ПУШНОЙ И РЫБНЫЙ ПРОМЫСЛЫ
ПУШНОЙ И РЫБНЫЙ ПРОМЫСЛЫ
В XVII в. в хозяйственный оборот России была включена, по сути дела, вся Северная Азия, и главная роль на начальной стадии ее освоения принадлежала промысловой колонизации. Она явилась не только первым, но длительное время и основным видом использования природных богатств на большей части сибирской территории, особенно к востоку от Енисея.
Первые русские переселенцы оседали в Сибири прежде всего по берегам ее главных рек, которые становились как бы «каркасом» первоначального расселения. Реки служили там главными, а часто и единственными дорогами, давали важнейший источник существования — рыбу. Приречные земли обычно более всего подходили и для хлебопашества, и для скотоводства. Но междуречья в XVII в. также осваивались, и делали это в основном охотники за пушным зверем — промышленники.
По своей общей численности промышленники уступали таким группам русского населения Сибири XVII в., как служилые люди и крестьяне. Однако в отдельных ее районах в это время численность промышленников оказывалась либо равной количеству охотников из коренного населения (в Якутии и Енисейском крае в 40-х гг.), либо даже превосходила его (в Манга-зейском уезде в начале XVII в.).
Всемерно содействуя присоединению обширнейших территорий к Российскому государству, промышленники укрепляли его могущество еще и тем, что обогащали «государеву казну» сданными в виде десятинной пошлины мехами, и в итоге давали такое количество ценной пушнины, которое намного превышало ясачный сбор. Вплоть до XVIII в. благодаря усилиям именно промыслового населения Сибири Россия занимала первое место в мире по добыче и вызову за рубеж дорогих мехов— этого «мягкого золота».
Начало бурного развития соболиного промысла приходится на 20-е гг., а период наивысшего подъема — на середину XVII столетия. Главным промысловым районом к тому времени стала Восточная Сибирь. Западная уступала ей не только в количестве, но и в качестве соболя (чем более суровым является климат, тем пышнее становятся шкурки зверей, а к востоку от Енисея морозы сильнее).
Районы интенсивного пушного промысла находились далеко от наиболее заселяемых мест, и промышленники направлялись сначала в низовья Оби и Енисея, а затем — на Лену и еще далее на восток.
В большинстве своем промышленники являлись северорусскими крестьянами и посадскими людьми, стремившимися хоть немного разбогатеть в «златокипящих государевых вотчинах». Однако дорога к сибирским соболям была опасна, длинна, нередко отнимала несколько лет. Кроме того, она требовала значительных средств «на подъем».
Промышленнику требовались орудия охоты и рыбной ловли, обычная и специально сшитая для промысла одежда и обувь. Недешево обходился в далекой Сибири и продовольственный запас. Общая стоимость «ужины» (необходимого для промысла снаряжения и продовольствия) составляла обычно от 20 до 40 рублей. Это была весьма значительная по тем временам сумма: тогда дневное пропитание стоило несколько копеек, а годовое жалованье рядового казака или стрельца составляло в среднем около 5 рублей.
Далеко не каждый имел нужные средства, и большинство охотников становились «покрученниками», т. е. снаряжались за счет нанявшего их хозяина. Условия найма были кабальными. Покрученник попадал в зависимость от нанимателя, выполнял его поручения и отдавал ему две трети добытой пушнины. Нанимателями обычно являлись торговые люди, но нередко ими бывали и сами промышленники. Они составляли четвертую или третью часть таких хозяев, правда, в отличие от торговых людей, свыше 10 покрученников имели очень редко.
Поднимавшиеся на промысел «собою» так называемые «своеужинники», как было недавно выяснено, играли тем не менее довольно видную роль в освоении пушных богатств Сибири. Однако и своеужинники редко охотились в одиночку. Обычно соболиный промысел в Сибири XVII в. велся организованно — артелью. Объединение промышленников в артели («ватаги») объясняется дальностью и неимоверной трудностью путей к промысловым угодьям, выгодностью организации совместных зимовок, глубоко укоренившимися в русском народе общинными традициями. Согласованных усилий требовал и сам промысел. Он чаще всего просто не окупал расходов «на подъем», если производился в одиночку.
Артели по своим размерам бывали от нескольких до 40 и более человек и нередко объединяли и своеужинников, и покрученников, и их хозяев. Во главе каждой артели стоял выбранный промышленниками из своей среды «передовщик» — наиболее опытный, бывалый охотник. Если в ватаге было несколько промысловых групп, избирался главный передовщик.
Сам промысел начинался в октябре — ноябре, а заканчивался в марте. В другие месяцы, когда качество меха было низким, промышленники занимались устройством зимовий, рыбной ловлей и охотой для пополнения запасов продовольствия, подготовкой снаряжения и т. п. «Съестной припас» для лучшей сохранности обычно зарывался в ямы. Как и добыча, он считался общим достоянием артели. С началом промыслового сезона большая артель делилась на мелкие группы и расходилась по распределенным заранее охотничьим угодьям. «Промышляли» почти исключительно соболя; изредка добывали чернобурых лис: менее ценные меха не окупали промысловых расходов.
