Эпилог великой карьеры

Эпилог великой карьеры

Поддавшись первому порыву возмущения совершив такой, на первый взгляд, необдуманный поступок, Фишер стал к концу дня потихоньку приходить в себя и осмысливать сложившуюся ситуацию. А что если правительство Асквита падет в результате его отставки? Если к власти придут консерваторы, они вновь вернут его в Адмиралтейство. Более того, они могут сделать Фишера не только первым морским лордом, но и морским министром. Ведь руководит же военным ведомством профессиональный военный — фельдмаршал Китченер, совмещая одновременно два поста, в том числе и министерский. Морская политика Империи должна, наконец, целиком перейти в руки профессионала. Либеральный кабинет, опасаясь общенационального скандала, еще не объявил официально об отставке первого морского лорда, и Фишер решил действовать незамедлительно.

В последнее время старый адмирал поддерживал весьма тесные отношения с лидером консервативной оппозиции Эндрю Бонар Лоу. Они регулярно переписывались, иногда Бонар Лоу получал приглашения отобедать с первым морским лордом. Архив Бонар Лоу не дает представления, насколько адмирал был откровенен с вождем юнионистов, но, вне всякого сомнения, лидер консерваторов был осведомлен о противоречиях между первым морским лордом и морским министром и растущем отчуждении между ними[734].

Первый намек об отставке Фишера Бонар Лоу получил довольно оригинальным образом. Ему пришло анонимное послание, адрес на котором без сомнения был написан характерным почерком Фишера. В конверте была вырезка из старой газеты с подчеркнутым в ней одним предложением: "Лорд Фишер был принят королем и имел аудиенцию в течение получаса"[735]. После некоторого времени размышления над этим посланием Лоу решил, что Фишер таким образом сообщил ему о своем уходе из Адмиралтейства.

В понедельник утром Бонар Лоу отправился к Ллойд Джорджу за разъяснениями. Из всех членов либерального кабинета именно с ним лидер оппозиции был в наилучших отношениях. Бонар Лоу показал министру финансов полученное им письмо и без обиняков спросил, действительно ли Фишер подал в отставку. Ллойд Джордж подтвердил его предположения. Собеседники быстро сошлись во мнении, что если к общенациональному скандалу по поводу нехватки амуниции и боеприпасов для армии добавится уход Фишера из Адмиралтейства, либеральное правительство не сможет удержаться в прежнем составе. Ллойд Джордж никогда не был противником коалиции и ни в коем случае не хотел рвать отношений с консервативной оппозицией. Попросив Бонар Лоу подождать у него в кабинете, Ллойд Джордж немедленно отправился к Асквиту.

"Я пошел один к Асквиту и совершенно откровенно изложил ему обстоятельства дела. Премьер тот же час признал, что во избежание серьезного парламентского конфликта, который, безусловно, нанесет ущерб престижу правительства, если и не приведет к его поражению, необходимо реконструировать кабинет и ввести в состав правительства некоторых вождей консервативной партии. Это решение было принято с почти невероятной быстротой. Я вернулся к Бонар Лоу и пригласил его сопровождать меня в зал заседаний правительства, чтобы переговорить об этом с премьером. В течение какой-нибудь четверти часа мы пришли к убеждению, что либеральное правительство должно уйти в отставку и быть заменено коалиционным правительством"[736].

Одним из условий Бонар Лоу было требование, что в случае ухода Фишера Черчилль также должен будет уйти, и в состав нового правительства не войдет ни под каким видом. Кстати сказать, в тот же день, только позднее, Бонар Лоу получил письмо от Фишера, в котором последний уже подробно сообщал о причинах своей отставки. Послание содержало резкую критику морского министра: "…У. Ч. представляет собой большую опасность, чем немцы…". В том же письме Фишер подчеркнул, что он очень недоволен "вашим" Артуром Бальфуром, который повсюду поддерживал Черчилля и Дарданелльскую операцию, и именно по этой причине автор письма не собирается иметь с ним никаких дел[737]. По-видимому, старик был убежден, что новое правительство вернет его в Адмиралтейство и намекал, что будет против выдвижения консерваторами Бальфура на пост морского министра.

Судьба Черчилля была решена. Асквит прекрасно понимал, что с уходом Фишера в Адмиралтействе вновь возобладает единоначалие. Он также знал, что Черчилль имеет мощную поддержку в палате общин, опираясь на которую он мог бы отбить практически любую атаку на правительство. Но дух борьбы покинул 63-летнего премьера. Асквит находился в состоянии тяжелейшей депрессии из-за пережитой им драмы личного характера. За пять дней до описанного разговора он узнал страшную новость о Веннцни Стэнли, молодой женщине, которую он любил страстно, безоглядно, любил, невзирая на всю нелепость ситуации. Эта любовь была для него источником силы, поддерживала его в самые трудные минуты. Но судьба сыграла с британским премьером жестокую шутку, какая только могла быть в таком случае: его пассия выходила замуж за его же ближайшего друга, единственного наперстника его сердечных дел — Эдвина Монтагю.

