О Дзержинском, Ягоде, Ежове и других чекистах

О Дзержинском, Ягоде, Ежове и других чекистах

Все процессы оппозиционеров шли без меня, это ещё Ежов проводил. Мы с Николаем Ивановичем Ежовым, еще один Николай Иванович, работали плотно и по партийной линии, и по линии ЧК. Работать он умел, и задачу поставить умел, а организатор был все-таки слабоват. Это потом и в НКВД сказалось, он во всем запутался и уже не думал, туда идет или не туда. Последние полгода он как в тумане жил. И не он один.

Когда мы чистили Грузию, там мне все было более-менее ясно. Всех знал, знал, за кем какая слабина, и особенно не удивлялся, когда одно стало наматываться на другое. До этого терпели, старались, а когда товарищ Сталин решил, что надо принять жесткие меры, а то так и проваландаемся до самой войны, а там нас съедят, то сразу все гнилое в Грузии выявили быстро. И так видно было, да руки не доходили.

А когда меня перевели в Москву и поставили на НКВД, я насмотрелся на разные республики, и на Москву, и все не мог понять, как же так можно. Был ты честный партиец, кровь проливал, шашкой махал. Потом ушли кто куда, кто на партийную работу, кто на советскую, кто на хозяйственную или военную. И перебрасывали первое время, а потом каждый свое определил, у кого что лучше получается.

Вроде бы теперь работай, учись, дела по горло, как ни работай, все равно по горло. А ты начинаешь недовольство, думать, что обошли тебя. Твоего товарища портрет носят, а ты рядом стоишь и завидуешь. Нет, чтобы подумать, а почему так вышло, может товарищ толковее оказался, или больше работал, меньше спал. Нет, главное – его портрет, а я умнее, а портрета нет. С этого и начиналось.

А кто-то просто заелся, но слабина все равно с самого начала была. У меня Михаил Фриновский из головы не идет. Умный был мужик, в меру горячий, мог бы полезно работать и работать. А не туда пошел.

В ЧК последний безупречный человек был Менжинский. Первый был Дзержинский, а второй – Менжинский. Ошибки у него были, конечно. Но это были ошибки рабочие, хотя кадровых ошибок он тоже наделал. Но это было уже от болезни, а в отдельную политику он не играл. Четко понимал, что товарищ Сталин – это единственная верная линия и он от нее не отходил.

Ягода был человек умный и работать умел, если хотел или если ему было надо. Но Ягода полез в заговоры, амбиция заела. Говорят, что черного кобеля не отмоешь добела, а бывшего троцкиста или правого красным и левым не сделаешь, в этом мы убедились на горьком опыте. Товарищ Сталин многим верил до последнего, а они клялись, кто-то даже перед расстрелом клялся, а что толку. Пока жили, рвались в историю, и перед концом тоже рассчитывали в историю попасть, умереть для истории.

Был момент, Ягода меня тоже начал прощупывать, но очень тонко. Вроде все правильно говорит, но такое впечатление, что он меня наталкивает на осуждение товарища Сталина. А вроде и не наталкивает. Раза два такой разговор был, но было непонятно, прощупывает или проверяет. Я в разговоры играть не стал, спросил прямо: «Ты что, товарищ Ягода, проверить меня хочешь? Я линию партии всегда понимал как линию товарища Сталина, одно от другого не отделял и отделять не буду. Так что ты меня не проверяй, а не доверяете, так ставьте вопрос». Он сразу отработал назад, и даже не назад, потому что вроде никакого особого разговора и не было. Уже потом я понял, что было к чему. Но тогда Ягода уже давал показания Ежову.

В чем была беда ЧК до того, как меня назначили на Наркомвнудел. ЧК была создана как политический орган партии, потому потом и переименовали в Главное Политическое Управление. Дзержинский был политик большого масштаба, создатель партии и государства. Здесь все понятно, Дзержинский в политику не играл, он политику делал. Мог с товарищем Сталиным разойтись, даже было дело Троцкого поддержал, но за Троцким никогда не пошел бы. Дзержинский был крупный человек и мог идти только за двумя, за Лениным и товарищем Сталиным. На меня мало кто сильное впечатление производил, но Дзержинского я помню, как вчера было. Второго такого не будет, тут надо чтобы характер и время совпали.

Менжинский тоже был политик, послабее, но умный человек, свое место знал и понимал, что его задача политическая, но ограниченная. Надо обеспечить безопасность государства, а общий политический курс – это за товарищем Сталиным. Но Менжинскому кадры достались от Дзержинского, а тогда в ЧК пришли люди разного склада, было много авантюристов. Тут Дзержинского упрекнуть тяжело. Пока шло становление и шла борьба с эмиграцией, это было даже хорошо. В эмиграции тоже собрались авантюристы. И наши авантюристы против их авантюристов неплохо сработали, потому что у нас идея крепче и массовая база надежнее. А у них внутри хорошей массовой базы не было.

Дзержинский был человеком идеи, сам был увлечен, мог рискнуть, может поэтому смотрел на рисковых людей спокойно. Потом это сказалось, уже после Дзержинского.

