Глава 7 Смерть И. В. Сталина

Глава 7

Смерть И. В. Сталина

В августе 1951 года я получил в штабе предписание убыть в Москву в распоряжение Главного управления кадров Советской Армии (ГУК). Там по прибытии мне устроили экзамен на знание немецкого языка и, когда убедились, что я достаточно, по их мнению, им владею, направили к генералу. Разговор с ним был довольно долгий. Он расспрашивал о работе в Германии, а затем сказал, что мне предстоит работа военным переводчиком на особых высших курсах, созданных специально для подготовки офицерского состава из немцев. Так я узнал, что ГДР будет иметь свою народную армию. Генерал предупредил меня, что это пока строго засекреченные курсы и что, учитывая мою прошлую боевую деятельность и опыт работы с немцами, меня назначают адъютантом-переводчиком к начальнику курсов, очень опытному и заслуженному человеку. И в заключение сказал: «Я надеюсь, что вы подойдете к такой работе, но окончательно будет решать вашу судьбу там на месте начальник курсов. Получайте проездные документ и командировочное предписание. Желаю успехов на новом поприще!»

В воскресенье я прибыл поездом на станцию Привольская (рядом с городом Вольск) Саратовской железной дороги. Выйдя из вагона, я направился к зданию станции, и тут ко мне подошел младший лейтенант и спросил: «Вы из Москвы?..» Получив мой утвердительный ответ, он пригласил меня в машину.

— Наш генерал приказал мне доставить вас в часть, как говорится, в целости и полной сохранности!

Я, естественно, был удивлен таким приемом. В пути водитель машины заметил, что их генерал хотя и строгий начальник, но очень внимательный к подчиненным.

Прибыв в часть, мой сопровождающий представил меня дежурному. Тот начал обычный в таком случае разговор, но телефонный звонок остановил его от дальнейших расспросов. Дежурный офицер вытянулся и начал четко отвечать в трубку: «Так точно, товарищ генерал. Слушаюсь! Все будет исполнено!»

Положив трубку, он сказал мне: «Звонил командир части генерал-майор Яков Дмитриевич Басилов. Справлялся, как Вы доехали и распорядился вас устроить. Он у нас заботливый. Мы все в части его очень уважаем. Сейчас я вас устрою, а завтра вы ему представитесь и сами убедитесь в правоте моих слов.

На следующий день я пораньше пришел в штаб части. Все было как и обычно в воинских структурах. Ближе к девяти утра начали заходить офицеры для доклада командиру части. Дежурный предлагал всем занять места в приемной. И вот прибыл генерал. Дежурный доложил об обстановке в части и о том, что за время его дежурства никаких происшествий не случилось. Генерал поблагодарил его за службу и взглянул на меня. Я встал и доложил по форме, как это и положено по уставу, о прибытии в его распоряжение. Генерал пожал мне руку, поздравил с благополучным прибытием. Затем предложил пройти в его кабинет. В приемной все офицеры встали, генерал с ними поздоровался и сказал: «Товарищи офицеры, прошу немного подождать. К нам прислан из Москвы адьютант-переведчик. После нашего разговора вас пригласят»…

В кабинете в спокойной беседе я рассказал генералу Басилову о моей предыдущей службе. Генерал внимательно выслушал меня. Я чувствовал, что мой рассказ генералу пришелся по душе. Улыбнувшись, он обратил внимание на мои орденские планки и сказал: «Я рад, что мне прислали Георгиевского кавалера. Я ведь сам в Первую мировую войну, будучи прапорщиком, был награжден на фронте Георгиевским крестом. Теперь в замен их учреждены ордена Славы, и я знаю, что это такое. Эти награды можно получить только на фронте, участвуя в боях».

Затем он кратко рассказал о том, что на курсах обучаются будущие офицеры армии ГДР, и ввел меня в круг моих обязанностей, а потом, как-то для меня незаметно, он начал свой обычный рабочий день с приема сотрудников. Я сидел в его кабинете и делал, если в том была необходимость, заметки. Прием шел быстро. Генерал принимал решения, и офицеры уходили довольные. Один из офицеров, дожидавшийся встречи с начальником курсов, вдруг поднялся и попросил у генерала разрешения удалиться. Оказывается, генерал, давая указания предыдущим офицерам, как бы разъяснил и суть его вопроса. Офицер понял как ему действовать, поэтому и решил не занимать попусту время генерала.

Я выполнял обязанности адъютанта и работал переводчиком, подменяя отсутствующих по разным причинам товарищей. Состав слушателей курсов оказался, можно сказать, пестрым. Здесь были хорошо подготовленные бывшие офицеры вермахта, которые у нас в плену стали антифашистами, были и участники антифашистской войны на стороне республиканской Испании, и солдаты и унтер-офицеры вермахта, которые после войны служили в пограничной полиции нашей зоны. По политическим пристрастиям среди курсантов были и коммунисты, и социал-демократы, и представители других партийных движений. Все имели разное общее и военное образование. Например, племянник немецкого фельдмаршала фон Витцлебена, участник покушения на Гитлера, избежавший смерти — Ион фон Витцлебен до войны учился в академии генерального штаба Германии, а рядовой Фриц Пильц, сын коммуниста, заключенного нацистами в концлагерь, попав на советско-германский фронт перебежал на нашу сторону, стал сотрудничать с представителями комитета «Свободная Германия», на фронте с нашей стороны обращался по радио к немецким солдатам, призывая их сдаваться в плен.

