5. Бои на Северном Кавказе
5. Бои на Северном Кавказе
Знакомые офицеры советовали мне вступить в любую из воинских частей, формировавшихся в Ставрополе. Я познакомился с полковником Тимченко, который формировал Третью северо-кавказскую стрелковую роту. Он предложил мне, как кавалеристу, создать команду конной связи при роте. Так как лошадей не было, решено было принимать добровольцев со своей лошадью и седлом. Через две недели в команду вступило 25 человек. Большинство были моими родственниками, друзьями и приятелями (Иван Жадан, Сергей Степаненко, Василий Дмитриев и другие). Не теряя времени, я стал заниматься со своей командой кавалерийскими построениями, применяющимися в боях.
К концу января 1920 года красные продолжали теснить Добровольческую армию и заняли часть Ставропольской губернии. Наша Третья северо-кавказская рота пополнялась добровольцами, в большинстве учащимися местных гимназий в возрасте 15–16 лет, и насчитывала уже около 150 человек. Четыре унтер-офицера Самурского полка усиленно готовили добровольцев, учили, как обращаться с винтовкой, рассыпаться в цепь, строить каре для отражения кавалерийской атаки. Нужно было спешить, так как красные приближались к Ставрополю.
В ночь с 19 на 20 февраля нашей роте было приказано занять позицию около бойни на северо-восточной окраине Ставрополя. Морозную ночь мы провели почти без сна, ожидая наступления красных, но до утра все было тихо. Потом мы получили сообщение, что красные задержаны нашими частями верстах в двадцати от Ставрополя. Роту сняли из окопов и разместили в помещениях бойни, чтоб дать людям возможность поесть и отдохнуть. Я отпросился у полковника Тимченко на два часа повидать семью, вместе с двоюродным братом Иваном Жаданом и Сергеем Степаненко. Дома нас встретили радостно. Мать накормила до отвала, сестры и братишка Шура старались нам чем-нибудь услужить. Отец позаботился, чтобы снабдить нас всем необходимым в походе, главное, деньгами. Два часа пролетели быстро, нужно было уезжать. Расставание в этот раз было особенно грустным. Всех охватило тоскливое предчувствие. Вся семья стояла на балконе, пока мы, махнув в последний раз рукой, не скрылись за поворотом. Это было мое последнее свидание с семьей. В момент расставания теплилась надежда на встречу, не верилось, не хотелось верить, что это навсегда. Увы, надежда не сбылась. Миллионы русских людей были разъединены и разбросаны по всему миру, унося в сердцах горе и неизгладимую боль от потери близких. По российской земле, пропитанной кровью и слезами, шли тираны, покорявшие слабость людскую жестокостью и насилием.
Мы вернулась вовремя. Только что был получен приказ занять позицию в окопах. Красная конница приближалась. Рота притаилась в напряженном ожидании, не слышно было ни одного выстрела. Значит, выдерживают характер, подпускают противника ближе, чтоб неожиданно смять его. Вдруг из окопов раздался залп. Красные приостановились, хотя среди них не было заметно потерь. Раздался второй, более стройный залп. Красные остановились и стали стрелять по окопам. После третьего нашего залпа наступила довольно продолжительная тишина. Внезапно красная конница пошла в атаку на правый фланг наших окопов. Юные добровольцы стали выскакивать из окопов и бежать к зданиям бойни. Взводные унтер-офицеры бежали им наперерез, приказывая рассыпаться в цепь и возвращаться в окопы. Но, охваченные паникой, потерявшие всякое чувство дисциплины, юные добровольцы продолжали бежать, не обращая внимания на взводных. Красные быстро их настигали. Положение становилось критическим. Полковник Тимченко, с ужасом наблюдавший происходящее, обратился к нашей команде с мольбой: «Спасите мальчиков!»
Все мы сознавали серьезность положения. Коротко объяснив задание, я скомандовал: «Команда, по коням, садись, шашки вон, в атаку марш, марш!» Наша команда вылетела из-за прикрытия и, рассыпаясь в широкую лаву и, минуя бегущих нам навстречу мальчиков, с громким криком бросилась в атаку на противника. Неожиданность нашего появления и решительность натиска смутили красных. Сперва они остановились, потом стали поворачивать лошадей и отходить. Мы преследовали их не дальше версты, чтоб не отрываться от своих частей.
Позже мы получили приказ отходить, оставив Ставрополь, и занять позиции по холмам западнее города. Когда мы проходили по главной улице, я не выдержал и, пришпорив коня, проскочил короткий квартал на 3-ю Александровскую. Мне удалось увидеть прильнувшие к оконным стеклам лица родных мне людей. Махнув рукой, я ускакал к своей команде. Мы заняли указанные нам позиции, но уже к вечеру был приказ отходить в направлении Армавира. К ночи мы вошли в большую станицу. Роту разместили в школе, команду связи — в ближайших казачьих домах.
Через некоторое время меня вызвал полковник Тимченко и сказал, что в роте среди юнцов ведутся усиленные разговоры о том, чтобы вернуться в Ставрополь. Полковник попросил меня побеседовать с мальчиками, объяснить им, что с нашей стороны никто не станет их задерживать, но указать на опасность, которая грозит им, если они попадут к большевикам.
