Глава 23 Без поста

Глава 23

Без поста

Через две недели после поражения консерваторов Черчилль приступил к работе над четырехтомной биографией первого герцога Мальборо. Молодой историк из Оксфорда Морис Эшли объездил множество архивов в Англии и Европе, чтобы разыскать и привезти ему материалы. Организовав эту работу, Черчилль выступил в палате общин, поддержав планы лейбористов выделить деньги на общественные работы, чтобы снизить уровень безработицы в угледобывающих регионах. Но главной его политической задачей было найти способы как-то нивелировать поражение консерваторов. Через месяц после выборов он стал убеждать Болдуина, что консерваторы должны искать союза с либералами.

27 июня с одобрения Болдуина Черчилль встретился с Ллойд Джорджем, чтобы обсудить возможность соглашения консерваторов с либералами, на первых порах ограничившись конкретными темами, поднимаемыми в парламенте. «На меня производит глубочайшее впечатление характер ситуации, – объяснял он Болдуину через два дня. – Восемь миллионов тори, восемь миллионов лейбористов, пять миллионов либералов! Куда пойдут эти пять миллионов? Если Консервативная партия обратится к протекционизму и если антилиберальные обиды возьмут верх, тогда результат будет только один – и очень вероятно, до конца нашей жизни: либерально-лейбористский блок и окончательное отлучение консерваторов от власти».

Черчилль повторил призыв к установлению дружественных отношений между консерваторами и либералами на заседании теневого кабинета 11 июля, но Эмери не отказался от своего стремления вернуться к протекционизму и нашел союзника в лице Невилла Чемберлена. В то же время на фоне роста националистических настроений в Египте Макдональд объявил о решении правительства вывести британские войска из Каира и разместить их на Суэцком канале, а также об отзыве верховного комиссара лорда Ллойда, неизменного сторонника сохранения там британского влияния. Черчилль позже вспоминал: «После отставки Ллойда я активно выступил против этого грубого и неожиданного решения и надеялся, что в рядах консерваторов возобладают такие же настроения. Но мистер Болдуин, как человек деловой и, безусловно, хорошо чувствующий общественные настроения, не счел, что это достаточный повод вступать в конфликт с правительством. Это, вполне возможно, подтолкнет к правительству либералов и оставит консерваторов в явном меньшинстве».

Ллойд Джордж обратился лично к Черчиллю с просьбой «оценить его по справедливости». Черчилль позже написал: «Я сказал ему, что выступлю против правительства по этому делу, поскольку считаю решение не только слабым политически, но и несправедливым по отношению к человеку, находящемуся на своем месте. Мистер Болдуин был против, но я настаивал. Когда я поднялся со своего места на передней скамье оппозиции, чтобы задавать вопросы правительству, он сидел молча с недовольным видом. Я сразу же понял, что «кнуты»[31] потрудились весь предыдущий вечер, чтобы донести до членов партии, что их лидер не считает нужным акцентировать внимание на данном вопросе. Ропот и даже выкрики несогласия послышались со скамей консерваторов. Со стороны правительства меня пытались прерывать весьма враждебно, и стало совершенно очевидно, что я практически в полном одиночестве».

Выступление Черчилля в защиту Ллойд Джорджа стало первой трещиной в его отношениях с лидерами партии. «Не обращайте внимания, – написал он Ллойд Джорджу 28 июля. – Вы сделали все, что могли, и, если Британия, единственная из современных стран, предпочитает отказаться от своих прав, своих интересов и своей силы, она об этом впоследствии горько пожалеет». Через шесть дней Черчилль покинул Англию. Он отправился в путешествие по Канаде и Соединенным Штатам с сыном, братом и племянником Джонни. «Как хорошо все-таки убраться подальше из Англии, – написал он Бивербруку перед отъездом, – и не чувствовать никакой ответственности за ее чрезвычайную политическую нелепость». Клементине, которая не чувствовала себя в силах отправиться в столь дальний вояж, он написал во время трансатлантического плавания: «Дорогая моя, мне порой становится печально при мысли, что ты грустишь дома. Пиши мне. Меня очень огорчает, что ты там в одиночестве».

Вместе с ними на корабле плыл Эмери. Он записал в дневнике рассуждения Черчилля о Дарданеллах: «Говоря о ряде неудач, которые помешали нашему успеху, он сказал, что утешается тем, что Бог пожелал продлить ситуацию, чтобы люди как следует устали от войны. Другим доказательством Божьего промысла было появление Ленина и Троцкого, в которых очень нуждалась преисподняя».

9 августа Черчилль прибыл в Квебек. На второй день они съездили в канадскую глубинку полюбоваться природой – холмами, лесами и реками. Вечером, глядя в окно отеля на освещенные здания бумажной фабрики, он сказал сыну: «Надо же – вырубать такие прекрасные деревья для дурацких газет и называть это цивилизацией!» Устроившись с комфортом в персональном вагоне, предоставленном в их распоряжение американским стальным магнатом Чарльзом Швабом, который в 1915 г. по просьбе Черчилля построил подводные лодки за шесть месяцев вместо обычных четырнадцати, он отправился в Ванкувер. У него с Джеком были большие купе с двуспальными кроватями и личными ванными комнатами. В вагоне была гостиная, смотровая площадка и просторная столовая, которую он использовал под кабинет, а также кухня, холодильники, вентиляторы, помещения для обслуживающего персонала и радиостанция.

Черчилль произнес две речи в Монреале, одну в Оттаве и одну в Торонто. «Никогда в жизни меня не встречали с таким неподдельным интересом и восхищением, как в этой огромной стране, – писал он Клементине. – Все партии и классы одинаково радушны. Рабочие на улицах, девушки-лифтерши, ветераны войны, фермеры – все, вплоть до самых высоких чиновников, демонстрируют искреннее удовольствие при встрече, жмут руку, чем я глубоко тронут. Я хочу отдать все силы, чтобы познакомить граждан Британии с Канадой и способствовать формированию более тесных связей между нашими народами».

