя не думаю, что нас спасут именно западные женщины – на Востоке, Ближнем Востоке и в Африке можно найти прекрасные примеры достойных девушек и женщин, – я все же знаю, что иногда необходимо проделать большую работу, прежде чем достойная концепция укоренится в мире. Однако нет сомнения в том, что это произойдет и окупит все усилия.

* * *

После многих лет жизни в доме, где преобладали женщины, переезд к Стиву и Дэниэлу стал для меня огромной переменой. Поначалу мне нравилось жить с ними в одном доме. Я наслаждалась тем, как они анализировали вещи, добирались до самой сути, а затем начинали безудержно смеяться, осознавая, насколько же безумен наш мир. Дружба Стива и Дэниэла излучала изящное добродушие, а их разговоры крутились вокруг технологии, просветления и еды. Мне запомнился комментарий Стива про оптимальное использование личной энергии: «Полностью выразить себя – значит очиститься. Воздерживаться от самовыражения – значит взращивать силу изнутри». Ух ты.

В доме стало веселее с появлением Дэниэла. Подобно ребенку, он получал нескончаемое удовольствие не только от того, что интересовало его, но также и от метауровня того, каким образом это его интересовало. И пока Стив все больше времени проводил на работе, я находилась дома с Дэниэлом, и мы лучше узнавали друг друга. Он научился играть на пианино. Я готовила и жарила хлеб, а еще делала себе одежду из дешевой индусской ткани, имитирующей гобелен, которую находила в магазинах Cost Plus. В семидесятых возрождался интерес к навыкам ведения домашнего хозяйства. После нелепо механизированных, промышленных идеалов пятидесятых шестидесятые и семидесятые ознаменовали приход более земных, здоровых привычек. Я исповедовала контркультуру. Стива вовсе не интересовал этот мой аспект творчества, он был настроен на иную волну. Однако Дэниэл часто проявлял удивительную заинтересованность тем, как я шью и готовлю. Казалось, что ему нравилось все, чем я занималась. Он не мог скрыть удивления, узнав, что мне не нужны рецепты и примеры, чтобы сделать какую-то вещь, и сказал, что я обладаю «врожденной гениальностью». Я не знала, что именно это значит, но звучало это великолепно. Думаю, Дэниэлу не приходило в голову, что я не имела понятия, как следовать рецепту или чьему-то примеру. Мой разум был так нетерпелив, что, когда доходило до правил, я постоянно от них отклонялась и делала все по-новому.

Хотя Дэниэл меня никогда не привлекал, иногда он меня очаровывал. Стив признавал мою креативность абсолютно иначе: его больше интересовали мои подходы к вещам. Дэниэл же просто позволял мне чувствовать себя видимой в тех аспектах, на которые Стив не обращал внимания. Однако это была лишь часть картины. Вскоре я открыла, что отношения Стива и Дэниэла базировались на наиболее идиотском уровне вседозволенности, которую я когда-либо наблюдала. Я поняла, что их разум наполнен негативными женскими образами и представлениями. Будь у меня нестандартный юмор, возможно, мне бы казалось забавным играть роль карикатуры. Стив и Дэниэл приводили в действие и лучшие, и худшие качества друг в друге. Часто я бывала одновременно поражена их легкостью и шокирована их бесчувствием. Возможно, они относились ко мне с точностью до наоборот. Я не задавалась этим вопросом. Я лишь наблюдала, как они связаны друг с другом, словно абсурдистские инсайдеры в клубе «Твоя жизнь». Постепенно я стала понимать, что эти шуточки были главным, если не единственным, способом обмена информацией между ними. И это стало очень предсказуемым.

Я осознала, что для Дэниэла Коттке Стив был примером для подражания, а возможно, даже и исполнял роль отца, как Роберт Фридланд для самого Стива. И хотя все трое были равны как друзья, думаю, что иерархия существовала: у Роберта (а затем и Стива) имелась жажда власти, Дэниэл же относился к ней противоречиво и был более склонен присоединяться к обладающим властью, нежели властвовать самому. Потому я отводила Дэниэлу роль прислужника в этом братстве.

