Константин Шолохов На проверке – Михаил Шолохов

Константин Шолохов

На проверке – Михаил Шолохов

От спецкорреспондента «Молота»

1

– С ночи до ночи держись за чапыги и двенадцать до зимы поднимешь.

– Хо! Двенадцать? А ежели крепкая земля?

– Чего вы там толкуете! – пронзительный бабий голос. – В плуг надо три, а то четыре пары добрых быков, а откель они у нас? Есть, да и то не у каждого, какая-то пара зас…, а то больше на быках, у которых сиськи. Это у богатых, им ветер в спину…

– Не об этом речь! Взяла бы подол в зубы да помолчала! – чей-то хриплый басок.

– Ты с понятием? Жену учи, а меня нечего!

– А трактором?..

Давыдов выждал тишину, ответил:

– А трактором, хотя бы нашим «путиловцем», при хороших знающих трактористах можно за сутки в две смены вспахать тоже двенадцать десятин.

Собрание ахнуло. <…>

– Вот это – да! На таком жеребце бы попахаться…»

Перспективы, нарисованные Давыдовым на собрании гремяченского актива и бедноты пять лет тому назад, уже давно стали жизнью. Северо-Донецкий округ, собирающий пятый урожай на поднятой целине, бьется в тревоге за использование огромного парка – уже не «путиловца», а тысяч солидных СТЗ, сотен комбайнов и автомашин. И быть может, на полях Гремячего лога стоит сейчас дед Щукарь с медной бляхой инспектора по качеству на груди, смотрит, как на широкий хедер падают подпиленные тучные колосья, как лента из белого полотна уносит их в приемную камеру, а из хоботка элеватора сыплется золотистое зерно, и восклицает:

– Ах, да и чертова штука!

А что делает Давыдов, что делает сейчас Нагульнов, Майданников и другие герои «Поднятой целины»? Этот вопрос для читателя совсем не праздный. Читатель не критик. Он изо дня в день живет жизнью, преподнесенной ему в произведении, любит одних героев, ненавидит других, живет их страстями, увлечениями и разочарованиями и, быть может, больше, чем сам писатель, болеет за их судьбу.

В Миллеровском доме крестьянина, где голодные, назойливые мухи будят жильцов, едва стало светать, между двумя командировочными о судьбе героев «Поднятой целины» шел оживленный обмен мнений. Один из них, брюнет, резал пополам зеленый свежий огурец, посыпая обе полоски солью, складывал их вместе, растирал соль, и огурец аппетитно хрустел на зубах.

– Вы, значит, говорите, что Давыдов, вероятно, сейчас директор МТС, – разрезая новый огурец, обращался он к блондину.

– Логический вывод, – макая в сметану хлеб, говорил блондин, – Давыдов – представитель рабочего класса, его логическая судьба – это, безусловно, директор МТС.

– Так знайте, дорогой товарищ! Писатель никогда не ведет своих героев по проторенным дорожкам. Писатель преподносит читателю всегда не то, чего он ожидает. В этом-то и соль. Вы ждете, что Давыдов будет директор МТС, а Шолохов преподнесет вам его опять тем же хорошим председателем хорошего крепкого колхоза. А быть может, его сняли за какие-нибудь перегибы. Черт его знает. Во всяком случае, я сейчас бы с жадностью прочитал вторую часть «Поднятой целины». Когда только она выйдет?

– Могу задать этот вопрос Шолохову. Сегодня еду в Вешки.

– Счастливый вы человек! Ведь вы, возможно, попадете на чистку Шолохова. Я слышал, он на днях будет проходить чистку.

– Слушайте, – сказал брюнет, – у меня теперь к вам есть просьба. На чистке можно задавать все вопросы. Задайте за меня Шолохову такой вопрос: что будет делать герой «Тихого Дона» Григорий Мелехов при сплошной коллективизации. Встретимся, – вы мне расскажете.

