Жилище
Жилище
Родительский дом в Багдади, Грузия
Александр Вильямович Февральский:
Это обыкновенный имеретинский дощатый сельский дом. (Такие дома здесь называются «ода».) Он стоит на кирпичных сваях, так как расположен на откосе горы. С открытой галереи, выходящей в сад и обращенной к реке, две двери ведут в комнаты. Справа был кабинет отца поэта – лесничего Владимира Константиновича, а за кабинетом – комната матери Александры Алексеевны и младших детей. В этой комнате и родился Владимир Владимирович. Слева была столовая, вернее, общая комната, где жили бабушка, мать Александры Алексеевны, и старшая сестра поэта – Людмила Владимировна.
Мебель и вещи в комнатах отца и матери выглядят так же, как при Маяковских. В кабинете справа от входа – тахта, дальше у окна – письменный стол, на нем книги девяностых годов прошлого столетия, в глубине – низкий шкаф с фотоаппаратом, образцами древесных пород и другими вещами. У входа слева висит бурка, – в такой бурке Владимир Константинович совершал объезды по лесничеству. В комнате матери – слева от двери (около печи, обогревавшей все три комнаты) рукомойник, справа – сундук, дальше у окна столик; в глубине прямо против двери – кровать, а перед ней – деревянная колыбель, такая же, как та, в которой мать качала маленького Володю. Стулья с плетеными сиденьями.
В Москве на Бронной
Христофор Николаевич Ставраков (1888–?), педагог, заслуженный учитель школы РСФСР, знакомый семьи Маяковских:
В Москве Маяковские жили в трудных условиях. Александра Алексеевна получала небольшую пенсию. Людмила Владимировна после смерти отца, как старшая, заботилась об устройстве жизни сестры и брата. Она училась и работала, весь свой заработок отдавала в дом и о личной жизни забывала. И все-таки средств не хватало. Приходилось часть нанимаемой квартиры сдавать студентам.
Николай Иванович Хлестов:
Маяковские жили небогато, но никогда не голодали и умели находить выход из затруднительных положений. Обстановка в квартире была скромная, всегда чисто, убрано. Прислуги, как тогда называли домашних работниц, у них, конечно, не было. Все делали сами, главным образом Александра Алексеевна, остальные помогали по мере возможности.
Они много читали, особенно Володя, интересовались музыкой, живописью, скульптурой, литературой. Все новое, прогрессивное, передовое всегда вызывало у них большой интерес и находило живой отклик.
Дружба, внимательное, чуткое отношение друг к другу, царившие в семье Маяковских, благотворно влияли на всех жильцов. Все мы жили дружно.
<…> Первое, что мне бросилось в глаза, – книги. Книгами была набита полка над кроватью, стопками лежали они на столе, на подоконниках. В комнате два окна с простенькими белыми занавесками. Между окон стол с ящиками, несколько стульев, две железные простые койки, вешалка. Ничего лишнего, но все необходимое было. В комнате чисто, светло.
В Москве, в съемных квартирах
Сергей Дмитриевич Спасский:
Он жил в довольно просторной комнате, обставленной безразлично и просто. Комната имела вид временного пристанища, как и большинство жилищ Маяковского. Необходимая аккуратная мебель, безотносительная к хозяину. Диван, в простенке между окнами – письменный стол. Ни книг, ни разложенных рукописей – этих признаков оседлого писательства.
В Петрограде, на ул. Жуковского, д. 7. Квартиры Маяковского и Бриков
Лили Юрьевна Брик:
Осенью <…> Маяковский снял на улице Жуковского маленькую квартиру на одной лестнице с нами. Ванна за недостатком места – в коридоре. В спальне – тахта и большое зеркало в розовой бархатной раме, одолженное у знакомых.
Виктор Борисович Шкловский:
Квартира (Бриков. – Сост.) совсем маленькая. Прямо из прихожей коридор, слева от коридора две комнаты, а спальня выходит в переднюю. Квартира небогатая, но в спальне кровати со стегаными одеялами, в первой комнате – тоже не из коридора, а из передней – уже описанный рояль, стены увешаны сюзане, и большая картина-масло под стеклом, работы Бориса Григорьева, – хозяйка дома лежит в платье.
Плохая картина. Лиля ее потом продала.
Потом узенькая столовая. Здесь читал Маяковский стихи.
