15 И вновь Стратфорд

15

И вновь Стратфорд

По моему велению могилы

Послушно возвратили мертвецов.

Все это я свершил своим искусством.

Но ныне собираюсь я отречься

От этой разрушительной науки.

Хочу лишь музыку небес призвать,

Чтоб ею исцелить безумцев бедных,

А там - сломаю свой волшебный жезл

И схороню его в земле. А книги

Я утоплю на дне морской пучины,

Куда еще не опускался лот...[15.01]

В 1838 г. второстепенный поэт Томас Кэмпбелл первым отождествил Просперо из "Бури" с распорядителем труппы "слуг его величества", и с тех пор читатели воспринимают отказ Просперо от своего сверхъестественного могущества как красноречивое прощание со сценой самого Шекспира.[15.02] Во Всяком случае, в одном отношении слова Просперо более подходят самому драматургу, чем его марионетке, произносящей их. Волшебник из "Бури" не возвращал никаких мертвецов из могил; как это сделал автор "Ричарда III" и "Гамлета". Однако на это можно возразить, что монолог имеет своим источником "Метаморфозы" Овидия, с которыми Шекспир был знаком и на овидиевской латыни, и в переводе Голдинга. Кроме того, слова, столь очевидно соответствующие драматическому контексту, вовсе не понуждают нас толковать их как автобиографические. Чудеса Просперо действительно окончились; он должен оставить свою магию, открыть свое подлинное лицо и вновь вступить во владение своим герцогством в Милане. Во всяком случае, "Буря", ставившаяся в Банкетном дворце в Уайтхолле вечером на День всех святых в 1611 г., не была последней пьесой Шекспира. За нею последовал "Генри VIII"; есть свидетельства, указывающие, что Шекспир выступил в соавторстве с Флетчером в "Двух благородных родственниках" около 1613 г. Таким образом в "Буре" он в лучшем случае произносит au revioz, а не adieu. Разумеется, Шекспир не отказался совершенно от посещений Лондона в последние годы своей жизни. Как мы видели, он был там в мае 1612 г., когда свидетельствовал в Суде по ходатайствам на процессе Белотта - Маунтджоя и вновь - в марте следующего года, когда покупал и закладывал надвратный дом в Блэкфрайарзе, а также предположительно весной 1615 г., когда принимал участие в ходатайстве по поводу того же самого имущества. И это еще не все его посещения. Однако после 1610 г. из-под пера Шекспира вышло немного пьес и вовсе ни одной, на сколько нам известно, после 1613 г. Если взвесить должным образом все факторы, кажется, нет достаточных причин для сомнений в существовании этого последнего нелитературного периода, смысл которого первым резюмировал Роу:

Последние годы жизни он провел так, как все здравомыслящие люди желали бы их провести, - наслаждаясь свободой, покоем и беседой с друзьями. Удача помогла ему приобрести имение, отвечайте его положению, а стало быть, и желаниям; и говорят, он провел несколько лет перед смертью в своем родном Стратфорде.[15.03]

В 1611 г. город исчерпал пожертвования "на расходы по исполнению парламентского билля об улучшении и ремонте больших дорог и исправлении других указанных законами недостатков". В те времена строительство и ремонт дорог в большинстве случаев финансировали местные филантропы. Яркий пример такого рода деятельности - сэр Хью Клоптон; но теперь Стратфорд пожелал, чтобы правительство Англии взяло на себя часть этого бремени.[15.04] Возможно, этот вопрос обсуждался, когда стратфордские мировые судьи, обследуя в том же году большую дорогу, ведущую в Бриджтаун, уселись все вместе, чтоб слегка передохнуть, отведать вина, сахару, яблок и пива. Тогда группа горожан в количестве семидесяти одного человека поддержала это начинание своим авторитетом деньгами; имена главного олдермена, представителя корпорации города и других олдерменов возглавили список, подготовленный 11 сентября. Этот главный олдермен "г-н Томас Грин, эсквайр" - единственный из подписавшихся, против имени которого была точно указана сумма пожертвования: он внес 2 шиллинга 6 пенсов. В самом начале списка вписано имя "г-на Уильяма Шекспира (Shackspere)" (около трети имен предварено почтительным "г-н"); возможно, Шекспир был в Лондоне, когда инициаторы составили список жертвователей. Законопроекты о ремонте больших дорог не раз выдвигались в палате общин в тот период, но дальше комиссий дело не шло.[15.05] Этот билль тоже ни к чему не привел.

В ту пору умер один из обитателей Хенли-стрит Роберт Джонсон. Посмертная опись, составленная 5 октября учителем Эспинелом, включала 20 фунтов за "амбар, который он арендовал у г-на Шекспира". Виноторговец Джонсон был хозяином постоялого двора, который впоследствии стал известен под названием "Белый лев". Вероятно, Джон Шекспир построил этот амбар позади дома, где родился Шекспир, на пустыре, называвшемся Гилд-Питс, через который проходил королевский тракт в Лондон. К этому амбару примыкали задние ворота постоялого двора "Лебедь".[15.06] Джонсон (Майкл) по-прежнему арендовал этот амбар в 1670 г., когда внучка Шекспира составляла свое завещание. В конце XVIII в. Джорден упоминает "большие кирпичные амбары, все еще стоящие на Гилд-Питс на краю Бирмингемской дороги".[15.07]

3 февраля 1612 г. был похоронен брат Шекспира Гилберт. В стратфордской приходской книге зафиксировано погребение "Gilbertus Shakspeare adolescens" и ровно год и один день спустя - погребение последнего оставшегося в живых брата Шекспира, Ричарда. Из восьми сыновей и Дочерей Джона Шекспира живы к этому времени были только поэт и его сестра Джоан.

