ПИСЬМО 4

ПИСЬМО 4

Любезный друг!

В сию только минуту возвратился я из своего сада и как ни устал, но сажусь теперь же к тебе писать и сообщать удовольствие свое, какое имел в севодняшней прогулке. Несколько дней, по причине беспрерывных ветров, принужден я был сидеть взаперти и удовольствоваться одним зрением из хором на те красоты натуры, какие из окон моих видны, а севодни не мог уже никак удержаться, чтоб не выттить и не обегать всех садов и лучших мест, вокруг жилища моего находящихся. Ни продолжающийся еще ветр, ни слабость здоровья моего меня не остановило. День такой ясной, погода столь теплая, и весна уже столь близко подвинулась к нам для показания себя в наиторжественнейшем своем виде, что был бы поистине самой грех, когда б просидеть теперь без дальней необходимости в четырех стенах и не воспользоваться теперечним случаем к увеселению себя красотами натуры, число которых с каждым днем умножается уже более.

И так ходил я, любезный друг, со двора, обходил множество мест, налюбовался множеством новых предметов, и прогулка сия сопряжена была с столь многими для меня удовольствиями, что и теперь еще вся душа моя напоена еще оным.

Ах! как все уже и теперь на дворе мило, все утешительно и все прекрасно. Куда ни обратишь взора своего, повсюду встречаются с ним уже множество предметов, прельщающих и утешающих оной. О как бы делал я, чтоб мог изобразить тебе одним словом, сколько невинных радостей и сколько наисладчайших удовольствий они во мне производили. Но как сего не можно, то испытаю пересказать тебе хоть нечто о моей прогулке и о том, что я видел и чем утешался во время оной.

Вся натура была уже теперь совсем в ином виде, нежели тогда, как писал я к тебе в первый раз о траве, начинающей только ожидать и производить на поверхности земной уже некоторую зелень. В немногие те дни, которые миновали с того времени, произошло уже тысяча перемен во всей натуре. Самая та трава представилась уже очам моим в лучшем и несравненно в великолепнейшем виде. По всей обширной, ровной и известной тебе площади, посреди которой воздвигнут пышной храм в селении здешнем, распростерт уже был бархат как прекраснейшего зеленого колера. Цвет оного был уже повсюду прелестен и повсюду единоравен. Не видно уже было нигде ни малейшего черного пятна, какими испещрено было за неделю до сего сие место. Все они покрылись нежною и прекрасною зеленью, и видны были на ней одни только белеющиеся, как снег, ткани, распростертые на мяхкой мураве и лежащие на солнце. Рука трудолюбивых поселян произвела и положила их тут рядами, дабы вешнее благотворное солнце и усовершенствовало труды их и придало им белизну, подобную снегу. Дыхание ветра, власно как досадующего, что они лежучи тут мешали рость бесчисленному множеству нежных травинок, находящихся под ним, поднимало края и концы оных и скручивало власно, как играло сими белыми полосами. Оно сгибало и разбрасывало их в приятном беспорядке. Черные и широкие полосы, простиравшиеся до сего чрез сию обширную площадь, пробитые колесами и конями путешественников, восприяла теперь далеко уже не столь грубой и дурной колер, какой имела она прежде. Не было уже на ней ни малейшей грязи. Ветры и благотворные лучи солнца извлекли из ней всю излишнюю сырость и, обсушив всю поверхность земли, и самым голым местам придали уже лучший и приятнейший вид. Но не успел я на одно из таковых мест нечаянно взглянуть, как новое увеселительное зрелище представилось очам моим. Целые тысячи маленьких и наинежнейших травинок вылезло уже из серой поверхности земной, и готовив укрыть и сие место зеленью.

Совсем новые были сии произрастения и никогда еще глаз наших не увеселявшие! Все они произошли от тех семян, которые угодно было самой натуре в минувшую осень по сим местам рассеять и которые она с толиком попечением уберегся, что вся жестокость зимы ни одно из них не повредилось. Теплота воздуха успела уже в зернушках сих произвесть непостижимые для нас действия и заставить их испустить свои ростки вкупе с корешками и выставить наружу уже те первые листочки, кои назначены служить первою защитою и пищею прочим за ними последующим. Маленьких сих и наинежнейших произрастений было тут такое множество, и стояли они в таком близком стеснении друг с другом, что единая стопа ноги моей могла б придавить и уничтожить их несколько сотен. Но почтение мое к деяниям натуры было столь велико, что я совестился сие сделать и без дальней нужды погубить толико сот сих первенцов весны прекрасной, но восхотел лучше для шествия своего избирать такие места, где б не мог я сделать вреда новым произведениям ее.

