Глава X. Старец Никон

Глава X. Старец Никон

Царь Алексей Михайлович выказал вполне свою двойственную натуру: одною рукою он посылал Никону подарки через его отъявленного врага Стрешнева, хотя Никон постоянно отказывался принимать их; а другою рукою подписывал всевозможные стеснения нравственно разбитому старику, вовсе ему не опасному, поддаваясь только наущениям разнуздавшихся бояр, которые не могли простить прямодушному мордвину, что он смотрел на них, как на царских слуг, а не на вершителей судеб государства. С Никоном такая ссора была не опасна, но народ не выдержал произвола бояр, умевших маскировать истинное положение дел перед самодержавным царем, и кровавое восстание Разина более трех лет серьезно тревожило царя и его бездарных приближенных; более полутораста тысяч человек погибло за это время, и Поволжье не скоро оправилось после погрома голытьбы и правительственных войск, не уступавших друг другу в жестокостях. Все время восстания “батюшки” Степана Тимофеевича Никон сидел в уединенном Ферапонтовом монастыре под надзором местного игумена и новоспасского архимандрита Иосифа, на помощь которым был еще назначен царский пристав Наумов; ему было запрещено писать и получать письма. Только изредка доходили до изгнанника смутные и сбивчивые слухи о том, что делается в Москве и как разрешается народное восстание на юге; сведения эти передавались самими надзирателями, которые, вопреки строгой инструкции, продолжали обходиться почтительно с жертвою царского гнева и, вопреки постановлению собора, называли его святейшим патриархом. Таково было обаяние высоконравственного и глубоко честного Никона, бывшего когда-то крестьянина Никиты Минова.

Летом царь, сознавая, что виноват перед Никоном, наказав его не так, как подобало монарху наказать подданного, снова завел через Наумова переговоры с бывшим “собинным другом” о примирении и просил его благословения, признавая этим, что, несмотря на пристрастный приговор греческих казуистов, Никон и в ссылке остается тем же московским патриархом. Понимая настроение Алексея Михайловича, старик смело отвечал: “Ты боишься греха, просишь у меня благословения, примирения, но я тебя прошу только тогда, когда возвратишь меня из заточения”. Царь промолчал на это, не желая явно пренебрегать приговором им самим приглашенных патриархов, но в сентябре повторил свою просьбу, настойчиво добиваясь, чтобы опозоренный и униженный старик первый пошел на уступки. Никон отвечал, что благословляет царя и все его семейство, но когда царь возвратит его из заточения, то тогда он простит и разрешит его совершенно. Вероятно, Алексей Михайлович высказал вскоре после этого намерение освободить невинно осужденного патриарха, потому что придворные интриганы ударили тревогу, и в начале 1668 года архимандрит Иосиф прислал в Москву донос. Дело в том, что зимою распространился в Ферапонтовом монастыре слух, что перед замерзанием рек с Волги по Шексне приезжали под видом богомольцев агенты Разина и подходили под благословение к опальному патриарху. Этим слухом воспользовались, и в доносе Иосифа оказалось, что к Никону приходили воровские донские казаки и намеревались освободить его из заточения. В Москве всполошились и произвели дознание, вследствие чего много несчастных, по одному подозрению в связях с опальным патриархом, было схвачено и подвергнуто пыткам. Донос не подтвердился, но перед кельею больного Никона стали постоянно дежурить двадцать стрельцов с дубинами; старика стеснили, в чем только была возможность, и он стал хиреть и чахнуть.