В 1614 г. некий проповедник останавливался в Нью-Плейс и корпорация заплатила 20 пенсов "за одну кварту испанского вина и одну кварту бордо", выданных ему в качестве угощения. Он прибыл прочесть одну из трех официально установленных проповедей, которыми бейлиф и совет ежегодно наставлялись в часовне: Окена - на день выборов в сентябре, Хамлета Смита - на пасху и Перро - , на канун троицы. (В 1614 г. была учреждена четвертая проповедь на деньги, пожертвованные Джоном Комбом.) Вероятно, этот проповедник читал проповедь на пасху или в канун троицы, поскольку плата за нее зафиксирована в счетах казначея между записями, датированными 21 марта и 30 июня 1614 г. Наезжавшие духовные лица порой то останавливались на постоялых дворах, то обретали кров в частных домах, и дом Нью-Плейс, находившийся в двух шагах от часовни гильдии, весьма подходил приезжему для ночлега. В таких случаях корпорация часто оплачивала счета за поднесенное вино, к которому иногда подавался сахар.

В то лето 9 июля "внезапный и ужасный пожар" охватил крытые соломой дома Стратфорда, в третий раз на памяти одного поколения. "Его сила, - по утверждению мировых судей, - была столь велика (ветер насквозь продувал город) и он вспыхнул сразу в стольких местах, что угрожал целиком истребить город".[15.08] В ту субботу до основания сгорело 55 жилых домов, а также конюшни и амбары, полные зерна и сена. Для погорельцев были собраны пожертвования. По счастью, собственность Шекспира уцелела.

В конце того же лета новое непредвиденное событие взволновало состоятельных людей Стратфорда. Вновь возник вопрос об огораживании. Артур Мэйнуоринг (или Маннеринг), управляющий лорд-канцлера Элзмира, выдвинул план огораживания общинных земель Уэлкомба, и его союзником стал Уильям Комб, который в свои двадцать восемь лет был могущественным землевладельцем в округе. Этот Комб был сыном Томаса Комба, проживавшего в здании духовной общины и приходившегося племянником старому ростовщику по кличке Десятая Доля, недавно скончавшемуся Джону Комбу. Предыдущая попытка огораживания провалилась, хотя главным инициатором огораживания был не кто иной, как сэр Эдвард Гревиль, бывший лендлорд здешнего поместья; на этот раз Мэйнуоринг и Комб были преисполнены решимости довести дело до конца. Огораживание многих било по карману, и потому естественно, что этот вопрос возбудил бурные страсти. Интересы Шекспира в десятинных землях также затрагивались. Его имя открывало список "старинных владельцев участков на полях Старого Стратфорда и Уэлкомба"; этот список был составлен секретарем городской корпорации Томасом Грином 5 сентября в ответ на предложенный план огораживания. Огораживание должно было привести к слиянию разрозненных участков множества полос неогороженной земли площадью в акр и в пол-акра - в более крупные участки, ограниченные живыми изгородями и заборами. Некоторые границы неизбежно должны были подюргнуться изменениям. Поля Уэлкомба в ту пору представляли собой луговину, славившуюся своими покосами и выпасами. Если бы эти поля были огорожены, пахотные участки превратились бы в пастбище для овец, что обычно давало меньше дохода с каждого акра, чем участки, засеянные зерном и травой. Огораживание к тому же сокращало число обрабатывающих землю (овцы, как писал Томас Мор, пожирали людей) и приводило к повышению цен на зерно. Вот что было причиной беспокойства держателей земельных участков. С другой стороны, огораживание содействовало росту производительности сельского хозяйства, "поскольку общинная пахота неогороженных участков производилась примитивным способом, и, очевидно, никто не желал вкладывать капитал для улучшения своих разбросанных и неогороженных участков ради выгоды своих соседей".[15.09] Комб отчетливо сознавал, что огораживание принесет выгоду. Шекспир, чьей поддержки искали обе стороны, по-видимому, не примкнул ни к одной из них.

Этого нельзя было сказать о Грине. В качестве секретаря городской корпорации он вел протоколы заседаний корпорации в Гилд-Холле, а также принимал участие в Дискуссиях совета. Стряпчий (позднее барристер) [адвокат, имеющий право участия в разборе дел высшими судебными инстанциями. - Перев.] Томас Грин, окончивший юридическую школу "Мидл Темпл", был родственником Шекспира по крови или через брак - он говорит о себе как о родственнике [cousin], и так как елизаветинцы свободно употребляли это слово, возможно, Грин действительно состоял в родстве с Шекспиром. Они, по-видимому, были накоротке, и странно, что Шекспир не упомянул Грина в своем завещании. В 1609 г., собираясь купить себе дом, он проживал у Шекспира и не очень-то спешил переезжать в здание, которое ему продавал Джон Браун "главным образом потому [писал он], что я имею возможность остаться еще на год в Нью-Плейс".[15.10] Уже самое упоминание об огораживании выводило Грина из себя, так как он незадолго до того вложил 300 фунтов в половинный пай десятинных земель.[15.11] Вот почему секретарь городской корпорации в составленных им меморандумах несколько раз упоминает своего родственника - держателя другой половины десятинных земель, 23 сентября Грин высказал свою озабоченность на заседании совета, который единогласно проголосовал за сопротивление огораживанию. Через два месяца члены совета, от которых откололся только один-единственный олдермен Коудри, согласились использовать все законные средства для того, чтобы воспрепятствовать планам Мэйнуоринга относительно луговины Уэлкомб. Тем временем Шекспир благоразумно заключил соглашение с родственником Мэйнуоринга Уильямом Реплингемом из Грейт-Харборо, который был юристом и выступал в качестве представителя Мэйнуоринга. В соответствии с этим соглашением, составленным 28 сентября, Реплингем обязался компенсировать Уильяму Шекспиру, его наследникам или его правопреемникам "все возможные потери, ущерб и помехи", связанные с годовым доходом от его десятинных земель, "будь то по причине огораживания или упадка пахотного земледелия на этих землях, если это огораживание будет введено и распространено названным Уильямом Реплингемом". По рекомендации Томаса Лукаса, адвоката Шекспира, стороны включили в текст соглашения имя Грина.

