Программа перехода к рынку: чья лучше

Программа перехода к рынку: чья лучше

Еще в один из последних дней съезда Президент подписал Указ о моем назначении членом Президентского Совета и поздравил меня с этим, а 17 июля Указ был опубликован в печати. Начался полуторалетний период моей работы в администрации Президента.

Сдача дел не отняла много времени и свелась к подробной беседе с Дзасоховым. Он рассказал, с какими большими переживаниями и сомнениями согласился перейти на идеологическое направление. Посочувствовал ему.

Дзасохов производил положительное впечатление своей общительностью, интеллигентностью, знанием международного опыта. Да и внутренняя проблематика ему не была чуждой: он был одним из самых сильных первых секретарей обкомов партии, причем в национальной республике — Северной Осетии. По моим наблюдениями, у него сложилось хорошее взаимопонимание с реформистскими кругами и, вместе с тем, с центристскими и даже традиционалистскими силами. Поддерживал постоянные контакты с Яковлевым и Примаковым и в то же время был в тесных отношениях с Болдиным, который баллотировался в народные депутаты от Северной Осетии.

В беседе с ним я изложил свое понимание идеологической ситуации, переходной к реальному плюрализму, пытался передать ему своего рода эстафету левого центра с учетом стремления Дзасохова проявлять ко всему здравый подход.

Несколькими днями позднее у меня состоялась встреча с Шениным по его просьбе. Тогда в моих глазах Шенин оставался человеком, склонным к реформаторским идеям. Я откровенно сказал ему, что в предшествующей работе ощущался большой разрыв между линией руководства, с одной стороны, и настроениями и действиями функционеров Отдела организационно-партийной работы, с другой. Без обиняков сказал, что этот отдел был аккумулятором и трансформатором консервативных настроений в партии.

Не знаю, как все это было им воспринято, но в свете последующих событий, не исключаю, что все воспринималось наоборот.

В дальнейшем я воздерживался от каких-либо попыток давать советы и тем более вмешиваться в деятельность отделов ЦК, хотя раздавалось немало звонков от бывших сотрудников по разным вопросам. Да к тому же я чувствовал и определенную настороженность со стороны некоторых новых секретарей ЦК, не всегда объективное отношение к людям, которые работали со мной в идеологической сфере.

По линии Президентского Совета мне поручены были внешнеэкономические проблемы, но, конечно же, пришлось заниматься и общеэкономическими вопросами. Как раз на это время — конец лета и начало осени 1990 г. — падает драматическая схватка вокруг Программы перевода экономики на рыночные основы. Примерно в течение двух лет топтались около рубежа рыночной экономики, прикидывали, взвешивали, спорили, но никак не осмеливались сделать решающий шаг.

Реформа 1987 года пошла под откос. Время было упущено, ушло на политические баталии, а когда вернулись к экономическим проблемам, оказалось, что требуются уже более кардинальные меры по переходу к рынку. Стало ясно, что без этого выбраться нам из трясины, в которой мы оказались, невозможно, не говоря уже о том, чтобы выйти на современный уровень эффективной экономики. Произошел в основном поворот к рынку и в общественном сознании, хотя кое-кто и продолжал пугать предстоящими бедствиями и потрясениями.

Иначе говоря, вопрос — переходить или не переходить к рынку — был уже решен самой жизнью и перемещен в плоскость способов этого перехода. Надо было быстрее создать программу конкретных мер и приступить к ее реализации.

Правительство, наконец, решилось на переход к рыночным методам, приступило по поручению Верховного Совета к разработке программы на этот счет. Но было уже поздно, авторитет правительства Рыжкова оказался подорванным. Не помогло ему даже "академическое подкрепление" Абалкиным, которого я считаю одним из способнейших и реалистически мыслящих экономистов.

Смею утверждать, что любая программа правительства Рыжкова — Абалкина была по этой причине обречена, даже если бы она получила полную поддержку Президента. Я думаю, это чувствовал Президент и искал новые подходы с учетом реальной расстановки сил.