Где-то спустя месяц после того, как мы начали жить вместе, Стив завел манеру восклицать, что «мужчины просто намного интереснее женщин». Затем Дэниэл последовал его примеру и стал повторять ту же самую фразу с такой же интонацией. Это было пренебрежительное заявление, но если цель заключалась в том, чтобы вывести меня из себя и подорвать мой моральный дух, ее не достигли. Зато я задалась вопросом, почему Стив гордится подобными мыслями. Была ли это такая шаткая стадия мужского созревания? Позднее до меня дошло, что суть этих братств, в их менее развитых состояниях, состоит в достижении консенсуса, прославлении одинаковости и оттачивании остроумия. Это договоренность, которая компенсирует экзистенциальную и личную незащищенность. И она прославляет мужество, чтобы гарантировать то, что мужчины, по крайней мере некоторые, рассматривают как безопасность. Стив искал одинаковость уже вскоре после того, как начала свою работу Apple: он, кажетcя, упустил из виду, что я представляла ценность для него, потому что была иной.

Эта схожесть набирала обороты. После второго пришествия Стива в Apple я заметила, что мир был атакован армией стремящихся внешне походить на Стива людей: черный свитер с высоким завернутым воротником, стрижка ежиком, очки как у Леннона и синие джинсы. Европейский облик в стиле casual Стива был взят на вооружение мужчинами в каждом городе Америки. Это была утонченная простота, и это было классно. Сегодня я придерживаюсь мнения, что Стив втайне желал видеть везде свое отражение. И это случилось. «Стивы» оказались повсюду. Хотя меня это раздражало. Мне думалось, что этот его костлявый образ с бритой головой своим происхождением обязан Полу Джобсу. С моей точки зрения, Стив неустанно стремился к одобрению со стороны мужчин, в первую очередь Пола. Копирование милитаристского облика Пола было частью этого процесса.

* * *

Все, что я действительно хотела и в чем нуждалась в то время, был спокойный дом и чтобы меня любили и ценили за то, кем я являюсь. Я начала забывать тошнотворную логику моей матери и ее душевное заболевание. Удаление воспоминаний о том, как мыслила моя мать, стало важной вехой для меня; я начала проводить вечера дома, где могла сосредоточиться и погрузиться в чтение ради культурного обогащения. Я начала исцеляться, и этот процесс, кажется, побудил Стива и Дэниэла захотеть вновь расфокусировать меня, хотя они постоянно шутили и критиковали меня за то, что я недостаточно сфокусирована. Я находилась в разболтанных чувствах и не могла стабилизироваться в этом доме, где чувствовалось столько обид и недомолвок.

Дэниэл Коттке, как и Стив, всегда был несокрушимо уверен в своей правоте. Казалось, оба воспринимают идеализированную версию самих себя как единственную истину, а остальных оценивают не так великодушно. Я рассматриваю эту черту как глюк в программировании и не думаю, что Дэниэлом двигала недоброжелательность. Проблема была в том, что парни воспринимали себя в качестве золотого стандарта, а меня – как нечто искаженное и портящееся. Я реагировала на такое очень лично, что давало им еще больше поводов посмеяться.

Дэниэлу нравились интеллектуальные традиции, возникшие на основе духовности семидесятых, и все время, что я его знала, он изучал эти идеи и применял их на практике в поиске новых возможностей. Однако он мог рассмеяться не над тем, чем нужно, и часто упускал смысл ситуации, поскольку он, как и многие помешанные на науке, был отрешен от эмоциональных оценок в своей проницательности. Однажды он заявил мне: «Ты была куртизанкой в Китае в прошлой жизни», рассмеялся мне в лицо, а затем вернулся обратно в свой самодовольный внутренний мир. Я не знала слова «куртизанка» и не поняла намека. Эта насмешка глубоко ранила меня, и эта рана долго не заживала. (Сегодня я бы ответила, что моим выбранным архетипом скорее является четырехрукая богиня Сарасвати: могущественный созидательный женский аспект, находящийся в состоянии равновесия с ее гармонией, реализованный мужской аспект, никакой компрометации или проституции в обоих из них. Лишь полнота бытия.)

Тот дом был наполнен большим потенциалом, который расцветал и струился – чувствовались огромные дальновидность и перспективы, – но мои попытки высказаться и быть понятой слишком часто становились объектом насмешек. Когда я передала Стиву слова Кобуна «Стив глубоко невежественен», он ответил, что это для него комплимент. Он превращал себя в воина, достигшего просветления, поэтому не обратил внимания на предупреждение, решив, что невежество не является проблемой в его великом плане. Тогда все меньше оставалось поводов заставить его задуматься, если только это не была неспособность, по его мнению, подумать о других. Порой я могла молчать несколько дней, так как Стив мог повернуть все, что я скажу, против меня; моим единственным убежищем был бунт тишины. Это побуждало Стива и Дэниэла еще сильнее насмехаться надо мной. Время шло, и я начинала съеживаться и исчезать (даже в собственных глазах) соответственно растущему высокомерию Стива.