Но большевикам досталась слабая страна по всем статьям. В Европе и в Америке уже электронные радиолампы делали, а в России при царе простых лампочек сделать не могли, все покупали. Мы и сейчас на «Электросиле» (завод в Ленинграде. – С.К.) держимся, а в Америке десятки фирм. Что такое был Тифлис при царе? А что была Грузия в 1917 г.? Вспомнить нечего, кроме грязи. И в 1927 г. мало что изменилось. Жили все равно по старинке. А в 1937 г. Грузию уже не узнаешь. Показать кому в 1917 г., что такое Грузия через двадцать лет, никто не поверил бы. Я бы сам не поверил. А сделали. Мы сами и сделали, большевики и народ.

Все сразу не поднимешь, а товарищ Сталин правильно сказал, мы отстали на 100 лет и теперь надо это расстояние пробежать в 10 лет, иначе нас сомнут. А как пробежать? Были сомнения, были недовольные, а ГПУ получило уже большие репрессивные права.

Время было такое, что иначе нельзя, но в ГПУ костяк уже был послереволюционный. И стали играть в бонапартизм. Это и в армии так было, а в ЧК тем более. Но в армии заговор сделать тяжелее и скрыть тяжелее, потому что там надо выходить на массу, а масса была после 1935 г. за товарища Сталина и его курс. И раньше основная поддержка была у курса товарища Сталина. Восстания были, но каждый раз это была провокация, горючего материала даже в деревне много не было.

В ЧК заговор скрыть проще, все люди стреляные, опытные, сами заговоры вскрываем. Так получилось, Менжинский стал болеть, Ягода забрал силу и начал сбивать кадры под себя. Енукидзе возомнил и к тому же разложился, а товарища Сталина в упор не видел. Снюхался с Ягодой.

Но разобраться с Ягодой было проще, у него было много видных связей, положение видное, скрыть все не скроешь. Потом, сама обстановка требовала широкой борьбы с оппозицией, а товарищу Сталину видно было, что кто-то серьезно наверху крутит. Первое время ЧК обязана быть политическим органом партии и для партии, потом надо было менять задачи на более профессиональные, а Ягода стал в политику играть.

Ягода тоже был политик, имел богатое революционное прошлое, его Дзержинский продвигал, он с писателями дружбу водил, стал первым Наркомом. Я говорил с ним зимой 1939 г., когда все уже было ясно и ему, и мне. Он тогда прямо сказал: «Я, Лаврентий, не так жизнь прожил. Не буду врать, считаю, что ярко прожил, а все равно не так. Надо было по-другому, тогда и под конец ярко горел бы, а так сижу здесь, в родных стенах и осталась от меня одна копоть».

Я ему ничего не сказал, он видно ждал, что я что-то скажу, а потом видит, я молчу, и сказал такие слова, что сразу врезаются на всю жизнь. Говорит: «Я всю жизнь за собой шел, а надо было дураку идти за Сталиным. Только тот, кто за ним идет, тот в историю и войдет. Потому что Сталин – это и есть история. Учти, Лаврентий».

Ежов был аппаратчик, и товарищ Сталин правильно выбрал, он Наркомом был одно время подходящим. Николай был работящим человеком и думать умел, и говорить умело дельно. Но Николай был слабым человеком. У Ягоды был характер, и закалка была. И амбиции были, и положение в революции. А у Николая крупной революционной биографии не было, по ступенькам поднимался. Но поднялся быстро, может это и погубило. Николай политиком не был, а дал себя втянуть в темные шашни, одних вычистил, а других расплодил. Хотя он провел неплохой набор молодых кадров, большинство мы и после оставили, ребята были с высшим образованием.

Товарищ Сталин когда меня на Наркомвнудел сватал, предупредил, что всю дурь и игры в политику из Наркомата надо вычистить полностью, железной метлой. Чекисты должны быть не бойцами партии (это само собой), а преданными Советской Власти государственными работниками. Когда надо – щитом Советского Государства, а когда надо – его циркулем и гаечным ключом.

Товарищ Сталин мне тогда и рассказал, как он на дело смотрит. Сказал, что в ЧК произошло разложение от политика Дзержинского до разложенца Ягоды. И с Ежовым надо разобраться. Сказал: «Тебе, Лаврентий, урок и наука. Ты можешь быть хорошим политиком, но политиков кроме тебя я еще найду, а мне нужен на этом посту человек, который будет смотреть не с политической вышки, а с государственной. Чувствуешь разницу?»

Я сказал, что чувствую. Политически можно быть грамотным, а если у тебя в службе наружного наблюдения шляпы, то грош цена такой политической грамотности. Товарищ Сталин был очень доволен, сказал, что я его абсолютно правильно понял. Нам в ЧК нужны профессионалы. Преданность социализму и Советской Власти, это само собой, это как для солдата уметь стрелять. Но чекист обязан знать свое дело досконально.

Я так людей всегда и подбирал. Например, Богдан Меркулов и Кобулов – люди опытные, но для меня важно было то, что они и сами дело знали, и умели подчиненных организовать. И умели расти.

Много лет уже прошло, давно они от меня отошли, но сейчас смотрю, вижу, что и я потерял, и для них тоже нехорошо вышло. Плохо, когда люди меняются вниз, а не вверх. Расти надо всю жизнь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.