Это, однако, отнюдь не успокоило Грина. В ноябре он разыскивал в Лондоне Комба и, не найдя его, обратился к Шекспиру, который прибыл в столицу из Стратфорда. Меморандум Грина от 17 ноября указывает на то, что Шекспир пытался успокоить его.

Мой кузен Шекспир прибыл вчера в город, и я посетил его, чтобы узнать, как он себя чувствует. Он сказал мне, что они [то есть Комбы] заверили его, будто они намерены произвести огораживание не дальше Госпнл-Буша, а оттуда, не захватывая части лощин, выходящих в поле, до ворот в ограде Клоптона, включительно до участка Солсбери; а также, что они намереваются в апреле обмерить землю, и только тогда они дадут ответ, не раньше.[15.12]

Грин добавляет, что и Шекспир, и его зять доктор Джон Холл заверили его, что ничего не будет предпринято. Однако межевание было проведено не в апреле, а гораздо раньше - в декабре, и, когда секретарь корпорации услышал об этом 10 декабря, он отправился разыскивать Реплингема на постоялом дворе "Медведь" и в Нью-Плейс. Но ни в том, ни в другом месте Грин не застал его.

Однако Грина поддерживали члены корпорации. Они робко обратились к Комбу, отправив депутацию из шести человек, "чтобы выразить свое уважение и пожелать, чтобы он соизволил воздержаться от огораживания, а также выразить желание и готовность заслужить его уважение".

Комб поблагодарил их за уважение, но не отступил ни на шаг огораживание было ему выгодно; Мэйнуоринг зашел уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Наступила оттепель, и он мог начать рыть канаву и высаживать живую изгородь. 23 декабря корпорация отправила подписанные "почти всеми" ее членами письма Мэйнуорингу и Шекспиру. "Я также переписал от себя, - добавляет Грин, - для моего кузена Шекспира копии всех наших клятвенных обязательств, сделанных тогда, а также отметил неудобства, которые будут умножаться в связи с огораживанием". В тот день совет пытался заручиться поддержкой в этом деле других местных держателей земли - Эндрю Арчера из Тэнворта, обладателя поместья и общинных земель Бишоптона, и сэра Фрэнсиса Смита, владевшего землей в Уэлкомбе.[15.13] Эти письма к Шекспиру исчезли, однако сохранилось письмо корпорации Мэйнуорингу. Члены корпорации умоляли его вспомнить о пожарах, опустошивших Стратфорд, и предупреждали, что огораживание, которое приведет к разорению города, навлечет на его голову проклятья 700 местных бедняков.

Все было бесполезно. В декабре наступила оттепель, и люди Комба начали рыть канавы, на отвалах которых высаживалась живая изгородь. Вскоре она протянулась "по крайней мере на 50 перчей" - 250 метров. Городской совет предпринял контратаку. По совету Грина 6 января 1615 г. Уильям Уолфорд и Уильям Чандлер купили разрешение на аренду земли в Уэлкомбе, став таким образом арендаторами с правами на общинную землю. Через три дня, выслав вперед своих землекопов, они начали тайно засыпать канаву Комба. Когда весть об этом дошла до Комба, он, как и следовало ожидать, пришел в ярость. На глазах у собравшейся толпы люди Комба швырнули на землю Уолфорда и Чандлера, а их хозяин, "сидя верхом на лошади, смеялся и говорил, что они дрыгают ногами, как заправские футболисты" {Во времена Шекспи футбол считался игрой для простонародья. Так что слова Комба выражают помещичье высокомерие.}. Кроме того, он оскорблял членов корпорации, называя их "мошенниками-пуританами" и мелкой сошкой со всеми их законными правами (имея в виду юридический предлог, использовав который они выдавали себя за владельцев общинной земли)". И все же, несмотря на свой праведный гнев, Комб предложил Грину 10 фунтов, чтобы тот купил себе мерина, а в благодарность примирил бы его с городским советом. Но Грин был не из тех, кто берет взятки. На следующий день женщины и дети из Стратфорда и Бишоптона закончили работу по засыпке канавы.

28 марта суд присяжных Уорика в ответ на ходатайство бейлифа и главных горожан Стратфорда отдал распоряжение, запрещавшее Комбу и кому-либо другому проведение какого-либо огораживания, которое противоречило за конам королевства, за исключением случаев, когда они смогут представить достаточные основания для своих действий открытому суду присяжных. Мэйнуоринг и Реплингем признали свое поражение, но Комб был вне себя и упорствовал. Он грозил и бранился, избивал бедных арендаторов, заключал их в тюрьму и конфисковывал их свиней и овец. Скупив землю и дома, он избавился от всех жителей Уэлкомба, разумеется за исключением обитателей собственного дома. В сентябре Грин сделал в своем дневнике наиболее озадачивающую запись: "У. Шекспир говорит Дж. Грину, что я не потерплю огораживания в Уэлкомбе". Дж. Грин был братом автора дневника Джоном. Но зачем Шекспиру понадобилось сообщать Джону Грину факт, о котором тот не мог не знать? И зачем Джон затруднял себя передачей этого сообщения брату? Наконец, почему Томас счел это известие настолько интересным, что отметил его в дневнике? Возможно, "я", является опиской и означает "он" [he]. Или, может быть, Грин хотел написать bar [отменять] {Тогда фраза звучала бы: "Я не отменю огораживания...". - Прим. перев.}, а не bear [выносить, терпеть]. Сначала он написал to he...; возможно, он собирался продолжить слово и написать to help [помочь], затем передумал, желая избежать возможной двусмысленности: to help могло означать или to aid [помогать], или to remedy [исправлять, исцелять].[15.14] В таком случае слово bear тоже можно, было понимать двояко - как endure [выносить] или как justify [оправдывать]. Всякая попытка толкования этой. записи не более чем догадка.