Занятый политическими делами, Алексей Михайлович забыл про Никона, пока домашнее горе не напомнило ему про горемыку. 2 марта 1669 года скончалась царица Марья Ильинична, 3 марта – дочь Авдотья, 18 июня – сын Семен, а 17 января 1670 года – сын Алексей. Царь вспомнил про ферапонтовского ссыльного и послал ему “ругу” со Стрешневым: как ни печально было материальное положение Никона, но он с гордостью отказался принять подачку. 6 июня 1670 года в Москве был казнен Степан Разин, и взволнованное им Поволжье постепенно успокаивалось, а обвинение над Никоном в связях с грозным атаманом продолжало тяготеть. Долгие физические страдания сломили энергичную натуру старика, и он стал не требовать, а просить пощады. Поэтому в конце 1671 года он послал Алексею Михайловичу письмо, в котором просил прощения за все, в чем его считали виноватым. “Я болен, наг и бос, – писал Никон, – сижу в келье затворен четвертый год. От нужды цинга напала, руки больны, ноги пухнут, из зубов кровь идет, глаза болят от чада и дыму. Приставы не дают ничего ни продать, ни купить; никто ко мне не ходит, и милостыни не у кого просить. Ослабь меня хотя немного”. При дворе в это время наибольшим значением пользовался Артамон Сергеевич Матвеев, бывший невольно причиною заговора Зюзина в пользу Никона; его дальняя родственница и воспитанница, Наталья Кирилловна Нарышкина, 22 января 1671 года сделалась второю супругою Алексея Михайловича. Под двойным влиянием кроткой жены и умного любимца-временщика царь не остался глухим к просьбе первой жертвы зарождающегося самодержавия. Не давая веры нелепому обвинению в связях с Разиным, царь приказал содержать Никона в Ферапонтовом монастыре без всякого стеснения: стражу отозвали, старику дали отдельную келью, чистую, просторную, а пища его сделалась не только обильною, но и роскошною; Кирилово-Белозерскому монастырю предписано было доставлять Никону все, что понадобится. Благодаря этому Никон смог завести собственное хозяйство, составил себе библиотеку, лечил больных и в досужное время полюбил ездить верхом; мирясь с судьбою, опальный патриарх решился принимать от царя подарки и денежную пенсию. Однако переход от голода и нищеты к относительному благосостоянию был настолько резок, что Никон стал заметно слабеть умом и телом; годы и болезни еще более подточили его силы. Его начали занимать мелкие дрязги монастырской жизни, нередко он ссорился с монахами, постоянно был чем-то недоволен, ругался без толку и писал Алексею Михайловичу забавные доносы; например, он пожаловался раз на кириловского архимандрита, что тот напускает к нему в келью чертей, которые его беспокоят.

Несколько лет положение Никона оставалось неизменным. 17 февраля 1672 года умер патриарх Иоасаф, относившийся к своему предшественнику довольно равнодушно. Новый патриарх Питирим, с июня 1672 года бывший митрополитом Новгородским, питал по-старому враждебные чувства к бывшему своему начальнику, но не мог вредить ему, так как царь открыто принял сторону Никона и не давал его в обиду. 19 апреля 1673 года Питирим умер, и его преемником с 26 июля 1674 года был архимандрит Чудова монастыря, позднее новгородский митрополит Иоаким. В юности Иоаким был ратным человеком и участвовал в войне с Польшею; чувствуя влечение к созерцательной жизни, он отказался от света и в Киеве постригся в монахи; через несколько лет Никон выписал его в Москву и назначил келарем Чудова монастыря. После отречения Никона от патриаршества Иоаким, недолюбливавший его, принял сторону врагов его, сделан был архимандритом и открыто осуждал поведение Никона. Вполне естественно, что упрямый и гордый Иоаким, достигнув патриаршего престола, вовсе не желал возвращения Никона из далекой ссылки и всеми силами старался подействовать в этом смысле на царя, который не один раз высказывал желание освободить бывшего друга от заточения. Оберегая Никона от нового патриарха и щедро посылая изгнаннику подарки и даже лакомства, Алексей Михайлович скончался 29 января 1676 года, и на престол вступил старший сын его от Марьи Ильиничны, Федор III Алексеевич.