В Калгари Черчилль посетил нефтяные промыслы. Рэндольф заметил, что нефтяные магнаты некультурны и не умеют правильно тратить деньги, на что Черчилль возразил: «Культурные люди – просто блестящая пена, которая плывет по поверхности глубокой реки промышленности».

27 августа из Банфа Черчилль написал Клементине: «Если Невилл Чемберлен или кто-то вроде него станет лидером Консервативной партии, я уйду из политики и попробую устроить тебе и котяткам более удобную и спокойную жизнь, прежде чем умру. Только одна цель привлекает меня, и, если она окажется недоступной, я брошу это безрадостное занятие и уйду на новые пастбища». Он думал о премьерстве.

Проехав по Скалистым горам и постояв с мольбертом на Лейк-Луиз, Черчилль добрался до Ванкувера, где еще два раза выступил с речами, после чего двинулся на юг, в Соединенные Штаты, сначала в Сан-Франциско, затем еще южнее, в роскошный замок Уильяма Рэндольфа Херста Сан-Симеон с видом на Тихий океан. «Огромные доходы всегда сопровождаются чрезмерными расходами, – писал Черчилль Клементине. – Непрерывное строительство, не очень разборчивое коллекционирование произведений искусства, два величественных дома, две очаровательных жены (помимо законной жены у Херста была любовница, актриса Мэрион Дэвис. – М. Г.), полнейшее равнодушие к общественному мнению и строго либеральные и демократические взгляды. Оборот 15 миллионов в день, восточное гостеприимство, чрезвычайная любезность (к нам, по крайней мере) и внешность квакера, или, скорее, старого мормона».

Херст попросил Черчилля писать для своих газет. Это обеспечило существенный дополнительный доход на ближайшее десятилетие. Литературные заработки стали огромными. Только в этом месяце аванс за биографию Мальборо, гонорары за три статьи в Nash’s Pall Mall и отчисления за последний том военных мемуаров в сумме оказались эквивалентны зарплате премьер-министра за два с половиной года.

20 сентября Черчилль ужинал в Голливуде с Чарли Чаплином и пообещал написать киносценарий «Молодой Наполеон», если Чаплин сыграет главную роль. «Он удивительный комик, – рассказывал Черчилль Клементине, – большевик в политике и очарователен в жизни». За пять дней пребывания в Лос-Анджелесе он пообщался с несколькими группами американских бизнесменов, утверждая, что Англия и Соединенные Штаты обязаны сотрудничать. Один британский дипломат сообщил в Лондон: «Эти беседы дали поразительные и мгновенные результаты среди тех, кто до последнего времени был настроен против нас и наших интересов».

Прокатившись по величественной Йосемитской долине, Черчилль вернулся в поезд. Они проехали через пустыню Мохаве и Большой каньон. В Чикаго он говорил о том, что британский и американский флот в случае необходимости смогут действовать вместе для сохранения мира. Из Чикаго он отправился в Нью-Йорк, потом осмотрел поля сражений Гражданской войны. «Дома фермеров и церкви до сих пор хранят следы от пуль и снарядов, – рассказывал он Клементине. – В лесах траншеи и окопы. В стволах деревьев еще полно застрявших пуль. После войны прошло почти семьдесят лет, но, если заглянуть в человеческие души, в них наверняка тоже остались шрамы».

Далее Черчилль отправился на завод «Бетлехем-стил», где его принимало руководство компании и устроило трехчасовую экскурсию по гигантскому предприятию, затем вернулся в Нью-Йорк. Это был знаменитый «Черный четверг» – день, когда произошел обвал на фондовом рынке. Акции Черчилля тоже рухнули. Потери превысили 10 000 фунтов (в ценах 1990 г. – более 200 000). Вечером в его честь был устроен ужин. Присутствовали более сорока бизнесменов. Один из них, произнося тост за здоровье Черчилля, начал свою речь словами: «Друзья и бывшие миллионеры».

«На следующий день, – вспоминал позже Черчилль, – я увидел из окна своей спальни, как какой-то джентльмен бросился с пятнадцатого этажа и разбился. На Уолл-стрит в момент наивысший паники я был узнан каким-то человеком, который пригласил меня на фондовую биржу. Я ожидал увидеть столпотворение, но зрелище, представшее моим глазам, оказалось на удивление спокойным и упорядоченным. Сотрудники биржи ходили как в замедленной киносъемке, предлагая друг другу огромные пачки ценных бумаг за треть прежней стоимости, но не могли найти ни одного смельчака, согласившегося бы приобрести состояние, которое они предлагали».

30 октября Черчилль на пароходе отплыл из Нью-Йорка. Он был в плохом настроении. Неделю назад теневой кабинет консерваторов по настоянию Болдуина согласился поддержать план лейбористского правительства относительно Индии. С Черчиллем, поскольку он был в Нью-Йорке, не посоветовались. Согласно этому решению, оглашенному 31 октября вице-королем лордом Ирвином, Индии предоставлялся статус доминиона. Сохранялся пост вице-короля, назначаемого из Лондона, и британские вооруженные силы для обороны страны, но Индия должна была в ближайшие годы заменить местными кадрами все руководство. Черчилль был уверен, что это ошибочное решение и что индусы и индийские мусульмане не готовы управлять страной. Необходимо было, по его мнению, еще несколько десятилетий британского правления, прежде чем эти народы смогут взять на себя ответственность за свою судьбу, не допустив расколов, кровопролития и неравенства. Он полагал также, что после предоставления статуса доминиона с новой силой зазвучат требования о полной независимости, против чего возражали и Макдональд, и Болдуин. Черчилль был убежден, что индийцы пока готовы только к самоуправлению на региональном уровне.