Несмотря на решение суда, дело тянулось еще, целый год. Затем во время великопостной сессии суда присяжных в 1616 г. главный судья королевской скамьи сэр Эдуард Кок посоветовал Комбу утихомириться; пока глав ный судья служит своему королю, ему запрещается огораживать и присоединять общинные участки к своим пахотным землям. В апреле Комб убедился в действенности ре. шения суда присяжных: он "потерял надежду когда-либо произвести огораживание". Но если он и потерял надежду, то ненадолго. В июне он вновь предложил своим "возлюбленным друзьям и добрым соседям" новую серию проектов, более приемлемых; но члены корпорации не попались на приманку. Они просто попросили Комба оставить их в покое.[15.15] Но он этого не сделал. Шекспира, который, видимо, никогда не испытывал пристрастий ни к одной из противоборствующих сторон, теперь это не могло заботить. Его уже не было в живых.

В течение последних лет жизни ушедший на покой драматург проживал вместе со своей семьей в Стратфорде. Насколько известно, жена Шекспира никогда не отлучалась из города, но в сведениях о ней существует пробел между крещением ее детей и завещанием поэта, если не считать упоминания в завещании пастуха Уиттингтона 40 шиллингов, находившихся у Энн Шекспир (Shaxspere). Биографии се дочерей документированы более обстоятельно.

Судя по надгробной надписи, старшая дочь Шекспира была "более разумна, чем это свойственно ее полу", а также "умудрена в путях спасения". "В этом было нечто от Шекспира", - добавил неизвестный автор надписи. Независимо от того, была ли она разумной и умудренной, Сьюзан могла надписать свое имя, что, очевидно, было не под силу ее сестре. После записи о крещении Сьюзан в стратфордской приходской книге ее имя вновь появляется в документах лишь весной 1606 г., как раз перед тем, как ей исполнилось 23 года. В мае этого года она упомянута в протоколах церковного суда, имевшего "особую компетенцию" в приходе. Суд этот собирался в среднем один раз в месяц во главе с приходским священником, восседавшим на своем престоле в церкви св. Троицы, в присутствии нотариуса, записывавшего судебные решения. В тот раз двадцать один ответчик, о которых сообщили староста и его помощники, обвинялись в том, что не причастились перед пасхой, которая в том году приходилась на 20 апреля. Этот проступок может показаться незначительным, действительно, он таковым и считался; однако всего за пять месяцев до этого небольшая группа фанатичных католиков вознамерилась силой свергнуть правительство, и парламент, который едва не был взорван во время порохового заговора отнюдь не был расположен проявлять терпимость. В отместку он принял несколько постановлений, включая одно, направленное против "лиц, находящихся под папистским влиянием", которые иногда посещали церковь, "чтобы не подпасть под действие закона против не посещающих церковь", но при этом избегали причащаться по-англикански. Их называли церковными папистами, и, согласно новым законам о непричащающихся, они наказывались крупными штрафами от 20 фунтов стерлингов, если уклонялись от причастия в течение года, и до 60 фунтов, если не причащались три года и дольше. В такой атмосфере прихожан, пропускавших причастие, подозревали в католицизме. По крайней мере третью часть непричастившихся перед пасхой 1606 г. действительно составляли католики или лица, связанные с "уклоняющимися". Например, Маргарет Рейнольдс или Сибил Коудри. Муж Маргарет платил ежемесячный штраф за непосещение церкви; однажды эта чета приютила беглого священника-иезуита. У Сибил был сын, принадлежащий к тому же ордену, что и этот священник, и ее семейство подозревали в укрывательстве священников из католических семинарий. В этом списке также фигурируют давние друзья Шекспира Сэдлеры, которым требовалось время (согласно ходатайству Гамнета) на то, чтобы очистить свою совесть, Сьюзан не явилась в приходский суд, несмотря на то, что ее лично вызывал служебный исполнитель. (В такой же нерадивости были повинны и Сэдлеры.) Позже в протокольной записи, относящейся к Сьюзан, было прибавлено слово "dimissa" ["отпущенная"], указывающее на то, что, когда она предстала веред судом, ее дело было прекращено. Вероятно, за это время она причастилась святых даров, подобно десяти ответтчикам, вызывавшимся в суд вместе с ней, о которых вам это известно, или дала согласие на причастие.[15.16] Через год, 5 июня, "Джон Холл, джентльмен, и Сьюзан Шекспир" сочетались браком в церкви св. Троицы. Жениху было тридцать с лишним лет, и он был безукоризненным протестантом.