Царь Федор Алексеевич родился 8 июня 1656 года, следовательно, вступил на престол на двадцатом году; это был болезненный молодой человек, с четырнадцатилетнего возраста пораженный неизлечимою болезнью и едва ходивший. Само собою разумеется, что власть была у него в руках только номинально, тем более, что в многочисленной царской семье был полный разлад, а своевольные бояре примыкали к той партии, у которой надеялись иметь больше выгод. Главных партий было две: во главе первой стояла умная и энергичная царевна Софья Алексеевна, сестра царя, а во главе второй – его мачеха, царица Наталья Кирилловна. На стороне царевны были бояре Иван Михайлович Милославский и Богдан Матвеевич Хитрово, открывший враждебные действия против патриарха Никона в 1658 году; на стороне царицы – боярин Артамон Сергеевич Матвеев, озлобивший всех своим быстрым повышением. Начались интриги вокруг молодого царя, и уже 4 июня 1676 года Матвеев был отправлен на жительство в Лаишев, а 11 июня 1677 года лишен боярства и сослан в Пустозерск. Одновременно принялись и за бессильного уже Никона.

Вступив на престол, набожный и честный Федор Алексеевич первым делом послал Федора Абрамовича Лопухина, будущего тестя Петра Великого, к Никону с дарами и вестью о кончине отца; вместе с тем, согласно воле отца, выраженной в духовном завещании, он приказал просить прощения и разрешения покойному царю на бумаге, выказывая этим явно, что, вопреки приговору вселенских патриархов, он считает Никона патриархом на покое, а не старцем Никоном. Но изгнанник никогда не был льстивым царедворцем и не умел поступаться своими убеждениями, поэтому он отвечал: “Бог его простит, но в страшное пришествие Христово мы будем с ним судиться. Я не дам ему прощения на бумаге”. Такой ответ, естественно, огорчил не искушенного жизнью царя, он не мог оценить всю горечь, накопившуюся в Никоне за 18 лет травли, которой на его глазах подвергся уже Матвеев. Иоаким и Хитрово воспользовались таким настроением Федора Алексеевича, чтобы отравить последние годы жизни Никону. При их тайном подстрекательстве на бывшего патриарха посыпались доносы; находившийся в монастыре писарь Шайсупов и монах Иона, когда-то служивший келейником у Никона, между прочим, доносили, что “...он называет себя по-прежнему патриархом и занимается стрельбою; застрелил птицу баклан за то, что птица поела у него рыбу; дает монахам целовать руку, называет вселенских патриархов ворами, лечит людей, которые от его лекарства умирают; напивается пьян; рассердившись, дерется сам и другим приказывает бить монахов”. Эти вздорные доносы были написаны, конечно, в уверенности, что, при изменившихся обстоятельствах, их примут на веру. Патриарх Иоаким по-своему представил все дело царю, и тот согласился, чтобы Никона перевели в Кирилово-Белозерский монастырь под надзор двух старцев монахов, которые должны были постоянно жить с ним в келье и никого к нему не допускать. Никон еще настолько владел умственными способностями, что понял постигшую его беду и пытался доказать лживость доноса, но Иоаким, конечно, не обратил внимания на его оправдания.

Однако при дворе молодого царя нашлась заступница угасающего старика; это была тетка Федора Алексеевича, царевна Татьяна Михайловна, с детства благоговевшая перед величавою личностью Никона. Кроме нее, за опального стал хлопотать бывший учитель царя, монах Симеон Петровский-Ситианович, обыкновенно называемый по месту рождения Полоцким; он приехал в Москву в 1664 году и мог, в качестве постороннего зрителя, по справедливости оценить все пошлые нападки на отрекшегося от власти патриарха. Хлопоты этих двух светлых и честных личностей не пропали бесплодно, и Федор Алексеевич своею властью облегчил положение Никона и не велел его стеснять; затем предложил патриарху Иоакиму перевести изгнанника в любимый его Новый Иерусалим. Узнав об этом, монахи созданного Никоном монастыря подали царю со своей стороны челобитную, умоляя возвратить им Никона, “как пастыря к стаду, как кормчего к кораблю, как главу к телу”. Но Иоаким заупрямился.

