Глава 8. Балда

Глава 8. Балда

— Я родилась в деревне под Новосибирском. Отец умер давно. Мы с братом Алешей, как война началась, пошли на военный завод. Он — рабочим, а я — ученицей. Я ведь на воле здоровая была, во какая, что парень. И головастая, хвалиться не буду: очень даже понятливая, доктор. Как немец допер до Волги, Алеша пошел на фронт, ему год как раз подошел, а я осталась в бараке одна. Народ там разный, плохих тоже хватает. И стала я весной гулять с мальчиками в парке. Тут они как раз решили достать себе оружие, по-ихнему бухало. Зачем — не знаю, у них такая мода: война всех заразила. Наметили они одного дядечку в парке с пистолетом на боку и говорят: «Ты, девка, его замани подальше, а остальное мы сделаем сами». Я это начала, конечно, перед дядечкой вертеть юбчонкой, подсаживаюсь под бок и говорю: «Скучаете, гражданин военный? Видно, нездешний?» Он: «Нет», — отвечает, и я его сразу под ручку и по дорожке подальше от фонарей. Только начала, стало быть, объявлять про любовь и прочее, а дядечка и говорит: «Вот балда, и где только такие губошлепки родятся! Ты из деревни?» — «Из деревни», — говорю. «Работаешь?» — «Работаю». — «А учишься?» — «Нет». — «Вот и дура. Что работаешь — это хорошо, но мало: надо учиться. Будешь учиться — станешь чуток поумнее. А пока катись отсюда к чертовой матери, и больше чтоб я тебя в парке не видел». Тут ребята накинулись и стали пистолет тянуть. Мне бы бежать, доктор, а я с перепугу палец в рот и стою как пень! А дядечка Петьку, который у них за главного был, сразу скрутил и милиционеру сдал, а тот прихватил и меня. Петька в милиции всех сразу засыпал — малолетка ведь вроде меня.

Судились мы вместе — за попытку ограбления с применением холодного оружия (у этих дураков нашли самодельные ножи, большущие, во какие!) и за попытку обезоружить военнослужащего в военное время. Понимаете, доктор, чего мы себе наделали? Жуть! Мальчишкам суд подвесил по десятке, и меня тоже начали было судить за соучастие в ограблении и разоружении; прокурор тоже потребовал червончик. А дяденька этот начал меня выгораживать. «Нет, дескать, — говорит, — она есть случайная проститутка, я сам подцепил ее в парке!» Суд хотел мне всунуть по этому случаю петушок. Однако подвернулась какая-то тройка — мы ее и в глаза не видели — двух мальчиков двинула на передовую, остальным всунула по пятнадцати, а мне прицепила решение без статьи: «Проституция. СОЭ». И десяточку в подвесок.

Начальница повернула голову на столе и что-то сказала во сне. Мы притихли и дали ей время как следует заснуть. Но девушка уже не могла говорить спокойно и тихо.

— В заключении, доктор, меня больше всего обижает, когда толкают: здесь все толкают кому не лень — и стража, и заключенные. Во как, доктор! В этом-то и есть все наказание: когда меня толкают в шею или в спину, тащат, швыряют наземь — у меня сердце отрывается от корня, больно так, доктор, верьте, оно отрывается и падает: я остаюсь каждый день без сердца и не могу этого выносить. Отсюда и мои флаги, доктор: не выдержала, сил не осталось. И потом такое слово в приговоре: каждый день здесь проверки, и каждый день я в голос кричу его людям сама — «проститутка», «проститутка». Бандиток боятся, их уважают, слушаются. С воровками тоже считаются. И они тоже люди. А я? С такой наклейкой? Плевалка на полу, вот кто! Каждый мной помыкает, я всем подстилка! Не могу больше такого терпеть! Не могу больше, доктор, милый!

— Ладно, не плачь.

— Я потерялась, доктор… Одна, никого нет… Я потерялась!

Она вдруг зарыдала и положила голову мне на грудь.

Начальница шумно вздохнула и открыла глаза.

— А? Что?

Вскочила и схватила карточку со стола.

— Сейчас из обоих будет блин! Я вам покажу, как обниматься у меня на глазах!

Я рассказал, в чем дело.

Начальница потерла глаза и долго трясла головой. Потом умылась, крепко вытерла лицо полотенцем. Закурила. И внимательно выслушала Татьяну еще раз.

— Чего же ты раньше не потребовала освидетельствования? Отвечай!

Но Сенина только багровела, отворачивалась и молчала.

Наконец начальница порывисто вскочила и наотмашь протянула руку:

— Заключенная Сенина, поздравляю со скорым освобождением!

Размашисто нахлобучила ушанку и запахнула полушубок.

— Эту карточку беру с собой. Сегодня получу дело и еду в Мариинск к прокурору. Сяду ему на шею и не слезу, пока он не добьется пересмотра. Девушку поместить в стационар на отдых и откорм с диагнозом «дистрофия». Приказываю стеречь ее, как начальство стережет лагерные ворота. Поняли, доктор? Нет, я вас еще раз спрашиваю: вы поняли меня? Ее судьба теперь зависит только от девственности — это законное основание для отмены приговора!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.