В отличие от коренных сибирских жителей, стрелявших соболя из луков, у русских главными орудиями охоты в XVII в. были «кулемы» — ловушки давящего действия с приманкой из мяса или рыбы и «обмёты» — сети. Они позволяли вести промысел с наивысшей для того времени производительностью. Для охоты иногда использовали и специально обученных собак (когда стреляли соболей «по иноземческому обычаю» — из луков).
Ранней весной промышленники съезжались в свои зимовья, где поровну делили добытые за сезон меха, рассчитывались с хозяевами (если те были на промысле), выделывали и разбирали пушнину. При этом односортные шкурки связывались по 40 штук в общепринятом порядке: «лучший зверь к лучшему, середний к середнему, а худой к худому». Соболи наивысшего качества сшивались либо попарно, либо хранились по одному. Со вскрытием рек артель обычно распадалась: одни оставались в зимовьях еще на один сезон, другие отправлялись искать новые промысловые угодья, третьи возвращались домой, скупая или продавая по пути пушнину.
В 40 — 50-е гг. XVII в. из Сибири «на Русь» вывозили в год до 145 тыс. и более соболиных шкурок. Средняя добыча на одного охотника в основных промысловых районах составляла тогда около 60 соболей, наивысшая же добыча в самые благоприятные для промысла годы доходила до 260 соболей на человека. Лучшие шкурки продавались по 20–30 рублей за штуку, а отдельные могли оцениваться фантастическими для простого человека суммами — в 400, 500, 550 рублей. Однако обычная цена соболя в период наибольшей его добычи редко составляла более 1–2 рублей, и в итоге промышленники чаще всего получали доход, лишь в 1,5–2 раза превышавший затраты на снаряжение. Но и так получалось далеко не у всех. Даже в середине XVII в. иные промышленники возвращались без денег, без товаров и без «мягкой рухляди». В дальнейшем число «прогоравших» охотников все более увеличивалось; уже в 70-х гг. оно превысило в некоторых уездах половину возвращавшихся домой. Это являлось одним, из красноречивых показателей начавшегося упадка сибирского пушного промысла. Резкое сокращение поголовья соболя привело к свертыванию промыслового движения в Сибири, но оно уже сыграло свою роль в освоении края.
Значение промысловой колонизации Сибири в XVII в. заключалось не только в вовлечении в хозяйственный оборот огромных пушных богатств. По определению П. Н. Павлова, крупнейшего знатока истории сибирского пушного промысла, «движение промышленников в Сибирь с учетом возвращающихся обратно было самым многолюдным в XVII в.» и явилось «живой нитью, связывавшей Сибирь с Россией». Дело в том, что около трети промышленников имели постоянные многолетние связи с Сибирью. Кроме того, наряду с возвращавшимися в Поморье охотниками за Уралом сложилось довольно многочисленное промысловое население, которое обитало в Сибири постоянно, хотя и не оседало там в каком-то одном месте.
Это заставило пересмотреть некогда широко бытовавшее мнение о промышленных как «пестрой толпе случайных гостей» Северной Азии.
После оскудения соболиных запасов далеко не все промышленники спешили покинуть Сибирь. Например, некоторые из них прочно осели на севере Якутии. Там главным занятием стала рыбная ловля, а сами они положили начало весьма своеобразным, непохожим на другие группам русского старожильческого населения Колымы, Анадыря, Оленёка и нижней Лены.
Из-за неудач с промыслом иные промышленники оказывались в Сибири совершенно без средств. Не имея возможности ни вернуться домой, ни дождаться организации новой ватаги, эти люди подолгу жили «по наймам» на всякого рода сезонных работах. Обычным явлением в Сибири, особенно Восточной, было верстание таких промышленников на военную службу. Наконец, они нередко вспоминали приобретенные еще до ухода на промысел навыки ремесленников и земледельцев и пополняли ряды посадских людей и крестьян, приступая, таким образом, к освоению других богатств сибирских земель.
В конце XVII в. вышли царские указы, вообще запрещавшие русским промышлять в Сибири соболя. Они, впрочем, никогда полностью не выполнялись, и, несмотря на истребление большей части соболиного поголовья и всякого рода ограничения на промысел, охота на пушного зверя оставалась в Сибири одним из важнейших занятий переселенцев. Правда, она со временем видоизменилась. Среди охотников стали преобладать постоянные и вполне оседлые обитатели Сибири, и промышляли они в основном уже несоболиную пушнину, постепенно поднимавшуюся в цене.
На протяжении всего рассматриваемого нами периода пушному промыслу естественно сопутствовала охота на мясную дичь и всякого лесного зверя. Она играла важную роль в питании промышленников, но не только их. В ранний период освоения Сибири лесные продукты пользовались большим и постоянным спросом почти у всех переселенцев. Поэтому многие из них добывали зверей и птиц не только для собственного пропитания, но и на продажу.