Не успел я несколько минут сим зрелищем повеселиться и заняться мыслями о том, коль многие мильоны подобных сим совсем новых и весьма различных родов произрастений произвела в единый севодняшний день натура, не успел отойтить несколько шагов вперед, как паки новое и восхитительное зрелище представилось мне. Повстречались с зрением моим лежащие вдали отсюда поля, холмы, бугры, долины и воды. Вы знаете, сколь прекрасные, сколь прекрасные местоположения виделись здесь вдали с некоторых мест. Но ах! любезный друг! никогда почти или по крайней мере давно и о чем уже давно не видывал я их в такой красе, как в сей раз. Все сии отдаленные прекрасные виды власно как задернуты были от меня некакою неипрекраснейшею и столь тонкою и прозрачною голубою завесою, что, несмотря на то, мне все они были видны, но видны не в натуральных их колерах, а несравненно в лучших и приятнейших. Натура соткала завесу сию из бесчисленных бильонов разного существа и чрезвычайной мализны частиц, извлеченных лучами солнца из недр земных и поднявшихся в воздух в образе некоего чада или наитончайшего голубого дыма, видимого только вдали, а вблизи зрением не ощущаемого. Сии испарения густым соединением своим мешали глазам видеть все отдаленные предметы в колерах, им от натуры свойственных, но представляли их очам в иных и несравненно приятнейших. То, что вблизи имело желто-зеленый колер, казалось тогда вдали имеет наипрекраснейший презеленый, а то, что по натуре было серо, казалось, имеет прелестной пурпурный колер. Словом, отдаленнейшие зелени и пурпурные сии были столь многоразличны и столь прекрасного колорита, что ни лучший живописец самыми наидрагоценнейшими и лучшими красками подобных им изобразить не может и охотнику до живописи не инако как с крайним удовольствием смотреть паки можно.

Признаюсь! любезный друг! что таковые сквозь тонкой туман видимые дальки производят мне всегда своим великое удовольствие. Всегда, когда ни случается мне их видать, я на них с некаким восхищением и никогда не могу довольно насмотреться и налюбоваться ими. Может быть, происходит сие от любления моего ландшафтной живописи и оттого, что я сам люблю упражняться в сем искусстве, а посему и почитаю я в особливости полезным, когда младые дети приучаемы будут к оному и с малолетства своего довольный вкус получать в ней. Бесчисленные выгоды и преимуществы может иметь такой человек пред другими и несказанно уже способнее к тому, чтоб мог наслаждаться увеселениями натурою и чрез то иметь столь многие счастливые часы в жизни. Тысячу раз благодарю я за то небо, что оно влияло в меня с малолетства к тому охоту!

Но я удалился уже от моего повествования, и мне время возвратиться к оному. Несколько минут простоял я тут на одном месте, любуясь беспрерывно сими прекрасными видами. Я обращал и простирал око мое всюду и всюду на сии дальки, и везде, везде представлялись они мне в таком же прелестном виде! Везде видимы были отдаленные поля, покрытые либо наипрекраснейшим презеленым, либо пурпуровым бархатом, везде представлялись мне отдаленнейшие холмы и возвышения, покрытые ровно, как голубцом. Везде смыкающиеся с ними нижние края великолепно небесного свода, испещренные кой-где тонкими прекрасными и также в прозрачном тумане наполовину сокрытыми облаками, придавали им еще более красы, а воды, имеющиеся в отдаленности, и рябь их, блестящая кой-где от солнца, как сребро, оживляла всю картинку в той стране, представляющуюся зрению. Словом, я смотрел несколько минут на все сие, не сходя с места, и не мог зрелищем сим довольно налюбоваться.