Веинция Стэнли, дочь лорда Щеффилда, принадлежала к числу тех молодых женщин пост-викторианской эпохи, которые стремились не обременять себя какими-либо моральными заповедями. Своей главной целью она провозгласила стремление получить как можно больше удовольствий от жизни. Стэнли не уставала повторять, что она — "язычница", и что ей неведомы ощущения греховности, вины или угрызения совести. Асквит, который был в три раза старше Вениции, начал переписываться с ней примерно за год до начала войны. В 1913 г. премьер написал "предмету своих воздыханий" 50 писем. Начиная с июля 1914 г. он уже писал ей каждый день, несмотря на огромную загруженность работой и перенапряжение, связанное с политическим кризисом и начавшейся затем войной. В первые три месяца 1915 г. он отправил ей 141 письмо. В один только день 30 марта британский премьер сочинил своей возлюбленной четыре послания!

Осенью 1914 г. Стэнли перебралась в столицу, намереваясь служить добровольной сестрой милосердия в одном из военных госпиталей Лондона. Теперь Асквит мог видеться с ней гораздо чаще. Несмотря на экстренные заседания Военного Совета и парламента, посвященные важнейшим вопросам ведения войны, лидер правящей партии всякую свободную минуту мчался к ней. В стремлении поддержать у молодой женщины интерес к собственной персоне, Асквит напоминал человека, показывающего ребенку карточные фокусы. В своих письмах он описывал ей внутриправительственные и парламентские интриги, рассказывал о многих вещах, являвшихся государственной и военной тайной, придумывал обидные клички и смешные прозвища многим членам правительства и военным руководителям[738].

Всякий раз, получив письмо от Стэнли, Асквит тут же очень сосредоточенно прочитывал его и немедленно садился писать пространнейший ответ. Покончив с этим делом, премьер нетерпеливо звонил в звонок, вызывая рассыльного, и вручал ему очередное послание. Другие члены правительства и, в частности, Ллойд Джордж, были просто шокированы, видя, как глава кабинета, во время ответственнейших заседаний строчит любовные письма.

И вот теперь его Веницня выходит замуж. И за кого! За Эдвина Монтагю, фактически аутсайдера, восьмого ребенка из еврейской семьи, того самого Монтагю, которого они больше всех высмеивали в своих письмах! Страшная новость настигла премьера, как раз в тот момент, когда он больше всего нуждался в Стэнли. Должно же было так случиться, что самая ужасная вещь произошла именно в то время, когда сложнейшие проблемы громоздились одна на другую. Этот день навсегда остался самым черным в жизни Асквита. Он без разговоров согласился на коалицию. Больше премьера в этой жизни ничто не интересовало.

Тем временем, Черчилль продолжал пребывать во власти иллюзий, что за выходные дни, если в этом будет необходимость, он сможет легко подыскать замену Фишеру и в понедельник представить на утверждение палаты общин новый состав Адмиралтейства. 15 мая он послал письмо первому морскому лорду, уговаривая его вернуться. Но ответ Фишера был однозначным: "Вы намерены штурмовать Дарданеллы и ничто не заставит Вас отступиться — ничто. Уж, я то Вас знаю! Вы оставайтесь. Я уйду…"[739]. Поступая таким образом, Фишер был глубоко убежден, что чем меньше Черчилль задержится на посту морского министра, тем лучше.

Ничего не подозревая о любовной трагедии Асквита и о том, что вопрос о коалиции уже фактически решен, Черчилль предложил Артуру Уилсону пост первого морского лорда и Уилсон принял это безнадежное предложение. Днем 17 мая Черчилль направился в палату общин, намереваясь произнести речь, призванную спасти либеральное правительство. Там он встретил Ллойд Джорджа, сообщившего ему, что формирование коалиционного кабинета уже не может быть отложено[740]. Черчилль немедленно помчался к Асквиту, но премьер был неумолим: вопрос обсуждению не подлежит. Когда морской министр назвал Асквиту новый состав Адмиралтейства, последний отклонил список: "Так не пойдет. Я решил сформировать общенациональное правительство путем коалиции с юнионистами и потребуются гораздо более глубокие перемены…"[741].

Надолго остался у Черчилля горький осадок от этого разговора. Даже 20 лет спустя он не мог спокойно вспоминать об этом эпизоде: "Он просто отмахнулся от опасений лорда Фишера относительно Дарданелл. Почти месяц накануне решающей попытки форсировать проливы 18 марта 1915 г. он не созывал заседаний кабинета. Естественно это было не по забывчивости. Он хотел, чтобы дело окончательно прояснилось. После первого поражения он был полон решимости продолжать. К несчастью для себя самого и для всех остальных он не собирался стоять до конца. Когда лорд Фишер подал в отставку в мае, а оппозиция угрожала нежелательными дебатами, Асквит, не останавливаясь ни перед чем, разрушил свой кабинет, потребовал отставки всех министров, поломал политические карьеры половине своих коллег, бросил на растерзание Холдена, свалил на меня всю ответственность за Дарданеллы и победоносно выплыл во главе коалиционного правительства. Нет, не "все создано добротой"! Не везде розовая водичка! Таковы были конвульсии амбициозного "человека действий" в тисках неумолимых обстоятельств"[742].