Слушатели курсов были обмундированы в советскую военную форму офицерского состава, но погон они не носили.

На курсах было три группы. В одной готовили общевойсковых командиров, в двух других — танкистов и артиллеристов. Срок обучения составлял один год. Слушателей в город не выпускали по разным соображениям и конечно же из-за секретности заведения, в котором они обучались. Школа располагалась в лесном массиве в зданиях военного городка (бывшего Вольского пехотного училища). Все военнослужащие и вольнонаемные, а также члены их семей были предупреждены о секретном характере работы и о не разглашении тайны. «Тайна» была естественно только для наших людей, разведки других государств безусловно знали ее.

В общем история повторялась. Мне уже тогда было в общих чертах известно о сотрудничестве рейхсвера и Красней Армии в 20-х и 30-х годах. Военно-техническое сотрудничество между Германией и СССР, к примеру, продолжалось с 1922 по 1933 год. Эта тема на протяжении долгих десятилетий была для многих покрыта завесой тайны, что породило впоследствии немало домыслов и кривотолков относительно мотивов участия советской стороны в таком сотрудничестве, его результатов, последствий, правовых и нравственных аспектов.

Вкратце изложу этот вопрос на основании хранящихся документов в российских и германских архивах.

Положение, в котором оказалась Германия и Советская Россия в начале 20-х годов, имело некоторые сходные черты. Обе стороны испытывали серьезные экономические трудности от понесенного военного ущерба, находились в условиях внешнеполитической изоляции. Это способствовало поискам путей к сближению, что в апреле 1922 года привело к подписанию двухстороннего Рапальского договора о восстановлении дипломатических отношений и наибольшем благоприятствовании в торговле. Идя на этот шаг, правительство нашей страны видело в нем средство для раскола враждебного окружения со стороны правящих кругов стран Антанты, которые после провала вооруженной интервенции против молодой Советской Республики не отказались от своих намерений задушить ее блокадой или ликвидировать военным путем. Согласно Версальскому мирному договору, державы-победительницы наложили на Германию значительные военные ограничения. Ей запрещалось иметь такие средства вооруженной борьбы, как танки, авиацию, подводный флот. Ста тысячами была ограничена и численность германской армии — рейхсвера. Ее руководство искало выход из создавшегося положения. Так родилась идея военного взаимодействия с Россией путем организации на ее территории центров рейхсвера. Принадлежала эта идея главнокомандующему генералу X. фон Секту. Через доверенных лиц Сект провел предварительные переговоры с советской стороной, которая согласилась с его предложением.

В Москве исходили из того, что Россия ничем не связана с Версальским договором, и устанавливая военные контакты с Германией, не нарушает норм международного права. Контакты в военной области обещали быть взаимовыгодными. Германский военный опыт мог позволить улучшить вооруженность и боеспособность Красной Армии, подготовку ее командного и технического состава. Для осуществления прямых связей с руководством РККА в германском военном ведомстве создается специальная группа «Зондергруппа-Р» (Россия). В Москву выезжают ее представители во главе с офицером рейхсвера О. П. фон Нидермайером, чтобы на месте определить возможности создания учебных центров, полигонов и военно-промышленных объектов, где можно было бы создавать и испытывать запрещенные Версальским договором виды оружия, готовить кадры. В Москву прибыли представители рейхсвера и авиационной фирмы «Юнкере — Дессау». Переговоры с ними вели Председатель РВСР Л. Д. Троцкий и начальник Полевого штаба РВСР П. П. Лебедев. В результате встреч было выработано соглашение о создании в России производственных структур немецкой военной промышленности, замаскированных под советско-германские предприятия и концессии. В 1Р22 году фирма «Юнкере» приступила к строительству в подмосковных Филях завода по производству металлических самолетов и авиамоторов. С 1924 года завод уже начал ежегодно выпускать по нескольку сот самолетов и скоро стал лидером отечественного самолетостроения. Вслед за «Юнкерсом» начало работать на нашей земле предприятие «Фридрих Крупп» (пушки, снаряды, танки). Затем включилась фирма «БМВ» (танковые двигатели и авиамотор). Фирма «Берсоль» занималась производством отравляющих веществ, а «Карл Вальтер» — стрелковым оружием. Были и другие фирмы.

Параллельно Сект заключает в Берлине с советским представителем Карлом Радеком секретный договор, предусматривающий подготовку германских военных кадров и испытание военной техники для рейхсвера в России. Была достигнута также договоренность о выезде советских военных представителей в Германию для обмена и изучения опыта. Советские боевые корабли получили право захода в немецкие порты. В июле 1923 года в Берлин прибывает нарком воздушного сообщения СССР А. Розенгольц. Его встреча с германским руководством привела к заключению еще одного секретного соглашения — на строительство русской военной индустрии и изготовление военных материалов для Германии. Договорились о создании под Липецком также первого немецкого летно-учебного центра.

У голландской фирмы «Фоккер» были закуплены немцами для этого центра сто истребителей. В качестве обучаемых сначала были летчики кайзеровской армии, которые здесь проходили переподготовку. Затем стали прибывать новобранцы. После окончания школы им присваивали воинские звания, но скрывали, что они летчики. Все, кто направлялся в Липецкий авиацентр, формально исключались из списков рейхсвера, фамилии им изменялись. Делалось это для того, чтобы избежать возможности разоблачений. Погибших во время аварий и катастроф направляли через Ленинград морем в контейнерах с надписью «Детали машин». Родственникам также не сообщалось об истинных причинах их смерти. Испытываемые здесь образцы самолетов легли в основу первых серийных типов истребителей и бомбардировщиков для ВВС третьего рейха — люфтваффе. К 1933 году в Липецком центре было подготовлено 450 летчиков. Многие из них впоследствии вошли в руководящее ядро штаба люфтваффе.

