Глава 4 ДОН РИЧАРДСОН. «В НЕЙ БЫЛО НЕЧТО КОЛДОВСКОЕ…»

Глава 4

ДОН РИЧАРДСОН. «В НЕЙ БЫЛО НЕЧТО КОЛДОВСКОЕ…»

Героем первой серьезной и длительной любовной связи для Грейс Келли стал преподаватель из Академии, режиссер Дон Ричардсон. Их роман начался в лифте, продолжился под снегопадом, и дошел до кульминации в первую же ночь…

«Она мне даже не показалась хорошенькой. Вся какая-то худенькая, на вид лет девятнадцати, очень хорошо одетая — в пальто из верблюжьей шерсти, — вспоминал он уже в глубокой старости. — Девушка, казалось, предпочитала даже в лифте держаться в сторонке от своих однокурсников не то от застенчивости, не то от какой-то внутренней отчужденности; и, почувствовав это, один из студентов принялся над ней подшучивать. Я знал этого парня как любителя попаясничать на публике. Студент, к тому же, имел склонность издеваться над слабыми. Самое ужасное, что у него в руках был щенок. Шутник швырнул щенка прямо в лицо Грейс, но та, вместо того чтобы рассмеяться, залилась слезами. Я набросился на парня и вытолкал его из лифта. После того как все вышли, я остался один с девушкой. Когда она наконец вытерла слезы, мы уже оказались с ней вдвоем у выхода».

Была зима, шел снег, Грейс была слегка простужена и хлюпала носом.

«Грейс никогда не была великой актрисой, — рассказывал Ричардсон. — Я был ее учителем, поэтому кому это знать, как не мне. Однако она обладала рядом на удивление выигрышных качеств, и одно из них заключалось в ее умении вызвать у людей сочувствие и желание помочь. Подчас Грейс казалась совершенно беспомощной и трогательной, и у вас создавалось впечатление, что стоит ее оставить одну, как она обязательно умрет. Ей просто не выдержать таких мук. Видя, как она чихает и шмыгает носом, я проникся к бедняжке какой-то особой теплотой — вы не поверите, но в этой тяге не было ничего приземленного».

Грейс Келли в рекламе печатной машинки Remington

Дон хотел отвести ее в русскую чайную, чтобы напоить чаем и накормить какой-нибудь теплой едой, но в кармане у него было лишь несколько центов. Даже на такси не хватало! Расставаться с Грейс он не хотел и предложил девушке доехать на автобусе до его дома, взять деньги — и пойти куда-нибудь перекусить.

В его квартире стоял лютый холод…

«Вскоре я разжег камин, — рассказывал Дон, — и пошел сварить кофе. Когда я вернулся в комнату, Грейс уже ждала меня на раскладушке. Она сняла с себя всю одежду и подтянула мою походную постель поближе к огню. Я никогда не видел ничего более прекрасного. Собственно, вся прелесть момента заключалась именно в его неожиданности. Никакого флирта. Внезапно нам обоим нестерпимо захотелось друг друга, словно мы оказались одни на необитаемом острове. Мы легли в постель, и затем, когда я пришел в себя после этого чуда, я никак не мог поверить в случившееся. Рядом со мной лежало создание неземной красоты. У нее было потрясающее тело. Она казалась мне чем-то вроде роденовской статуи. Прекрасная, нежная фигурка: небольшая грудь, узкие бедра и какая-то полупрозрачная кожа. Она была самым прекрасным созданием из тех, что я когда-либо видел обнаженными. И я лежал рядом с ней и начинал понимать, что влюбился в нее, что это нечто большее, нежели заурядная постельная сцена. Я чувствовал, как меня охватывает какая-то неодолимая тяга к ней. Я влюбился в ее запястья. Я влюбился в ее щиколотки. Я влюбился в горячую кровь, что текла под нежной, светящейся кожей. Я ощущал, что обязан взять ее под свое крыло, защитить и оградить от невзгод; а кроме того, она, казалось, испытывала ко мне такое же пламенное чувство. Эта ночь стала для нас ночью экстаза: Грейс так и не возвратилась к себе в «Барбизон»…»

С братом и сестрами. 1947 г.

Наутро Ричардсона терзали угрызения совести: «Я понял, что совершил непростительный шаг. Ведь я был ее учителем. Это все равно, как если бы психиатр затащил в постель собственную пациентку. Я чувствовал себя преступником».

Но роман продолжался… Встречаясь в стенах Академии, они вежливо друг другу кивали. Необходимость скрывать отношения, казалось, делала эту связь особенно сладостной для Грейс. Дон Ричардсон стал первым любовником, с которым она сохранила длительную связь.