17 мая для Черчилля забрезжила призрачная надежда удержаться в Адмиралтействе, за которую он ухватился как утопающий за соломинку. Поступило известие о, якобы, готовящемся выходе в море германского флота. Все были крайне встревожены. Черчилль срочно вернулся в Адмиралтейство. Гранд Флит почти в полном составе был выведен на оперативный простор. Морской министр, с тревогой и надеждой ожидал каждой радиограммы командующего флотом. Если бы германский флот был разгромлен именно, в тот день, т. е. фактически под руководством Черчилля, вопрос о его отставке снялся бы сам собой. Но этого не произошло, тревога оказалась ложной, как и предполагал Фишер с самого начала[743]. Однако этот эпизод добавил неприязни власть предержащих, особенно Георга V, к старому адмиралу. Все здорово переволновались и были очень злы на Фишера, за его упрямое нежелание вернуться к своим обязанностям в столь ответственный момент.

Итак, шансов у Черчилля не осталось. Топор, приведенный в движение Фишером, обрушился на голову морского министра. Но, амбициозным планам первого морского лорда также не суждено было сбыться, и во многом благодаря ошибкам, совершенным им самим. Что больше всего вызвало раздражение Фишера, так это совместный меморандум младших морских лордов, адресованный одновременно ему и Черчиллю, и который, если трезво смотреть на вещи, свидетельствовал в пользу первого морского лорда.

Фишер очень разозлился, узнав, что младшие морские лорды перед лицом общенациональной опасности не только отказались уйти в отставку в знак протеста, но сделали все, чтобы предотвратить уход его самого. Фишеру следовало бы обратить внимание на то, что адмиралы определили "существующий метод сосредоточения усилий и распределения сил флота" как "крайне ошибочный и весьма уязвимый для критики". Копию меморандума они направили премьер-министру[744]. Это самым существенным образом подкрепило требование Бонар Лоу об удалении Черчилля из Адмиралтейства, доказав в то же время правоту Фишера.

Большое влияние на последующее поведение Фишера оказало письмо виконта Эшера, полученное им 16 мая. Старый приятель адмирала писал: "Мой дорогой Джеки, Вам никогда не удастся окончательно положить конец этим дрязгам. Единственное, что следует сделать, так это, восстановить институт Лорда Адмирала (т. е. совмещение одним лицом, постов морского министра и первого морского лорда — Д. Л.) и Вам самому его принять. В противном случае, нас выкупают в море; и до тех пор, пока лорд К. (Киченер — Д. Л.) не взял ведение войны в свои руки, то же самое было бы и на суше"[745].

Ни один из советов не принес Фишеру большего вреда. Такой метод организации руководства флотом совершенно не соответствовал ни характеру войны, ни военной технике XX века. Однако ход событий 16 и 17 мая внушил Фишеру мысль, что его позиции настолько сильны, что он может пренебречь отношением к себе младших морских лордов и. расправиться с ними после. Тем временем Асквит, достигнув соглашения о коалиционном правительстве, написал Фишеру: "Я считаю необходимым сообщить Вам строго конфиденциально о том, что в настоящий момент идут существенные перестановки в правительстве, и в общих интересах Вам не следует, ничего сообщать или предпринимать и течение одного или двух дней"[746]. К сожалению, Фишер как раз намеревался сказать, и сказать очень много!

В тот же день было решено, что в новом коалиционном кабинете морским министром будет Артур Бальфур. Приняв во внимание длительное сотрудничество Бальфура и Фишера в прошлом, а также высокое мнение последнего о познаниях Бальфура в вопросах обороны, в коридорах власти предполагали, что его кандидатура полностью устроит первого морского лорда. Но Фишер уже занес Бальфура в списки своих врагов, так же, как он это сделал в отношении Холдена накануне войны. Адмирал, не мог простить Бальфуру его выступление в поддержку Дарданелльской операции 28 января.

Утром 18 мая Фишер нанес визит Морису Хэнки, изложив ему в несколько сумбурном виде идею о совмещении высших гражданского и военного постов в руководстве флотом[747], Таким образом, Фишер начал прокручивать, вариант, предложенный Эшером. Свои грандиозные идеи первый морской лорд изложил в меморандуме, адресованном премьер-министру: "Если ниже следующие шесть условий будут приняты, я могу гарантировать успешное завершение войны и полную ликвидацию угрозы подводных лодок…

1. Мистер Уинстон Черчилль должен быть выведен из кабинета, и не мешать мне; также не буду служить под началом мистера Бальфура.

2. Сэр А. К. Уилсон, должен покинуть Адмиралтейство, Комитет Имперской обороны и Военный Совет, поскольку мое время будет тратиться на сопротивление бомбардировке Гельголанда и другим диким проектам…

3. Состав Адмиралтейства должен быть полностью обновлен.

4. Ведение войны на море должно быть полностью подчинено мне, а также дислокация сил флота, назначение офицеров всех рангов, и полное, единоличное руководство всеми соединениями, где бы то ни было.

5. Обязанности морского министра должны быть строго ограничены политикой и парламентскими вопросами…

6. В моем полном подчинении должны быть все доки и контроль над всеми гражданскими предприятиями, обслуживающими флот.

60 % своего времени и энергии, которые я израсходовал на 9 морских министров в прошлом, в дальнейшем я желаю посвятить успешному ведению войны. Вот самая главная причина выдвижения шести пунктов. Эти шесть условий должны быть опубликованы незамедлительно, с тем, чтобы флот ознакомился с моей позицией"[748].