В целях координации работы учебных центров рейхсвера в генштабе был создан специальный отдел «Т-3» с отделением в Москве «Ц-Ме» (центр Москва). Его начальником был назначен майор в отставке Нидермайер. Все офицеры, находящиеся на территории СССР, исключались из списков армии. Нидермайер имел самые широкие полномочия и мог непосредственно обращаться к руководству РККА, включая наркома обороны. Через отдел «Т-3» управлялась и финансировалась целая сеть военно-учебных, испытательных и промышленных объектов, получивших кодовое наименование «секретная военно-техническая лаборатория рейхсвера».

В 1926 году под Казанью была создана танковая школа рейхсвера. Немецкие танкисты носили советскую военную форму без знаков различия. Для обучения использовались советские танки… Эту школу посещал с целью инспекции автор книги «Внимание, танки!», впоследствии генерал танковых войск вермахта Г. Гудериан. Для проведения учений и испытаний военной техники использовался полигон Красной Армии под Воронежем. Совместные учения сводились к артиллерийским стрельбам с использованием самолетов-корректировщиков. Разрабатывались и испытывались, как я уже выше упоминал, и 0В (отравляющие вещества), а также средства защиты от них. Командование РККА рассматривало всю эту работу как вынужденную необходимость, ибо нельзя было исключать, что в случае развязывания новой войны отравляющие вещества могут быть использованы вероятным противником, хотя они запрещались международной конвенцией. Недалеко от Саратова был построен полигон аэрохимических испытаний. Немецкая сторона выделяла технический персонал и самолеты. Расходы оплачивались пополам. Производство отравляющих веществ было налажено на предприятии фирмы «Берсоль» в Иващенкове под Самарой. Производство иприта достигало до четырех тонн в день. Был создан также испытательный полигон «Томка» в Шиханах в районе города Вольска. Здесь определялась степень надежности средств защиты. Командование РККА проявляло повышенный интерес к совместным химическим испытаниям, особенно стрельбе газовыми снарядами из орудий и минометов.

В то же время на верфях Николаева и Ленинграда осваивалось производство подводных лодок для Германии. На реконструированных заводах Тулы, Ленинграда и Златоуста ежегодно стали производиться сотни тысяч артиллерийских снарядов для рейхсвера. Межгосударственный, оружейно-пулеметный трест и фирма «Карл Вальтер» подписали контракт по производству нарезки стволов для пулеметов и винтовок. Примерно 150 миллионов рейхсмарок (около одной трети своего бюджета) расходовало германское военное ведомство на приобретение вооружений и боеприпасов в нашей стране. Подписанный в 1926 году в Берлине германо-советский договор о нейтралитете и ненападении облегчил дальнейшую совместную работу РККА и рейхсвера. Ее активным поборником был полпред СССР в Германии Н. Н. Крестинский. По его настоянию немцам была передана программа расширения сферы двухсторонних военных связей на взаимовыгодной основе. Там же речь шла о систематическом откомандировании на учебу в Германию командиров РККА, установлению прямых связей между флотами и другие вопросы. Начиная с 1927 года в Германию стали направляться на учебу советские военачальники. Они слушали лекции в немецких академиях, решали вместе со слушателями из рейхсвера оперативные задачи, знакомились с работой штабов, посещали учебные центры и полигоны, присутствовали на маневрах. Согласно немецким источникам, «русским предоставлялась возможность знакомиться с уставами армии, всеми тактическими, оперативными материалами и нормативами, направлениями в обучении и практической деятельности, с организационным планированием в осуществлении нелегальных вооружений. Короче говоря, предоставлялся весь материал, который в самом рейхсвере держался в строжайшей тайне».

Находясь в командировках в Германии, армию ее — рейхсвер и принятые там военно-теоретические взгляды, изучали такие тогда известные военные деятели, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Примаков, Путна, Эйдеман и другие. Там же учились Тимошенко и Мерецков — будущие Маршалы Советского Союза. Почти все учившиеся в Германии наши военачальники были в период 1937–1940 годов репрессированы.

Как относились немцы к нашим стажерам видно из секретного доклада начальника генштаба генерала В. Бромберга от 17 ноября 1928 года. Он писал: «Обучение русских командиров по нашим военным методикам является обоснованной ответной выгодой для возможности нашей деятельности здесь (на территории СССР). Связанное с этим усиление Красной Армии в интересах Германии».

С приходом к власти в Германии в январе 1933 года Гитлера, Рапалльский и Берлинский договоры начали денонсироваться, а вместе с ними и военно-техническое сотрудничество. Гитлер не нуждался в военном взаимодействии с СССР, ибо запреты на ограничение вооружений Германии к тому времени играли уже чисто декларативную роль, а вскоре и вовсе были отменены. Гитлеру не нужно было, чтобы СССР продолжал перенимать немецкий военный опыт, поскольку именно его он и считал главным врагом Германии.

