Глава IX. Взгляд на реформу

Глава IX. Взгляд на реформу

Государственный бюджет достигал в конце царствования Петра до 8 с половиной миллионов. Новый подушный оклад заменил старые подати: табельные, повсегодные и запросные, и дал значительный против прежнего излишек (2,8 млн.); 3/4 государственных средств расходовались на содержание военного ведомства, сухопутного (4,6 млн.) и флота (1,4 млн.). Из остальной же четверти покрывались расходы на дипломатию, администрацию, двор, общественные постройки и прочее. Должно заметить, что подушная подать установлена была, когда казенные издержки выросли из рамок табели; все свободные средства центральных и местных касс были израсходованы на покрытие содержания армии и флота, и старые способы увеличения государственных доходов оказались недействительными перед грозным фактом истощения платежных средств и уменьшения коренного населения России.

Чрезмерный рост расходов на военные надобности и тяжесть податного обложения – таковы главнейшие черты государственного хозяйства при Петре Великом; к ним присоединяются существенные недостатки административно-финансовой организации. Деление России на военные округа вызывалось финансовым кризисом и отчасти подражанием шведской системе. Расквартирование армии по губерниям подвергло население многим неприятностям солдатского постоя. Передача казенных сборов и расходов в местные кассы лишала приказное управление некоторых функций и прежних материальных средств. Негубернские поступления стало ведать новое учреждение, сенат. С падением приказов явилась необходимость в центрально-административной системе. Перемена столиц облегчила реформу, а соседство со Швецией указало для нее образцы. Но коллегии и провинции на практике столкнулись с ранее учрежденными губерниями и сенатом и не были достаточно точно согласованы во взаимных функциях.

Сенат постоянно требовал новых указов. “Делайте по своим соображениям: как я могу вам указывать из-за такой дали!” – пишет Петр, увлеченный военными и политическими делами. Введение новых учреждений было подготовлено “стихийно”, обсуждалось “коллективно” сотрудниками Преобразователя. Но коллегиальная система требовала от русских непривычных для них самостоятельных общих действий. Реформа не могла национализироваться, совершенно выродилась, потеряла сущность, осталась одна форма. Взятки, казнокрадство и медлительность в делах вскоре напомнили русским “московскую волокиту”. Чтобы обеспечить законность и порядок, необходима была новая коренная реформа государственных учреждений.

Централизация государственной власти при Петре достигла своего высшего развития. Народ прежде всего должен был отстоять свое политическое бытие. Одна часть населения обречена на пожизненную службу государству, другая должна была работать в крепостной зависимости для поддержания и удовлетворения высших сословий. Главные средства государства тратились на содержание военной силы. Положение многочисленного класса хлебопашцев во многом ухудшилось против прежнего.

Завоевания, сделанные при Петре, главным образом преследовали экономические и культурные цели. Вследствие приобретения морских берегов возникли новые отрасли промышленности и внешняя торговля. На фабрично-заводскую деятельность правительство обращало особенное внимание. Кроме казенных фабрик, учреждено было множество частных. Правительство освобождало первого устроителя от казенной службы, приказывало продавать произведения русских фабрик дешевле, давало субсидии и разные льготы промышленникам. При Петре учреждены были частными лицами и компаниями новые фабрики: полотняные, суконные, шелковые, писчебумажные, игольные и пр.; заводы: сахарные, крахмальные, кожевенные, железоделательные и пр. – в Петербурге, Москве, Казани, Астрахани и во многих губерниях.

В то же время, вследствие открытия новых путей сообщения, необыкновенно успешно развивалась внешняя и внутренняя торговля. Летом 1722 года к Петербургу пришло с товарами 116 иностранных кораблей, к Рижскому порту прибыло 231 и отошло 235 кораблей; пошлин с товаров взято 125 тысяч ефимков. Правительственные агенты пишут, что в заграничные порты явились русские корабли. Указано печатать прейскуранты иностранных товаров в главнейших городах Европы, “дабы знали, что дешево или дорого”. Морская торговля быстро развивается: в 1724 году к Петербургу прибыло уже 240, к Выборгу – 28, к Ревелю – 62, к Нарве – 115, к Риге – 303 иностранных корабля с разными товарами. Из Константинополя Неплюев пишет царю: “Не только полезно, но и нужно в настоящий союзный договор внести, чтобы были русские консулы в Шемахе и в крымских городах – Хотине, Бендерах и Перекопе”. Из всех областей Двинской системы возят товары в Архангельск; пенька вся идет в Петербург; в Нарву доставляют товары псковичи; на реках Косиле, Двине и Торопе грузятся для Риги; усиленно идут работы по Ладожскому каналу, чтобы открыть водный путь из Москвы в Петербург.