К меморандуму Фишер присовокупил список кандидатур на различные командные посты на флоте, в том числе новый и гораздо более слабый состав младших морских лордов. Прежде чем предпринять какие-либо решительные шаги, Фишер посчитал нужным ознакомить с рукописью Мориса Хэнки: "В то утро Фишер пришел в офис рано, имея при себе в высшей степени нелепый перечень "условий", на которых он собирался вернуться; например, Черчилль не должен быть членом кабинета, Бальфур не должен быть морским министром… Он показал мне список новых назначений — очевидно, он немедленно собирался на "охоту за головами". Я запротестовал и сказал ему, что его условия неприемлемы и что ни один уважающий себя министр даже не взглянет на них. Я снова встретил его вечером и попытался уговорить взять свои условия обратно, но было уже поздно, они были отправлены премьер-министру и сильно уязвили его… Я решил, что в любом случае он не должен возвращаться в Адмиралтейство"[749].

Некоторые из близко знавших Фишера людей даже поставили под сомнение здравость его рассудка, когда узнали о содержании документа. Хэнки в письме к Джулиану Корбетту заметил: "По-видимому, у Джеки началась мания величия!"[750].

Фатальные последствия меморандума были усугублены письмом Черчилля премьер-министру, которое Асквит получил одновременно с "условиями" Фишера. Черчилль указывал, что "морские лорды выразили серьезную озабоченность по поводу оставления лордом Фишером своего поста во время войны, которое длится шесть дней, в то время, как на различных морских театрах ведутся серьезные операции". Далее Черчилль сообщал, что младшие морские лорды, в случае возвращения Фишера в Адмиралтейство, считают, что выполнение ими своих обязанностей "встретиться с громадными трудностями"[751].

"Топить" своего соратника Черчилль решил только после того, как испробовал все способы вернуть Фишера в Адмиралтейство. Вечером 19 мая он послал к старику Джорджа Ламберта, гражданского лорда Адмиралтейства, передать на словах, что он готов принять все условия Фишера, включая кресло в кабинете министров, что уравняет его с Китченером, если адмирал вернется к своим обязанностям, и они продолжат совместную работу. Предложение Черчилля окончательно убедило старика в своей незаменимости. Он немедленно написал Бонар Лоу "совершенно секретное и личное" послание: "Этим вечером Уинстон прислал Ламберта… предложить мне кресло в кабинете министров, если я вернусь как его морской лорд, с ним, Уиистоном, как морским министром! Но я отверг 30 серебрянников за обман моей родины!"[752]. Но больше всех на Фишера разозлился король, который и раньше-то, не очень жаловал старого адмирала. Даже три года спустя после окончания войны Георг V не мог без содрогания вспомнить об этом эпизоде: "Если бы я был в Лондоне, когда Фишер нашелся, я бы прямо сказал ему, что его следует повесить на рее за оставление поста перед лицом противника. Действительно, это был самый большой скандал, в наказание за который следовало немедленно уволить со службы с последующей дискредитацией". Дж. Давидсон, присутствовавший при этом монологе, отметил, что "при воспоминании о действиях Фишера лицо короля стало красным от злости"[753].

К 20 мая Фишер окончательно утратил свои позиции. Узнав, что адмирал интригует с "газетчиками", Хэнки решил под каким-либо благовидным предлогом удалить его из Лондона. "…Большую часть утра потратил оказывая давление на Фишера по разным позициям, чтобы отправить его в Шотландию подальше от влияния газетчиков… Я присмотрелся к нему, стал гнуть линию к тому, чтобы он стал "в позу "сильного молчаливого человека", обиженного, но по-прежнему хранящего молчание. Я вспомнил, как он сам подал такой совет Китченеру с отличными результатами и сказал, что для него это единственный шанс вернуться в Адмиралтейство"[754].

Все тот же Хэнки взял на себя миссию получить у Асквита официальное решение об отставке первого морского лорда. Фишер уже находился в поезде, направляясь в поместье герцога Гамильтона в Ланкашире, когда премьер-министр, будучи в очень дурном расположении духа, дал положительный ответ на запрос Хэнки. По пути следования поезда Фишеру вручили телеграмму. В тот вечер Асквит положил конец его службе на флоте, продолжавшейся с 1854 г., следующими словами: "Дорогой лорд Фишер, я получил распоряжение короля принять Вашу отставку с поста первого морского лорда Адмиралтейства. Искренне Ваш, Г. Г. Асквит"[755].

Последние дни Черчилля в Адмиралтействе ознаменовались новыми трагическими событиями па подступах к Дарданеллам. В середине мая к месту военных действий из Германии прибыла новая большая подводная лодка "U-21" (капитан-лейтенант Херзинг). К тому времени военные действия на полуострове Галлиполи уже приобрели позиционный характер. 25 мая "U-21" на глазах у двух противоборствующих армий торпедировала английский эскадренный броненосец "Трайумф". Со слов турецкого наблюдателя сцена выглядела примерно так: "Через несколько минут корабль накренился на один борт, скоро трубы и мачты легли на воду, шесты сетевых заграждений торчали вверх; имея ход вперед, корабль опрокинулся и лег килем вверх. Дикая суматоха — эскадренные миноносцы, пароходы, шлюпки, люди в воде, а посередине — красное тело умирающего гиганта. Корабль опрокинулся через 12 минут после взрыва; через 21 минуту корма его поднялась высоко вверх и корабль погрузился носом в глубину, оставив целое кладбище обломков. В окопах началось громкое ликование и крики "ура", стрельба прекратилась, друг и враг смотрели на воду, переживая незабываемые минуты"[756]. При этом погибли 3 офицера и 70 матросов.