Никто из юнцов не ложился спать. Все возбужденно взвешивали доводы за и против возвращения в Ставрополь. Меня они считали за своего, поэтому разговоры не прекратились, и те и другие обращались ко мне за поддержкой их доводов. Внимательно выслушав обе стороны, я попросил слова. Встав на скамейку, чтоб лучше всех видеть, я сказал, что ни полковник Тимченко, ни высшее командование, не будут препятствовать желающим возвратиться в Ставрополь. Я посоветовал ребятам серьезно обдумать этот шаг, так как он может стоить им жизни. Тем, кто определенно решил возвратиться, я посоветовал непременно надеть штатскую одежду и ни в коем случае не говорить, что они были в Добровольческой армии. Каждый должен придумать свою историю при возвращении в город. В ту ночь ушло десять мальчиков. Мы никогда не узнали, что с ними случилось.
Мы отступали в направлении Армавира, куда пришли в конце февраля. Рота разместилась в школе, а наша команда по частным дворам, где можно было поставить лошадей. Я и еще несколько человек остановились во дворе похоронного бюро. Хозяин указал нам, где поставить лошадей, дал для них корм и сказал, что мы можем спать в мастерской, где делались гробы. Мы заняли несколько готовых гробов — чем не кровать! Стружки использовали вместо матрасов. Я отправился к хозяину, чтоб купить у него что-нибудь из еды. Довольно неохотно он пообещал продать немного хлеба и какого-то соленого мяса. Тут кто-то из команды назвал меня по фамилии. «Как зовут вашего отца?» — спросил хозяин. Я сказал. «А дядю — Никитой Ивановичем» подхватил он. — «Дорогой мой, ты бы мне раньше об этом сказал! Ведь твой отец и дядя Никита — мои друзья». Я сказал, что со мной Ваня Жадан и Сергей Степаненко. «Зови их всех сюда» — воскликнул он и велел жене готовить ужин. Нас сытно накормили и уложили спать в постели, а не в гробы. Но отдых продолжался недолго. Утром мы должны были выступить в направлении Туапсе. Нас снова сытно накормили, снабдили продуктами и проводили, как родных.
В тот же день мы отправились по железной дороге в горы, чтобы очистить путь от зеленых. В районе Майкопа наш Третий Корниловский полк занял позиции справа и слева от железной дороги и стал медленно продвигаться вперед, прочищая прилегающие районы от скрывающихся там дезертиров и зеленых. Каждый день мы сталкивались с зелеными и теснили их в горы. 15 марта полк был переименован в Сводно-добровольческий. В это время мы вели ожесточенные бои с большими группами зеленых, занимавшими узкие проходы в горах, по которым проходила Туапсинская железная дорога.
Особенно трудный бой был у горы Индюк, где зеленые с занимаемых ими высот, с двух сторон, сильным ружейным, пулеметным и даже орудийным огнем задержали нас на несколько дней. По полученным от местных жителей сведениям, единственная возможность сбить зеленых была обойти их с противоположной стороны, где подступы на гору Индюк более пологие и открытые. На основании этих данных в штабе полка разработали план, по которому пехотные части с наступлением темноты должны перейти в форсированное наступление по горным тропинкам с двух сторон железной дороги. А наша команда конной связи должна быстро проскочить в тыл к зеленым. Операция прошла удачно. В самый разгар обстрела боковых тропинок мы проскочили смертоносную зону и вышли на другую сторону горы Индюк. В ту же ночь, поднявшись по пологой части горы на лошадях, мы спешились и атаковали орудие, из которого нас обстреливали зеленые. Нападение было столь неожиданным, что зеленые в панике побросали оружие и рассыпались по горам. Многие были взяты в плен нашими пехотинцами. В результате этих и предыдущих боев я был произведен в младшие унтер-офицеры и представлен к производству в подпоручики. Почти месяц, с 1 по 26 марта, наш полк очищал от зеленых районы, прилегающие к Туапсинской дороге, обеспечивая свободное продвижение транспортов Добровольческой армии. 26 марта мы прибыли в Туапсе для отправки в Крым.
Тут я встретил офицера, который знал меня по походам нашей кавалерийской дивизии в 1919 году. Он командовал запасным эскадроном Девятого сводного полка и в тот день грузил эскадрон на маленький пароход для эвакуации в Крым. Я очень обрадовался встрече, так как это давало мне возможность возвратиться в мой кавалерийский полк, и предложил Ване Жадану и Сереже Степаненко также в него поступить, на что они охотно согласились. Реакция полковника Тимченко на просьбу отпустить нас троих была поначалу отрицательной, но потом он согласился и оформил наш уход. Он понимал, что рано или поздно я уйду в кавалерию, а Ваня и Сережа, эвакуируясь со Сводно-добровольческим пехотным полком, должны были бы оставить в Туапсе своих лошадей. Эвакуируясь со мной, они забирали и лошадей. В тот же день, 26 марта 1920 года, мы погрузились на пароход, который взял курс на Феодосию.