Оттуда спешил я пройтись в здешний большой сад, насаженный за несколько лет моими руками и которой всем своим существованием наиглавшейше мне обязан. Ах! с каким веселым духом вошел я в оной и с каким удовольствием продолжал путь свой. Мне казалось, что все кустарники и деревцы, мимо которых я шел, меня как питомцы мои тут встречали, и каждый из них приглашал посмотреть на себя. Все они готовились уже надевать на себя свою великолепную летнюю одежду, и поспешнейшие из них отчасти уже начали облекаться в оную. Не было хотя еще в группах и лесочках ни малейшей густоты, не было еще той прекрасной густой Зелени, которою вскоре они покроются, не было хотя еще той прохладной тени, которая так приятна чувствам нашим в летнее время: а все они были еще голы и прозрачны, однако многие деревья и кусты зеленелись уже между прочими. Тамо видел я духовитую черную смородину, укрытую уже совсем множеством развернувшихся листочков. Бальзамический запах от них услаждал уже мое обоняние. И стояла черемушка, унизанная хотя редким, но наинежнейшим маленьким листом. Первая сия древесная зелень, украшающая все ветки деревцов, придавала им и особливо против солнца отменно приятный и столь прелестный вид, что не можно было ими довольно налюбоваться. Здесь привлекали зрение к себе зеленые и равно, как лаком, покрытые молодые листки маленьких ивок, а тамо призывали к себе клены и власно как вещали, что и они уже рябые листки из себя испустили, которые хотя теперь еще малы, но скоро-скоро будут великолепствовать отменного величиною против прочих. Стоящие подле их кусточки бересклета украшались уже множеством маленьких своих желто-зеленых листочков, которые унизаны были все их мелкие и испещренные веточки, а за ними привлекала зрение к себе и малина распустившимися уже листками своими. Вдали же видимы уже были кулиги дерев, совсем почти позеленевших и составляющих уже первое украшение садам. Были то лозы, испустившие из себя листки, и от них равно, как и от киточек своих, зеленеющиеся.

Но колико все сии имели на себе хоть несколько зелени, толико напротив того другие были еще совсем голы и обнажены. Немногие только готовились испускать первые листки свои, и одна только рябина и жимолость развернула свои оки и хоть выпустила из них свернувшиеся листки, но зелени на них еще не было. Самые березки готовились только облекаться в великолепнейшие свои вешний одежды, но одеваться еще не начинали. А осинки, сии сотоварищи их, украшали только ветви свои длинные своими испещренными и вид больших червей имеющими кисточками. А немногим отличались от них и кленки с ясенками; липки же и дубки, как казалось, о убранстве своем еще и не мыслили. Самые яблони, груши, сливы, вишни и прочие плодовитые деревья были еще голы и увеселяли зрение хозяина садов едиными только своими надувшимися цветными почками, обещающими изобильный цвет на оных. Самая красная смородина далеко еще отстала от черной и вместе с крыжовником только готовились украшаться своею зеленью. Словом, на деревьях вообще зелени было очень мало, но зато каждое развертывающееся, вблизи тем более, веселило зрение, для которого теперь и самомалейшая зелень была еще приятна.

Но чего недоставало еще в деревьях и кустарниках, то видно было уже с избытком под ними. Вся поверхность земли под деревьями и кустарниками укрыта была мильонами разных травяных произрастений. Все сии были уже несравненно более, нежели на улицах и площадях. Все возросли уже до такой вышины, что ветр играл уже ими, колебая их то в ту сторону, то в другую, и все производили приятное для глаз зрелище. Нежная сныть сие толико полезное нам в сие время произрастение, в особливости подвержена была сей наглости стремления воздуха. Листки ее то и дело опускали и, ударяя друг о друга, согибались и трепетали. Замешавшая кой-где между прочих трав колкая и сердитая крапива взбежала уже тут до толикого возвышения, что походила на маленький лесок и не могла уже никак употребляема быть в ту пользу, в какую употребляема она была недавно нами. Заботливый садовник помышляет уже и о истреблении оной из сообщества других лесных трав, между которыми она замешалась, а сии все лезли повсюду из земли и напрерыв друг пред другом возвышаться тут старались.

Не успел я, остановись несколько минут, полюбоваться сим хотя еще маловажным, но довольно приятным зрелищем, как целое сонмище маленьких пташечек поразило слух мой разнообразным своим чиликаньем. Были они хотя еще и не из самолучших певунов, но теперь и они в диковинку, и принудили меня воскликнуть: «Ах! вот уже и вы, милые жители садов, прилетели обитать в оные, и вот уже и вы утешаете слух мой вашими голосками. Летайте себе, летайте, мои друзья, и, перепархивая с сучка на сучок, беседуйте между собою и ищите мест, где бы вам устраивать и вить ваши гнездушки и выводить птенцов своих, не хочу мешать вам в упражнении вашем и удаляюсь скорее».