Вешки томились в ожидании. Комиссия приступила к чистке издательства районной газеты «Большевистский Дон», где состоял членом партийной организации автор «Тихого Дона» и «Поднятой целины» Михаил Шолохов¹. Все горели желанием попасть на его чистку. И желание это вызывалось не простым обывательским любопытством – посмотреть, какие носки, воротнички и сорочки носит писатель, брюнет ли он или блондин, интересный или неинтересный. Михаила Александровича в Вешках знали все.

Часто он на своем «фордике» появлялся в колхозных бригадах, хуторах и МТС. Его дом с зеленой крышей, с радиомачтой, окаймленный зелеными деревьями, знали все, вплоть до самых малых детей. Сюда ежедневно приходят колхозники со своими невзгодами и радостями. Он живет жизнью районной партийной организации, высиживает долгие вечерние часы на бюро райкома, слушает планы уборочной, доклады о работе МТС, о перегибах или хорошей работе того или иного председателя колхоза. Его знают достаточно. Интерес рос по другой линии. Писатель создал героев. Его герои вошли в жизнь, как реально существующие люди. Приезжие спрашивали, где находится Гремячий лог? И сейчас ли там председатель колхоза Давыдов? Где хутор Татарский, где живут Мелеховы, в колхозе ли они? Где жил помещик Лесницкий? (так в очерке. – В. П.) Писатель создал героев. Но судьба их еще не раскрыта до конца. И на чистку многие шли в надежде заглянуть в душу творца, заглянуть в будущее созданных им героев, и, значит, в свое собственное будущее.

Зал Вешенского кинотеатра «1-е Мая» был набит до отказа.

– Проверяется писатель Михаил Александрович Шолохов, – сказал председатель комиссии по чистке. И зал вдруг пришел в движение и зарукоплескал.

С легкой улыбкой, в белой майке у маленького столика, покрытого красным, стоял Михаил Шолохов.

– Родился в хуторе Кружилинском в 1905 году, – начал он. – Отец мой торговый служащий. Учился я в Богучарской мужской гимназии, окончил четыре класса. Затем начал работать в исполкоме ст. Каргинской. В 1921 году был послан на курсы продовольственных инспекторов в Ростове. Продовольственным инспектором работал по 1923 год. В 1923 году уехал в Москву. В Москве я очутился на положении одного из героев Артема Веселого, который пришел после окончания гражданской войны регистрироваться на биржу труда. Какая у вас профессия? – спросили его. – Пулеметчик, – ответил он. Но профессия пулеметчика никому не была нужна. Я зарегистрировался продовольственным инспектором. Профессия продовольственного инспектора также была не нужна. Был некоторое время безработным, работал чернорабочим, каменщиком, грузчиком, счетоводом в домоуправлении. В 1923 году начал упорно учиться писать. Работал фельетонистом в московской комсомольской газете «Юношеская правда». После издания книжки под названием «Донские рассказы» перешел к писательскому труду. Пишу с 1924 года, до настоящего времени остаюсь писателем. Кандидат партии с 30 года, член партии с 1932 года.

На этом он поставил точку. В глазах приезжего блондина потухли огоньки любопытства. Он, по-видимому, был разочарован, что автор «Тихого Дона» и «Поднятой целины» человек с такой простой автобиографией. Пропустив несколько вопросов, он поднял и свою руку.

– Скажите, как вы собирали материал?

– С корзиной, – подал кто-то реплику.

– Можно не отвечать на этот вопрос, – сказал председатель комиссии, – скажите лучше, какую общественную и партийную работу вы несете?

– Постоянно связан с партийной организацией района, участвую в ее работе. Веду большую работу с молодыми писателями, как член редколлегии нескольких журналов.

– Как помогаете начинающим писателям?

– За последнее время наблюдается огромная тяга в литературу. Впрочем, часто в литературу идут и люди, которые, не сумев работать делопроизводителем где-нибудь в конторе Заготзерно, решают, что лучше писать стихи, считая литературную работу самой легкой работой. Такие люди литературе ничего не дадут. Под моим наблюдением находятся 5 человек, людей обещающих. Я правлю их рукописи и помогаю освоить писательское ремесло.

– Какая у вас связь с колхозами?

– Бываю в колхозах часто. Без этой связи я не в состоянии писать.