Для руководства нашей страны в этих условиях тоже было ясно, как будут в дальнейшем развиваться события. Военное сотрудничество прекратилось. Рассуждать о том, кто больше извлек пользы из совместной военно-технической деятельности — мы или немцы — с учетом последующих событий не имеет практического смысла, хотя новоявленные дилетанты от истории пытаются это делать. Их главная задача, как мы уже успели убедиться, оклеветать наше руководство, и прежде всего И. В. Сталина. Известно, что немцам удалось подготовить у нас несколько сот летчиков, танкистов, специалистов химической войны. Впоследствии они составили костяк инструкторов для массового обучения этим специальностям в вермахте. Немцы смогли разрабатывать и совершенствовать многие средства ведения предстоящей войны в обход версальских ограничений.

Для Красной Армии результаты взаимодействия тоже были весомы. Они способствовали закладке основ современных структур военной промышленности. Была расширена база обучения военно-технических кадров. Боевая и оперативная подготовка в РККА стала осуществляться с учетом современного состояния и перспектив развития германской армии — вероятного нашего противника в новых исторических условиях. Взаимный обмен позволил убедиться в правильности ранее разработанных у нас военно-теоретических взглядов и концепций, сделать вывод о том, что по уровню теории, структуре, организации немецкая армия становилась наиболее боеспособной силой в Европе.

Как известно, Гитлер так и не решился первым применить химическое оружие в годы Второй мировой войны даже в самых критических ситуациях для вермахта на нашем фронте. По немецким сводкам делается вывод о том, что по имеющемуся потенциалу Красная Армия способна применить химическое оружие в полном объеме против немцев в случае их газовой атаки. Гитлер удержался от еще одного преступления только из-за того, что был осведомлен, чем обладает Красная Армия. Это тоже был результат тесного взаимодействия с немецкими химиками.

Гитлер в последние дни войны неоднократно высказывался среди своих сподвижников о том, что «Сталин был и остался сильным, последовательным, не идущим ни на какие компромиссы», а вот мол его «союзники» могут пойти на сговор с Германией — это в их интересах…

Слушатели высших офицерских курсов высказывали свое мнение о подготовке Германии и СССР к прошедшей войне. Одни утверждали, что Сталин все знал о готовящемся нападении Германии, но имел свой замысел: не допустить спровоцированного с нашей стороны нападения, готовился к отражению, но тайно демонстрировал полную беспечность.

Другие ссылались на ноту министерства иностранных дел Германии, Советскому правительству от 21 июня 1941 года, где говорилось, что СССР готовился нанести удар по Германии и ее союзникам с целью установления полного господства коммунизма. До сего времени муссируются слухи о том, что СССР планировал войну против Германии. Особенно об этом рассуждает предатель, бывший советский разведчик Резун (Суворов) в своих книгах «Ледокол» и других. Главная цель этих книг: оклеветать политику И. В. Сталина в то сложное, противоречивое время, в период смертельной угрозы нашему государству.

Кстати, к этому вопросу в свое время обратились два немецких историка-публициста, доктора наук Ф. Круммахер и Г. Ланге. В своей книге «От Брест-Литовска до «Барбароссы» в главе «Планировал ли Сталин войну против Германии» они утверждают, что все это, мягко говоря, досужие выдумки.

Чтобы быть более объективным, предлагаю читателю фрагменты этой главы в моем переводе с немецкого.

Авторы этой книги, должен сказать, достаточно известные в мировом научном мире люди. Доктор Ф. А. Круммахер родился в 1922 году в городе Касселе. После окончания университета долгое время работал доцентом в университете города Франкфурта-на-Майне. В течение ряда лет был главным редактором научно-политического литературного журнала, одновременно выступал в прессе и работал на радио. С 1962 года — редактор по вопросам внутриполитической и исторической документации Второй немецкой телепрограммы. Доктор Гельмут Ланге родился в 1931 году. В университетах Западного Берлина и Тюбингена изучал историю, в том числе русскую и советскую. В 1958 году ему была присуждена ученая степень за работу о советской политике начала 30-х годов. С 1968 года работает на студии Центрального немецкого телевидения. Создал политические документальные ленты о Польше, Чехословакии, Румынии, Югославии. Много путешествовал по нашей стране. В своей книге авторы стараются показать историю немецко-советских отношений, всю сложность возникавших проблем, делают попытку раскрыть подлинные причины Второй мировой войны. В конце своего фундаментального труда, авторы поместили ранее не публиковавшиеся или до сего времени бывшие недоступными документы, что дает возможность взглянуть иными глазами на уже известные события. Свыше 20 лет ведут историки как на Западе, так и на Востоке дискуссию: был ли Сталин подготовлен к немецкому нападению или нет? А так как подлинных документальных источников нет, то возникают различные спекуляции, комбинации, предположения. Многое из этого можно считать предположениями, но все же с 1934 года, когда Гитлер решил покончить с политикой Рапалло{1}, первоочередная цель политики Сталина заключалась в том, чтобы подготовить свою страну к возможному немецкому нападению. Сталин сначала пошел на сближение со странами Запада, а затем с целью выиграть время для решения политических, экономических и военных задач сменил направление и пошел на пакт с Гитлером. Хотя летом 1941 года приготовления были в разгаре, Сталин не верил в немецкое нападение. Он находился в том же заблуждении, что и британские политики-«умиротворенцы». Подобно Чемберлену, который даже представить себе не мог сближение Гитлера и Сталина — двух заклятых «смертельных врагов», властелин Кремля, несмотря ни на что, полагал, что фюрер, трезвый, рассудительный политик, не допустит безрассудства — не нападет на Советский Союз, не добившись окончательной победы над Великобританией.