В начале августа, находясь в отпуске в Крыму в санатории «Южный», я узнал об образовании под эгидой Горбачева!? Ельцина совместной комиссии Шаталина-Явлинского для разработки программы перехода к рынку. В «Южном» в это время проводили отпуск также Примаков, Яковлев, Осипьян, Бакатин — "президентская рать", как там нас в шутку называли. Образование комиссии оживленно обсуждалось в контексте компромисса между двумя лидерами. Все были единодушны в оценке необходимости такого компромисса, различия касались лишь его возможных границ.

Настораживало то, что, судя по доходившей информации, работа группы Шаталина-Явлинского шла в отрыве от правительства, и даже в противоборстве с ним. В печати и на телевидении еще до того, как родилась программа Шаталина-Явлинского, ее стали сильно расхваливать и, наоборот, превентивной критике подвергать позиции правительства. 30–31 августа после возвращения из отпусков на совместном расширенном заседании Президентского Совета и Совета Федерации, состоявшемся в зале заседаний палат Верховного Совета, произошла первая проба сил. Обсуждались альтернативные проекты перехода к рынку. Правда, сами проекты отсутствовали. Материалы комиссии Шаталина были разосланы членам того и другого Советов только поздно ночью, а записка Рыжкова участникам совещания была роздана в перерыве.

Все ораторы, в числе их был и я, выступали за неотложное принятие рыночных мер, за компромисс. Но со стороны российского руководства компромисс выглядел довольно своеобразно. Ельцин заявил, что программа Явлинского, первоначально разработанная для Российской Федерации, означала бы развал Союза. Поэтому российское руководство предложило Президенту СССР использовать ее в рамках Союза, но для ее осуществления Правительство Союза не нужно. Требования отставки правительства прозвучали в выступлении Хасбулатова, о том же говорил Силаев. Но руководители других республик с этим не согласились.

Подводя итог дискуссии, Горбачев высказался за объединение усилий в разработке компромиссных соглашений, но отвел требования об отставке правительства: "Надо улучшать работу правительства, а не разгонять его. У нас просто нет времени и возможности для того, чтобы заниматься еще одной реорганизацией".

Проштудировав в эти дни программу "500 дней" Шаталина-Явлинского, я написал записку Горбачеву.

Общее мое впечатление было таково, что программа Шаталина-Явлинского представляет собой серьезную разработку, выдержанную в едином ключе. И хотя программы правительства в развернутом виде пока нет, но то, что уже известно, дает основание сказать, что больше шансов на успех у шаталинского варианта, а потому внимание должно быть сосредоточено на нем, как более предпочтительном.

В программе "500 дней" есть и немало слабостей, упущений, которые должны быть устранены при последующей работе. Авторы программы правильно исходят из необходимости оздоровления финансов и денежного обращения, как предпосылки либерализации цен. Но тут проглядывают несколько наивные представления о том, что это оздоровление может быть достигнуто в течение трех месяцев — 100 дней.

Что касается предлагаемых мер по стабилизации, то каждое из них не вызывает возражений. Но в то же время нет уверенности, что осуществление только их может дать существенные результаты в укреплении рубля и нормализации товарно-денежного обращения. Они сводятся в основном к методам монетаристской политики. Такие элегантные меры хороши при сложившейся рыночной экономике, но в наших условиях они могут просто оказаться недостаточными.

Главное, с моей точки зрения, упущение в этой связи состоит в том, что, по сути дела, обойден вопрос о регулировании денежных доходов населения. Или во всяком случае он сведен лишь к политике дорогого кредита и изъятию излишней денежной массы только методами связывания уже выпущенных денег. А это все равно, что пытаться собрать тряпкой воду, залившую комнату, не перекрывая кран, из которого она хлещет. Конечно, введение любых механизмов регулирования денежных доходов — вещь непопулярная, но обойтись без нее не удастся, если ставить задачу предупредить раскручивание спирали и предотвращение гиперинфляции.

Вместе с тем, я со всей определенностью высказался за то, чтобы не противопоставлять, не сталкивать лбами обе программы. Ведь набор проблем, связанных с переходом к рынку, в шаталинском проекте в основном совпадает с тем, который и раньше обсуждался в связи с правительственными предложениями. Способы их решения предлагают разные, но тут, с моей точки зрения, нет абсолютной несовместимости. Можно и нужно сближать их.