6 ноября Черчилль прибыл в Лондон. На следующий день в палате общин он слушал, как Болдуин говорил о том, что Консервативная партия поддерживает предоставление Индии статуса доминиона. «Во время всего выступления Уинстон сидел хмурый и несчастный», – написал Ирвину председатель Консервативной партии Д. К. К. Дэвидсон. Сэмюэл Хор сообщал тому же Ирвину: «Во время дебатов Уинстон чуть с ума не сходил от ярости, а по их завершении ни с кем не мог разговаривать». Но Черчилль не собирался молчать. В статье, опубликованной 16 ноября в Daily Mail, он писал: «Британское правление принесло Индии мир и процветание. Была установлена справедливость в отношении всех народов и каждого человека. Наука была поставлена на службу огромному и беспомощному населению. Но индусы, которым было позволено соблюдать все их традиции и обычаи, до сих пор третируют шестьдесят миллионов своих сограждан – «неприкасаемых», чье простое появление на улицах считается оскорблением, а их существование – заразой. Не может быть дан статус доминиона тем, кто так плохо относится к своим соплеменникам, проливающим пот на их же благо. Наделение их статусом доминиона будет преступлением».

Как Черчилль и предполагал, крупнейшая партия Индии, Индийский национальный конгресс, тоже воспротивилась статусу доминиона. Через шесть недель после появления его первой критической статьи новый лидер конгресса Джавахарлал Неру, получивший, кстати сказать, как и Черчилль, образование в Харроу, потребовал полной независимости Индии. Неру призвал всех членов Индийского конгресса уйти со своих постов и начать всеиндийскую кампанию за неповиновение британскому правлению. Кампанию поддержал духовный лидер индийского национализма Махатма Ганди. Ирвин арестовал и его, и Неру.

13 ноября Черчилль отметил пятьдесят пятый день рождения. Вскоре после Рождества он предложил радиостанции Би-би-си 100 фунтов за возможность выступить с десятиминутной речью против предоставления Индии статуса доминиона. Ему отказали. Тщетно он протестовал против политики запрещения общественному деятелю обращаться к обществу, которое хочет его услышать.

30 октября 1930 г. вышла из печати автобиографическая книга Черчилля «Мои ранние годы» (My Early Life). Это было доброе и остроумное повествование о годах учебы и армейской службы, полное размышлений о жизни и о политике. «Мне бы хоть половину вашего таланта», – написал ему Болдуин. Т. Лоуренс отметил: «Зрелая, веселая мудрость, мужество и рассудительность, которые я воспринимаю как естественные, поскольку неоднократно видел это в ваших действиях. Не так много людей способны прожить 25 лет без злобы». От Макдональда с Даунинг-стрит пришла собственноручная записка: «Когда у меня хватит смелости высунуться в окно, вы получите в ответ экземпляр моей книги с благодарностью. Но на это никаких шансов, если только какая-нибудь старая торговка рыбой не превратится в биографа. Вы интересный парень, а я унылый пес. Да пребудут с вами слава и деньги».

Книга «Мои ранние годы» была вскоре переиздана и переведена на многие языки. Но удовлетворенность Черчилля как писателя резко контрастировала с его переживаниями из-за политической изоляции. Лидеры консерваторов в это время согласились принять участие в конференции в Лондоне, чтобы совместно с индийскими лидерами проработать детали статуса доминиона. Черчилля огорчало и то, что Консервативная партия отказалась от политики свободной торговли. Это делало невозможным альянс консерваторов с либералами, на который он рассчитывал как на основную политическую силу в борьбе с лейбористами. Тем не менее у него не было намерения второй раз выходить из партии, которую он покинул двадцать шесть лет назад. Он заявил Эмери, главному стороннику политики тарифов: «Я предполагаю держаться за вас с лояльностью пиявки».

За месяц до пятьдесят шестого дня рождения Черчилля внезапно скончался его друг лорд Биркенхед. Он был всего на два года старше Черчилля. Они были ближайшими друзьями на протяжении двадцати пяти лет. В некрологе, опубликованном в Times на следующий день, Черчилль написал: «Он был самым верным, преданным, доблестным другом, о каком можно только мечтать; мудрым, эрудированным, приятным спутником. Не думаю, что он пожелал бы себе иной жизни, кроме жизни, полной сил и энергии. Все, кто его знал, будут скорбеть по нем и часто вспоминать. Наша страна обеднела. Сейчас то время, когда он был бы больше всего нужен. Без его проницательности, острого смелого ума, опыта, интеллектуальной независимости, глубокого понимания всех проблем нация обеднела. Его счастливая, блестящая, благородная, добрая жизнь завершилась. Она завершилась в годы, когда он мог бы внести величайший вклад в будущее Англии, которую так сильно любил».

За неделю до пятидесятишестилетия Черчилля Клементина написала Рэндольфу, который был уже студентом Оксфорда: «Политика неблагоприятно сказывается на папе. Иногда он приходит в уныние, но, к счастью, не очень глубокое. Успех и похвалы его книге уравновешивают грусть». В конце ноября у Черчиллей появился и повод для радости: Диана обручилась с Джоном Бейли, сыном южноафриканского шахтовладельца и миллионера сэра Эйба Бейли, которого Черчилль знал много лет. Их свадьба стала событием светской жизни Лондона, но брак оказался неудачным. Через три года Диана подала на развод и вышла замуж за молодого члена парламента от консерваторов, Дункана Сэндиса, с которым впервые встретилась, когда Рэндольф был его соперником на дополнительных выборах.