Сергей Дмитриевич Спасский:
Две маленькие нарядные комнатки. Быстрый, худенький Осип Максимович. Лиля Юрьевна, улыбающаяся огромными золотистыми глазами. Здесь было все просто и уютно. Так показалось мне, может, оттого, что и сам Маяковский становился тут домашним и мягким. Здесь он выглядел словно в отпуску от военных и поэтических обязательств. С трудом поворачиваясь среди тесно поставленной мебели, он устраивался на диване или в креслах. Его голос глухо журчал, невпопад внедряясь в беседу. Он пошучивал свойственным ему образом, громоздко, но неожиданно и смешно. Подсаживался к широкому бумажному листу, растянутому на стене, испещренному остротами, замечаниями и рисунками посетителей, и вносил в эту первую, вероятно, в природе «стенгазету» очередной каламбур. Здесь он обычно обедал. Здесь было его первое издательство.
Виктор Борисович Шкловский:
Книжка Маяковского («Облако в штанах». – Сост.) уже была издана. Лиля переплела ее в елизаветинскую лиловую парчу. Ося устроил на стенке полочку из некрашеного дерева, и на полочке стояли все книги футуристов.
А на стене повесили рулон бумаги, и на ней все писали, что хотели.
Бурлюк рисовал какие-то пирамиды, я рисовал лошадок, похожих на соски.
Лили Юрьевна Брик:
В этой квартире мы завели огромный лист, во всю стену (рулон), и каждый писал на нем, что в голову придет. Маяковский про Кушнера: «Бегемот в реку шнырял, обалдев от Кушныря». Бурлюк рисовал небоскребы и трехгрудых женщин, Каменский вырезал и наклеивал райских птиц из разноцветной бумаги, Шкловский писал афоризмы: «Раздражение на человечество на-кап-кап-ливается по капле». Я рисовала животных с выменем и подписью: «Что в вымени тебе моем!»
1919–1930. Москва, комната в квартире в Лубянском проезде, дом 3
Эльза Триоле:
Подъезд во дворе огромного хмурого дома; комната в коммунальной квартире, дверь прямо из передней. Одно окно, письменный стол, свет с левой стороны. Клеенчатый диван. Тепло, глухо, не очень светло, отчего-то пахнет бакалейной лавкой. Спать на клеенке было холодновато, скользила простыня.
Василий Абгарович Катанян:
В комнате на Лубянском проезде, которую в 1919 году ему сосватал Роман Якобсон (он жил этажом ниже), сначала были <…> чужие вещи. Большой стол у окна. Свет падал слева. Напротив – дубовый зеленоватый шкаф модерн.
На столе – телефон, перенесенный от медвежьего Бальшина.
Роман Осипович Якобсон (1896–1982), лингвист, литературовед. Организатор кружка ОПОЯЗ. С 1921 г. в эмиграции. Был в дружеских отношениях с В. Маяковским и Л. Брик:
Бальшин спекулировал на черном рынке, и у него был телефон. Он заплатил довольно большие деньги, чтобы телефон можно было переносить. И он страшно сердился на Маяковского: «Вот он со своей Лиличкой по телефону говорит-говорит, говорит, потом уйдет, дверь запрет за собой, а телефон остался. Я слышу, мне звонят, а подойти не могу». Бальшин тогда опять нанял рабочего, который прикрепил телефон к стене, так что Маяковский не мог его забрать. Маяковский ночью вернулся, пошел взять телефон, рванул его – телефон не поддается, он сильнее рванул – не поддается. Тогда он его вытащил с куском стены и понес к себе.
Людмила Семеновна Татарийская:
С 1923 года я проживаю в квартире, где жил и работал поэт В. В. Маяковский (Лубянский проезд, дом 3).
Квартира наша большая, около ста семидесяти квадратных метров. Как войдешь в переднюю, сразу налево комната Маяковского. Рядом с нею комната моих родителей, с которыми я жила. Из передней вход в длинный коридор, и там еще четыре комнаты, ванная и кухня.
Когда Владимир Владимирович бывал дома, наша тихая квартира оживлялась. Раскрывались двери из его комнаты, звонил беспрерывно телефон, раздавался громкий голос поэта. К нему приходили писатели, журналисты, велись оживленные беседы, споры.
Поэт занимал самую маленькую комнату в двенадцать-тринадцать квадратных метров. При входе в комнату сразу же налево камин, направо большая тахта, у окна, напротив двери, бюро, справа на стене портрет Владимира Ильича Ленина, налево книжный шкаф, небольшой стол и чемодан-сундук. Несмотря на строгую мебель, комната казалась уютной, особенно, когда ее ярко заливало солнце.