Два дня спустя подводная лодка Херзинга отправила на дно второй линейный корабль — "Маджестик", на котором погибло 40 человек[757]. Таким образом, худшие опасения Фишера относительно опасности для Дарданелльской эскадры со стороны подводных лодок полностью подтвердились.

О том, что Черчилль должен уйти, было решено с самого начала политического кризиса, вызванного поступком Фишера. В Адмиралтействе и на флоте сложилась мощная оппозиция против Черчилля. Второй морской лорд Фредерик Гамильтон представил Асквиту рапорт, в котором от его имени и от имени остальных морских лордов говорилось, что в случае дальнейшего пребывания Черчилля в Адмиралтействе "мораль на флоте падет окончательно". Единственным авторитетным военным моряком, который согласился принять пост первого морского лорда и при этом работать с Черчиллем, был Артур Уилсон. Впоследствии Черчилль рассматривал согласие Уилсона, как самый большой комплимент, когда-либо им полученный. Однако, Уилсона на флоте тоже не хотели. Престарелый адмирал был плохим администратором, а у политиков еще свежи были в памяти воспоминания, как Уилсон противился возможной транспортировке войск через Ла-Манш[758].

25 мая новый коалиционный кабинет приступил к своим обязанностям. Бальфур стал морским министром, адмирал Генри Джексон — первым морским лордом. Черчилль также вошел в состав правительства, однако несколько месяцев спустя он решил отправиться офицером на Западный фронт.

Тем временем Фишер, оказавшись в отставке, начал лихорадочно обдумывать способ, как ему вернуться в Адмиралтейство. Возможно, стремясь удержать Фишера от необдуманного шага, Бальфур предложил ему стать председателем Комитета по изобретениям и исследованиям при Адмиралтействе. Возглавляя это подразделение, старик, как полагал Бальфур, "мог бы делать большое общественное дело"[759]. Фишер немедленно ответил согласием, хотя комитет представлял собой слишком ограниченное поле деятельности для кипучей натуры бывшего первого морского лорда. Многие чиновники военно-морского ведомства не без основания опасались, что Фишер, используя кресло председателя Комитета по изобретениям и исследованиям, вновь прорвется в Адмиралтейство и "проломит головы" тем, кто, как он полагал, способствовал его отставке. Вскоре подразделение, возглавляемое Фишером, начали именовать не иначе как "Комитет по интригам и реваншу".

Задача этой организации состояла в стимулировании научных исследований и внедрении изобретений для военно-морского флота. Комитету оказывали содействие на общественных началах многие известные ученые и изобретатели. Их главные усилия сосредоточились на разработке "средств обнаружения и уничтожения подводных лодок". Результатами этих изысканий стали "вполне удовлетворительный гидрофон" и магнитная морская мина[760]. Однако наиболее важным новшеством стало изобретение АСДИК или гидролокатора. Было бы самонадеянным утверждать, что Фишер внес какой-либо научный вклад в разработку гидролокатора, но никто не отрицает его большого вклада в дело организации и создания условий для проведения и финансирования исследований, что было весьма немаловажно, в трудных условиях военного времени. Эта деятельность получила высокую оценку командующего флотом США в европейских водах адмирала Уильяма Симса, который отмечал, что комитет Фишера проделал колоссальную работу, рассмотрев не менее 40 тыс. проектов[761].

Вынужденная отставка в самый разгар войны с поста морского министра не могла не оставить у Черчилля чувства горечи и обиды. Впоследствии он всегда испытывал недоверие и даже враждебность к высшим военно-морским чинам. Исключение составлял, пожалуй, только "сорви-голова" Роджер Кейс, который до самого конца был уверен в возможности форсирования Дарданелл силами флота и с жаром отстаивал эту идею. Именно поэтому он впоследствии неизменно пользовался благосклонностью бывшего морского министра[762].

Какие же чувства должен был испытать Черчилль, когда узнал о том, что Фишер вновь привлечен к руководству военными вопросами? И это менее чем два месяца спустя после всех воплей об "оставлении своего поста" и о том, что "он заслуживает быть повешенным на рее"! После того, как по его вине Великобритания во время жесточайшей войны в течение 10 дней оставалась без первого морского лорда! Именно действия Фишера привели к унижению Черчилля перед всем миром и устранению его от дел. И вот теперь бывший морской министр в изгнании, а бывший первый морской лорд снова при Адмиралтействе. 6 июля Черчилль заявил свой протест Асквиту и даже потребовал объяснений у Бальфура. Последний резонно возразил, что Черчилль сам всячески превозносил оригинальность мышления Фишера и его изобретательские таланты[763].