Зачем ему это нужно? Ведь все важнейшее сырье для ведения войны, которое необходимо Гитлеру, он уже получил, а с момента «блицкрига» («молниеносная победа». — Пер.) на Балканах он все это имеет более чем в достаточном количестве, и поэтому нет смысла сейчас вести войну с Советским Союзом. Сталин, видимо, надеялся дипломатическими средствами и новыми уступками на какое-то время отодвинуть угрозу.

Все свидетельствует о том, что Сталин в условиях агонии немецко-советских отношений предпринял попытку заключения новой сделки с Гитлером. Первым заметным шагом в этом направлении было заключение пакта о ненападении с Японией. Министр иностранных дел Мацуока уже было потерял всякие надежды, ибо Сталин ранее, не долго думая, отвергал все японские предложения. Но 12 апреля, в день вступления в Белград — нового немецкого марша, теперь означавшего новую немецкую молниеносную победу, у Сталина неожиданно изменилось мнение: безопасность Советского Союза на восточных границах стала важнейшим делом. 13 апреля было подписано соглашение.

Соглашение о нейтралитете с Японией (одной из стран, подписавших гитлеровское тройственное соглашение) можно было понимать как и предупреждение: Германия в случае нападения на Советский Союз должна рассчитывать не на участие Японии в этом деле, а на то, что советская сторона сможет использовать все свои силы для обороны, не боясь удара с востока. Так как это соглашение должно было стать предостережением для Гитлера Сталин сопроводил его спекулятивным жестом дружбы. При отъезде Мацуоки из Москвы он появился на вокзале, что само по себе было достаточно необычным, затем перед собравшимися там представителями дипломатического корпуса Сталин положил руку на плечо послу Германии Шуленбургу и сказал: «Мы должны оставаться друзьями, и для этого вы теперь должны сделать все возможное!» — и, обратившись к заместителю военного атташе Гансу Кребсу, который через четыре года станет последним начальником генерального штаба Гитлера и покончит жизнь самоубийством в бункере под рейхсканцелярией, произнес внятно, для всех присутствующих: «Мы должны оставаться друзьями во всех случаях!»

Сталин не знал, что это уже не имело значения, ибо немецкое нападение не зависело больше от поведения Советов, а определялось прежде всего русскими просторами и окончанием периода камуфляжа. С 30 апреля часовой механизм взрывного устройства установлен на 22 июня и уже отсчитывает время. Несмотря на то что Сталин все еще пытался решить вопросы с помощью выплат и действительно делал это, уже ничто не могло изменить хода событий. Поставки сырья в Германию за последние месяцы продолжали осуществляться, правда, с задержками. Они достигли необычайно больших объемов, особенно поставки каучука. В начале мая Советское правительство закрыло дипломатические представительства оккупированных Германией стран: Югославии, Бельгии, Норвегии, а позже Греции. Это означало по меньшей мере признание де-факто оккупационной политики Германии, и даже больше:. Советский Союз открыто признает и готов полностью смириться с его вытеснением с Балкан.

Сталин был уже хорошо осведомлен, о чем свидетельствует беседа с английским послом сэром Стаффордом Крипсом от 1 июня 1940 года, о серьезности положения. К тому же начиная с 1 марта 1941 года он получил ряд предупреждений от англичан и американцев, среди них послание Уинстона Черчилля от 3 апреля 1941 года. Возможно, старый антибольшевик, один из вдохновителей интервенции, а в середине 30-х годов также и поклонник фюрера, замышляет втянуть Советский Союз в «империалистическую» войну, заставить его рисковать ради выгоды англичан?

В конце марта 1941 года начальник разведки Красной Армии генерал Голиков представил доклад относительно агрессивных намерений Германии и сделал следующие выводы:

«1. На основании вышеприведенных высказываний и возможных акций на весну этого года считаю, что выступление против СССР очень возможно после победы над Англией или после заключения почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, из которых следует, что этой весной война против СССР неизбежна, считать фальшивками, изготовленными британскими, а возможно, и германскими разведслужбами».

Так, по крайней мере, писал в своих воспоминаниях маршал Г. К. Жуков, и вполне возможно, что начальник разведуправления Красной Армии составил доклад, хорошо зная, что от него хотят услышать. Но это не значит, что хозяин Кремля не знал о серьезности положения.

В значительной степени решения Сталина определялись ощущением нехватки военных сил и невозможности противопоставить агрессору ничего равноценного. Поэтому он сделал такие выводы, как раньше Невилл Чемберлен, а именно: успокаивать пока Гитлера, не давать повода для войны. С этой целью необходимо было избегать всего, что могло бы расстроить ненадежного партнера, и делать все, чтобы оттянуть вооруженный конфликт.

6 мая 1941 года Сталин взял на себя и обязанности Председателя Совета Народных Комиссаров, до этого формально он был «только» Генеральным секретарем ЦК партии. Теперь он стал руководителем правительства.

Это был театральный жест, который как бы показывал миру сосредоточение всей власти в руках Сталина и давал возможность ожидать далеко идущих последствий. Посол Шуленбург и другие дипломаты в Москве считали, что тем самым обеспечивался и еще раз подчеркивался перед всей общественностью дружественный немцам курс Советского правительства. Это соответствовало сути политики «умиротворения» Сталина и не противоречило, а, наоборот, хорошо согласовывалось с тем фактом, что днем раньше он выступил перед выпускниками военных академий с краткой речью и это могло быть расценено как признак советских агрессивных намерений.