Сын преуспевающего врача из Актона в графств Мидлсекс, Холл вырос в небольшой деревушке Карлтон в графстве Бедфордшир. В Кембридже, расположенном 45 километрах от этой деревушки, он в 1594 г. получу степень бакалавра искусств в Куинс-Колледже, а через три года там же получил степень магистра искусств. Около 1600 г. Холл поселился в Стратфорде, где стал весьма успешно практиковать как врач. Никаких сведений о том, получил ли Холл когда-либо медицинскую степень, не найдено. У него не было лицензии от королевского медицинского колледжа, не получал он и епископского разрешения на медицинскую практику. Однако в те дни право заниматься этой профессией контролировалось весьма небрежно. Как бы то ни было, Холл был хорошим врачом и имел много клиентов. "Я по опыту знаю, что он превосходнее всех в этом искусстве", - сообщала г-жа Тиррел г-же Темпл, когда муж последней - тот самый Томас Темпл, который так хотел получить саженцы лозы из шекспировского сада, - стал жертвой несчастного случая. Преподаватель Линакер-Колледжа в Кембридже доктор Джон Берд говорил, что Холл "был широко известен своим искусством", в том числе и среди "лиц знатных, богатых и ученых", которым пошло на пользу его лечение. Холл лечил также и простой народ, детей, слуг, цирюльников - католиков, равно как и протестантов. Он без колебаний поскакал верхом за 60 километров в замок Ладлоу, когда граф Нортгемптон слег с плевритом, обострившимся во время псовой охоты в холодный сырой день. Дважды стратфордская корпорация избирала Холла в муниципальный совет, и дважды он отказывался от должности, ссылаясь на занятость практикой. Когда его избрали в третий раз, ему пришлось платить штрафы за пропущенные заседания, на которых он отсутствовал, занимаясь своими пациентами. Один из, этих пациентов, Сидни Давенпорт, высказал доктору недовольство городскими чиновниками, которым не следует "возлагать на вас это бремя, ибо ваша профессия почти все время требует вашего отсутствия".[15.17] Холл отклонил предложение и о возведении в дворянское достоинство, сделанное в 1626 г. новым монархом, королем Карлом I, и предпочел заплатить штраф в 10 фунтов стерлингов.

Доктор Холл лечил всевозможные недуги - от кори до меланхолии, в том числе дизентерию, рак, воспаление глаз и "французскую болезнь". Он вел медицинский дневник, в который записывал истории болезни своих пациентов. Самым знаменитым пациентом Холла был поэт из Уорика Майкл Дрейтон, которого он именует poeta-laureatus [поэт-лауреат]. Дрейтон часто наведывался к Рейнсфордсам в Клиффорд-Чемберсе, всего в трех километрах от Стратфорда; возможно, именно там Холл пользовал его рвотной настойкой, сдобренной ложкой фиалкового сиропа. Некоторые снадобья, в которые добавлялись петушиные потроха, паутина и экскременты, могут поразить нас теперь и показаться скорее угрожающими здоровью, нежели способными принести облегчение, зато этот доктор реже других пускал кровь и обогнал свое время в лечении цинги, к которой елизаветинцы были склонны из-за обильного потребления солонины и соленой рыбы и недостатка во фруктах и овощах. Эту болезнь Холл одолевал с помощью своего цинготного пива. Он смешивал водяной кресс, вороникуисточник и цинготную траву с разными травами и кореньями, кипятил полученную смесь в пиве, приправленном сахаром, корицей или ягодами можжевельника. Пиво помогало, в нем было много аскорбиновой кислоты.[15.18]

Девиз "Здоровье - от господа" должным образом предваряет английское издание латинского журнала для записи историй болезни доктора Холла, куда он время от времени вписывал благодарения богу за удачные исцеления. Но он никогда не проявлял столь пылкого благочестия, как в рассказе о своем собственном чудесном исцелении от изнурительной лихорадки. "Ты спас меня... - говорит он, обращаясь к своему творцу, - вырвав меня из когтей смерти а вернув мне прежнее здоровье, за что я славлю имя твое, о милосерднейший боже и отец господа вашего Иисуса, Христа, умоляя тебя дать мне сердце, способное на величайшую благодарность за благодеяние сие, давшее мне повод восхищаться тобой".[15.19] Холл выказал свою набожность, более осязаемо, подарив церкви св. Троицы украшенную резьбой кафедру и служа в ней церковным старостой. Он сочувствовал пуританам и ревностно порицал прихожан опаздывающих в церковь, спавших во время службы сквернословивших, носивших шапки или совавших руки в карманы дамских юбок. Холл сблизился с приходским священником Томасом Уилсоном из Ившема (доктор купил в 1612 г. "небольшой участок возле Ившемской дороги"), который настроил против себя корпорацию своими пуританскими взглядами. Они вместе подали в канцелярский суд иск на муниципалитет, в котором Холл заявлял, что он продал городу разрешение на аренду десятинных земель "по крайней мере" на 100 фунтов дешевле стоимости, чтобы за этот счет обеспечить жалованье приходскому священнику, у которого на руках было шестеро маленьких детей.[15.20] Двумя годами раньше, в 1633 г., девятнадцать членов городского совета проголосовали за исключение Холла из совета "за намеренное нарушение его распоряжений и разного рода другие проступки, противные долгу члена корпорации... и за постоянное нарушение спокойствия на наших заседаниях".

Господь благословил Холла одним-единственным ребенком, дочерью Элизабет, крещенной 21 февраля 1608 г. О ней есть одна запись в дневнике отца. Он описывает, как лечил ее от "судорог рта" в январе и апреле 1624 г., и месяцем позже от "блуждающей лихорадки", "порой ее охватывал жар, она то и дело потела, потом опять холодела - все это в продолжение получаса, и так она часто мучилась в течение дня". Холл очистил ей кишечник и смазал мазью спину. Отцовская забота сделала свое. Она была спасена от смерти и от смертельных недугов и вновь обрела здоровье на много лет.[15.21]

