Вновь пирамиды
Вновь пирамиды
Зной марта: нет воздуха; кровь бьет в висках; трам уносит опять к пирамидам: Гизеха.
Сумятица станции; снова феллахи в нас целятся злыми крючками носов, переругиваясь, иронизируя над собой и над нами; и все же добившись всего, что им нужно от нас, Ахмет идет, закрываясь в складки абассии; робкою прорезью тихих мечтательных глаз упреждает отказ: отказать невозможно: и он затаскает опять по песку, пока вы, обтирая стучащий, расплавленный лоб, не обрушитесь грузно на край саркофага; и тут же проходит строй осликов в красных помпонах – с плато; и качается строй белогривых верблюдов вокруг грациозными шеями; важно расселись на белых горбах англичане; высоколукими седлами, красками ковриков пестро украшены спины верблюдов; несут паланкин; в паланкине – седой паралитик несется: узреть пирамиды; вон тот – гелуанский больной; он – чахоточный.
* * *
Солнце склонялось; расширилась там на Каир пирамидная тень, – на Каир она двинулась; там же теперь отусклялися взгляды; и руки, дрожа, опускали бокалы вина, – оттого, что пошла на Каир: тень веков.
Серогрифельный бок рябоватой громадины высился наискось – вверх; вздернув голову, видел, как высями лепятся люди на боке, как кучечки маленьких оловянных солдатиков, или травинок, проросших из камня; все краски с них слезли; вон лепится кучка туристов; и выше, и ниже – по кучке: на пирамидном ребре: скачут в выси, как блохи; вон новая кучка открылась на новом ребре.
Я измерил массивы: метр, – более метра; скачки велики; и опять вздернул голову: не разберешь – опускаются, скачут ли вверх: так луна неподвижно висит в небосводе; а если вглядеться, то можно заметить движение ее; так и эта висящая кучка: она – опускается.
В солнце въедается пыль; лет пылинок и грозен, и тих: горизонты в египетской мгле; отупенье громадного верха восходит испугом в египетский пепел; час пробил: наверно теперь из своих саркофагов выходят озлобленно песьеголовые мумии; и тишиною Хеопсовой полнятся ревы в Каире; золотокарие помути: пятна беззорных свечений; последняя кучка туристов над нашими головами, спускаясь, скачет с массива на желтый массив; пролетает, пыхтя, толстоносый, взволнованный мистер; над нами пролетает крикливо галдящий коричневый дьявол, толкающий мистера в спину; под ним скачет дьявол, снимающий мистера с желтых массивов, чтоб ловко поставить его на массивы; два дьявола ловко играют в пыхтящего мистера, точно в подброшенный мяч: он – летит:
– «Бух!»
– «Бух!»
– «Бух!»
Так бросаема лэди; и также бросаемы бэби; мы – вспрыгиваем им навстречу (теперь – разрешение есть: нам разбиться… без дьяволов). Все-таки видим, что вверх нам одним не взойти: мы сидим на тринадцатом тусклом массиве; у нас за плечом расширяется черным жерлом душный вход в пирамиду; и дышит жарою на нас: мы решили, что если опустимся внутрь пирамиды, – задохнемся.
Вот уже пусто плато: мы бросаем испуганный взгляд в убегающий верх:
– «О, нет: не сегодня!»
– «Ты хочешь отсрочить?»
– «О, нет, уже – поздно: опять опоздали».
Ужели осилим мы в двадцать минут эту высь, как сказали нам? лучше часами карабкаться: сходить к подножию; и пробираемся к западу: там – пирамидки; их – три; по пятнадцати метров, не более; это – могилы: здесь сохнут века фараоновы дочери (по Геродоту – Хеопса); и так говорит Мариэтт.
Пирамидки когда-то стояли у храма Изиды.
Проходим на юг: тут ряды – мастаба; так арабы назвали особую форму гробниц, состоявших из малых подземных построек, наклонно склоненных друг к другу, желтеющими, известковыми, или даже кирпичными стенами; смеси песка с легким камнем – кирпичики стенок; вся форма гробнички есть «Пе – буква П»; иногда мастаба открывала в подземную комнатку вход; иногда в ней видна была ниша, а сверху – площадка; могильный колодезь поблизости где-нибудь черной дверью зиял (глубиной в двадцать метров спускался он вниз); мастаба, окружившие нас, вероятно, относятся к пятой мемфисской династии; здесь погребен благородный египетский муж: он – эпохи Снофру.
Мы идем на восток: все гробницы – четвертой и пятой династии; здесь упокоился прах сыновей фараона: Мераба и Сафкихоптом их звали когда-то…
* * *
Мы молча сидим на песках, приседая у камня: пред нами торчит незасыпанный вход в мастаба; желтенеют луной невысокие, плоские стены; друг к другу слегка наклонились они; прямоугольные плиты их сверху сдавили, чуть-чуть выступая из стены; здесь нет ни души; и до ужаса черная, четкая тень от гробницы лежит на песке; и чернеет отверстие входа.
* * *
Мы часто здесь бродим; и Ася уже к вечеру приезжает сюда: зарисовывать Сфинкса; его голова передаваема только гравюрой, – не красками.
* * *
Почему фантастичен Каир? Неестественен он: миллион обитателей струнными хорами многих оркестров, роями лаявших горл, граммофонами и бензинными шинами сотен и сотен авто, – осыпает пустыню своей эфемерною жизнью, пустыня, которая безостановочно сыплет песок в эфемерную жизнь, разрывая ее просквозившее кружево старым Египтом.
Боголюбы 911 года
Данный текст является ознакомительным фрагментом.