– А что послужило толчком к литературной деятельности? – задала вопрос женщина в белой кофточке, видимо, учительница.

– Очень трудно ответить на этот вопрос. Была тяга к литературе, было призвание.

– Разрешите, – подняла опять руку женщина, – я не удовлетворена. В Москве, вы говорили, искали профессию, и вдруг…

– Писать я начал рано, но сам стыдился написанного. Потом, когда начал писать в газете фельетоны, грань между фельетоном и рассказом оставалась небольшая. Я перешагнул эту грань.

– Какой самый первый ваш рассказ?

– У меня серия рассказов под названием «Донские рассказы». Один из первых моих рассказов в этот сборник не вошел. Сейчас я даже не помню его названия.

– Что практического ты сделал в борьбе за литературный язык? – задал вопрос парень в белом костюме с черным от загара лицом.

– Моя обязанность, как и каждого писателя, избавляться от недостатков языка своих произведений. В книгах, уже напечатанных, избавиться от этих недостатков трудно, в книгах, которые готовлю к печати, стараюсь от недостатков языка избавиться.

– Как вы смотрите на указания критиков Васильковского и Лебедева?

– С целым рядом указаний критиков я соглашаться не обязан. Необязательно, например, мне соглашаться с Васильковским. С чем я согласился, это то, что в «Поднятой целине» я недостаточно показал женщину в колхозе и слабо комсомольцев².

– Известно вам, что из вашей книги «Поднятая целина» за границей срезали пять глав?

– Между СССР и западноевропейскими государствами не существует литературной конвенции. Поэтому они издают наши произведения как им выгодно. Мне это известно. В соответствующий момент я протестовал против этой операции письмом. Письмо получило большой отклик видных писателей Европы. В частности, Андре Жид согласился с моим письмом и заявил свой протест.

– В скольких странах переизданы ваши произведения?

– В 14 странах.

– Как отзываются критики буржуазных государств о «Поднятой целине»?

– В зависимости от направления газет и журналов. Отзывы были самые разнообразные.

– Скажите, пьеса «Генерал Победоносцев», которая ставилась в станице Каргинской, – ваша?

– Да, моя. Тогда я стыдился своих писательских попыток и выдавал ее за чужую.

Приезжий блондин уже давно намеревался задать вопрос. Он то приподнимал руку, то опускал. Наконец, решительно попросил у председателя слово.

– Товарищ Шолохов, – скажите, какую роль играл бы Григорий Мелехов в период сплошной коллективизации?

Шолохов улыбнулся.

– На этот вопрос я смог бы ответить, если бы «Тихий Дон» кончался не гражданской войной, а 30 годом. Мелехов – вымышленный тип, и трудно ответить, что он делал бы.

– Когда кончите «Тихий Дон» и «Поднятую целину»? – задала вопрос женщина.

– По моим расчетам, я должен закончить в следующем году.

– Думаете ли дать что-либо из быта рабочих?

– Ответить на этот вопрос трудно. Я бы не хотел ограничиться крестьянской тематикой. Но, поскольку я связан двумя книгами и пьесой, я не смогу ответить, когда перейду к рабочей тематике.

Кто-то поднял руку и попросил слово.

– Скажите, – сказал он, – почему вы написали так Григория Мелехова, что он вызывает симпатию у читателя?

– Григорий Мелехов является середняком. Колебания середняка очень велики. В Мелехове я хотел показать эти колебания. Плох тот писатель, который ставит своих героев на ходули. Я избегал этого в Мелехове. Относительно симпатии я скажу так: смотря кто читает. У одних он вызывает симпатии, у других – нет.

В прениях выступал парень в белом костюме. Он показал большое знакомство с литературными вопросами. Хвалил Шолохова за то, что «Поднятая целина» большую роль сыграла в коллективизации, научила распознавать механику классовых врагов. Он пожелал Шолохову в следующих книгах изжить недостатки языка. Больше в прениях никто не хотел выступать. Решение комиссии: «Считать Михаила Шолохова проверенным» встретили шумными аплодисментами.

Обсуждение возобновилось потом, когда расходились по темным улицам Вешек. Тут снова говорили об авторе и его героях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.