Убить пересмешника

Убить пересмешника

Так и случилось. А я-то надеялась, вынужденная глотать весь яд, желчь и злобу этой умопомрачительной лажи, что на американском, априорно успешном, благополучно написавшем и издавшем все свои книжки Довлатове Попов наконец угомонится, образумится и вспомнит о своих обязанностях объективного биографа. Какое там! Я недооценила мстительный и прямо-таки остервенелый реваншизм Попова. Закусив удила, он, как разъяренный до бешенства конь, помчался топтать и сокрушать покойного Довлатова, объявив его прозу «довлатовщиной» – пустозвонким и эффектным, как цирковой номер, смехачеством, а его самого, трагического героя русской литературы, – антигероем: лишним человеком в русской литературе.

Попов выводит Довлатова из литературы вообще – не только современной, но из классической русской традиции. Не только из литературы, но из самой русской культуры. У него хватает наглости заявить, что в России у аморалиста Довлатова не было ни малейшего шанса стать русским писателем – «на русской березе рассказы Довлатова не выросли бы никогда, ни при какой политической погоде». Не по себе становится после этих страшных слов.

Последние эти главки – погромные. Запальчиво, но целеустремленно Попов чинит расправу над Довлатовым – писателем и человеком. И даже громадную и затяжную его славу обесславливает.

С присущей ему «виртуозностью», то есть свирепой расчетливостью, этот «Довлатов» становится «первым парнем на Ньюйоркщине». С безумной прозорливостью предчувствует и уже разрабатывает свою «будущую славу в России». Если в Питере – робко, то в Нью-Йорке он уже «гениально» самопиарствует (неведомо для самого себя). Умышленно нарывается на катастрофы – перспективные сюжеты будущих его сочинений… Ну да, знакомая уже читателю картина – монструозный псевдонимец Довлатова разгулялся на американском просторе!

Идем дальше – вслед за вершащим свой праведный суд «честным Яго» Поповым. Узнаем, что филигранное мастерство Довлатова на самом деле ущербно, с крупными изъянами, нуждается в чужой помощи. «Довлатов… не любил работать над своими рассказами в одиночку, предпочитая советоваться с достойными людьми на каждом этапе рукописи, и лишь таким способом „доводил сочинение“».

Мало того, Довлатову для создания крепкой, правильно сориентированной, убедительно законченной прозы требовался редактор – сам бы он с этим делом не справился. Без совместной работы с этим редактором «главные довлатовские шедевры… могли бы не появиться». Без помощника, «равного ему по силе», он бы «погиб и как писатель не состоялся».

Как же спасти его от этого неминучего творческого обвала, где взять чудотворного помощника, а фактически – соавтора? Никогда, никогда не появились бы на свет лучшие довлатовские вещи… «Трудно теперь себе это вообразить – но такое могло случиться, если бы не…» Вот тут и является на сцену неведомо откуда Deus ex machine: верный друг, палочка-выручалочка, довлатовский благодетель и спаситель Игорь Ефимов! Зато ведомо зачем: теперь отстрел Довлатова ведется опосредствованно – с помощью его давнего врага и ненавистника.

Напомню, что Ефимов издал в своем «Эрмитаже» только три книги Довлатова – «Зону», «Заповедник» и «Чемодан». И тесное плодотворное их содружество на уровне соавторства, как вещает Попов, велось исключительно «по почте». Для вящей убедительности он продлевает творческую помощь Ефимова на долгие годы – как назад, так и вперед. Благодаря Ефимову «лучшие книги Довлатова вышли в Америке… И вклад Игоря Ефимова неоценим». Для Довлатова – это самые результативные годы. Без помощи Ефимова ничего бы у него не вышло. Таков итог Попова.

Немощный, зависимый от помощников, творчески несостоятельный Довлатов – вольное сочинение Попова, но с подачи и в представлении Игоря Ефимова, в нью-джерсийском доме которого скуповатый, как Плюшкин, Попов подолгу гостил на полном обеспечении и с упоением выслушивал и записывал все ефимовское злоречивое фуфло о творческом сотрудничестве с Довлатовым.

Так неуемно Попов славословит бескорыстно делового Ефимова и так огульно третирует неблагодарного юзера Довлатова, что невольно создается и уже не проходит впечатление, что вся эта туфта под видом биографии пусть и частично, но в значительных частях надиктована Ефимовым, так сказать проплачена впрок (ефимовское отменное гостеприимство), и что выступает он, Ефимов, тайным соавтором вовсе не Довлатова, а Валеры Попова.