12 декабря Черчилль был основным выступающим на первом открытом заседании Индийского имперского общества, созданного для противодействия принятию статуса доминиона. Он выразил серьезные сомнения в том, что наступило время для предоставления Индии статуса доминиона, особенно в свете нарастающей волны гражданского неповиновения в этой стране. Невилл Чемберлен также в приватной беседе сказал, что индийцы вряд ли будут готовы к самоуправлению в ближайшие пятьдесят лет. Но поддержка Болдуина стала принципом партийной политики, и Ирвин, пожизненный консерватор и близкий друг многих лидеров Консервативной партии, стал своего рода связующим звеном между правительством Макдональда и теневым кабинетом.

В выступлении в палате Черчилль предупредил об опасностях, поджидающих Индию, если британское господство будет заменено гандийским. Правители местных территорий и многочисленное мусульманское население будут вынуждены к компромиссу с новой властью. «Неприкасаемые», лишенные по индуистской религии даже намека на человеческие права, больше не будут защищены. Единственный способ избежать политических потрясений в Индии – это сосредоточить усилия на практических шагах по улучшению материальных условий жизни индусов и самым беспощадным образом бороться со всеми проявлениями экстремизма и нарушения закона. Конгресс в Лахоре, на котором сожгли британский флаг, должен быть немедленно распущен, а его лидеры депортированы. Жесткость поможет Британии избежать карательных мер, которые в действительности уже применялись. «Даже сейчас, – заявил он, – в любой момент четкое заявление парламента о намерении править в истинных интересах Индии способно в течение нескольких лет, а может быть, и нескольких месяцев – положить конец этому периоду мучительных волнений».

Черчилль предложил двойственное решение: региональные индийские власти должны двигаться к самоуправлению, в то время как центральная власть будет твердо оставаться в руках Британии. Но с гражданским неповиновением должно быть покончено. «Суть в том, – сказал он, – что рано или поздно все равно придется столкнуться с гандизмом и подавлять его. Нет смысла ублажать тигра, предлагая ему кошачий корм. Чем раньше это будет осознано, тем меньше проблем придется на долю тех, кого это коснется».

Лорд Ирвин отметил: «Черчилль произнес чудовищную речь». Но Черчилль был убежден, что Индия не готова к центральному самоуправлению, Ирвин же полагал, что можно примирить интересы индийских княжеств и индийских провинций. Он также считал, что следует начать переговоры с сидящими в тюрьме лидерами конгресса, чьи требования полной независимости были неприемлемы как для Макдональда, так и для Болдуина.

В письме сыну от 8 января 1931 г. Черчилль написал: «Я буду бороться с этим индийским вопросом а outrance[32]». Он также написал, что никогда не войдет в администрацию, «обремененную такой тяжелой ношей в отношении Индии». 25 января, стремясь склонить конгресс к переговорам, Ирвин выпустил из тюрьмы Ганди. Он сказал Болдуину, что опасается только одного – как бы Черчилль не доставил неприятностей в день дебатов. «Отправьте его на этот день в Эппинг», – просил он.

Но Черчилль все-таки принял участие в дебатах 26 января. Это была его первая речь в парламенте, направленная против консерваторов, с тех пор как он вступил в их ряды в 1924 г. Она обозначила разрыв с лидерами партии. В выступлении он обратил внимание на слабость политики правительства, обещающего самоуправление «восторженным миллионам» и огромную власть, которая на самом деле, по плану Ирвина, им не достанется. Индийские националисты никогда не смирятся с такой уздой. Он также напомнил парламенту, что в данное время 60 000 индийцев сидят в тюрьмах за политические преступления. Действующие сейчас ограничения гражданских прав беспрецедентны в Индии со времен восстания сипаев. Полагать, что индийцы довольствуются статусом доминиона или самоуправлением, – иллюзия. Всеиндийский парламент, который предлагает создать Британия, в скором времени будет подчинен «силам, намеренным как можно быстрее выгнать англичан из страны».

Речь Черчилля оказала существенное влияние на консерваторов-заднескамеечников, с которыми в октябре не сочли нужным проконсультироваться относительно декларации Ирвина. Старший консерватор-заднескамеечник, кузен Ирвина Джордж Лейн-Фокс, написал Ирвину после дебатов: «Когда Уинстон начал говорить, за ним не было особой поддержки. Но я, сидя на задней скамье, понял разумность его речи. Мы постепенно с все большим одобрением стали относиться к тому, что он говорил. Каждый начал понимать, что он выражает его собственные сомнения, и постепенно довольно большое количество сначала довольно загудело, а потом и активно приветствовало его».

На выступление Черчилля ответил не Макдональд, а Болдуин. Он заявил, что, если консерваторы вернутся к власти, они будут считать принятие индийской конституции своим первоочередным долгом. Лейбористы с одобрением встретили слова Болдуина, но, как написал кузен Ирвина, «на наших скамьях царило зловещее молчание».

После выступления Болдуина Черчилль понял, что у него нет иного выхода, кроме как оставить теневой кабинет. Так он и поступил на следующий день. Через два дня он начал публичную кампанию, стремясь обрести поддержку в борьбе против правительственной политики. Его глубокие, пророческие выступления затрагивали чувствительные струны в душах тех консерваторов, кто полагал, что Болдуин уводит партию в сторону от ее убеждений. Для борьбы с этой критикой центральный комитет Консервативной партии под руководством Д. К. К. Дэвидсона старался подорвать доверие к Черчиллю, вместо того чтобы оспаривать его аргументацию. Черчилль со своей стороны ощутил нарастающую поддержку среди рядовых партийцев. 8 февраля он написал Рэндольфу: «Внезапно я стал весьма популярен в партии и чрезвычайно востребован на трибуне».