– Дело учинилось не нами, – возражал злопамятный патриарх, – а великим собором и волею святейших вселенских патриархов; не снесясь с ними, мы не можем этого сделать.

Не в меру ревностный архипастырь забывал, что место административной ссыпки назначали не патриархи, а светская власть в государстве. Желая оставаться на почве легальности, настойчивый, несмотря на свою болезненность, Федор Алексеевич несколько раз повторял свою просьбу, а затем созвал собор; однако собор, руководимый упрямым председателем-патриархом, не исполнил желания царя. Рассерженный явною несправедливостью царь написал Никону самое дружеское письмо, но вскоре пришло извещение от кирилово-белозерского архимандрита Никиты, что Никон болен, принял схиму и близок к смерти; поэтому он спрашивал разрешения: как и где похоронить бывшего патриарха. Федор Алексеевич снова обратился к собору с просьбою сжалиться над заточником и хотя бы перед смертью порадовать его свободою. На этот раз патриарх Иоаким смягчился, и собор благословил молодого царя возвратить умирающего Никона из заточения, в котором тот пробыл почти четырнадцать лет.

Царь немедленно командировал дьяка Чепелева перевезти Никона в Новый Иерусалим. Это состоялось в начале августа 1681 года, после смерти первой супруги Федора Алексеевича, Агафьи Семеновны, скончавшейся после родов 14 июля. В это время Никон с трудом владел ногами, вследствие болезни и истомления, трудно переносимого в его годы. Из монастыря Чепелев бережно перевез больного старика на берег Шексны, здесь пересели в ожидающий их струг и отправились, согласно желанию освобождаемого, на Ярославль. Везде по пути стекался народ, инстинктивно сознававший, что безвинно пострадавшему старику наконец-то оказана справедливость; вопреки казуистическим доводам греческих юристов, которых народ не понимал все 14 лет, все встречали патриарха Никона, а не простого монаха, все почтительно просили архипастырского благословения и радушно приносили все нужное путешественнику. 16 августа утром струг остановился у пристани Толгского-Богородического монастыря, в восьми верстах от Ярославля. Игумен с братиею встретили с почетом бывшего патриарха, который приобщился святых тайн и приготовился переплыть с левого берега Волги на правый, в устье Которости, где стоит Ярославль. Тут явился спасо-ярославский архимандрит Сергий, который глумился и издевался над Никоном во время суда патриархов. На этот раз архимандрит униженно стал просить прощения за старое, кланялся Никону в ноги и уверял, что наносил ему оскорбления не по своему хотению, а подчиняясь воле собора; другими словами, к одной подлости он прибавил другую, клевеща на отсутствующих. Находясь в положении счастливого человека, выпущенного на волю из темницы, Никон не мог сердиться теперь ни на кого, а потому добродушно простил архимандрита Сергия.

Наступило веселое утро 17 августа, и струг отплыл от монастыря, причем около постели Никона сидели оба архимандрита, Никита и Сергий. Толпы народа из города и окрестных сел встретили путешественников на берегу Которости, куда струг вошел с Волги. Оказалось затруднительным причалить к пристани, по причине мелководия речки, и усердный народ бросился в воду и дружно вынес струг на берег. В это время Никон был в совершенном изнеможении и ничего уже не мог говорить, пока народ приветствовал его, целуя ему руки и ноги. День уже склонялся к вечеру, и в Ярославле начали благовестить к вечерне; в это время Никон немного ободрился, оглянулся на веселый берег, залитый народом, и начал оправлять себе волосы, бороду и одежду, как бы готовясь войти в город. Архимандрит Никита понял, что наступает торжественная минута для маститого старца, и начал читать отходную. Никон потянулся на постели, сложил руки на груди и тихо угас, прожив 76 с небольшим лет.