Теперь я понимаю, что все мы олицетворяли культурные нормы нашего времени. Никто из нас не осознавал, что мы были звеньями в длинной цепи нерешенных вопросов. У меня перед глазами не имелось ни примеров, способных помочь мне познать ценность женского аспекта, ни образцов, демонстрирующих нам со Стивом развитые отношения между мужчиной и женщиной. Масла в огонь также подливала и японская предвзятость Кобуна в пользу мужчин. Я много раз слышала слова Кобуна, что хороший мужчина убегает от женщины, которая хочет выйти за него замуж. И правильно делает!! Однако я никогда не слышала от него, что хорошей женщине следует бежать от мужчины, желающего на ней жениться. Сейчас мне кажется, что от влияния учителя было больше вреда, чем пользы.

* * *

Стив почти перестал проводить со мной время, поэтому я была счастлива, когда однажды он предложил пройтись вместе. Тем не менее наша прогулка свелась к тому, что мы вновь выслушивали взаимные жалобы. Мы ощущали, что не получаем друг от друга того, что хотим. Прогулка стала весьма печальной, когда на полпути через школьную лужайку наше внимание привлекла захватывающая картина. Среди ряда недавно посаженных деревьев слышался шум множества пчел, свисающих с ветки: они были крепко сцеплены друг с другом и похожи на зловещую гроздь винограда. Под ее тяжестью слабая ветка молодого деревца прогнулась дюймов на пять.

Мы не встречали ранее ничего подобного. Мы подошли поближе и разглядели мешанину из несметного количества крошечных насекомых раздражающего желтовато-черного цвета, издающих вибрирующие звуки. Их жужжание лишало нас мужества. Я задалась вопросом, не потеряли ли они свою матку. Очарованные как дети, мы огляделись вокруг в поисках палки, чтобы ткнуть в них. Мы боялись, что рой нападет на нас, но было чересчур любопытно, чтобы пройти мимо. Стив взял палку, а я встала позади него. Подойдя настолько близко, насколько хватило смелости, мы были готовы убежать в любой момент. Затем Стив сказал: «о’кей, раз, два, три» – и ткнул в рой. Внезапно половина слипшейся массы упала на землю, словно незастывший цемент: пчелы рассыпались по траве, продолжая жужжать и ползать друг по другу, некоторые улетали прочь. Возбужденные встречей с пчелиным роем, мы наконец-то прекратили все споры и утихомирились, вернувшись домой в молчании.

В этом пчелином хаосе я увидела знак, что мой мир отдалялся от мира Стива. Вместе мы обладали необычными кодами для творчества, однако я была исключена из траектории потока его мысли, а он из моей. Такие примеры в истории не редкость. Некоторые прекрасные импульсы, что существуют в людях, остаются нереализованными из-за встречных ветров невежества, отвлечения внимания, злоупотребления властью, зависти, неудачного времени, плохой памяти, дефицита ресурсов, недостатка уверенности, сексизма, расизма, неправильных амбиций, лени, войн… Список препятствий можно продолжать бесконечно. Подавленная, я освободила себя от него, не желая двигаться в заглушающем душевные порывы направлении, в котором он, казалось, шел.

Вскоре после той прогулки все переменилось. В субботу после полудня, прежде чем Стив ушел на работу, мы поругались на кухне. Скривившись, он бросал самые грубые, резкие слова в мой адрес – заряд ненависти чувствовался в каждом слоге. Я не помню, из-за чего разразилась ссора, я лишь запомнила частый огонь его словесных атак, подобный нападению беспилотников. Находясь в позиции обороняющейся, я отделила свою душевную оболочку от физической и начала изучать его как с неправильного конца телескопа, трансформируя его ужасное поведение и делая его более управляемым через эти суженные линзы. Я подумала, что его подлость превысила все пределы. И затем осознала, что для меня между нами все кончено. Всем телом я ощущала, что не способна больше выдерживать такие выходки. Обычно в ссорах меня выставляли крайней, однако теперь я была спокойна, поскольку нашим отношениям пришел конец. Его гнусность взяла верх. Не было никакого соревнования. С меня хватило.

