Глава 13

Глава 13

С утра наша артиллерия беспокоила немцев. Над лесом с тревожными криками кружились стаи птиц.

Накануне полевой походный госпиталь отправил больных и раненых в тыл. Палатки свернули во вьюки. Алексей Гордиенков должен был уехать с последней машиной. Однако как его ни искали, ничего, кроме изломанных костылей, валявшихся под елкой, не нашли…

Перед этим у Алексея с Ниной произошла размолвка.

— В тыловой госпиталь не поеду, — заявил Алексей.

— Куда же ты денешься с такой ногой?

— Подумаешь, рана! Кость цела. Брошу костыли — и все. Подживет и так…

— А приказ полковника? Не имеешь права.

— Попрошу разрешения.

Выслушав просьбу Алексея, Доватор снял трубку и, потребовав к телефону Нину, спросил:

— Вылечили лейтенанта? Не закрылась? Значит, плохо лечили! — Доватор повесил трубку и пожал плечами. — Медицина протестует. Все. Придется ехать лечиться…

— Можно было сказать полковнику как-нибудь иначе, — вернувшись от Доватора, мрачно говорил Алексей Нине.

— Обманывать я не умею…

— Да я тебя и не прошу!

— И не проси! — Нина присела на пенек. — Собирай вещи.

— Не командуй! — Алексей наступил сапогом на костыль, с хрустом переломил его, потом проделал то-же самое со вторым и бросил обломки под елку.

— Что ты делаешь? — крикнула Нина.

— Спешился! — Прихрамывая, Алексей пошел по тропинке в лес и даже не оглянулся… А Нина и не окликнула. В госпиталь он больше не вернулся…

Приказ о выступлении был уже отдан. Ждали только сигнала.

На другой день, подходя к лагерю разведчиков, Нина встретила на тропинке Яшу Воробьева с котелком в руке. Заметив ее, Яша хотел было свернуть в кусты, но Нина его окликнула.

— Лейтенант здесь? — спросила Нина.

— Какой лейтенант? — Воробьев смотрел на Нину невинными, непонимающими глазами.

Еще с вечера Шаповаленко перевязал Алексею рану, наложив на нее какой-то лекарственный лист, а Салазкин и Торба завьючили его коня. Сообща решили, что из-за болячки оставаться не следует. О том, что он остался в эскадроне, Гордиенков велел пока молчать. И вот Яша нес Алексею обед. Из котелка выглядывала куриная нога, сверху, на блюдце, лежали яйца.

— Не знаешь, какой лейтенант?

— Вот те Христос, не знаю, товарищ доктор. Ведь у нас тут лейтенантов-то разве один? — уклончиво отвечал Яша. — Извините, тороплюсь…

Нина поймала его за рукав.

— А обед кому несешь?

— Да вот себе хлебова маленько сварил… Вы у ребят спросите, может, они знают. Вот они за теми кусточками картошку варят. Салазкин свои стишки читает — в газете напечатали, мировые! Вы пройдите, может, они видели…

В лагере разведчиков кони уже подседланы с полным вьюком, шалаши и пирамиды опустели, оружие все на плечах. Кругом валялись разбитые патронные ящики, на колу висела немецкая каска с простреленной свастикой.

Торба подкидывал в костер дрова. Салазкин и Павлюк чистили картошку. Шаповаленко сидел на ящике и что-то писал в тетрадке. Костер горел плохо, только дымил. Захар, наклонившись, пытался раздуть огонь, захлебываясь дымом, отворачивался, морщился. Последние дни Захар ходил мрачный и злой. Анюта прислала ему такой ответ, что он даже не знал, что и думать: «Приедешь, тогда узнаешь…»

Шаповаленко закрыл тетрадь, сунул ее за голенище. Внимательно осмотрел котелок, в который Салазкин положил картошку, заметил хозяйственным тоном:

— Порезать надо.

— Кто затеял варить? Ты! — ворчал Торба. — А сам сидит, як писарь, да еще учит. Барабули захотел…

— В бой идешь — краще заправиться треба. Патронов побольше — и сюда, — Шаповаленко показал на живот и на карманы.

— Думаешь, не пробьет? — усмехнулся Захар.

— Часом попадешь на тот свет, будешь из кармана барабулю доставать и исты, а то колысь там райский аттестат форменный дадут!..

Заиграл веселый смешок, но тут же оборвался. Подошли Нина и Яша Воробьев. Яша шел сзади и делал хлопцам таинственные знаки.