Надпись на могильной плите Джона Холла характеризует Сьюзан как вернейшую супругу (fidissima conjux), но это не совпадает с тем, что говорил о ней Джон Лейн-младший в 1613 г. 15 июля Сьюзан предъявила Лейну иск, обвиняя его в клевете перед консисторским судом в Вустерском кафедральном соборе, из-за того, что пять недель назад ответчик утверждал, что у нее "истечение из почек" "что она грешила с Ралфом Смитом у Джона Палмера. ("Истечение из почек" означало гонорею ("reins" - "почки" или "поясница"); однако гонорея в те времена не обязательно обозначала инфекционную венерическую болезнь, хотя в данном контексте слово, по-видимому, употреблено именно в этом смысле. Лейн, в то время молодой человек 23 лот, выходец из добропорядочной семьи мелкопоместных дворян из Олвстона, сам попадал в переделки. Его вызывали в суд за бесчинства и за клевету на приходского священника и олдерменов. Церковные старосты обвиняли его в пьянстве. Возможно, од спьяну и со зла порочил г-жу Холл. Ралф Смит, тридцатипятилетний сын виноторговца, был шляпочником и галантерейщиком; он приходился племянником Гамнету Сэдлеру. Сестра Лейна Маргарет была женой Джона Грина, брата известного нам секретаря городской корпорации, а старшему из его двоюродных братьев предстояло жениться на Элизабет Холл. В июле 1613 г. его дядя Ричард Лейн назначил Томаса Грина и Джона Холла опекунами имущества, которое он скреплял за сыном и дочерью.[15.22] Жители Стратфорда были тесно связаны друг с другом, и весть о скандале, быстро распространившись, так же быстро забывалась. В консисторском суде Роберт Уоткотт, впоследствии засвидетельствовавший завещание нашего поэта, выступил на бороне истицы. Лейн вообще не показался на суде и менее чем через две недели был отлучен от церкви. Дело было прекращено.

Местное предание утверждает, что семейство Холл проживало в большом доме из дерева и кирпича в Старом городе поблизости от храма св. Троицы и еще ближе к Нью-Плейс. Рядом с вместительным жилищем был просторный сад, где Холл выращивал различные лекарственные травы, которые он использовал для своих снадобий. Сегодня этот дом называется "Холлс-Крофт", но мне не удалось найти ни одной ссылки на это название, сделанной ранее чем в списке, приведенном в "Ежегодном семейном альманахе Спинела с путеводителем по южному Уорикширу и с объявлениями за 1885 г.", где дом назван "Холл-Крофт". Прежде он назывался Кембридж-Хаус и служил частной школой для девочек. Когда умер Шекспир, Холлы перебрались в Нью-Плейс. Там они оставались до конца своей жизни.

В приходской книге записано погребение "Johannes Hall, medicus peritissimus" [искуснейшего врача], состоявшееся 26 ноября 1635 г. Его останки покоятся под алтарем храма св. Троицы. На могильной плите, второй справа от плиты Шекспира, изображен герб Холла - "три головы гончих, которые стерлись", - объединенный с гербом его тестя. Надпись на плите гласит:

Здесь покоится тело Джона Холла джент., женатого на Сьюзан, дочери и сонаследнице Уилл. Шекспира, джент. Он скончался н-бря 23 от Р. X. в возрасте 60 лет.

Следующая за этим текстом эпитафия по латыни превозносит его врачебное искусство целителя ("Hallius hic sitils est medica celeberrimus arte") [Холл покоится здесь, знаменитый медицинским искусством] и его верную жену.

Слава Холла как врача побудила Джеймса Кука из Уорика, хирурга при лорде Бруке, находившегося в Стратфорде во время гражданской войны, навестить верную вдову. Кук так описывает это посещение:

Когда по роду своих занятий я сопровождал подразделения нескольких полков, удерживавших переправу через мост в Стратфорде-на-Эйвоне, со мной был мой товарищ, имевший отношение к джентльмену, написавшему следующие ниже наблюдения на латыни, и он пригласил меня в дом г-жи Холл, жены покойного, посмотреть книги, оставшиеся после г-на Холла. После осмотра книг Холла она сказала, что у нее осталось несколько книг, написанных одним человеком, который занимался медициной вместе с ее мужем, и что она может их продать. Я сказал ей, что, если они мне понравятся, я куплю их. Она принесла книги, и среди них была книга, написанная коллегой Холла, и другая, написанная им самим, - обе предназначались для печати. Зная почерк г-на Холла, я сказал ей, что одна или две из этих книг написаны ее мужем, и показал ей эти книги; она отрицала его авторство, а я утверждал это, пока не понял, что она начинает сердиться. В конце концов я заплатил ей деньги.[15.23]

Странно, что Сьюзан не смогла узнать почерк собственного мужа. Умела ли она читать и писать или научилась только подписывать свое имя? Во всяком случае, когда у Кука нашлось несколько свободных часов, он перевел 178 историй болезней из "не менее чем тысячи", записанных Холлом, и опубликовал их в 1657 г. под названием "Избранные наблюдения за английскими пациентами".[15.24] Хотя этот хирург упоминает две книги, сохранился, как известно, только один из дневников доктора Холла. В настоящее время он находится в Британской библиотеке, Эдджертонская рукопись, 2065.

Джудит Шекспир была менее удачлива в браке, чем ее сестра, хотя ее муж происходил из безупречной семьи. Им был Томас Куини, сын Ричарда Куини, милейшего земляка Шекспиров. Когда Ричард в 1602 г. умер, он оставил жену Бесс и девять детей, ни одному из которых не исполнилось двадцати лет. Из всех детей наибольшие надежды возлагались на старшего сына, Ричарда-младшего, который затем преуспел в качестве бакалейщика в "Красном льве" в Баклерсбери в Лондоне и вместе со своим партнером, который тоже был из Стратфорда, купил две плантации в Вирджинии. Однако Джудит вышла замуж за Ричарда (он взял жену из семьи Сэдлеров), а за его брата Томаса, крещенного 26 февраля 1589 г. Томас не добился никаких заслуживающих упоминания успехов. Он стал виноторговцем в Стратфорде; нам известно, что в 1608 г. он продавал вино корпорации. Через три года Томас приобрел право арендовать под таверну небольшой дом, называвшийся "домом Этвудов", в верхней части Хайстрит, рядом с домом своей матери. 10 февраля 1616 г.

