Тонкий соблазн

Тонкий соблазн

Обсуждали, что – делать; и чувствовался во мне странный зуд: доходить до всего; изученье Тунисии, нравы, история, быт развернувшейся Африки будит во мне вовсе новую жилку; предпринимателя, авантюриста; я чувствовал то, вероятно, что чувствовал Пржевальский, Миклуха-Маклай, Елисеев перед тем, как им стать на их путь; я приехал в Тунис отдохнуть, переждать холода, и с весенними первыми днями вернуться обратно в Европу; нас ждали: Мессина, Катанья, Помпея, Неаполь, Равенна, Ассизи, Флоренция, Рим, галереи, музеи; а мы – засмотрелись куда-то в обратную сторону; юг и восток призывали; и голос Сахары раздался.

Два месяца жили мы в тихом арабском селе; все забыв, я бродил по полям и базарам, сидел по ночам над историей, картой Тунисии, в ней ощущал я сплетение артерий и вен, приносящих ей соки из Тлемсена, Феца, Ерга, Тимбукту; и я цепко хватался за ту или иную черту, для чего-то мне нужную в быте, в зигзаге орнамента; чувствовал тайную связь мелочей, перекличку эпох, мне доселе чуждых и безвестных; какая-то мысль о народностях Африки, точно личинка, во мне – развивалась; какая-то бабочка новых узнаний пыталась прорезаться в ней, словом, был во мне миг, когда я, перестав быть туристом, мог стать путешественником; а Тунисию чувствовал базой, откуда мог бы я нырять в необъятную Африку, как водолаз, прикрепленный канатом к судну.

Зачерпнуть хоть кусочек пустыни, неделю постранствовать, пересекая кусочек пустыни, до первых оазисов, до аванпостов, – вот, что возникало; я – знал: после этого буду я вовсе погибшим; как пьяница, буду стремиться к все более дальним, все более мощным экстазам путей; и просиживал я над развернутой картою Африки, видя уже ряд поездок, совершаемых – более смелых и дальних: нырнуть из Гафсы, в сахарийский залив и пробраться втроем, взявши «Мужество», через кусочек Салеха к оазам пленяющей Бискры; я знал, что потянет потом до Ерга[28]: тут и риск, и захват; Елисеев прошел за Ерга, прожил несколько дней в Туарегском оазе; вставала мечта пересечь по кратчайшему тракту Сахару; с сухих плоскогорий – до озера Чад; этот тракт по пустыне не более тысячи верст; скоро поезд помчит туда толпы туристов; для этого надо отправиться из Мурзука – оазами; и – пересечь хребет Тиммо, оставив налево ужасные горы Тибести, уже относимые к западной части Ливийской пустыни, оставив направо плато Ахаггар, где погибла несчастная экспедиция Флаттера[29], остановится в базе Бильма, куда шлют из Судана верблюдов за солью[30], где 70.000 верблюдов проходят на юг ежегодно, снабжая Судан «драгоценным» продуктом; в Судане приготовляют искусственным образом соль: из золы.

От оаза Бильмы начинается, по уверению Фогеля[31] – самое безотрадное место; грозится безводная смерть у преддверий «тимтумской» пустыни (то – южный участок Сахары до озера Чад); этот тракт убелен черепами, костями и остовами; и потом прорезает пески уже травка Судана; и вот – нездоровое озеро Чад посылает пришельцам пустынь – желтый бич, лихорадку, сразившую здесь Овервега; проехали первые пионеры Европы в Судан; из Марзука отправились некогда; Гарнеман[32], Клайпентон и Удней[33]; Овервег Барт[34] (историк и археолог), и – Фогель[35], обязаны им первым знанием нравов, обычаев, флоры и фауны страны, простирающихся на юг, на восток на запад от озера Чад.