Текст этой речи никогда не публиковался, но ее содержание все же стало известно. Британский журналист Александр Верт узнал о ней через несколько недель, то есть уже после нападения Германии на СССР. Сталин говорил о чрезвычайно серьезной обстановке и о возможности немецкого нападения в ближайшем будущем. А также и о том, что нужно быть готовыми к любой неожиданности. Верт ссылается на «устные русские источники», согласно которым Сталин сказал, что Красная Армия еще недостаточно сильна, чтобы разбить немцев, не хватает вооружения, недостаточна выучка войск, не готовы укрепления в новых пограничных районах. Советское правительство использует все возможные дипломатические средства, чтобы оттянуть вооруженный конфликт с Германией по меньшей мере до осени, а в это время года немцы уже не выступят. Подобная попытка, может, удастся, а может, и нет. «Если она удастся, — утверждает Верт в своей информации (передавая сталинские слова. Пер.), то война с Германией станет практически неизбежной в 1942 году, но будет проходить в более выгодных условиях, так как Красная Армия будет уже лучше подготовлена и вооружена. И в зависимости от международного положения Красная Армия сможет или выжидать немецкое наступление, или сама перехватит инициативу, ибо длительное господство нацистской Германии в Европе является «ненормальным». Это, как уже упоминалось, неточная цитата. То, что действительно было произнесено Сталиным 5 мая 1941 года, остается тайной кремлевского архива. Но из архивов немецкого МИД, известно, что в германском посольстве в Москве в начале июня была получена информация, которая в немаловажном пункте совпадает с версией Верта. 4 нюня посол Шуленбург докладывал в Берлин, ссылаясь на московского представителя «Немецкого информационного бюро», что Сталин в своей речи 5 мая на торжестве в Кремле «сделал вывод о том, что советский военный потенциал на уровне немецкого. Учитывая это, он (Сталин. — Пер.) сформулировал два вывода: 1. советская политика должна учитывать современное соотношение сил; 2. Советские вооруженные силы и военная промышленность, несмотря на определенные достижения, не имеют оснований слишком радоваться и покоиться на лаврах…

У слушателей, как сообщает наш источник, создалось впечатление, что Сталин решил подготовить свое окружение к новому «компромиссу с Германией».

Обе версии, как Шуленбурга, так и Верта, основываются на политической болтливости. Несмотря на различные акценты, они свидетельствуют в совокупности с другими данными, что Сталин весной 1941 года, исходя из трезвой оценки соотношения сил, надеялся, что ему удастся путем различных уступок склонить Гитлера к заключению нового договора, что дало бы время для дальнейшего вооружения страны и возможности попытаться сравняться с Германией в военном отношении. Какие бы надежды ни связывал Сталин с Пактом августа 1939-го, в результате он вновь оказался в том же положении, что и до его заключения, и теперь стремился из него выйти. Дошло ли до фюрера сообщение Шуленбурга о речи Сталина 5 мая, неизвестно, но, вероятно, дошло. В любом случае для Гитлера, который уже давно решил нанести удар, эта речь послужила лишним приглашением к действиям.

Ложь о «превентивной войне»

Сталинская политика «умиротворения» в последние месяцы перед нападением немцев впоследствии и на Востоке, и на Западе подверглась разной критике, как и аналогичные усилия Невилла Чемберлена. Причем область внешнеполитических маневров британского премьер-министра не была так сужена, как у хозяина Кремля, критики которого до сих пор не решили, мог ли Сталин поступить иначе, какие альтернативы существовали в той ситуации, в которой он оказался с августа 1939 года не только в результате своих деяний, но и при содействии других сил. Как и все правители тогдашней Европы, Сталин следовал политике максимально желаемого, что было невозможно н недопустимо: все предостережения он пропускал мимо ушей. «Нас пугают немцами, а немцев Советским Союзом, нас натравливают друга на друга» — так, должно быть, говорил тогда Сталин. Действительно, главное верховное командование вермахта и геббельсовская пропаганда стремились, и небезуспешно, целым рядом обманных маневров создать видимость того, что основной удар в 1941 году будет нанесен не на востоке, а против Британских островов.

После того как стало известно о полете заместителя фюрера Рудольфа Гесса в В Англию, в Москве появились подозрения, что Германия идет на очередную сделку с Англией за счет Советского Союза. Был ли этот шаг 10 мая действительно «срывом» и акцией «сумасшедшего», даже и после серьезных немецких исследований до сего времени остается под вопросом. И хотя пока у ученых нет возможности дать точные ответы, но можно предполагать, что в истории с полетом Гесса речь шла о «последней попытке Гитлера, основанной на расовых, идеологических, внешнеполитических аксиомах и сходных с ними взглядах Англии», «завершить вынужденную» (по его мнению) войну против Великобритании, в которой он не видит смысла, для того чтобы «получить возможность и по политической конъюнктуре начать великую захватническую войну на востоке, которую он считает не только выгодной для себя, но и соответствующей «действительным» интересам Великобритании».

Еще до того как Сталин предпринял новую попытку «успокоить» Гитлера, была осуществлена концентрация войск в советских западных районах. Этот факт был зарегистрирован в ОКБ и затем использован в пропагандистских целях. 22 июня 1941 года Риббентроп заявил перед прессой, что «большевистская» Москва была «намерена ударить в спину национал-социалистской Германии, борющейся за свое существование».