После такого ясного осознания я более не могла вернуться к прежнему состоянию, как бы того ни хотелось. И хотя мне понадобилось время, чтобы достичь цели, с того момента я оказалась запрограммирована на расставание. Это было нелегко, поскольку мой семейный опыт не учил верности себе, он был богат, но не этим. С того момента начался мой путь к зрелости.

Десять дней и пятнадцать споров спустя Стив бегал за мной вокруг своей машины на подъездной дорожке дома. Был поздний вечер, Дэниэл отсутствовал, и нам представилась счастливая возможность провести время без него. Я смеялась и плакала, пытаясь спустить шины автомобиля Стива в шутливой и полной слез попытке заставить его побыть со мной. Он также смеялся и кричал, пока бегал за мной. Вдруг он воскликнул: «Я никогда не говорил тебе того, что я хотел бы, чтоб ты знала». Я остановилась, пытаясь понять его. Он был прав. В последние годы нам не удавалось одинаково интерпретировать наши чувства. Именно поэтому наша любовь никогда не выражалась полностью.

Это был тяжелый удар. Его чувствительность, наша любовь и последующая ее утрата – все разом навалилось на меня. Горе, которое я испытывала, оказалось так сильно, что я схватилась за живот и в те мгновения желала умереть от боли. Таков был весь Стив, постоянно стремящийся задеть за живое, заставить пережить чувство вины и утраты, хотя только любовь и доброта могли бы спасти наши отношения.

* * *

Я одновременно сопротивлялась идее уйти от Стива и планировала, как это сделать. В итоге я решила перебраться в Пало-Альто, который я считала идеальным примером небольшого красивого городка – до того, как он был реконструирован и превратился в центр компьютерной индустрии и ее денег. В первую очередь я договорилась установить себе внутриматочную спираль. Однажды я проснулась из-за осознания того, насколько невыносимо все стало, в другой раз я пробудилась, поняв, что почти не забочусь о себе. Прежде всего это касалось средств контрацепции.

На тот момент нашим способом предохранения был прерванный половой акт, также известный под названием «вынь и остынь». Для Стива его суть состояла в том, чтобы сохранить свою энергию для работы. Воздержание от достижения оргазма – практика, заимствованная из восточных традиций Индии и Японии, которая передается от наставника ученику-мужчине для развития у того концентрации и накапливания энергии – предположительно для духовного роста. Эта практика также была описана в опубликованной в 1937 году мотивационной книге Наполеона Хилла «Думай и богатей», где говорится, что власти и большого состояния можно добиться путем сохранения своей жизненной энергии. Я знала, что прерванный половой акт является фиктивной формой контрацепции, но до тех пор старалась не обращать внимания на опасения и следила за своими циклами.

Я позвонила в Центр по планированию семьи в Саннивейле. Мне было сказано, что они устанавливают внутриматочную спираль лишь в конце женского менструального цикла, поэтому я дождалась, когда у меня почти закончился период, и затем отправилась к ним на процедуру. Я сомневалась, зная о возможных побочных эффектах использования внутриматочной спирали, но это был меньший риск, чем таблетки, ведь из-за добавочных гормонов я набирала лишний вес и у меня развивалась апатичность. Я знала это, поскольку то принимала таблетки, то прекращала на протяжении нескольких лет. В ту ночь я сказала Стиву, что поставила спираль, и он меня высмеял. Осознание того, что я все сделала правильно, дало мне возможность наконец-то понять модель: он будет продолжать унижать меня за все без исключения независимые мысли и действия. Это было сродни заболеванию внутри его.

После установки спирали я ощутила, что вновь могу чувствовать себя спокойно после практически года интимных отношений со Стивом. Я знала, что не забеременею, и испытывала облегчение, даже эйфорию, по поводу того, что сняла со своих плеч громадную заботу. По крайней мере, так казалось. В течение двадцати четырех часов после установки внутриматочной спирали я забеременела. Я точно знаю, когда произошло зачатие, поскольку в ту ночь Стив был добрее, чем обычно. Он дышал так, словно избавлялся от всего того, что его обременяло, и ласкал мое лицо с глубоким чувством так, как не делал уже долгое время. На мгновение я расслабилась, чувствуя полное принятие. Луч любви пробился через тучи, а затем снова скрылся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.