Еще ранее их Геродот описывает пустыню: и у него мы встречаем первейшие сведения об обитателях злого Тибести – о тибу; уж римляне проходили в пустыню; но берберы им на пути засыпали колодцы; Корнелий же Гальб (в первом веке) прошел за «хамады» Гаррудж, углубляясь в Феццан; Агатархид заявляет о почве пустыни: «Кто ступит без обуви, у того образуются пузыри на подошвах» (ожоги); уже добросовестный Птоломей, кого хвалят и Вагнер, и Стэнли (впоследствии), верно рисует далекие африканские страны; по мнению его, за Ифрикией, средь пространства пустынь, возвышаются мрачные горы; должно быть, плато Ахаггар; уже он говорит о Судане с отчетливой ясностью, намечая водораздел (воды Нила и воды Нигерии); тракт совершен так недавно Маршаном; блистательно подтверждают позднейшие изыскания то, что когда-то сказал Птоломей.

Наиболее сведений о Судане до прошлого века встречаем, конечно, у прежних арабских ученых; известнейший марокканский географ, по имени Ибн-Абдалла-Магомет-эль-Эдризи, учившийся прежде в Кордове, потом проживавший в Сицилии у Рожера, дает много сведений; бербер, ученейший Магомет-Ибн-Батута на пятнадцатом веке проходит уже в Тимбукту, где его принимают с почетом; но более сведений у Альгазан-Ибн-Магомет-Альзавас-Альфаэи, описавшего до пятнадцати негрских владений в Судане (впоследствии взятый в плен, он крестился: то – Лев Африканский)…

Описанный тракт разделяет пространство, которое занимает объем, равный целой Европе[36], восточная часть, называемая Ливийской пустыней, ползет до зеленой принильской полоски; Каир выпирается прямо в пески; все пространство на западе (ныне французская область) – Сахель; зеленеют оазы в Сахаре; важнейшие суть: Сиуах, Дахель, Бильма, Ауджела, Куфра, Уаргела, Тафилельт, на котором стоит зеленеющий оазис; и – зеленеющая Бискра; Ауджела, Куфра занимают пространства Ливийской пустыни; последний оазис на карте означен огромным зеленым пятном; и сравнительно не далеко от моря, под Баркою; но европейцы недавно проникли сюда; он почти неизвестен, он в триста пятидесяти верстах от оаза Ауджела; сериры его отделяют; сериры – пространства, где нет ни песчинки песка; все усыпано – мелкими камушками; обыкновенно в серирах оазы, пески и источники вовсе отсутствуют; Рольфе говорит, что сериры – пустыни пустынь, в них песок или покров, заменяющий травы, отсутствует; тело пустыни – песчаные дюны, поднятые острыми гребнями, называемые по-арабски сиуф[37]; они курятся в ветре; сериры – хрящи костяка Сахарийской пустыни. Хамады – безводные и беспесчаные камни, уступы, разорвины, полные трещин, являющие породы гранитов, или черных песчаников; здесь не желтеет, а мрачно чернеет пустыня; по заверению путешественников, в красном блеске заката хамады горят, как кровавые угли[38].

Лишь восьмая Сахары покрыта песками, или дюнами; прочие семь восьмых суть хамады, сериры, а не пески, как привыкли мы думать; образованье хамад не от малости влаги; от действия солнца; Вогезы, Урал превратились бы тотчас в хамады, коль жар африканского солнца переместился бы в Европу. Хамады суть горы Тибести, хамады – плато Ахаггар, туареги, сроенные здесь, нападают на мирных арабов, доходят до аванпостов Тунисии и до базы Уаргла, нападая и грабя; летают в пустыне на быстроногом «мехари» – особого рода верблюде, пересекая пространства до 1000 верст, отделяющие Уарглу от плато Ахаггар: ими был убит Флаттер.

Да, во Французской Сахаре, в Салехе, твердейшие, каменистые грунты покрыты песками (в Ерга – там песок запевает «рожками»: знак гибели), а Ерга уже заходит в Алжир; а песчаные дюны Игиди уже в Марокко: в Туате; к Тунисии протянулись оазы Уаргла, а под ними – плато Тасили.

С мыса Нун до знакомого нам мыса Доброго, на расстоянии 2250 километров в длину слиплись вместе Марокко, Алжир и Тунис, образуя отчетливый остров, омытый на западе и на севере морем, омытый с востока и с юга пустынею; Риттер тот «остров» зовет «Малой Африкой», уподобляя его «Малой Азии». «Африка» эта отделена мировой пустыней от черного континента: Нигерии и Судана[39].