О том, что Сталин не мог строить таких планов, был просто не в состоянии этого сделать, неопровержимо свидетельствуют факты, которые в настоящее время не вызывают сомнений у серьезных историков. Официальная же немецкая пропаганда до последнего дня беспрестанно вдалбливала эту мысль немцам и всему миру, а Гитлер не раз заявлял, что четко обозначился «весь ужасный размах опасности», против которой он очень своевременно принял меры. Тезис о «превентивной войне против большевистской угрозы» был не нов, и впоследствии он еще долго оказывал свое влияние.

Насколько мало мы знаем о достоверных и действительных мотивах и соображениях Сталина, настолько основательно они изучены в отношении Гитлера. Для него, как и для немецкого генерального штаба, понятия о непосредственной опасности со стороны Красной Армии не существовало, по очень обоснованной причине они рассматривали эту самую Красную Армию как противника, с которым удастся покончить без особых затруднений.

Существовало противоречие в аргументации, характерное для антикоминтерновской пропаганды 30-х годов: в соответствии с политическими нуждами «красный призрак» — Советский Союз — представлялся то режимом «преступников», то режимом полностью недееспособным, «населенным низшими расами, разложенными еврейством». Теперь же приукрашенная версия тезиса национал-социалистской «превентивной войны» означала, что Сталин если не в 1941 году, то раньше или позже нападет на Германию и изложенная Вертом версия речи Сталина 5 мая 1941 года могла послужить отправной точкой. Фюрер был в каком-то смысле не совсем не прав, хотя он самоубийственно недооценивал опасность, но в общем-то распознал ее «правильно». Подобные спекуляции, ставящие с ног на голову соотношение причин и следствий, под влиянием «холодной войны» открывают лазейки для того, чтобы перенести на советскую сторону соответствующую часть вины за, вероятно, самое ошибочное решение в новой немецкой истории.

С политической точки зрения это можно понять, но с исторической приводит к заблуждениям и самообману, и это совершенно не означает, что в то время в Кремле самообман не играл значительной роли. Наиболее часто вспоминаемый пример тому — знаменитое заявление ТАСС от 14 июня. Считается, что оно было сделано с подачи Сталина. В то время когда на востоке находилось 150 немецких дивизий в боевой готовности, что составляло три четверти всех немецких сухопутных войск, Молотов приглашает в Кремль немецкого посла, чтобы передать ему текст заявления ТАСС, направленного против слухов о предстоящей вскоре войне между СССР и Германией…

В действительности Берлин не предъявлял Москве требований территориального и экономического характера, но Сталин ожидал их и хотел, по-видимому, просигнализировать о готовности вести на эту тему переговоры.

После того как Гитлер, получив меморандум Сталина в ноябре 1940 года, хранил холодное молчание, заявление прозвучало как крик отчаяния: ну скажите наконец-то, что вы от нас хотите? Мы согласны вести переговоры! 14 июня, в тот же день, когда Шуленбург принял заявление ТАСС, телеграфировал его в Берлин, фюрер собрал еще раз командующих армиями и группами армий в рейхсканцелярии на последнее совещание перед наступлением для того, чтобы «доказать» им военно-политическую необходимость операции «Барбаросса». И на этот раз он повторил старые и привычные аргументы: Англия надеется на Россию, Россия в удобное для нее время будет нас «шантажировать», такая ситуация не должна никогда возникнуть. Еще и сегодня некоторые придерживаются мнения, что дальнейший характер действий Сталина, например, в отношении Японии, с которой он заключил, как и с Гитлером, пакт о ненападении, подтверждает опасения фюрера. Если Сталин, как сказано, не имел намерений нападать на Германию летом 1941 года, то позже он мог бы это сделать, если бы возникли для него соответствующие условия. В действительности имеются разнообразные признаки того, что Сталин все силы направил на то, чтобы иметь возможность противопоставить военному превосходству «Великой Германии» соответствующую военную мощь, и вполне вероятно, что в удобный момент он нашел бы этой мощи применение.

Теперь часто упускают из виду, особенно немецкие авторы, что использование понятия «шантаж» зависит от политической позиции. Если «шантаж» осуществляет своя сторона, то это деликатно называется «политическим давлением». В ситуации лета 1941 года Гитлеру меньше всего приходилось бояться «шантажа» как субъективно, так и объективно. В действительности гитлеровская Германия была достаточно сильной и могущественной, чтобы в течение длительного времени сдерживать возможные советские «попытки шантажа», но не они предопределили решение Гитлера о нападении на СССР. Как это вообще несправедливо — ставить в один ряд вместе с причинами и мотивами, приведшими к нападению на Советский Союз более поздние действия Сталина, которые и были-то вызваны этим нападением и стали возможными только «благодаря» ему.

Фюрер понимал — и для этого имел основания, — время работает против него и его концепции. Он верил, что нужно действовать по принципу «сейчас или никогда!», чтобы завоевать «жизненное пространство на востоке». Он это неоднократно повторял перед высшим командованием вермахта, называл свою цель сразу же после прихода к власти в феврале 1933 года, потом — в ноябре 1937 года, затем — перед нападением на Польшу.

А 14 июня 1941 года он снова высказывает свои намерения, но опирается на лживые аргументы относительно обороны и заблаговременности, ибо он знал из практики, что ничто так не убеждает, как утверждение: мы, мол, не имеем другого выхода!