15 ноября 1915 г., незадолго до отбытия на фронт Черчилль решил сделать заявление в парламенте, как приватное лицо. Бывший морской министр испытывал потребность как-то ответить своим критикам, которые не прекращали нападки на его промахи в связи с Дарданелльской операцией. Его речь была довольно пространной и при отсутствии в ней конкретных фактов, что объяснялось секретностью этих данных, почти сплошь состояла из самовосхвалений и самооправданий. В отношении Фишера Черчилль сказал следующее: "Сегодня я не собираюсь набрасываться на кого-либо с упреками, — начал он риторически, — но должен указать, что от первого морского лорда я не получал ни четкого указания до событий, ни твердой поддержки после, которые я ожидал. Если он не одобрял операцию, он должен был заявить об этом на Военном Совете. Война — трудное и жестокое дело и в ней нет места для обид и недомолвок. Если первый морской лорд не одобрял операции, если он полагал, что она пойдет не так как ожидают, если он думал, что она приведет к неприемлемым потерям, его обязанностью было заявить о своем несогласии…"[764].

Выступление Черчилля получило неожиданную поддержку со стороны Бонар Лоу. Однако далеко не все разделяли позицию лидера консерваторов. На большинство депутатов речь бывшего морского министра, назвавшего Дарданелльскую операцию "законным риском", произвело крайне неблагоприятное впечатление. В их глазах она подтвердила непомерные амбиции Черчилля, его готовность с легкостью жертвовать жизнями солдат и офицеров для восстановления своей репутации.

Многие также считали, что Черчилль был несправедлив к "Джеки" Фишеру. Но больше всех это выступление шокировало самого Фишера. На следующий день на заседании палаты лордов старик поднялся и прорычал краткую реплику так, что ее, наверное, услышали на том берегу Ла-Манша. Выступление Фишера в верхней палате парламента произвело эффект разорвавшейся бомбы, поскольку старый адмирал со времен своего избрания ни разу не брал слова. Пораженные пэры пролепетали "слышим, слышим" в ответ на следующие слова адмирала: "Я 61 год служил своей стране, и свои дела оставляю на суд соотечественников. Вчера премьер-министр сказал, что мистер Черчилль упомянул одну или две вещи, о которых не следовало говорить, и что он намеренно и естественно обошел молчанием некоторые моменты, которые должны были быть названы. Я согласен подождать. Не принято сводить личные счеты, затрагивающие национальные интересы, когда моя страна находится в разгаре великой войны"[765]. Затем старый моряк скомкал бумажку с речью, засунул ее в карман кителя и, повернувшись на каблуках, вышел из зала.

Самым удивительным было то, что спустя некоторое время дружба Фишера и Черчилля возобновилась вновь. Вернувшись в Англию в начале 1916 г., Черчилль решил принять участие в дебатах по военно-морскому бюджету. Дж. Л. Гарвин, редактор газеты "Обсервер", и П. К- Скотт, редактор "Манчестер Гардиан". повели широкую кампанию за возвращение Фишера в Адмиралтейство. Они также требовали назначение Черчилля министром авиации. Первая идея имела, без сомнения, определенный успех. Даже Ллойд Джордж, беседуя по этому поводу с лордом Ридделлом, возглавлявшим в то время "Ньюс оф зе Уорлд", назвал Фишера "гением войны"[766].

К нескрываемому ужасу своей супруги, и, несмотря на все ее отговоры, Черчилль пригласил старого адмирала отужинать с ним 5 марта в его особняке на Кромвель-роуд. Там он показал Фишеру свою речь, подготовленную к обсуждению военно-морского бюджета на предстоящий финансовый год. Черчилль предлагал подвергнуть критике деятельность Бальфура, потребовать отставки Генри Джексона и немедленного возвращения Фишера в Адмиралтейство в качестве первого морского лорда. Неудивительно, что эта идея привела Фишера в восторг[767].

Асквит, прослышав о намерениях бывшего морского министра, счел их "в высшей степени неумными", но Черчилля, теперь уже всячески подзуживаемого Фишером, остановить было невозможно. На следующий день старик направил своему "сподвижнику" восторженное письмо, изобилующее прилагательными, в котором, в частности говорилось: "Вы можете стать премьер-министром, если захотите"; и, которое заканчивалось: "Разве мы вдвоем не объединимся… чтобы выиграть войну! Объединимся! Вперед!"[768]. Таким образом, Фишер совершенно определенно подталкивал Черчилля к новому безрассудству.

Свою речь Черчилль произнес 7 марта 1916 г. Перечислив заслуги и успехи, которые были им достигнуты в военно-морском ведомстве совместно с Баттенбергом и Фишером, он перешел к жестокой критике деятельности Бальфура на посту морского министра. Главные промахи новой администрации, по мнению Черчилля, состояли в неспособности завершить судостроительную программу, намеченную Фишером, неэффективности мер по борьбе с подводными лодками и рейдами германских цеппеллинов. И хотя многие из обвинений Черчилля выглядели преувеличенными, выпады против Бальфура палата общин встретила в целом благосклонно. Хэнки, присутствовавший на этих дебатах и описавший их в письме к своей супруге, отметил, что "Джеки сидел впереди меня с непроницаемым лицом, как индийский божок"[769]. Однако, когда Черчилль перешел к описанию своего "замечательного" сотрудничества с Фишером и завершил призывом к возвращению последнего в Адмиралтейство, эта часть выступления вызвала у депутатов "весьма умеренный энтузиазм". Бальфур очень болезненно воспринял критику Черчилля и на следующий день, 8 марта, взял реванш, пройдясь по вопросу о возвращении Фишера на пост первого морского лорда. Черчилль прямо-таки корчился под градом острот и язвительных замечаний, которыми осыпал его новый морской министр.