"(То[мас] Куини" сочетался браком с "Джудит Шекспир"; обряд совершал, вероятно, помощник приходского священника Ричард Уоттс - его подписью заверены записи о браке, сделанные в течение этого месяца. (Позднее Уоттс сам женился на сестре Куини, Мэри.) Жениху шел двадцать седьмой год, невесте было полных тридцать один. Можно предположить, что к этому времени у нее не было большого выбора женихов, если у нее вообще был когда-нибудь такой выбор.

Сначала этому браку препятствовали неблагоприятные обстоятельства. Из-за того что обряд приходился на период, когда из-за поста бракосочетания запрещались [этот период в 1616 г. начинался 28 января (третье воскресенье перед великим постом) и заканчивался 7 апреля (первое воскресенье после пасхи)] жениху и невесте надлежало получить специальное разрешение у епископа Вустера. Они не получили его, хотя, вероятно, публичное оглашение имен в приходской церкви было произведено. Венчая без разрешения, священник нарушал правила церковной службы. В результате Томас и Джудит были вызваны в консисторский суд Вустерского кафедрального собора. Томас не явился в назначенный день и был отлучен от церкви. Возможно, Джудит постигла та же участь, хотя из документов это неясно.[15.25] Преступление не было тяжким. И другие женились в пост - три венчания состоялись в храме св. Троицы в том же феврале, - возможно, семейству Куини просто не повезло, и чета стала жертвой судебного исполнителя, стремившегося получить вознаграждение. Личность Уолтера Никсона, вызвавшего их в суд, не особенно привлекательна: впоследствии он предстал перед Звездной палатой по обвинению во взяточничестве и за "искусную" подделку подписи чиновника епископского суда на каком-то предписании.[15.26] Во всяком случае, срок отлучения был недолгим, поскольку еще до конца года чета Куини стояла у купели стратфордского храма во время крещения своего первенца.

Отлучение от церкви было наименьшей из тревог Томаса Куини в ту зиму. До женитьбы он состоял в связи с Маргарет Уиллер, и в феврале ее беременность стала очевидной.[15.27] Скандал обернулся трагедией, когда через месяц после свадьбы Куини несчастная женщина умерла во время родов, а вместе с ней погиб и ребенок. В приходской книге оба погребения помечены 15 марта.

Внебрачные половые отношения, осуждавшиеся церковными наставлениями как "распутство и грязь", входили в компетенцию церковного суда, который вершил приходский священник Стратфорда. Это был тот самый суд, который привлекал Сm.зан за то, что она не причастилась на пасху 1606 г. Многие дела, слушавшиеся в этих судах, с их специфической юрисдикцией были связаны с внебрачными связями и тому подобными проступками и потому приобрели популярное, хоть и не очень уважительное название "блудодейных судов". В такой "блудодейный" суд Стратфорда судебный исполнитель церковного суда Ричард Грин (видимо, он совмещал эту должность с должностью псаломщика, судя по записи о его погребении) вызвал моиодожена Томаса Куинн - В протоколе слушание и приговор помечены 26 марта. На открытом судебном заседании Томас сознался, что состоял в плотской связи с названной Уиллер (fassus est se carnalena capulacionem habuisse cum dicta Wheeler), и выразил готовность понести наказание. Судья, приходский священник Джон Роджерс, приговорил ответчика к публичному покаянию, которое тот должен был совершать, согласно обычаю, в церкви одетым в белый саван перед всем приходом в течение трех воскресений подряд. Но наказание было смягчено. Фактически Томас отделался 5 шиллингами. Эти деньги он отдал в пользу бедняков прихода, что же касается покаяния, то приходский священник разрешил совершить его в обычной одежде перед священником Бишоптона (ad agnoscendum crimen in habitu suo prop[r]io coram ministro de Bishopton). Поскольку Бишоптон входил в стратфордский приход, в нем не было своей церкви, а была лишь часовня, Куини был избавлен от публичного унижения.

В его последующей жизни произошло больше падений, чем взлетов. В июле 1616 г. Томас обменялся домами со своим родственником Уильямом Чандлером и переехал в более просторное и внушительное строение, называвшееся "Кейдж", на углу Хай-стрит и Бридж-стрит. В верхней его половине Куини устроил винную лавку, а кроме того торговал табаком. Он занимал несколько муниципальных должностей. В 1617 г. был членом муниципалитета, а затем констеблем; в 1621 и 1622 гг. корпорация назначала его казначеем - то было самое высокое из всех его назначений. Свой финансовый отчет за 1622/23 г. Куини подписал, сделав красивый росчерк и претенциозно украсив его рифмованным двустишием Сен-Желе на французском языке. На совет это не произвело впечатления, и он проголосовал в отсутствие Куини за то, чтобы считать отчет "неудовлетворительным", однако позже все-таки утвердил его.