Через пять дней Брендан Брекен написал Рэндольфу о его отце: «Он освободился от узды Болдуина, собрал всех бойцов партии тори, снова утвердил себя как потенциальный лидер. И здесь, и в Индии огромное множество воспрянуло духом. В своих блестящих выступлениях в палате общин он продемонстрировал консерваторам силу своего дарования и невероятную бесцветность и никчемность премьер-министра».

17 февраля Ганди встретился с Ирвином в Дели. Это была первая из их восьми встреч в течение ближайших четырех недель. Многие консерваторы были неприятно поражены тем, что вице-король разговаривает с человеком, чья цель – полная независимость и который по-прежнему призывает к гражданскому неповиновению. «Это тревожно и отвратительно, – заявил Черчилль на встрече с консерваторами Западного Суссекса 23 февраля, – видеть мистера Ганди, мятежного юриста, выступающего в роли типичного восточного факира, поднимающегося полуголым по ступеням вице-королевского дворца, не перестающего проводить кампанию гражданского неповиновения и разговаривающего на равных с представителем короля-императора. Такое зрелище может лишь активизировать силы, враждебные британской власти».

Выступление Черчилля возмутило и лейбористов, и либералов. Но для очень многих консерваторов оно весьма убедительно отразило их собственные опасения. «Не сомневаюсь, весь дух Консервативной партии сейчас за меня», – писал он Клементине. И это была далеко не фантазия. Черчилль не знал, что 25 февраля главный представитель Консервативной партии Хью Топпинг написал Невиллу Чемберлену: «Многие наши сторонники обеспокоены индийским вопросом. Они все больше склоняются к мнению, высказываемому мистером Черчиллем, нежели к позиции мистера Болдуина». Один из партийных лидеров избирательного округа Болдуина, сэр Ричард Брук, 2 марта направил тому предупреждение: «Индийский народ подстрекают ждать больших уступок, чем они могут получить. Мистер Черчилль выражает мнение очень многих консерваторов в нашем округе».

4 марта в ходе переговоров с Ирвином Ганди согласился прекратить акты гражданского неповиновения и разрешить представителям конгресса поехать в Лондон на вторую конференцию, посвященную будущему Индии. Он также принял британские гарантии, хотя и не конкретизированные, касающиеся оборонной политики, иностранных дел и защиты прав меньшинств. Пакт Ганди – Ирвина, как его стали называть, был обнародован 5 марта. Болдуин тут же выразил поддержку и ему, и созыву второй конференции. 12 марта в парламенте он назвал пакт Ганди – Ирвина «победой здравого смысла». В ответ Черчилль возразил, что пакт вызовет лишь всплеск неосуществимых желаний и надежд. Указав на недавние антибританские выступления в Бомбее, он заявил: «Их организовали те, кто соблазняет индийцев статусом доминиона, но на самом деле не собирается предоставлять им полную независимость и кто хочет вызвать кровопролитие и беспорядки на всем Индостане».

Черчилль был убежден, что его опасения справедливы. 18 марта, выступая в Альберт-холле, он назвал политику переговоров с Ганди и Неру и перспективу дать мир и прогресс Индии «безумным сном с кошмарным пробуждением. Если британская власть исчезнет, – утверждал он, – то все медицинские, юридические и административные службы, которая создала Британия, исчезнут вместе с ней, равно как и обслуживание железных дорог, мелиорация, общественные работы и борьба с голодом. Индусы будут пытаться выгнать и уничтожить мусульман. Расцветут спекуляция и коррупция. Индийские миллионеры, сколотившие состояния на жестокой эксплуатации, станут еще более богатыми и могущественными. Ненасытные аппетиты уже проснулись, и жадные руки множества мародеров уже чешутся, чтобы растащить богатства брошенной империи. Кумовство, взяточничество и коррупция станут служанками браминов».

Но самое худшее, на взгляд Черчилля, заключалось в том, что «индусы терроризируют «неприкасаемых» – огромную касту, сопоставимую по количеству с населением целой страны, – мужчин, женщин и детей, лишенных всех человеческих прав и каких-либо надежд. Их положение хуже рабов, они привыкли терпеть унижение. Для них, как и для пяти миллионов индийских христиан, настанут черные дни, когда Британия больше не сможет протянуть им руку помощи и защитить законом».

Затем Черчилль осудил роль, которую сыграли чиновники Консервативной партии, чтобы представить его и тех, кто с ним согласен, не борцами за интересы Британии, а какой-то второсортной публикой, умственно неполноценной, состоящей в основном из полковников и прочих нежелательных лиц. Он сказал: «Мы опираемся не на полковников – хотя, почему консерваторы свысока относятся к весьма уважаемому в британской армии званию, я сказать не могу, – мы опираемся на факты. Мы опираемся на рядовых солдат британской демократии».

На следующий день после выступления Черчилля на дополнительных выборах в округе Вестминстер Сент-Джордж, официальный кандидат от Консервативной партии, в результате ожесточенной борьбы победил с перевесом в 5000 голосов независимого кандидата-консерватора, бросившего вызов лидерству Болдуина. Это было подобно трубному гласу. Его эхо оказалось более разрушительным, чем все аргументы Черчилля. «Боюсь, наши разногласия сохранятся на несколько лет, – написал он Ирвину 24 марта. – Видимо, они станут разделительной чертой в Англии. Во всяком случае, вы начинаете с перевесом на вашей стороне».