Один из центральных пунктов обеих программ — переход к свободному рыночному ценообразованию. Разногласия касаются способов и темпов перехода к такой системе цен. По программе "500 дней" цены просто отпускаются, а правительственная программа предлагает начать либерализацию цен после предварительного проведения единовременного пересмотра цен с 1 января 1991 года.

Разве это такая уж коренная разница? Вопрос, в конечном счете, сводится к тому, с какого уровня отпускать цены, — с ныне существующего или с того уровня, который имелось в виду ввести через реформу оптовых и розничных цен. Мне думается, что предварительная реформа оптовых и розничных цен позволила бы иметь более обоснованный их стартовый уровень, облегчила бы переход к свободному ценообразованию. Во всяком случае тут есть простор для обсуждения и нахождения разумного решения.

В итоге я пришел к выводу, что по проблемам, относящимся к собственно экономическим аспектам перехода к рынку диаметральной противоположности между двумя программами нет. Главные разногласия лежат за пределами экономики и носят скорее политический характер.

Программа "500 дней", собственно, в экономическом отношении более привлекательна, но она и более политизирована. В ней предполагается наличие между республиками лишь экономического соглашения, единого экономического пространства и, по сути дела, предрешается судьба политического союза, т. е. затрагивается вопрос, не имеющий прямого отношения к рыночной реформе, являющейся предметом переговоров о Союзном договоре. Кроме того, как уже отмечалось, программа "500 дней" пронизана духом отторжения союзного правительства. Не случайно, что с появлением программы началась массированная атака на правительство с требованием его отставки.

Этим объясняются и непримиримость противоборствующих сторон, и тщетность моих попыток в контактах и с Шаталиным, и с Абалкиным добиться сближения позиций на основе чисто профессионального, экономического подхода, не отягощенного политическими факторами.

Здесь, по-моему, и кроется объяснение того, почему Президент, отдавая предпочтение программе Шаталина-Явлинского с точки зрения ее экономического профессионализма, не счел возможным принять ее в том виде, в каком она подавалась, а внес предложение создать компромиссную концепцию, поручив это Аганбегяну с участием Шаталина и Абалкина. Практически сведением двух программ под руководством самого Горбачева занимался Петраков.

К середине октября новый документ под названием "Ос-_ новные направления перехода к рынку" был направлен для предварительного ознакомления членам Президентского Совета и Совета Федерации.

16 октября, вечером, я, позвонив Михаилу Сергеевичу, чтобы поздравить его с присуждением Нобелевской премии, высказался за то, чтобы Основные направления перехода к рынку, как можно скорее принимались, хотя по ним еще возникают замечания.

Разговор был кратким, тем более, что началась передача по телевидению выступления Ельцина на заседании Верховного Совета Российской Федерации. Оно оказалось резко конфронтационным по отношению к центру. В адрес президентской власти высказаны обвинения в жесткой линии по отношению к республикам, в стремлении ограничить суверенитет Российской Федерации, сорвать переход экономики к рыночным отношениям, сохранить и упрочить господство административно-командной системы. Оратор не остановился даже перед обвинением в саботаже, правда, было неясно, в чей адрес. По существу высказано нечто вроде ультиматума — или принимаются требования Председателя Верховного Совета РСФСР, или встает вопрос о дележе власти, ключевых государственных постов, собственности, даже Вооруженных Сил. Прозвучал едва прикрытый призыв людей выходить на улицу. В речи, правда, было упоминание о левоцентристском блоке, о диалоге Горбачев-Ельцин, но оно плохо вязалось с выдвижением обвинений и ультимативных требований. По существу, это был ответ на предложенные Президентом Основные направления перехода к рынку.

У Горбачева вначале возникло намерение дать телеинтервью по проблемам перехода к рынку, включив в него и ответ Ельцину, но потом после дополнительного размышления решено было этого не делать, а высказать все необходимое в речи на Верховном Совете, который должен был состояться через два дня.

Как это ни парадоксально, выступление Ельцина имело, пожалуй, противоположные результаты, чем те, на которые было рассчитано. Оно облегчило рассмотрение и принятие Основных направлений перехода к рынку на Верховном Совете СССР, сильно озадачило и, может, даже напугало многих сторонников российского руководства. Верховный Совет Российской Федерации никак не отреагировал на него, продолжая обсуждение текущих проблем, как будто бы выступления Ельцина и не было. Со стороны оппозиции в Союзном Совете не последовало никаких ультимативных акций.