Куини, отнюдь не ученый, переврал цитату.[15.28] (Его жена была еще менее образованна, насколько об этом можно судить по тому факту, что когда в 1611 г. она заверяла некий договор между Элизабет Куини и ее сыном Адрианом, то дважды поставила свой знак {Как уже говорилось выше, употребление знака не обязательно указывает на неграмотность. По любопытным наблюдениям Дугласа Хеймера, еще в 1840 г. даже от тех женщин, которые умели писать письма, вести домашние (и часто - деловые) счета и управляли делами, требовали, чтобы они заверяли юридические документы, включая их собственные завещания, начертав крест или другой знак рядом с их именами, написанными писцом. Однако документ, заверенный Джудит, заверила также Летис Грин, которая подписала свое имя. Едва ли дискриминация женщин в Стратфорде была больше, чем в других городах, но если обычай, описанный Хеймером, соблюдался здесь в XVII в., то, вероятно, его применили к обеим женщинам, не делая различия между ними.}.) Члены корпорации никогда не были настолько высокого мнения о Куини, чтобы сделать его олдерменом. Он судился по поводу партии вина из Бристоля, его штрафовали на незначительные суммы за сквернословие и за то, что он позволял горожанам напиваться в своем заведении, а один раз чуть не обвинили в торговле недоброкачественным и разбавленным вином. Году в 1630-м он пытался продать право на аренду дома Кейдж, однако родичи удержали его, а в 1633 г. он оформил лицензию на опеку дома трем лицам, в число которых входили доктор Холл, зять доктора Холла Томас Нэш и Ричард Уоттс, священник в Харбери, приходившийся зятем Куини. Это соглашение защищало интересы Джудит и детей. Очевидно, Томасу нельзя было доверять. В ноябре 1652 г. право на аренду дома Кейдж перешло к лондонскому бакалейщику Ричарду Куини. Три года спустя последний, умирая, завещал своему брату содержание в 12 фунтов ежегодно, а также 5 фунтов на его похороны. Вероятно, Томас никогда не покидал Стратфорд (он все еще продавал вино стратфордской корпорации в 1650 г.), хотя в приходской книге отсутствует запись о его погребении. Возможно, он скончался прежде своей жены, хотя мог умереть и в 1662-1663 гг., когда записи о погребениях велись неаккуратно.[15.29]

Не везло чете Куини и как родителям. Их первый ребенок, чья фамилия Шекспир-Куини объединяла два семейства, умер в младенчестве, 8 мая 1617 г. Еще два сына - Ричард, крещенный 9 февраля 1618 г., и Томас, крещенный 23 января 1620 г., - умерли в течение нескольких недель один за другим в 1639 г. в возрасте соответственно двадцати одного года и девятнадцати лет. Больше детей в семье Куини не было.

Шекспир не дожил ни до этих крестин, ни до погребений. Он умер 23 апреля 1616 г. Двумя днями позже в стратфордской приходской книге зафиксировано погребение "Уилла Шекспира джент.". Его шурин, шапочник Уильям Харт, проживавший в доме, где родился поэт, был похоронен всего за восемь дней до этого, 17 апреля.

Если, что вполне вероятно, доктор Холл посещал своего тестя во время его последней болезни, он мог делать записи о развитии и лечении недуга, хотя, судя по его медицинскому дневнику, Холл больше интересовался случаями, оканчивавшимися выздоровлением, а не смертью. Самая ранняя из дошедших до нас записей Холла с историями болезней датируется 1617 г. Есть предположение, что существует и вторая записная книжка - Кук упоминает две записные книжки Холла, - и, возможно, она когда-нибудь обнаружится. Пока что наше единственное свидетельство об обстоятельствах смерти поэта извлечено из дневника Джона Уорда. Он был стратфордским приходским священником и лекарем, который наказал себе "внимательно прочесть шекспировские пьесы и быть сведущим в них", чтобы не оказаться "невежественным в этом вопросе". УорД упоминает в своих заметках, что "Шекспир, Дрейтон и Бен Джонсон при весьма веселой встрече, кажется, выпили лишку, ибо Шекспир умер от лихорадки, которой он тогда же заболел".

Сообщение Уорда, сделанное через полвека после события, следует отнести к области преданий; оно представляется не более как отголоском слухов слово "кажется" определяет степень его достоверности. Откуда было знать непрофессионалу в медицине, могла ли вечерняя попойка привести к роковой лихорадке. Но в других отношениях рассказ Уорда достаточно правдоподобен. Шекспир вполне мог позвать своего соседа, уорикширца Дрейтона, в старого товарища по театру Джонсона (отнюдь не трезвенника) на вечеринку, и венчание Джудит было подходящим предлогом для этого. Более того, Уорд еще застал в живых людей, связанных с этим преданием, поскольку Джудит, в те времена уже достигшая преклонного возраста, жила поблизости от него в Стратфорде (он упоминает ее как г-жу Куини).

Зимой 1616 г. Шекспир вызвал своего поверенного Фрэнсиса Коллинза, составлявшего десять лет назад договор о передаче стратфордских десятинных земель, чтобы оформить свое завещание. Очевидно, это произошло в январе, поскольку, когда Коллинз был позван пересмотреть документ, через несколько недель он - или его писец (скорее всего, сам Коллинз) - по небрежности написал "январь" вместо "март", скопировав это слово с более раннего черновика. Необходимость исправлений была связана с браком Джудит и последовавшим за ним делом Маргарет Уиллер. Юрист явился 25 марта. Первую страницу завещания пришлось переписать целиком, а на второй и третьей страницах были сделаны многочисленные поправки и добавления, хотя нет возможности определить, сколько изменений было сделано в марте и сколько currente calamo [беглым пером, небрежно] в январе. Коллинз так и не удосужился составить чистовой экземпляр завещания, вероятно из-за спешки, вызванной серьезностью положения завещателя; впрочем, этот юрист вообще имел обыкновение составлять завещания с многочисленными исправлениями. Шекспир заверил каждый лист своей подписью, начертанной внизу, поставив перед последней выразительное "Мной". Он пишет о себе, что находится "в полном здравии и твердой памяти" - но это общепринятая формула, которую не всегда следует понимать буквально, хотя, возможно, в январе она и соответствовала истине. Так или иначе закон более интересовался его памятью, чем здоровьем. В марте пером водила слабая рука. Больной собрал все свои силы для нескольких твердых росчерков, составивших слова "Мной Уильямом" в третьей подписи, и затем он ослабел и фамилию уже написал дрожащей рукой. Две его другие подписи, согласно палеографическому анализу, отличаются "слабостью и неясностью начертания". В марте Шекспир был уже смертельно болен, хотя и протянул еще месяц.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.