Виктор Борисович Шкловский:
Жил поэт в домах Стахеева, комната его мало менялась. Последние годы сделал диван, стол поставил себе американский, американские шкафы и на камине – верблюда.
Москва. Квартира Маяковского и Бриков в Гендриковом переулке
Виктор Борисович Шкловский:
Переехали на Гендриков переулок.
Он за Таганской площадью, совсем коротенький, с низенькими домами.
Дома такие низкие, что небо, не как в городе, доходит до земли.
Дом двухэтажный, деревянный. Квартира занимает правую половину второго этажа.
Дом ветхий. Его не сразу разрешили ремонтировать.
В квартире четыре комнаты, маленькие.
Три каюты и одна кают-компания – столовая.
В столовой два окна, завешенных соломенными шторами.
Лили Юрьевна Брик:
Тогда это были – столовая и три одинаковые комнаты-каюты. Только в моей был поменьше письменный стол и побольше платяной шкаф, а в комнате Осипа Максимовича находились все, такие нужные и Маяковскому, книги. Ванна, которой мы так долго были лишены и которую теперь горячо любили. Удивительно, что Владимир Владимирович помещался в ней, так она была мала. «Своя кухня», крошечная, но полная жизни. Лестница <…> на холодной площадке, на которую выходила дверь из соседней квартиры и стояли два грубо сколоченных, запертых висячими замками шкафа. В них были книги, не умещавшиеся в квартире. <…> Было несколько деревьев и дровяные сараи для всех жильцов. <…>
Стол и стулья для столовой купили в «Мосдреве», а шкафы пришлось заказать – те, что продавались, были велики. Рояль, чудесный кабинетный Стенвей, продали – не помещался. <…> Принцип оформления квартиры был тот же, что когда-то при первом издании «Облака», – ничего лишнего. Никаких красот – красного дерева, картин, украшений. Голые стены. Только над тахтами Владимира Владимировича и Осипа Максимовича – сарапи, привезенные из Мексики, а над моей – старинный коврик, вышитый шерстью и бисером, на охотничьи сюжеты, подаренный мне «для смеха» футуристом Маяковским еще в 1916 году. На полях цветастые украинские ковры, да в комнате Владимира Владимировича – две мои фотографии, которые я подарила ему на рождение в Петрограде в год нашего знакомства.
Виктор Борисович Шкловский:
За столовой комната Маяковского. Стол, на котором почти ничего нет, оттоманка, над ней полосатый, яркий шерстяной мексиканский платок и рядом шкаф для платья, сделанный по размеру оставшегося места.
Галина Дмитриевна Катанян:
В четырех очень чистых и светлых комнатках: Лилиной, Володиной, Осиной, в одной общей – столовой, в тесных передней, кухоньке и ванной не было ни одной лишней вещи. Все, как на военном корабле, было приспособлено так, чтобы занимать как можно меньше места. Даже в стоящем в простенке между двумя окнами буфетике с застекленным верхом чашки не стояли, а висели на крючках по стенкам буфета.
Лили Юрьевна Брик:
В Гендриковом переулке было хорошо, но очень тесно. Книги не помещались и стояли запертые на висячий замок в шкафу на площадке общей входной лестницы. Зимой, для того чтобы взять книгу, приходилось надевать шубу. Маяковский мечтал о большой площади и пытался получить ее через жилищно-строительный кооператив. 4 апреля 1930 года он внес пай за себя и за О. М. Брика.
Софья Сергеевна Шамардина:
Квартира в Гендриковом переулке отражала бытовую скромность и непритязательность ее обитателей. Вещи самые необходимые и простые. <…> Простота квартиры Бриков подчеркивала большое советское благородство и Маяковского, и самых близких ему людей – Лили и Оси. <…>
На входных дверях медная дощечка – такая знакомая, привычная:
БРИК
МАЯКОВСКИЙ
Василий Васильевич Катанян:
Народу всегда бывало много. Все трое притягивали к себе людей, это был «литературный салон» – выражаясь языком прошлого или настоящего. Но в двадцатые годы, в борьбе за новый быт и новые отношения, слово «салон» презирали, и это был просто «дом Бриков и Маяковского», где собирался литературно-артистический люд, проходили заседания «Нового ЛЕФа», где поэты читали только что написанные стихи и где хозяйкой салона (хотя очень уж не подходит это слово для тесно набитой комнатушки) была ЛЮ. Сегодня здесь можно было видеть Синклера, завтра – актеров театра Кабуки, на послезавтра договаривались с Павлом Марковым, с Родченко и Степановой или с Луначарским и Розенель.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.