Встречались они обычно в субботу и проводили ночь на воскресенье в его холостяцком логове. Все остальные дни Грейс училась и снималась в качестве модели. Она очень уставала, но выходные становились для нее настоящим праздником непослушания.

«Мы занимались любовью в обветшалом доме с поломанной мебелью, — вспоминал Ричардсон. — Что-то вроде логова Раскольникова в «Преступлении и наказании»! Место действия нашего романа можно назвать как угодно, но только не романтичным. Подрабатывая манекенщицей, она обычно туго затягивалась в корсет «Веселая вдова». В ту пору осиная талия была в моде. Поэтому, приходя ко мне, она сбрасывала с себя все, кроме «вдовы», и начинала носиться по квартире, то что-то убирая, то готовя, то еще что-то делая и сверкая при этом почти что голой попкой. Что касается этих прелестей — господь щедро наградил ее ими. К ее приходу я обычно разогревал овощной суп «Кэмпбеле». Я кормил ее прямо из жестянки, и после этого мы ложились в постель и предавались любви. А потом она опрометью выпрыгивала из кровати, наспех одевалась и убегала сниматься…»

Дон с удивлением обнаружил, что его пылкая любовница — ревностная католичка: «Грейс никогда не снимала распятия. Это было крошечное золотое распятие; и по воскресеньям, если мы проводили выходные вдвоем, она с утра пораньше выскакивала из постели и спешила на мессу. Она просто накидывала на себя что-нибудь из одежды, посещала церковь и возвращалась ко мне. Я в это время еще спал, и она снова запрыгивала в постель — ко мне под бочок — обнаженная и с крестиком на шее».

Грейс говорила Ричардсону, что он — второй мужчина в ее жизни.

«Мне в это плохо верится, — утверждал Ричардсон. — То есть, если девушка так ведет себя в постели, как она… Я вовсе не хочу сказать, будто Грейс была нимфоманкой. Я за свою жизнь встретил парочку таких особ, и их обеих отличала какая-то патологическая ненасытность. Сами они от этого подчас впадали в уныние или же начинали злиться. Им требовалось еще, еще, еще… Грейс была не такая. В постели она становилась счастливой и всегда знала, когда с нее достаточно. Мы были молоды, и после… ну… скажем, четырех раз, она говорила, что хватит. В этом плане Грейс была абсолютно нормальной женщиной. Она испытывала оргазм и радовалась этому. Хотя вам это может показаться странным, но я не думаю, что она занималась любовью исключительно ради секса как такового. Ей требовалось нечто большее. Если вы читали «После падения», то наверное помните, что героиня Артура Миллера произносит следующую фразу: «Просто полежи на мне. Тебе не надо ровным счетом ничего делать». Как мне кажется, в этом и кроется смысл. Грейс было довольно тепла ваших объятий и… уверенности, что ей ничего не грозит. Именно к этому она и стремилась всей душой. Она была любительницей этого дельца, чего там греха таить. Но, по-моему, самым главным для нее оставалось то, что ее сжимали в объятиях».

Дон Ричардсон мечтал сделать из своей возлюбленной настоящую звезду. Любовь не застила ему взор, и он по-прежнему видел, что Грейс не была особенно выдающейся актрисой: «Я никогда не заблуждался на тот счет, будто Грейс наделена выдающимся актерским талантом. Потрясающая внешность и умение держаться — да. Что ж, не стану спорить. Но, увы, никакой силы в голосе, никакого умения донести его до зрителя. Она бы никогда не сделала карьеру в театре».

Выходные на Ямайке. 1955 г.

Однако все задатки «звездности» в Грейс были: «В ней было нечто колдовское. Она казалась мне чем-то вроде чистого холста, на котором любой желающий мог написать какую угодно картину. Она ступала, — вспоминает он, — а не ходила на двух ногах, как все простые смертные. Ей почему-то ужасно нравилось сидеть, полностью распрямив спину — ну совершенно по-королевски. Было заметно, что Грейс уже точно решила для себя, кем ей быть. Когда она танцевала «Богатырские ворота», то откровенно давала понять, что в действительности она и есть та самая восточная княжна. Она сама мне в этом призналась. Сказала, что такова ее фантазия. В то время я не придавал этим причудам особого значения, но теперь со всей ясностью вижу, что уже тогда она начала создавать мифический образ Грейс Келли».

Дон нашел Грейс ее первого агента: энергичную и пробивную Эдди ван Клив.

«У Эдди был нюх на женскую красоту, — вспоминал Ричардсон. — Когда я ввел Грейс в кабинет, то тут же понял, что попал в точку. Я видел это по глазам Эдди».

Мама оценивает новое платье

Данный текст является ознакомительным фрагментом.