Тако вещая, спешил я иттить далее и сойтить вниз, в подгорную часть здешнего сада. Сюда не успел я приттить, как новые зрелища и новые приятные предметы привлекли все мое внимание к себе. Вы знаете, любезный друг, что часть сия украшена здесь водами, окруженными с нагорной стороны маленькими приятными лужочками, холмиками, бугорками, группами и лесочками, из дерев и кустарников разных состоящими, и ведайте, сколь приятно сие место весною, а особливо по утрам и по вечерам. Теперь не имею оно, хотя и сотой еще доли тех красот, которые вскоре очаровывать будут зрение, однако нашлись и теперь, уже предметы, могущие увеселить меня. Самой первый холмик, на который я взошел, представился уже мне украшенной не только прекрасною низенькою травкою, но уже изредка разными цветочками. О! как приятны были мне сии первенцы прекрасных вешних произрастений. Во многих местах видел уже я тут кусточки низенькой фиалки, прекрасным своим голубым колером зелень испещряющей, а кой-где между ими стояли кустики двуцветной медуницы, сей толико полезной врачебной травки, а немного поодаль от них выглядывали из-под кустиков цветки желтеньких ранных ранункулов. Лоском и власно, как китайским лаком покрытые, златожелтые их листочки блестели издалека и привлекали к себе зрение, всеми сими цветками, как предшественниками, множеству других за ними вскоре последовать имеющих, не мог я довольно налюбоваться. Они были в такую же диковинку, что я жалел сорвать некоторые из них и остановить возрастание оных, но, желая ближе их рассмотреть, решился лучше возлечь на один из приятнейших бугорков между ими. Тут дал я мыслям своим полную волю упражняться в приятных размышлениях о удивительных сих машинах, рукою премудрой натуры устрояемых и производимых. Смотря на рост и красоту колеров их вблизи, углублялся я в размышлениях обо всем том, что есть в них чудного и для нас непостижимого, и препроводил в том с удовольствием несколько минут времени. Я опишу тебе, любезный друг, при другом случае, какие имел я тогда мысли и какими можно любителю натуры в подобных сему случаях упражняться, а теперь, чтоб не прервать порядка моего повествования, пойду далее.

Полежав тут несколько минут и полюбовавшись как сими, так и множеством других травянистых произрастений, растущих с ними в соседстве, а особливо с имеющими врачебные силы, на которые взирал я, а как на своих особенных знакомцов, и поговорив мысленно с ними, встал я и продолжал путь мой. Тихое, но приятное журчание, слышанное из-за маленького лесочка, привлекало меня в ту сторону. Были то небольшие каскадцы и водопады, получившие существование свое только в минувшем году и произведенные мною для украшения одного в особливости приятного места. Несколько их тут было, и все они изливали с небольшим и приятным шумком чистейшую воду с маленьких каменистых кручей и взаимным журчанием своим производили разные и приятные тоны. Было это еще в первый раз, что я видел их, возобновивших в сей год свое действие. Я любовался ими и любовался тем более, что были они произведением рук моих и мыслей. Маленькие водоемы, подхватывающие в себя их чистые струи, увеселяли вкупе зрение мое гладкими поверхностями своими. Все деревцы, стоявшие на берегах, и все разноцветные камни каменистых кручей изображались превратно в них, как в чистом зеркале. Видение сие, толико для меня всегда приятное и так же зрение мое в первый раз в сей год увеселяющее, было мне в особливости приятно. Но не успел я несколько минут повеселиться оным, как многие стоящие тут поблизости деревья и кусты, попавшиеся мне на глаза, влекли меня, как неволею, к себе и побуждали иттить к ним и обозреть оные. Были то все новые и в минувшей только год для украшения сего места мною посаженные. Мне тем более видеть их хотелось, что посажены они были не в обыкновенное время, а почти против натуры посреди самого лета, и тогда, как имели они на себе полной уже лист, и некоторые из них даже цветами своими великолепствовали. И ах! любезный друг! какое удовольствие имел я, увидев, что и они все были живы, все готовились развертываться и своим листом одеваться. Видение сие подтвердило мне еще раз возможность садить деревья посреди лета. Первому мне случилось за несколько лет до сего испытать сие, первому открыть сие выгодное дело, и первому веселиться возжделенным успехом сего полезного опыта. При осматривании всех деревцов удовольствие мое было так велико, что мне мнилось, что каждое деревцо и каждой кустик крикал меня особенно к себе, дабы показать мне, что и он жив, что принялся и что и им я в нынешнее лето веселиться буду, а все совокупно власно как благодарили; меня за то, что я исторг их из скучных и мрачных лесов и переселил на сие место. Каждое, казалось мне, веселилось и радовалось тому, что будет оно тут рость на виду и в хорошем месте и что будет нетщетно великолепствовать красотами своими, но увеселять ими зрение разумных тварей.

Сими и подобными тому мыслями и зрелищами повеселившись, продолжал я далее свой путь и ходил более двух часов и до тех пор по всему обширному здешнему саду, покуда ноги мои мне служить могли, и тогда не прежде возвратился уже я в свой любезной кабинет. Упоенный столь многими невинными утехами и удовольствиями, что и трех писем мало б было для описания тебе всех оных и всего того, что я видел, что ощущал и чем веселился. Итак, окончив сим мое письмо и уверив вас вновь о своей дружбе, остаюсь и проч.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.