Вспыхнувшие в конце марта столкновения между индуистами и мусульманами в Канпуре привели к гибели тысячи с лишним человек. Черчилль не сомневался, что в случае введения самоуправления столкновения на религиозной почве только усилятся. Он предупреждал, что 70 миллионам мусульман грозит кровавая расправа и длительные междоусобные распри только в самом начале. Через месяц он обратил внимание на то, что индийские экстремисты продолжают убивать британских чиновников, несмотря на то что Ганди собирается на вторую конференцию в Лондон, а Ирвин сообщает, что обстановка в Индии «приятнее», чем раньше. В дебатах 9 июля он заявил: «Эта вспышка первобытной ярости и дикарства дает лишь слабое представление о том, что произойдет по всей Индии, как только Британия уберет свою контролирующую, направляющую и охраняющую руку».

Предостережения Черчилля были тщетны. Сотрудничество между Макдональдом и Болдуином показало, что даже при наличии пяти-шести десятков парламентариев-консерваторов, готовых выступить против линии партии, они не в состоянии изменить курс политики правительства.

Летом Черчилль с Клементиной и Рэндольфом отправились в автомобильное путешествие по Франции. С ним поехала и Вайолет Пирман, его новая секретарша, «миссис Пи», как ее называли домашние Черчилля. С этого времени она будет выполнять для него всю основную секретарскую работу на протяжении ближайших шести лет. 7 августа в Биаррице он внес последнюю правку в книгу «Мировой кризис. Восточный фронт». «Слава богу, книга окончена, – писал он Маршу. – Мне уже не терпится заняться Мальборо, и очень интересно услышать ваше мнение насчет первых двух глав». В конце письма Черчилль вернулся к политике: «Все, с кем я встречаюсь, чувствуют смутную тревогу по поводу каких-то страшных грядущих событий в финансовой сфере».

Через неделю экономические трудности заставили Макдональда и Сноудена предложить десятипроцентное сокращение пособий по безработице. Это было главным условием предоставления значительного американского займа. Мнение кабинета разделилось. Возникли разговоры о коалиции между лейбористами и консерваторами для борьбы с экономическим кризисом. 16 августа в Авиньоне Черчилль решил прервать отпуск и вернуться в Лондон в надежде убедить коллег-консерваторов не брать на себя никакой ответственности за поражение лейбористов. Через четыре дня он вернулся во Францию. Лейбористское правительство не пошатнулось. 23 августа, когда он занимался живописью в Жуан-ле-Пен, в кабинете узнали, что тред-юнионы возражают против сокращения пособий по безработице. После этого несколько старших министров поддержали позицию тред-юнионов, и кабинет ушел в отставку.

Второе правление лейбористов завершилось. На следующий день король попросил Макдональда остаться премьер-министром и сформировать национальное правительство, в которое вошли бы представители всех политических партий. Болдуин сразу же согласился на участие консерваторов. Ллойд Джордж, противник партнерства, был болен и потому не смог удержать своих коллег-либералов от вхождения в новое правительство. 23 августа Сэмюэл Хор, которому предстояло в новом правительстве занять пост министра по делам Индии, написал Невиллу Чемберлену: «Как мы уже несколько раз говорили, нам очень сильно повезло в связи с отсутствием Уинстона и Ллойд Джорджа».

Черчилля не пригласили войти в состав правительства. Вернувшись из Франции в начале сентября, он обнаружил, что все партии слились в восторге от грядущей индийской конференции и прибытия в Лондон Ганди. 7 сентября Черчилль опубликовал в Daily Mail статью, в которой предупредил: «Ничего не получится, кроме дальнейшего ослабления британского могущества». Но его не услышали. Конференция открылась на следующий день. Макдональд пообещал, что новое правительство будет поддерживать предоставление статуса доминиона Индии. С этим был согласен весь кабинет, в который теперь вошли Болдуин, Невилл Чемберлен и Хор.

27 октября правительство объявило выборы. Поддержка новой всепартийной коалиции оказалась ошеломляющей. Консерваторы, объединившиеся вокруг Макдональда, получили 473 места в парламенте. Либерал-националисты – 35, национал-лейбористы – 13. Те из либералов, которые поддержали правительство и составляли его часть, получили 33 места. Либералы Ллойд Джорджа, категорические противники коалиции, получили всего четыре места. Лейбористская партия, возмущенная, как им представлялось, предательством Макдональда, вместо предыдущих 236 мест получила лишь 52. Под знаменем национального единства, поднятого Макдональдом, Консервативная партия заняла господствующее положение в парламенте. Черчилль, несмотря на то что почти удвоил свое преимущество в Эппинге, оказался изолированным, но непокоренным.

2 ноября, через неделю после голосования, из печати вышел заключительный том его военных мемуаров – «Мировой кризис. Восточный фронт» (World Crisis: Eastern Front). Он стал завершением большого литературного труда. А через три дня Макдональд объявил состав нового правительства. Болдуин стал лордом-председателем тайного совета, Невилл Чемберлен – канцлером Казначейства. «Очень жаль, что не увидел вас в составе нового кабинета, – написал 16 ноября Черчиллю контр-адмирал Дьюар, бывший заместитель начальника разведки флота. – Надеялся, что вы сможете вернуться в Адмиралтейство и сделать много для флота».

Из 615 парламентариев только двадцать были членами Индийского имперского общества, которое Черчилль помогал создавать одиннадцать месяцев назад. 3 декабря, в ходе продолжения дискуссии о статусе доминиона Индии, Макдональд попросил о выработке единой позиции. Черчилль настаивал на проведении голосования в палате. Остин Чемберлен и Болдуин были против. В результате 43 депутата поддержали Черчилля, 369 выразили поддержку правительству.

