Анатомия одной дискуссии

Анатомия одной дискуссии

В «Отчёте о деятельности АН СССР за 1929 год» говорилось: «Не может быть сомнения, что диалектический материализм, переступивший в отчётном году пороги кабинетов и лабораторий Академии, окажет животворящее и созидающее влияние, какое он оказывает в тех областях, куда вступает как воинствующая сила нашей эры, эры социальной революции».

Владимир Иванович испытал это влияние на личном опыте. 26 декабря 1931 года он прочёл доклад «Проблема времени в современной науке», чуть позже опубликованный в «Известиях АН СССР». Говорил о новом осмыслении понятия «время» с позиций геохимии. Затронул общие проблемы научного метода и дал исторический очерк представлений о времени в науке.

Заканчивалась статья оптимистично: «Мы стоим на границе величайших изменений в познании мира, оставляющих далеко за собой эпоху создания новой науки в XVII веке… Мы только начинаем сознавать непреодолимую мощь свободной научной мысли, величайшей творческой силы человеческой свободной личности, величайшего нам известного проявления ее космической силы, царство которой впереди».

В том же номере журнала была опубликована статья недавно введенного в состав академии А. М. Деборина, идейного соратника Н. И. Бухарина. «Акад. Вернадский, — писал Деборин, — не делает никакого различия между материалистической и идеалистической философией». «Совершенно чуждо сознанию акад. Вернадского правильное представление о процессе познания», и он дает неправильную картину структуры науки во взаимоотношениях отдельных ее частей, оставаясь на почве «ползучего эмпиризма, открывающего двери мистицизму». «В. И. Вернадскому чуждо историческое понимание развития научного знания».

Общий вывод Деборина: «…нам преподнесли окутанное густым мистическим туманом «новое» религиозно-философское мировоззрение, согласно которому в мире обитают бесплотные духи («духовные начала»), существуют явления вне времени и пространства… Все мировоззрение В. И. Вернадского, естественно, глубоко враждебное материализму и нашей современной жизни, нашему социалистическому строительству…

Он чрезвычайно ярко подтверждает глубочайший кризис, переживаемый буржуазной наукой, выражающийся в резком разрыве между великими достижениями науки и враждебным ей мистически-идеалистическим мировоззрением… Преодоление этого гибельного для науки разрыва, устранение этого противоречия, оздоровление научной атмосферы, настоящий невиданный подъем научной мысли возможны лишь сознательным поворотом к философии диалектического материализма… Победа пролетариата в капиталистических странах явится гарантией и необходимым условием дальнейшего расцвета науки».

Философский разнос оборачивался политическим доносом, призывом избавить среду ученых от «чуждых элементов», глубоко враждебных «нашему социалистическому строительству».

…Первая волна «самой прогрессивной» философской установки ударила по биологическим наукам в 1923 году после выхода книги Л.C. Берга «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей». Автора ее заклеймили как идеалиста и мистика (в кампании активно участвовал Деборин).

Вернадского поначалу критиковали «мягко». В 1927 году журнал «Под знаменем марксизма» опубликовал рецензию И.

Бугаева на его книгу «Биосфера». Указав, что в книге есть и «дурные стороны», критик сделал вывод: «Довольно интересная книжка Вернадского требует все же к себе критического отношения».

Через четыре года в том же журнале выступил Д. Новогрудский. Суть и тон этой статьи отражает эпиграф: «Необходима еще неустанная работа по искоренению существующих и возникающих в различных научных областях теорий, отражающих буржуазное и социал-демократическое влияние» (Постановление ЦК ВКП(б) от 15.III.1931 г. по докладу Президиума Комакадемии).

Признав практическое значение геохимии, Д. Новогрудский добавил: «Эта же наука служит для некоторых ученых основой для развертывания самых реакционных идей и теорий. Таковы биогеохимические идеи акад. В. И. Вернадского».

Многие концепции Вернадского, по мнению критика, — «образцы поповской мудрости», написанные «фанатичным религиозником, во что бы то ни стало стремящимся очернить и разбить ненавистный ему материализм». Надо «обезвредить» реакционные идеи Вернадского, ибо «объективно они отражают и укрепляют позиции классовых врагов, позиции международной буржуазии, с ненавистью стремящейся выбить из рук пролетариата основные рычаги науки, необходимые для социалистического преобразования общества».