Сразу же после доклада Горбачева проект Основных направлений был поставлен на голосование и в основном принят. А дальше пошло обсуждение конкретных поправок и деталей. Пожалуй, никто не ожидал, что дело обернется таким образом и закончится дружным принятием документа. Против проголосовало всего 12 человек при 26- ти воздержавшихся. Рассчитывая на серьезную дискуссию, я тоже подготовился к выступлению, но почувствовал, что выходить на трибуну не следует. У депутатов складывалось настроение в пользу скорейшего принятия решения, если даже оно не всех удовлетворяет, чтобы побыстрее начать действовать.

Так закончилось противоборство двух рыночных программ.

Правда, вопрос о программе "500 дней" и в последующем часто поднимался в общественных дискуссиях. Непринятие этой программы Президентом вменялось ему в вину, как крупнейшая ошибка, которая чуть ли и не привела к драматическому развитию последующих событий. Президента обвиняли в том, что он осенью резко качнулся вправо, что он несет вину за срыв наметившегося летом диалога и соглашения с российским руководством.

Не претендуя на истину в последней инстанции, хочу высказать некоторые соображения по этому поводу. Вышеприведенные рассуждения исходят из преувеличенного представления о сути и значении программы "500 дней". К тому же принятый в конечном счете документ — Основные направления перехода к рынку — воспроизводил основное экономическое содержание программы Шаталина-Явлинского, освободив ее от налета романтизма и эйфории, декларативности и излишней детализации и, что особенно важно, — от претензий на то, чтобы предопределять будущее Союза, содержание Союзного договора.

А вот отставка правительства, которая маячила за программой "500 дней", реорганизация его на основе президентского правления, то есть то, что Горбачев вынужден был сделать тремя месяцами позднее, могла бы, вероятно, существенно повлиять на ход событий, ускорить осуществление рыночных реформ на основе продолжения и закрепления общественного компромисса.

Качнулся ли Горбачев вправо? Очень сильно сомневаюсь в обоснованности такого утверждения. Оно просто не подтверждается анализом событий лета и осени 1990 года. Я считаю, что Горбачев действовал в духе левоцентристской линии XXVIII съезда партии, рассчитанной на консолидацию перестроечных, реформаторских сил.

Об этом говорит сама попытка разработать совместно с Ельциным программу перехода к рынку. Но тут началось массированное давление на Президента со стороны радикальных демократов, не удовлетворенных, по-видимому, масштабом компромисса, на который пошел Горбачев. Кому-то показалось, что наступил момент, когда от него можно добиться значительно большего — если не полного перехода на противоположные позиции, то во всяком случае крупного шага в этом направлении. Не этим ли объясняются жесткость и ультимативность требований полной, по сути дела, без изъятия поддержки программы "500 дней", включая, в первую очередь, те ее моменты, которые предопределяли характер отношений между республиками, а также требование отставки правительства.

Как истолковывать тот факт, что российское руководство, сознавая, что программа "500 дней" в рамках одной Российской Федерации без развала Союза неосуществима, не дожидаясь реакции Президента СССР и принятия программы Верховным Советом страны, в спешном порядке провело ее через свой Верховный Совет? Кто тут и на кого давил? А когда Горбачев, сохранив практически полностью экономическую ткань программы "500 дней", но освободив ее от неприемлемой политической подоплеки, представил свои конструктивные предложения, давшие к тому же широкий простор для инициативы республик, последовала конфронтационная речь Председателя Верховного Совета Российской Федерации.

Можно ли говорить о какой-то уступке Горбачева консервативным силам, с которыми он в это время вел острейшую борьбу по вопросам перехода к рынку?

О чем, действительно, можно сожалеть, так это о том, что, во-первых, разработка и принятие рыночной программы недопустимо растянулись из-за политический распрей. Было потеряно драгоценное время для разворота стабилизационных мероприятий. И, во-вторых, прошедшая дискуссия не могла не отразиться на авторитете принятой в конечном счете программы, что затруднило ее практическую реализацию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.