— А у вас тут весело! — поздоровавшись с казаками, проговорила Нина.

— Тише, товарищ военфельдшер, у нас Филипп завещание сочиняет. Торба, сдерживая смех, наклонился к костру.

— Чистые портянки надел, — заметил Салазкин, — осталось закусить поплотнее — и на тот свет готов…

— Треплются як балабошки! — Шаповаленко укоризненно покачал головой. — Тошно слухать… Язык, як добрая шабля, а силенки — пивфунта… Це мой земляк, — Филипп Афанасьевич показал пальцем на Торбу, — силы у него, як у великого дурня, а ума не хватает костра распалить. Вин смеется, що я пишу…

— А может, вы, господин вахмистр, мемуары сочиняете? Меня там не забудьте! — не унимался Салазкин.

— Зараз я на войне, — продолжал Филипп Афанасьевич, — а думка моя о мирной жизни. Почему Филипп Шаповаленко добровольцем пошел? Потому, что он воюет за мир! И должен писать о мирной жизни! А этот мне еще о каких-то мамуарах толкует! Тьфу… Варил бы скорей картошку.

— Верно! — поддержала Нина. — А то лейтенант у вас вторые сутки не евши сидит…

— Ну уж нет! Вчера я ему курочку…

— Филипп! — крикнул Торба. — Глянь, кони там не отвязались?

— Где спрятали? — решительно спросила Нина. — Показывайте!

— Я ему курочку в госпиталь возил… Понимаете? — Шаповаленко пробовал вывернуться.

— Вы, Филипп Афанасьевич, не юлите. Куда Воробьев пошел? Тут не до шуток. Если узнает полковник Доватор…

— Никто не узнает! Ни який полковник, — под свирепым взглядом Торбы заявил Шаповаленко. — Нельзя ему оставаться, товарищ военфельдшер, а рана що — заживет. Устроим все, як полагается. Нас еще ни один цыган не обманул!

— Кого это вы тут обманывать собираетесь?

Из кустов вышли Доватор и подполковник Карпенков.

Все быстро повскакали с мест. После длительной и неловкой паузы Торба кинул руку к кубанке и гаркнул во всю мочь:

— Товарищ полковник! Разведчики, смирно! Товарищи разведчики… — он запнулся и замолчал.

— Ну-ну, — Доватор ободряюще кивнул ему головой.

Но робость перехватила горло Захару, точно костью подавился. Все слова вылетели из головы.

— Растерялся трошки, — смущенно пробормотал Торба.

— А вот так, случайно, немецкого полковника встретишь, тогда что?

— А там побачим, товарищ полковник! — отвечал Захар.

— «Побачим»! — прищурив глаза, повторил Доватор. — Смотри, как нужно рапортовать! Ты будешь полковник, а я младший сержант — командир отделения.

Доватор с кавалерийским шиком, под смех и одобрительные возгласы казаков, отдал Торбе положенный рапорт.

Потом спросил Шаповаленко:

— Ты, Филипп Афанасьевич, кого надуть собирался?

— Да тут, товарищ полковник, дело одно… — замялся казак.

— Он нам рассказал, как цыгану коня променял! — вмешалась Нина.

— Обмануть меня хотел, чертяка! — начал Шаповаленко, обрадованный неожиданной поддержкой.

— Ну и как? — не поднимая головы, спросил Доватор.

— Куда там!.. Шоб меня… Да я…

— Конечно!.. Тебя, старого запевалу, на коне не объедешь! Ты кого хочешь с ума сведешь, тем более при помощи военфельдшера Селезневой… Вот лейтенант Гордиенков начал уже костыли ломать… Вы помогали ему? Доватор в упор посмотрел на Нину.

— Честное слово, сам!.. — растерялась Нина.

Обернувшись к Карпенкову, Доватор сказал:

— Запишите военфеладшеру пять суток ареста и Филиппу Афанасьевичу тоже… Чтоб не обманывали и уважали приказы командира! А лейтенанта Гордиенкова — где он у них тут скрывается? — под ружьем отправить в медсанбат!..

Доватор поговорил с казаками, осмотрел вьючку, поласкал коней. Как ни в чем не бывало шутил. Взял на поверку пять автоматов, выпустил несколько очередей.

— Смотрите, какое могучее оружие нам рабочие делают! В тысячу раз лучше немецких. Разве мы имеем право плохо воевать? — сказал он казакам на прощанье.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.