Вывод Новогрудского: «Работы и мировоззрение акад. Вернадского в целом являют собою поучительный пример того жалкого состояния, в которое повергается наука, находящаяся в плену буржуазной идеологии… Поражает тот низкий теоретический уровень, на котором ведется обсуждение принципиальных вопросов методологии научного познания», при сочетании экспериментальных исследований «с жалким эклектическим и реакционным бредом в области теории».

Выступая «под знаменем марксизма», критик дал политическую оценку научных взглядов Вернадского, употребляя такие выражения, как «тормоз перестройки академии», и утверждая, что мировоззрение ученого «непосредственно приводит к реакционнейшим выводам в области практики нашего строительства».

Деборин продолжил обличение идеологического и классового противника, каким уже был представлен Вернадский. Теперь критику перенесли на страницы специального научного издания. Это должно было показать научный характер «полемики» и укрепившиеся позиции идейных противников Вернадского в рядах академиков.

Владимир Иванович мог промолчать, избегая острых столкновений, или признать некоторые идейные огрехи ради сохранения своей научной школы.

Он избрал третий путь. Ответ его был опубликован. (В Приложении он приведён как образец научной публицистики, редкой для сочинений Вернадского.) Тут же Деборин опубликовал «Критические замечания на критические замечания акад. В. И. Вернадского».

О научном и литературном уровне этой статьи можно судить по таким выражениям: «Почтенный ученый разразился рядом «тонких намеков»»; «Акад. Вернадский — личность многогранная и много вмещающая». По мнению Деборина, Вернадский «пренебрежительно и высокомерно» отнесся к «нашей философии», а потому должен заняться «серьезным изучением классиков марксизма-ленинизма», чтобы избавиться «от своих архаических взглядов, мешающих его научной работе».

Владимир Иванович ознакомился с «Диалектикой природы» Энгельса, отметив в дневнике, что такие работы представляют лишь исторический интерес.

…Зигзаги внутрипартийной борьбы привели к тому, что некоторые философские высказывания Деборина подверглись разгромной критике со стороны его недавних соратников. Как пишет С. Н. Корсаков: «После принятия Постановления ЦК ВКП(б) о журнале «Под знаменем марксизма» от 25 января 1931 г. академик А. М. Деборин был изгнан из созданного им Института философии. По личному распоряжению Сталина ему было запрещено выступать в печати по философским вопросам. На протяжении 25 лет А. М. Деборина постоянно подвергали проработкам. Только после XX съезда КПСС положение несколько изменилось».

Никаких «оргвыводов» в отношении Вернадского не последовало. Его труды продолжали публиковать.

Дискуссия Деборина с Вернадским поучительна. Поражает упорное стремление критика обнаружить в трудах ученого идеологические изъяны. Деборину пришлось использовать безотказный метод искаженного пересказа чужих идей с последующим их разгромом.

Например, он утверждал, будто Вернадским «религиозное знание ставится в один ряд с научным и философским знанием», а в результате «можно сказать, что научное познание скользит по поверхности бытия». Хотя Вернадский постоянно подчеркивал своеобразие научного метода и утверждал «проникающее всю сущность науки» признание «реальности для нас проявляющегося мира».

По словам критика, Вернадский «считает возможным совмещение духовного начала, представления о едином боге-творце и пр. с физическими и математическими концепциями».

Но Вернадский анализировал непростые связи научных и религиозных представлений у Ньютона, Фарадея. Что тут крамольного? Ньютон писал теологические труды (один из них в 1915 году появился в русском переводе). А через десятилетие после деборинской критики академик С. И. Вавилов отметил: «Ньютон был несомненно глубоко религиозным человеком и, кроме того, ученым богословом».

Деборин называл крупного ученого и организатора советской науки опасным врагом марксизма-ленинизма и социалистического государства. Что это? Синдром моськи, лающей на слона? Сведение личных счетов? Или критику хотелось выставить себя борцом за передовую идеологию против затаившихся врагов, и для этого создал образ грозного противника, чтобы затем сокрушить его в пух и прах.