Черчиллю исполнилось пятьдесят семь лет. После очередного парламентского поражения они с Клементиной и Дианой отправились в давно запланированную поездку по Соединенным Штатам. Он намеревался восполнить потери после краха на Уолл-стрит и подписал контракт на сорок лекций. Ему был гарантирован минимальный гонорар в 10 000 фунтов. Кроме этого, Daily Mail собиралась заплатить ему 8000 фунтов за серию статей о жизни и политике Соединенных Штатов. В ценах 1990 г. это составляло более 375 000 фунтов.

11 сентября Черчилль прибыл в Нью-Йорк. На следующий день он читал лекцию в Вустере, штат Массачусетс. «Все прошло исключительно хорошо, – рассказывал он позже Рэндольфу. – Отношение публики почти благоговейное». Вечером, поужинав с Клементиной в их отеле «Уолдорф-Астория», он взял такси, чтобы ехать на Пятую авеню, где Бернард Барух собрал друзей, чтобы познакомить их с ним.

Таксист не знал нужного дома, а Черчилль не помнил номера. Покатавшись в течение часа, Черчилль увидел дом, который показался ему знакомым. Он отпустил такси и собрался перейти улицу. Посмотрев налево, он увидел вдалеке фары и спокойно вышел на проезжую часть. И в этот момент его сбила машина, ехавшая справа. Он забыл, что в Америке другие правила дорожного движения. Удар был очень сильным. Он получил травмы головы и бедра. Испытывая мучительную боль, он лежал на обочине. Собралась толпа. Полицейскому, который спросил его, как это случилось, он сказал, что инцидент произошел по его вине.

Черчилля отвезли в клинику Леннокс-хилл. У него начался плеврит, он чувствовал себя очень плохо. Возник слух, что его сбило такси. На самом деле его сбила частная машина, водитель которой был не виноват.

Выздоровление шло медленно. Неделю он провел в клинике, еще две – в «Уолдорф-Астории». Но больной не терял времени даром. 28 декабря он отправил телеграфом полный отчет о происшествии в Daily Mail. «Разумеется, в этом уличном инциденте я испытал острую боль от удара. Мне кажется, это было похоже на боль при ранении шрапнелью, – написал он. – Но нет ничего непереносимого. На жалость к себе нет ни времени, ни сил. Нет места для страха и самобичевания».

Статья Черчилля, разошедшаяся по всему миру, вызвала тысячи писем и телеграмм с пожеланиями скорейшего выздоровления. «Не сомневаюсь, – написала тетушка Леони, – ты был сохранен для будущих великих дел, и я надеюсь дожить, чтобы их все увидеть!» Леди Лесли скончалась в 1943 г. в возрасте восьмидесяти трех лет, через три года после того, как ее племянник стал премьер-министром.

В поисках покоя Черчилль отправился из Нью-Йорка на Багамы. «Он в очень подавленном состоянии из-за медленного восстановления, – написала Клементина Рэндольфу 12 января. – Сильные боли в руках и плечах добавляют расстройства. Врачи говорят, это неврит, но, похоже, никто не знает, что с этим делать». В предыдущий вечер Черчилль, по ее словам, «был печален и сказал, что за последние два года пережил три тяжелых удара. Сначала – потеря денег из-за кризиса, потом – утрата позиции в Консервативной партии, а теперь эта ужасная физическая травма. Он сказал, что боится никогда полностью не оправиться от всего этого».

Тем не менее Черчилль был твердо настроен продолжить лекционное турне. 25 января он вернулся в Нью-Йорк, а через три дня читал лекцию в Бруклине. «В будущем появятся две основные противоборствующие силы, – сказал он. – Англоязычные народы и коммунизм. Абсолютно неправильно, что американцы и англичане отворачиваются друг от друга и стыдятся сотрудничества, словно это преступление».

В течение трех недель, переезжая почти ежедневно, Черчилль прочитал лекции в девятнадцати американских городах и заработал свыше 7500 фунтов. Премьер-министр Макдональд получал 5000 фунтов в год. Предполагалось, что индийские сторонники Ганди и Неру, живущие в Чикаго и Детройте, могут попытаться совершить на Черчилля нападение, поэтому в обоих городах его сопровождали группы вооруженных охранников.

Точно так же, как раньше в служебных записках Черчилль советовал сотрудникам Казначейства выражать надежду и уверенность, теперь он выражал надежду и уверенность в своих выступлениях. 8 февраля в Нью-Йорке на встрече с банкирами и промышленниками он призывал их не добавлять к денежной дефляции «отвратительную дефляцию паники и отчаяния». Три недели спустя он написал Эсмонду Хармсуорту, председателю компании Associated Newspapers, что лекционное турне дало ему почувствовать «на огромном расстоянии внушительную силу Англии и ее институтов». Он даже признал, что нынешнее правительство, так им презираемое, превратило Британию в уважаемую державу, способную к возрождению.

11 марта Черчилль отплыл на пароходе из Нью-Йорка в Британию. Через шесть дней друзья встречали его на вокзале Паддингтон. Его поздравили с возвращением, а в честь того, что ему удалось счастливо разминуться со смертью, приготовили подарок – роскошный «даймлер». В складчине приняли участие 140 человек. Черчилль вернулся в Чартвелл. «Чувствую, мне требуется отдых, не следует себя слишком сильно загонять, – написал он одному издателю 1 апреля. – Вы не представляете, что мне пришлось пережить». Через три недели он выступал в палате общин при обсуждении первого бюджета Невилла Чемберлена. Большая часть его выступления была выдержана в юмористических тонах. С юмором он выступил и на торжественном обеде в Королевской академии искусств 30 апреля. Он иронически заявил, что сам не выставляется в этом году из-за разногласий с комитетом, но у него на «мольберте стоит несколько вещиц». Затем он сравнил «пылающие закаты империи и капиталистической цивилизации» раннего Макдональда с его нынешней тенденцией к синему. «Болдуина, – сказал он, – можно критиковать за несколько неудачный выбор цвета и отсутствие четкости в изображении предметов переднего плана, но тем не менее нельзя не признать, что есть нечто очень успокаивающее в полутонах его сумеречных этюдов».