Но нравы и обычаи, несмотря на строгие указы и многие общественные перемены, улучшались крайне медленно. Русские купцы не оставляли своих некультурных привычек даже при сношениях с иностранцами. В заграничные порты приезжали с разною безделицею, с самым незначительным товаром. В Стокгольм, например, привезли деревянные ложки, немного полотна и каленые орехи, открыли мелочный торг на улицах и варили себе кашу у моста, вызывая всеобщие насмешки. Бестужев доносит в Петербург: “Русские купцы никакого послушания не оказывают, беспрестанно пьяные, бранятся и дерутся между собой, отчего немалое бесчестие русскому народу, и хотя я вашего величества указ им и объявил, чтобы они смирно жили и чистенько себя в платье содержали, но они не только себя в платье чисто не содержат, но некоторые из них ходят в старом русском платье, без галстука, также некоторые и с бородами по улицам бродят”. Такую неряшливую, грубую жизнь они вели и у себя дома; на разные улучшения в торговле и технике мало обращали внимания; обязанности самоуправления признавали лишнею тягостью; ратманы в заседания не ходили и вообще купечество не могло приобрести значение денежной аристократии; администрация по-прежнему презрительно относилась к промышленному сословию. “В Коломне в магистрате у отправления многих дел один бурмистр, а другого бурмистра Ушакова, едучи мимо Коломны в Нижний Новгород, генерал Салтыков бил смертным боем, и оттого не только в Зарайск, но и в коломенский магистрат ходит с великою нуждою временем. А с другим бурмистром такой случай: обер-офицер Волков, которому велено быть при персидском после, прислал в магистрат драгун, и бурмистра Тихона Бочарникова привели к нему, Волкову, с ругательствами, и велел Волков драгунам, поваля бурмистра, держать за волосы и за руки, и бить тростью~ драгуны били палками ратмана Дьякова, также били городового старосту, и, за отлучкою этих битых, в Коломне по указам всяких дел отправлять не могут”. Из всех магистратов присылаются в главный длинные списки обид купцов и посадских, наносимых служилыми людьми. Администрация часто произвольно захватывала молодых купеческих людей и подвергала жестокому заключению; несмотря на представления главного магистрата, их не освобождали и не пересылали в его ведомство.

В дореформенной России никогда не существовало того согласия, единения земли, как совокупности свободных народных общин, и власти, как охранителя порядка и внешней безопасности, о которых так много говорили старые славянофилы. В Московском государстве население также разделялось на высшие и низшие слои крепостничеством и приказным правлением. Пирамидальное строение общества теперь обозначается резче. Правовые и имущественные неравенства усиливаются различием в степени и типе культуры. В высшие классы проникли чужеземные понятия, нравы, обычаи, новые начала образованности и общественности, ничего не имеющие общего с народным миросозерцанием и укладом народной жизни. Население городов быстро увеличивалось развитием торгово-промышленных и административных центров. Основание столицы на окраине, близ моря, в отвоеванной от шведов области, положило начало новому периоду в русской истории.

Государственный строй, приспособленный к военным действиям, постепенно реорганизуется. Процесс раскрепощения сословий тянулся полтора века. Реформа Петра подверглась оценке прежде всего с точки зрения привилегированного класса. Эпоха преобразований рисуется в его воображении в самом мрачном свете. Представитель благородного дворянства (архив князя Воронцова) так смотрит на деятельность Петра: “Петр был гениален, полон энергии, стремился к улучшению, но у него не хватало воспитания сдерживать свои порывы. Полный насилия, деспотизма, он обращался со всеми, как с рабами. Считать Петра за творца России было бы самым грубым заблуждением; его творение не более как “мнимое”. Знаменитая княгиня Дашкова в своих записках говорит: “К чему было посылать знатных людей за границу учиться ремеслам и делать из дворян каких-то садовников, кузнецов, рудокопов? Если нуждались в рабочих руках, то каждый дворянин охотно послал бы за себя трех-четырех человек своей дворни”. Мало-помалу дворяне освобождаются от обязательности государственной службы. Жалованная грамота 1785 года завершила дворянскую эмансипацию. Писатели того времени указывали и на другие недостатки реформы. В старом быту, в упраздненных порядках, находили много положительных сторон (Болтин); подражание Западу осмеивалось в его крайностях (Новиков); повреждение нравов в России приписывалось новому строю жизни. Но заслуги “великого в монархах и человеках” не отрицались. Князь Щербатов, делая примерное вычисление, “во сколько бы лет при благополучнейших обстоятельствах могла Россия, сама собой, без самовластия Петра Великого, дойти до того состояния, в котором она ныне есть, в рассуждении просвещения и славы” – приходит к выводу, что только – в 1892 году. В XIX веке реформа обсуждается в связи с вопросом о значении государственного начала и последствиях западных влияний на русскую жизнь. Славянофилы доказывают, что преобразования совершенно исказили характер наших частных, семейных и общественных отношений. “Государство совершает переворот, – говорит К. Аксаков, – разрывает союз с землею и подчиняет ее себе, начинает новый порядок вещей~ Изменяя земле русской, народу, государство изменяет и народности”. И. Киреевский устанавливает два типа цивилизации: “Одна образованность есть внутреннее устроение духа силою извещающейся в нем истины, другая – формальное развитие разума и внешних познаний”. Первая принадлежит русской национальности, вторая – достояние Запада. До Петра государство не было признано всенормирующей силой: “государственной власти отведен свой определенный круг деятельности, за пределами которого начиналось господство земли, земство”. Петербургский период – по представлениям славянофилов – представляет насильственное сочетание особых культурных типов, России и Европы, двух разнородных миров.