Туда – меня тянет; и я с удовольствием слушаю «Мужество»; а оно приглашает меня сделать первую пробу, нырнуть нам втроем; это значит увидеть Тугурту, расположенный в северной части Сахары, на юге Алжирии: он в оазе среди «Sahara algerien»[40].

Зеленейшую Бискру прозвали «Парижем» пустыни; здесь толпы туристов из Лондона, Петербурга, Парижа и Вены встречаются с толпами туарегов и форт «St-Sermain» охраняет туристов.

На «Мужество» я благоговейно смотрю снизу вверх: ведь оно «проводник», а в пустыне – «священное» звание это; у берберов группа людей соединенных для странствия – братская община, Джемма[41]. Предводитель же каравана – Кебир (господин); ну, конечно, Кебиром средь нас было бы «Мужество»…

Так я, размечтавшись, думаю: пересекши пустыню до озера Чад, пересечь ее снова: от озера Чад до Бахр-ель-Абияд (Белый Нил), повторив путь Маршана, отчетливо мной представляемый; Ася вступается тут:

– «Ты опять с авантюристами: и – никуда не поедем».

А все-таки в Бискру ей хочется – через пустыню и далее, хочется в Константину, Алжир, Оран, Фец и оттуда в Цеуту и кверху; и Альказар, и Альгамбра – пленяют: тогда закруглится наш путь.

– «А Египет?» – так дразнится Ася.

А я, буриданов осел, меж пирамидою и Бискрой теряюсь.

Мы только вернулись с прогулки; смотрели плантации персиков (где-то за городом); персики тут вырастают в песке; нас коляска качала на плавных песках; из куста благовонных, чуть розово-нежных миндальных цветов, поднесенных арабами Асе, смеялись в закат, расплескавший кровавые крылья; туда прочертились ряды минаретов.

Теперь загорелые, бодрые мы продолжали смеяться и спорить:

– «Тебя представляю уже на верблюде: смотри, ты страдаешь морской болезнью, а все говорят, что езда на верблюдах у иных вызывает морскую болезнь».

– «Ах, пожалуйста… Ты-то хорош: десять раз в день хвататься ты будешь за голову, думая, что…

– «Что – удар?»

– «Знаю я»…

– «Все же, Ася, Египет, или… малый кусочек Сахары: малюсенький…

Тут постучались:

– «Entrez».

Распахнулась дверь; и – закутанный в плащ, появился таинственно «Мужество».

– «Есть».

– «Что такое?»

– «А помните, вы говорили про дервиша?»…

– «Как же».

– «Так вот, дервиш – есть, настоящий, совсем настоящий, навел я тут справки; сегодня сказали мне: «Дервиш», которого знаю я, все это время бывает в одном из кафе; он играет с арабами в шашки; при нем его змеи; мешок свой таскает с собою повсюду он».

– «Что же? И можно увидеть его?»

– «Ну, конечно же: если свободны, идите за мной в кафе, потому что потом будет – поздно»…

– «Сейчас, погодите»…

– «Да вы не спешите особенно: я подожду вас у входа».

Все брошено: карты, Египет и Бискра. Мы спешно, накинув одежды, спустились: «Мужество» ждал у дверей: полосато-сереющий плащ был наброшен на нем сверх бурнуса: качался фонарь в его пальце; мы – тронулись в путь.

Тускловато светил Кайруан, провалившийся в тени свои; завывающий ветер закидывал краем бурнуса бежавшего «Мужество» в нос; было жарко: громадно расширясь алмазы небес упадали на плечи бежавшего «Мужества»; чудилось будто бежим мы по небу. Спустилась Вселенная, ниже, чем следует.

Выперли земли; и стены домов пообстали; кружились в пустых закоулках уснувшего города; там привиденье араба сидело без дела: на корточках (точно какая-то баба); глядело из ноющей ночи на нас, – ночи ноющей; тонко и остро колола нам уши откуда-то дудка; и плакала палица бархатно бряцнувшим басом о край барабана – «там-там»; и вот янтари фонаря озарили изрезанный верх зеленеющей двери:

– «Кафе?»

– «Да, кафе»…

– «Нам сюда»…

– «Здесь… Пожалуйста, смело входите, здесь, кажется он»…

И фонарь подлетает в летающем пальце у «Мужества»; входим, и…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.