Тем более что у Игоря Ефимова уже есть именно организаторский опыт, ему не впервой поднимать антидовлатовскую рать. Вспомним, какой он, десятью годами раньше, устроил шабаш из подопечных ему и зависящих от его издательства авторов-довлатофобов в связи с выходом контрабандного почтового романа, в котором он сам – положительный герой и супермен, зато его корреспондент Довлатов – антигерой: подонок, сукин сын и сам себе враг!

Но Попову этого мало, и он уже не довольствуется замещенным, by proxy, разгромом и устраивает личную расправу с ненавистным Довлатовым, выносит покойнику смертный приговор и сладострастно, с почти физически ощущаемой лютостью, приводит его в исполнение. Лопнула – причем с вонью! – любимая прежде газета «Новый американец», которой Довлатов отдал столько времени и крови, ликует Попов.

Следующий обвал: рухнуло еще одно, самое главное дело его бездарно прожитой жизни – замечательная, плодотворная, спасительная дружба с Ефимовым.

Мир Довлатова рушится! Мало ему сомнений в своих рассказах – выходит, что и как человек он – говно на палочке! Причем все его книги, согласно Попову, – это «перечень улик». А потому ступеньки к славе оказываются для самого Довлатова, для его души ступеньками в ад. Все главные точки опоры уходят из-под ног. Полный моральный крах. Рухнуло и главное «строение» Довлатова – он сам! Пора кончать счеты с жизнью. Единственный выход – в смерть.

Так улетай же! чем скорей, тем лучше.

Прямое ощущение почти физической расправы! Ну, точь-в-точь Сальери (пушкинский). Как будто Попов лично вершит правосудие над давно покойным Довлатовым и еще раз убивает, добивает его.

Никогда, никогда на моей памяти не выходил еще в этом популярном сериале ЖЗЛ такой откровенный трэш – на таком удручающе низком уровне. Сплошь передерги, вранье и поклеп, а вдобавок – откровенная халтура. Либо автор на старости лет впал в маразм и разучился писать? Или его сломил и сломал хронический недуг – испепеляющая ненависть к Довлатову? В любом случае, Попов взял работу выше своей квалификации.

И вспоминается мне ленинградский журнал «Аврора», где я работала редактором прозы. Год, наверно, 71-й. Сидим мы в отделе прозы вместе с заведующим Борей Никольским и решаем, что делать с подборкой малых рассказов Довлатова, которую я составила и очень хотела напечатать. Боря рассказы одобрил, подумал – через начальство не пройдет никак, Довлатов так и не научился писать «цензурно» – и сказал с досадой: «И вообще, зачем нам Довлатов, когда уже есть Попов!»

Тогда, Валера, ты писал отличные – иронические, парадоксальные, с богатым словесным декором и очень смешные – рассказы. Их приходилось пробивать, но в конце концов они появлялись в журнале. Ты был уже членом Союза писателей – в отличие от стороннего автора Довлатова. Что же с тобой, Валера, стряслось, с чего ты так слинял – из мастера прикольных гротесков в низкопробную мелочовку?

Пора закругляться. Давно пора. Тем более – это случай не для литературного анализа, но для психоанализа. Коим я, будучи писателем, не владею, а знаю только понаслышке, на общекультурном уровне и отношусь с известным сомнением, как и к любой другой симплификации. Однако в данном случае этот метод в самый раз и срабатывает, потому что «синдром Довлатова» у Валеры Попова достаточно прост, механика его элементарна и легко поддается именно психоанализу. Тем более этот «синдром Довлатова», проявленный в такой острой и неизлечимой форме у Попова, не просто присущ больше или меньше, иногда в латентной форме, но и выявлен нами у литературных сотоварищей Попова – Игоря Ефимова, Вики Беломлинской, Беллы Езерской, Людмилы Штерн и даже у бывшей Сережиной жены Аси Пекуровской и прочих малозаметных литераторов, которые сломались на ничтожном, с их точки зрения, Довлатове, парящем теперь в заоблачных высотах славы.

Они любить умеют только мертвых? Если бы! Эти даже мертвого ненавидят. Еще сильнее, чем живого.

Что вовсе не исключает «заговора обреченных» – вышеупомянутых маргинальных прозаиков во главе с паханом Игорем Ефимовым, от которого все они так или иначе зависели: они сплотились, чтобы оболгать и уничтожить Довлатова.

В том и фишка, которую Пушкин не просек: на одного Моцарта приходится не один Сальери, а множество сальери, и они пытаются взять числом, а не умением. Ну да, мыши кота на погост волокут. Метафора «Гулливер – лилипуты» также уместна и приемлема.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.