И в наши дни многие верят в этот обман, подобно тому как поверил один из представителей военно-морского командования, которое пыталось в то время убедить Гитлера отказаться от операции «Барбаросса». Он писал о совещании 14 июня: «Эти аргументы были так убедительны и доказательны, что после доклада никто из присутствующих не сомневался в необходимости военного похода как превентивной войны». Так жертвой «коллективного самообмана» стали высшие военные чины, а скоро и весь немецкий народ. Но он появился не вдруг, ибо корни этого самообмана таились в немецком «постоянном заблуждении», а именно в переоценке собственных сил и недооценке сил противника.

Занавес опускается

17 июня 1941 года Гитлер отдал окончательный приказ о нападении на Советский Союз 22 июня в 3 часа 15 минут. Об этом сроке Сталин был информирован не только Черчиллем. 15 июня он получил подобную информацию от разведчика Рихарда Зорге из Токио. Днем раньше несчастным заявлением ТАСС Сталин практически сигнализировал Гитлеру о своей готовности совершить сделку на определенных условиях. Почему ему не удалось то, что удалось Невиллу Чемберлену осенью 1938 года? Гитлер был не так уж глуп, чтобы создавать себе второй фронт. Об этом он писал еще в «Майн кампф», считая самой большой ошибкой такое положение, допущенное кайзеровской Германией в Первой мировой войне. Как можно было нападать на Советский Союз, не исключив из игры Англию?

Сталин показывал готовность оказать помощь Гитлеру, считая, что фюрер не достигнет своей цели и с советским содействием, которое практически компенсировалось американской помощью Великобритании. До того времени, пока военных средств было недостаточно, должны были действовать политические и дипломатические усилия.

Вечером 21 июня народный комиссар иностранных дел Молотов пригласил немецкого посла в Кремль. Ранее они встречались каждые два дня для обсуждения текущих вопросов. Но с момента, когда Гитлер принял решение, граф фон Шуленбург для Берлина стал вновь столь же малозначимым, как и до августа 1939 года. Молотов начал беседу с протеста против многочисленных нарушений границы немецкими разведывательными самолетами — с конца мая Гитлер дал разрешение вести воздушную разведку территории Советского Союза на глубину 150 километров, на что Советы отвечали соответствующими полетами в обратном направлении. Но это был лишь повод, так как затем Молотов выразил мнение, что в Москве складывается впечатление: «немецкое правительство почему-то недовольно советским правительством». Если речь идет о «югославском вопросе» — Молотов подразумевал вообще Балканы, то это «не является теперь актуальным». Нужно сказать, что Москва считается с реальностями. Почему же Берлин никак не отреагировал на заявление ТАСС от 14 июня и даже не опубликовал его? Слухи о готовящейся войне между Германией и Советским Союзом распространялись все больше, а как телеграфировал в Берлин Шуленбург, «Советское правительство не может объяснить причин немецкого недовольства». Молотов хотел бы знать, «какие причины вызвали современное положение в немецко-советских отношениях». Это было не что иное, как прямо поставленный вопрос о цене новой сделки — просьба о новых переговорах с Германией. Советник посольства Густав Гильгер, свидетель того разговора, вспоминал позже: «Вопросы Молотова ставили посла в весьма щекотливое положение, и ему ничего не оставалось, как заявить, что он не располагает никакой информацией». «В высшей степени неприятно» — это были слова удрученного Шуленбурга — человека старой школы, пытавшегося не допустить катастрофы, позднее ставшего одной из жертв 20 июля 1944 года. Он знал, что нападение на Советский Союз — дело решенное. Посол проявил лояльность и верность присяге, отличавшие поколения немецких чиновников, он следовал указаниям и молчал. 22 июня в 1 час 17.минут он по телеграфу докладывал в Берлин с пометкой «срочно и секретно» о своем последнем разговоре с Молотовым.

Через несколько часов на рассвете вермахт совместно с финскими, венгерскими, словацкими, итальянскими и румынскими войсками силами свыше трех миллионов солдат и офицеров на трехтысячекилометровом фронте от Балтики до Черного моря перешел в наступление. В то время когда передовые части уже переправлялись через пограничные реки, перед рейхсминистром иностранных дел в Берлине стоял посол Деканозов, чтобы принять меморандум немецкого правительства. Было 4 часа утра, когда Риббентроп заявил: «Враждебное поведение по отношению к Германии Советского правительства и серьезная угроза, проявившаяся в движении русских войск на немецкую восточную границу, вынуждает рейх к ответным действиям».

Подлинный текст этого меморандума стал известен совершенно недавно, хотя его содержание просматривалось в ноте МИД от 21 июня 1941 года Советскому правительству. В ней еще раз сформулирован тезис о «превентивной войне» как для международной общественности, так и для «домашнего употребления» в Германии. Нужно было обмануть прежде всего самих себя, чтобы оправдать «самую чудовищную завоевательную, поработительную, истребительную войну» современности: «Сим правительство рейха заявляет, что Советское правительство вопреки принятым на себя обязательствам

1. не только продолжает попытки развала Германии и Европы, но и усилило их;

2. внешняя политика становится все более враждебной по отношению к немцам;

3. оно сосредоточило все свои вооруженные силы (!) на немецкой границе и готово к наступлению. Тем самым Советское правительство разорвало договоры с Германией и собирается нанести Германии в ее борьбе за существование удар в спину. Поэтому фюрер отдал приказ немецким вооруженным силам выступить всеми имеющимися в их распоряжении средствами против этой угрозы».

Это была чистейшая демагогия, которая существует и по сей день.