Оставив тело усопшего на попечение архимандритов, Чепелев поспешил в Москву с известием о кончине бывшего патриарха и по дороге встретил царскую карету, предназначенную везти Никона. Федор Алексеевич приказал перевезти тело Никона в Новый Иерусалим и послал патриарху Иоакиму приглашение ехать на погребение со всеми членами собора.

– Воля государева, – отвечал Иоаким, – я на погребение поеду, а именовать Никона патриархом не буду и назову его просто монахом. Так собор повелел. Если царь захочет, чтобы я его именовал патриархом, я не поеду.

– Я все беру на себя, – настаивал раздраженный царь, – и сам буду просить вселенских патриархов, чтобы дали разрешение и прощение покойному патриарху.

Но Иоаким упорно стоял на своем. Наконец, опасаясь дурного исхода своего бессмысленного упрямства, но не желая ронять своего достоинства, патриарх отпустил новгородского митрополита Корнилия, позволив ему поминать покойного так, как пожелает царь. В присутствии Федора Алексеевича, Татьяны Михайловны, Натальи Кирилловны с маленьким Петром и семи сестер царя, Корнилий с несколькими архимандритами: Никитою Кирилово-Белозерским, Викентием Троице-Сергиевским, Сергием Спасо-Ярославским и Германом Новоиерусалимским, – совершил 26 августа погребение тела Никона, поминая его патриархом Московским и Всея Руси; царь поцеловал руку покойного, а во время литургии сам читал апостола. Отпевание состоялось в Успенской церкви, а погребение произошло в церкви Иоанна Предтечи на том месте, где Никон давно уже завещал похоронить себя и собственными руками выкопал могилу еще до суда. Сверх склепа была поставлена тумба, украшенная медными веригами в 15 фунтов, которые Никон носил со времени пострижения в Лизерском ските; вериги были покрыты бархатным покровом с серебряным шитьем (подарок Татьяны Михайловны). Архимандрит Герман, бывший ученик покойного, сочинил надгробное стихотворение, вырезанное на камне у подножия гроба.

По возвращении из Нового Иерусалима в Москву царь послал Иоакиму митру Никона и просил поминать покойного, но патриарх и тут остался верен самому себе: он не принял подарка и ни за что не хотел поминать Никона патриархом. Тогда царь, окончательно выведенный из терпения таким ребячеством, велел написать от своего имени четырем вселенским патриархам. Посланный побывал в Константинополе, Дамаске, Иерусалиме и Александрии и в конце 1682 года с ответами вернулся в Москву, не застав в живых болезненного, но обещавшего много хорошего молодого царя, так как Федор Алексеевич скончался 27 апреля 1682 года на руках второй жены, Марфы Матвеевны. Правительница государства, царевна Софья Алексеевна, получила грамоты, адресованные ее покойному брату; в них вселенские патриархи разрешали, как и следовало ожидать, причислить Никона к лику прочих московских патриархов и вечно поминать его под этим званием. Волею-неволею упрямый Иоаким должен был поминать Никона патриархом, а за ним и вся русская церковь, поминающая его до сих пор в этом неотъемлемо принадлежащем ему сане.

Преемник Иоакима, скончавшегося 17 марта 1690 года, казанский митрополит Адриан, был последним московским патриархом с 24 июля 1690 по 16 октября 1700 года. Трезвый ум Петра Великого понял, что в одном государстве не может быть два верховных правителя. Пример Никона, сознательно стремившегося поставить власть государя-патриарха выше государя-царя, был памятен ему как имевшему полную возможность знать закулисную сторону борьбы отца с непреклонным, но честным мордвином. Еще свежее был в памяти Иоаким, постоянно противодействовавший самодержавному царю; но если болезненный Федор Алексеевич мог переносить выходки патриарха, то Петр Великий был не таков. Понимая, что может явиться новый Никон с теократическими тенденциями и быть счастливее в борьбе, чем его предшественник, Петр воспользовался смертью Адриана и без стеснений уничтожил навсегда сан патриарха, учредив вместо него 14 февраля 1721 года святейший правительствующий синод.