В тот же день, отчасти благодаря активности газетчиков, которые склонны были видеть в Фишере нечто вроде мессии, отчасти благодаря Хэнки и Джеллико, которые были обеспокоены замедлением строительства новых кораблей, адмиралу было позволено выступить перед Военным Советом. Согласно протоколам заседания "лорд Фишер выразил серьезную озабоченность по поводу нехватки легких крейсеров и эсминцев", а также "сделал ряд ценных замечаний по лучшей организации межведомственного взаимодействия". По всей видимости, его речь не произвела должного впечатления. Асквит по поводу его выступления заметил, что Фишер "прекрасный конструктор, но не стратег". "У него есть то, что американцы назвали бы энергичностью, но этого довольно и у многих других"[770]. Описанный эпизод положил конец последней серьезной попытке Фишера попасть в Адмиралтейство.

Заслуживают внимания те огромные усилия, которые затратили Фишер и Черчилль при подготовке и согласовании свидетельских показаний, которые они должны были давать перед Дарданелльской комиссией. В 1916 г. была создана специальная правительственная комиссия по расследованию причин катастрофы, постигшей союзников в результате неудачной операции по форсированию Дарданелл. В 1916 и 1917 гг. комиссия провела 89 заседаний, заслушав показания многих политических и военных деятелей, причастных к данной операции. Полные стенограммы заседаний Дарданелльской комиссии, составившие много пухлых томов, так никогда и не были опубликованы. Однако в 1917 г. увидели свет так называемые "Отчеты" Дарданелльской комиссии, содержавшие выборочные отрывки свидетельских показаний, подтверждавших выводы комиссии[771]. (Имеется и русский перевод "Первого отчета", выполненный капитаном 1-го ранга Б. Жерве и опубликованный в нескольких номерах "Морского сборника" за 1919 и 1920 гг.[772]).

Главная работа, связанная с Дарданелльской комиссией, была возложена на Мориса Хэнки, он же свидетельствовал от правительства. Хэнки также оказал большую помощь Черчиллю и Фишеру в подготовке их показаний. С обоими он имел хорошие дружеские отношения, и его помощь в значительной степени способствовала тому, что бывший морской министр и бывший первый морской лорд "вышли сухими из воды". Достаточно сказать, что за все время работы Дарданелльской комиссии ни разу не был поставлен вопрос об "экстравагантном" поведении Фишера в середине мая 1915 г. Впрочем, последствия данного разбирательства для Черчилля и Фишера были неодинаковы. Поскольку все знали, что старый адмирал был с самого начала противником форсирования Дарданелл, для него все сошло вполне благополучно, чего нельзя было сказать о его "сподвижнике". И хотя пространным свидетельствам Черчилля в их полном объеме не нашлось места в "эрзац-отчетах" Дарданелльской комиссии, все это дело довольно серьезно повредило его репутации.

После своей отставки Фишер продолжал поддерживать тесные отношения с адмиралом Джеллико. У последнего уже сложилась устойчивая привычка забрасывать Фишера жалобами по поводу насущных нужд флота, что крайне раздражало морского министра Бальфура. Назначение Джеллико на пост первого морского лорда 29 ноября 1916 г. окончательно похоронило все надежды Фишера попасть в Адмиралтейство в этом качестве самому. В начале 1917 г. Фишер предложил Джеллико свою кандидатуру на должность третьего морского лорда и одновременно главного инспектора флота, мотивируя это тем, что он единственный человек, который может ликвидировать кризис, созданный немецкими подводными лодками. Джеллико, после бессонной ночи, проведенной в мучительных размышлениях, все же решил ему отказать. Суть его ответа Фишеру сводилась к следующему: "Есть только два поста, которые, по моему мнению, Вы можете здесь занимать, — это морской министр, или первый морской лорд. В любом другом случае я не могу не думать о тех сложностях, которые неизбежно возникнут"[773]. Фишер был крайне огорчен.

Вскоре в военно-морском ведомстве вновь произошла смена руководства, причем повлекшая за собой, гораздо более глубокие изменения, чем все предшествующие перестановки. Морским министром стал Эрик Геддес, вместе с назначением которого, последовала реорганизация системы управления флотом, ликвидировавшая чрезмерную централизацию. Таким образом, система "эры Фишера", когда один "великий" человек был сам в курсе всех дел и единолично отдавал приказы, система, которая совершенно не подходила для успешного проведения сложных морских операций в войнах XX века, теперь окончательно ушла в прошлое[774].