Чем слабее доказательства, тем крепче выражения. Деборин, как записной ревнитель идеологического благочестия, часто использовал такого рода «полемические» приемы.

Именно критики Вернадского исходили из религиозных представлений (понимая религию широко, по Л. Фейербаху, относившему к ней и атеизм). Это показывает стиль статей. Владимир Иванович опирался в своих рассуждениях на факты, а критики упорно пользовались ссылками на авторитеты. Когда главным аргументом в споре служит цитата, это и есть религиозный метод, признающий некоторые писания священными, непререкаемыми.

По сути дела, Вернадский, как Галилей и Ломоносов, выступил защитником научного метода и философии от религиозных влияний. Он не считал диалектический материализм — как форму широкого синтеза знаний — наукой всех наук. По его мнению, философия и наука — равноправные партнеры, способные к творческому взаимодействию.

Понимал ли это Деборин? Пожалуй, да. Почему же он отстаивал «научность» философии и ее примат над науками? Здесь следует уточнить: Деборин имел в виду лишь одно марксистско-ленинское учение.

Ответов можно предложить несколько, и они взаимно дополняют друг друга. Борьба за власть отдельных группировок. Личные амбипии. Привычка к отношениям господства — подчинения. Стремление подавить ростки свободомыслия. Унижение достоинства выдающегося учёного в назидание другим. Плохое понимание специфики научной работы и научного метода.

Ненависть догматика к инакомыслящим. Зависть посредственного философа к ученому и мыслителю с мировым именем…

Для людей деборинского типа философские идеи отступают на второй план в угоду политическим требованиям момента, тактическим приемам в борьбе за власть или ее удержание. Ученый оценивается не по его идеям и трудам, а по его отношению к господствующей идеологии.

Нечто подобное происходило и в позднем европейском Средневековье. Тогда религия боролась не только за отдельные догмы Священного Писания, но и за цельность мировоззрения, в котором человек занимал центральное место в Мироздании. Шла борьба за духовное и политическое господство, а также связанные с этим экономические выгоды.

Церковная бюрократическая система стремилась к абсолютной власти над личностью — над душами, кошельками, идеями. И нетерпимость, ненависть, жестокость, с которыми вели свою борьбу могущественные сторонники господствующей религии, определялись не столько их идейным фанатизмом, но прежде всего ходом политической игры, экономическими факторами, боязнью верхушки церковной иерархии утратить свои привилегии.

Религиозная идеология претендовала на роль важнейшей духовной опоры общества. После войн Реформации и Контрреформации, после костров инквизиции, жесточайшей церковной цензуры науке удалось вырваться из тисков религиозного мировоззрения и занять достойное место в общественной жизни. Только тогда многие страны стали на путь бурного научно-технического прогресса.

Ограничения свободы научных исканий и сомнений резко снижают творческую активность ученых и эффективность их работы, содействуют отбору и возвышению из их среды «наиболее приспособленных» к существующим ограничениям. Подлинные искатели истины, стремящиеся выяснить правду о природе и человеке, не могут смириться с подобными явлениями. К таким ученым относился Вернадский.

Выступая против тех, кто хотел сдержать свободное течение научной мысли, Владимир Иванович не преследовал личных целей. Свой ответ он прислал из Праги. Он мог продолжить исследования в Западной Европе. Но понимал свою ответственность перед Родиной.

Вернадский надеялся, что в СССР найдутся люди, которые прислушаются к его словам: «В стране, где научная мысль и научная работа должны играть основную роль, ибо с их ростом и развитием должны были бы быть связаны основные интересы жизни, ученые должны быть избавлены от опеки со стороны представителей философии. Это требует польза дела, государственное благо».

Нашло ли это предупреждение понимание «наверху»? Пожалуй. Ведь в последующие годы Вернадский был избавлен от «опеки» и продолжал плодотворно трудиться. Для оформления заграничной командировки он в 1932 году написал заявление В. М. Молотову. Ходатайство рассматривали в особом порядке и разрешение не дали. Он обратился с письмом к Сталину и заручился поддержкой Луначарского. Позже записал в дневнике:

«Мне кажется, с 1930 г. в партийной среде впервые осознали силу Сталина — он становится диктатором. Разговор со Сталиным произвёл тогда на Луначарского большое впечатление, которое он не скрывал».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.