«В мире искусства столько ревности, – написал ему Болдуин, – что доброе слово от столь выдающегося представителя совсем иного стиля демонстрирует широту взглядов и доставляет редкое удовольствие». Тронутый письмом, Черчилль написал в ответ: «Очень рад, что моя шутка не обидела вас. Мои стрелы, острые по необходимости, никогда не были отравленными. Если они и колют, то, надеюсь, никогда не вызовут нагноения».

8 мая Черчилль впервые сделал радиопередачу для Соединенных Штатов. «Я узнал, что могу обратиться к тридцати миллионам американцев, – сказал он. – Я совершенно не волновался. Напротив, я чувствовал себя как дома». В выступлении он призвал к выработке совместной англо-американской политики для борьбы с экономической депрессией: «Поверьте, ни одна страна не может победить это зло в одиночку».

Существовало и другое зло, представляющее гораздо большую опасность стабильности в мире. Черчилль был убежден, что для борьбы с ним также необходимо международное сотрудничество. Эта опасность исходила от Германии, стремящейся вернуть утраченные территории, но упирающейся в решимость европейских стран заняться существенным сокращением вооружений. Международная конференция по разоружению в Женеве как раз прорабатывала вопросы сокращения армии, авиации и флота. Работа не ослабла и после 13 марта, когда самый громогласный немецкий борец за перевооружение и пересмотр договора Адольф Гитлер получил 11 миллионов голосов на президентских выборах. Фельдмаршал Гинденбург получил 18 миллионов, кандидат от коммунистов Эрнст Тельман – 5 миллионов.

Во втором туре, состоявшемся 10 апреля, доля голосов, поданных за Гитлера, выросла до 40 процентов. Тем не менее через месяц, 13 мая, министр иностранных дел Британии сэр Джон Саймон призвал палату общин к дальнейшему быстрому и всеобщему сокращению вооружений. Саймон заявил, что только сокращение уровня вооружений может предотвратить опасность будущей войны. «Нет ничего хуже, – заявил он, – чем безоружная Германия против вооруженной до зубов Франции».

Призыв Саймона к разоружению поддерживался широко и с энтузиазмом. Однако Черчилль был озабочен. Он сказал в палате общин: «Я буду с огромным беспокойством наблюдать за малейшими попытками сближения Германии и Франции. Те, кто говорит, что это правильно и даже справедливо, недооценивают тяжесть ситуации в Европе. Я бы спросил того, кто желает видеть Германию и Францию на равных в плане вооружений: «Вы хотите войны?» Я лично искренне надеюсь, что подобного сближения не произойдет ни при моей жизни, ни при жизни моих детей».

26 мая в статье, опубликованной в Daily Mail, Черчилль допустил, что «миллионы англичан, полных благих намерений, надеются на успех конференции по разоружению, но у великих держав, прошедших Армагеддон, существует такой ужас перед войной, что любое выступление против вооружений, сколь бы абсурдным оно ни было, всегда вызывает аплодисменты, а любое выступление «за», содержащее самые очевидные истины, немедленно называется «милитаристским».

Далее Черчилль писал, что в ходе конференции по разоружению каждое государство фактически стремится к обеспечению собственной безопасности за счет сохранения вооружений, призывая все остальные разоружаться до самого минимума. «Но возможно ли, – спрашивал он, – что Франция с населением менее сорока миллионов, противостоящая Германии с ее шестьюдесятью миллионами, где количество молодых людей, годных к военной службе, ежегодно удваивается, добровольно лишит себя техники, чтобы не допустить четвертого вторжения за одно с небольшим столетие? Точно так же можно ли ожидать от новых государств Северной и Восточной Европы, таких как Финляндия, Латвия, Литва и Польша, что они не будут стремиться обзавестись самым эффективным вооружением, чтобы не быть захлестнутыми яростным потопом из России? Проблемы разоружения, – утверждал Черчилль, – решаются не сантиментами и эмоциями. Они решаются постепенным сдерживанием расходов и растущей уверенностью в долгосрочном мире. И они решатся только тогда, когда полдюжины великих мужей, представляющих великие державы, смогут вывести мировые проблемы из их нынешнего крайне запутанного состояния».

30 мая, через четыре дня после публикации этой статьи, Франц фон Папен сменил Генриха Брюнинга на посту рейхсканцлера Германии. Хотя Гитлера с его нацистской партией не пригласили войти в состав нового правительства, Папен надеялся, что при поддержке Гитлера сможет несколько лет оставаться у власти. 19 июня на региональных выборах в Гессене нацисты увеличили свою долю голосов до 44 процентов, став самой крупной партией в провинции.

Тем временем в Индии снова вспыхнули волнения, подогреваемые требованием полной независимости. Были убиты несколько государственных служащих. Преемник Ирвина на посту вице-короля лорд Уиллингдон снова посадил Ганди в тюрьму. В мае начались столкновения между индусами и мусульманами. Погибли более двух тысяч индийцев. Тридцать тысяч были арестованы за участие в беспорядках. Стремясь умерить враждебность индийцев к статусу доминиона, Макдональд и Болдуин предложили увеличить квоту индийцам, имеющим право участвовать в выборах, с семи до тридцати шести миллионов человек. Черчилль посчитал это неразумным. 25 мая на приватной встрече в Индийском имперском обществе он сказал: «Демократия Индии совершенно не подходит. Вместо противоречий вы получите тяжелую межконфессиональную вражду».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.