После февраля 1917 г. Фишер практически прекратил переписку с адмиралом Джеллико. Последнего в декабре 1917 г. на посту первого морского лорда сменил Розлин Уэстер-Уэмисс. Но это извинительное в глазах Фишера обстоятельство было полностью перечеркнуто выходом в свет весной 1919 г. книги Джона Джеллико "Гранд Флит. 1914–1916: его создание развитие и функционирование"[775]. Комплименты в адрес Фишера на страницах названного труда по поводу его концепции линейных крейсеров не могли оправдать поступка Джеллико. Фишер был крайне возмущен, что автор частично возложил на него ответственность за нехватку в составе флота легких крейсеров и эсминцев, пренебрежение к развитию минного дела и неспособность обеспечить противолодочную оборону военно-морских баз на восточном побережье Англии. По поводу выдвинутых против него обвинений старик высказался в обычной для него манере: "Джеллико действительно заслуживает, чтобы его расстреляли!"[776].

В июле 1918 г. умерла жена Фишера. По поводу ее кончины старый адмирал получил соболезнование даже от Георга V. Король, каково бы ни было его мнение о самом Фишере, очень хорошо относился к леди Фишер. Он запомнил ее еще в 1885 г., когда молодым офицером проходил практику на "Экселленте". Старый морской волк очень трогательно ухаживал за супругой в ее последние дни в доме их дочери Беатрис Нилд, неподалеку от Малмсбери.

Тем не менее, их отношения в последние годы были далеки от идиллии. Фишер причинил жене немало страданий после отставки в мае 1915 г., когда он отправился к герцогу Гамильтону в его имение. Несмотря на усиленные поиски путей для возвращения в Адмиралтейство, Фишер находил время "приударить" за молодой супругой хозяина и не без успеха[777].

Невзирая на преклонный возраст, Фишер так и остался до конца своих дней "несносным ребенком" и непоседливым "радикальным Джеком". Во время Парижской мирной конференции в апреле 1919 г. Фишер прибыл вместе с герцогиней Гамильтон в столицу Франции, где увеселял обеды у Ллойд Джорджа бесконечными анекдотами и стремительно вальсировал в танцевальном зале отеля "Маджестик". Личный секретарь Ллойд Джорджа, Фрэнсис Стивенсон, много лет спустя ставшая его женой, находила, что "лорд Фишер, казалось, никогда не уставал, и после очередного танца сказал мне: "Не правда ли, вполне прилично для старика в возрасте под восемьдесят!"[778].

В первой половине 1920 г. Фишер перенес четыре сложных хирургических операции по удалению раковой опухоли. Адмирал, по-видимому, имел смутное представление о характере своей болезни и продолжал пребывать в веселом расположении духа. Последняя операция была 9 июля. На следующий день на глазах у леди Гамильтон "черный ангел" военного флота скончался. Ему было 79 лет.

13 июля в Вестминстерском Аббатстве состоялись торжественные похороны. "Те, кто видел это зрелище, никогда его не забудут. Только похороны короля Эдуарда, преданного друга лорда Фишера, могли сравниться с ними"[779]. В западной части Сент-Джеймс-сквер гроб, покрытый британским флагом, был установлен на лафет и лорд Фишер двинулся в свой последний путь. Процессия прошествовала по Пэлл-Мэлл, затем прошла под окнами дворца вдовствующей королевы, через Триумфальную Арку Адмиралтейства, мимо колонны земного бога Фишера лорда Нельсона к западным воротам Вестминстерского Аббатства. Мерная поступь почетного караула морской пехоты. Толпы молчаливых соотечественников с непокрытыми головами.

Перед торжественной церемонией гроб с телом покойного находился в доме герцога Гамильтона на Сент-Джеймс-сквер, 19. Говорят, старый морской волк адмирал Джеллико, когда-то бесстрашно стоявший на мостике своего флагмана под градом германских снарядов, плакал, не стесняясь своих слез.

***

Примерно через год после своей отставки, 29 марта 1916 г., Фишер написал письмо… Альфреду фон Тирпицу!

"Дорогой старина Тирпиц! Мы оба оказались в одной лодке! Как бы то ни было, мы обошли тебя с линейными крейсерами, и я слышал, ты сказал, что никогда не простишь мне, что наши отправили на дно "Блюхер" и фон Шпее с его командой!

Не вешай носа, старик!.. Ты единственный немецкий моряк, который понимает толк, в войне! Убей своего врага, чтобы он не убил тебя. Я не виню тебя за эти дела с подводными лодками. Я бы и сам делал то же самое и давно предупреждал об этом, только наши идиоты в Англии не верили! Пока! Твой, до замерзания ада. Фишер"[780].

Автор не ставил перед собой задачи повторять в качестве итогов те выводы и обобщения, которые уже даны на предшествующих страницах: там они непосредственно связаны с фактическим материалом, там им и место. Выводы не должны отъединяться от своей аргументации. Думается, что приведенное письмо Фишера к Тирпицу — достойный финал этому повествованию. Долгие годы они готовили армады своих империй к решающей схватке за мировое господство, но когда "битва Армагеддона" была в самом разгаре, оба оказались не у дел. Пожалуй, ни один из флотоводцев в истории ни до, ни после этих двух адмиралов-политиков не получал в свои руки такой большой власти и таких больших возможностей влиять на правительства своих государств. Изучение их карьеры и деятельности дает ключ к более глубокому пониманию политической истории и духа эпохи кануна первой мировой войны, причин, ввергших народы Европы в чудовищную военную катастрофу.