В сибирских городах можно было встретить торговцев медвежатиной, олениной, зайчатиной, куропатками, гусями и т. д. Имеются также сведения о занятии части русских переселенцев морским промыслом. Так, по сообщению знаменитого голландского географа Н. Витсена, жители Туруханска в XVII в. регулярно выезжали «в Ледовитое море» «на охоту за моржами».
Одним из основных занятий оседавших за Уралом русских людей сразу же становился и «рыбный промысел». Рыба всегда занимала важное место в питании русского человека, а в Сибири из-за «бесхлебья» она нередко круглый год являлась его основной пищей.
В непригодных для хлебопашества районах такое положение сохранялось не одно столетие, чему прежде всего содействовало просто сказочное богатство сибирских рек рыбой и широкие возможности ее добычи. В Сибири в то время были распространены ценные сорта рыбы — севрюга, осетр, стерлядь, сиг, семга, горбуша, нельма. В огромном количестве там водились таймень, форель, язь, омуль, налим, окунь, щука, карась, сазан и другие, менее ценные виды.
Наряду с засолкой рыбы русские поселенцы использовали такие способы ее заготовки впрок, которые были малоизвестны в Европейской России (например, специальная, в рыбьем жире, варка, приготовление в большом количестве самого рыбьего жира). Даже привычные лепешки русские в Сибири нередко выпекали из сухой толченой рыбы и икры.
Однако только «про свой обиход» рыбу добывали лишь в самых глухих уголках Сибири. В остальных районах потребительский промысел очень быстро превращался в товарный, т. е. ориентированный на продажу. За Уралом на рыбу стал предъявляться огромный спрос. В сибирских городах и острогах скапливалось много промышленников, которые, отправляясь за пушниной, стремились запастись на первое время сушеной и соленой рыбой для себя и своих собак. Поэтому не только в «непашенных», но и в пригодных для хлебопашества районах для части жителей рыбный промысел превращался из дополнительного занятия в основное. Организовывался он часто так же, как и пушной промысел. При объединении в артель рыболовы могли приобрести на общие средства лодки и снасти. В большие рыболовные экспедиции входили и свое-ужинники, и покрученники. Покрута в рыбном промысле тоже превращала нанявшегося на определенное время в лично зависимого человека.
Рыбу добывали круглый год, однако главными промысловыми сезонами считались весна, лето, осень. Тогда на лов временами выходило все трудоспособное население. В XVII в. еще не получило большого распространения закрепление рыболовных угодий за отдельными лицами, но те места, где для лова устраивались специальные сооружения, обычно находились в чьем-то владении и отмечались при переписях земель уже в первой четверти XVII в. Благодаря этому мы знаем о существовании на сибирских реках той поры «тонь», «езовищ», «заколов», «запоров» и тому подобных устройств для задержания и ловли рыбы. Довольно рано в документах начинают упоминаться и различные виды сетей — невода, бредни и т. д. Они делались в основном «по русскому обычаю» и иногда достигали гигантских размеров — до 100 м. Вообще же орудия и способы лова были чрезвычайно многообразны. Во время весеннего разлива рыбу ловили в поймах рек сетями. Когда вода шла на убыль, в ход пускались всевозможные заграждения и ловушки, преграждавшие рыбе путь обратно в реку. Затем до поздней осени главным видом промысла становился неводный лов. Применялись и более простые способы добычи — с помощью удочки, а также остроги и охотничьего лука (обычно ночью, когда рыба шла на разведенный в лодке огонь). Зимой широко использовали плетенные из прутьев «морды» и другие ловушки, ставили сети в устьях малых рек и ручьев. Важное место в зимней ловле занимал так называемый «ировой промысел». Его производили коллективно. Места скопления рыбы — глубокие ямы и быстрины — распределялись между участниками лова, которые вытаскивали рыбу через проруби крючковыми снастями («самоловами»). А ранней весной начиналась добыча «духовой рыбы», т. е. той, которая шла «подышать» к прорубям и другим свободным ото льда местам.
Особенно сильно рыбный промысел был развит в районах, расположенных по путям передвижения промышленных людей, и вообще там, где собиралось много приезжего люда. Большое количество рыбы добывалось, например, на среднем и нижнем Енисее, в окрестностях Тобольска. В сибирской столице иностранный наблюдатель в середине XVII в. обратил внимание на «замечательно большой рыбный базар», какого он «не видел ни в одной стране». Рыбу туда привозили по 30, 50 и более телег в день и в самом различном виде — сушеную, соленую, мороженую. Ее продавали штуками, ведрами, кадушками и возами. Лучшие сорта иртышской рыбы стоили дешевле хлеба. Много продавалось икры, рыбьего жира и рыбьего клея. С Тобольском были связаны промысловые районы Иртыша и Оби, в том числе столь отдаленные, как Тара, Берёзов, Сургут, Обдорск. Рыбу покупали не только «про себя», но и для продажи в других районах Сибири, за рубежом (в «калмыках») и даже в «русских городах», как ближних, так и дальних — Костроме, Вологде, Устюге Великом, Москве.
Сибирский рыбный промысел не только содействовал, таким образом, созданию прочной продовольственной базы на восточной окраине страны, но и дал дополнительный толчок развитию торговых связей между различными областями.