Исходной точкой суждения о реформе долгое время служило убеждение в возможности крутых и внезапных переворотов, не подготовленных всем предыдущим ходом истории. Крупная фигура Преобразователя стояла в центре событий, привлекала к себе всеобщее внимание. В идеологических построениях славянофилов он приобретает чисто символический смысл; в глазах практических деятелей – значение творящей воли, сознательно, преднамеренно действующей, спасительно для одних, губительно для других. Отсюда “взгляд на Петра Великого как на какого-то чуть не Робеспьера~ упреки в том, что он был антихрист, заклятый иностранец и нестерпимый тиран”; Петровский период представляется каким-то переломом в русской жизни, неожиданным, беспричинным, как будто упавшим в неба.

Но реформа была только естественным итогом предшествовавшего развития. Задолго до Петра началась борьба крепнущего государства с ветшающим народным укладом. Личность постепенно эмансипируется от стихийно-общинных установлений, власти земли и опеки родового союза; становится в непосредственные отношения к государству. Петр был не вершителем, а только участником перемен во внутренней жизни и международных отношениях. Известно, “сколь много было подготовлено отцом и братом его”. Великий человек только лучше других понял и удачно разрешил назревшие запросы времени. Деятельность его зависела от многих влияний, случайностей и обстоятельств. Прежде чем он изменил среду, эта последняя должна была произвести его. С другой стороны, произвол одного лица, каковы бы ни были его силы, не может изменить течение народной жизни. Главная работа в так называемые “критические эпохи” совершается за счет запаса скрытой энергии, накопленной вековым трудом многих поколений. Страшным напряжением сил страна вышла на новый путь национального развития. Русский народ не мог бы принять участия в общей жизни европейских народов, если бы представлял собою бесформенную массу, если бы не организовался в политическое целое, в государство. России грозило превратиться в колонию культурных стран; теперь же она приобрела решительное влияние в политическом мире; сближение с Западной Европой обеспечивало за нею результаты общечеловеческого развития. Северною войною совершен мировой переворот: положен краеугольный камень политической самостоятельности и равноправия славян с германскими и романскими народами. “Никогда ни один народ не совершил такого подвига, какой был совершен русским народом в первую четверть XVIII века. На историческую сцену явился народ малоизвестный, бедный, слабый, не принимавший участия в общеевропейской жизни; с неимоверными усилиями, страшными пожертвованиями он дал законность своим требованиям, явился народом могущественным, но без завоевательных стремлений, успокоившийся, как только приобретено было необходимое для его внутренней жизни. Человека, руководившего народом в этом подвиге, мы имеем полное право назвать величайшим историческим деятелем, ибо никто не может иметь большего значения в истории цивилизации”. Таким образом, руководящим принципом в деятельности Преобразователя являлось не расширение пределов отечества, не организация бюрократического строя, но сознание потребности в условиях, необходимых для национального развития на началах общечеловеческой культуры и цивилизации. Идти в настоящее время “по следам Петра” – значит “действовать и рассуждать совсем не так, как действовал и рассуждал в свое время Петр. Именно потому, что он действовал и рассуждал в свое время, а мы в свое. В высшей степени мала вероятность, чтобы в какой-нибудь даже частной области комбинация народных и государственных сил и потребностей настоящего времени оказалась тождественною с соответственною комбинацией времен Петровских. Упускать это из виду – значит, между прочим, унижать Петра, значит предполагать, что он всею своею деятельностью не пошатнул современную ему комбинацию общественных сил”. Экономическая эволюция выдвинула на историческую сцену новые задачи.

Натуральное хозяйство уступило свое место меновому, денежному; на почве промышленного и общественного разделения труда возникли новые классовые интересы; но тем самым нисколько не умалилось значение государства как культурного деятеля, как перераспределительной машины, с помощью своей финансовой системы реорганизующей народное хозяйство. Польза государства и благо народа, сближение русской жизни с общеевропейской, как необходимое условие национального развития, – таковы намеченные “эпохой преобразования” исторические пути и нравственные задачи государственной деятельности.