Глава третья: Люби же меня (Love Me Do)

Глава третья: Люби же меня (Love Me Do)

Наши неустанные поиски источников возбуждения и приключений получили целое новое измерение, когда мы с Джоном, как большинство мальчиков 13–14 лет не устояли перед всесокрушающей силой секса.

Следует напомнить, что в пригороде Ливерпуля в начале 50-х секс не мог служить темой для вежливого разговора. Наши родители и учителя всячески старались избегать каких бы то ни было упоминаний о нем; даже скандально известные издания Флит-стрит вроде «News Of The World» («Новости планеты»), или, как мы его называли «News Of The Screws» («Новости ё…») предлагали всего-навсего туманные забавные намеки. Благодаря общепринятым викторианским нормам морали, запрещавшим даже легкое порно типа «Плейбоя», лишь через несколько лет мы, наконец, увидели настоящую фотографию голой женщины.

Но, как гласит пословица, «если стоит, значит стоит»… И что касалось нас с Джоном, то уже сам факт, что взрослые считают онанизм, порнографию и внебрачный секс такими «порочными» и «возмутительными», только усиливал существующий к этому интерес.

Наши разговоры о сексе вошли в обыкновение задолго до того, как мы стали понимать, о чем мы говорим. Помнится, как Джон в возрасте лет девяти или чуть больше уведомил меня, что женские органы размножения состоят из скопления черных точек. По его утверждению, все сводилось к тому, что мужчина своим пенисом должен тереть одну из этих точек, если он вдруг потрет сразу две, женщина обязательно родит двойню. Несмотря на мое скептическое отношение к таким рассуждениям, о более правдоподобной теории этого мы смогли узнать только годом позже.

Когда нам было примерно одиннадцать, Джон как-то заявил мне с драматической интонацией: «Пит, я сегодня спустил — честное слово! Это просто п…ц всему и самое кайфовое ощущение!» Мы тут же отправились в свой заброшенный гараж на Вэйл-роуд, где Джон повторил это явление в мою честь, но сам я, как ни пытался, смог добиться эрекции только через несколько месяцев.

На первом году учебы в Куари Бэнк у нас с Джоном появилась привычка «спускать» в кустах, когда мы возвращались из школы. Кроме того, мы смогли подбить всю нашу банду на несколько «сессий по онанизму», на которых имели возможность сравнивать, у кого больше и толще. Увидев, что у одного из наших приятелей эрекция члена принимает, буквально, форму банана, мы всегда старались помешать ему довести дело до конца.

Чтобы у читателя не возникло ошибочных домыслов, поясню, что наши фантазии были строго гетеросексуальны. «Ну что, ребята, — бросал кто-нибудь. — Кого мы будем сегодня?» Тут все наперебой начинали выкрикивать имена известных секс-бомб, каждое из которых поднимало нас на новые высоты кайфа, пока мы разминали свои члены. Джон неизменно отдавал предпочтение Бриджит Бордо, кроме одного памятного случая, когда он заорал «Уинстон Черчилль!» — мгновенно повалив нас в припадок истерики, который свел на нет все наши старания.

Через несколько лет эта сцена была увековечена в постановке Кеннета Тайнэна «О, Калькутта!» Когда Тайнэн впервые обратился к Леннону с просьбой описать забавный случай для его рентгеновского ревю, Джон собрался было бросить его письмо в мусорную корзину и тут я напомнил ему об этом «случае с Черчиллем» и сказал, что он может обладать определенным драматическим потенциалом. Однако, Тайнэн с некоторой вольностью заменил имя национального героя Великобритании на Лоуна Бэнджера.

Что касается Бриджит Бордо, то она, по крайней мере, пятнадцать лет оставалась женским идеалом Джона. Когда мы были еще юными подростками, он усердно начал собирать номера ливерпульского журнальчика «Уикэнд», который в ежемесячных приложениях предлагал большой цветной плакат этой французской актрисы, томно лежавшей в купальном костюме из единственной принадлежности. Это, напомню, было еще до того, как «бикини» получили широкое распространение. Как только очередное приложение появлялось в продаже, Джон тут же прикреплял новый разноцветный плакат на потолке прямо над своей кроватью и проводил несколько счастливых часов своей юности, лежа на спине и развлекаясь с этим секс-символом № 1 во всех мыслимых позах.

Еще одна веха в нашем развитии была отмечена в плавательном бассейне. Молодая женщина с роскошным телом, не потрудившись как следует завязать одну из лямочек, вылезла из бассейна с обнажившейся левой грудью. После того, как я привлек внимание Джона к этому замечательному факту, мы со всех ног бросились к ней, чтобы «получше рассмотреть», в конце концов, ни он, ни я до этого не видели настоящей титьки.

Однако, наше нетактичное приближение привело лишь к тому, что грудь мгновенно была водворена на место, а ее обладательница в раздражении поспешно удалилась. И все же несколько недель мы с Джоном пребывали вне себя от возбуждения, а все наши друзья завидовали нам черной завистью.

На следующее лето нам с Джоном довелось увидеть еще более эффектное зрелище в Фостерских полях. К тому времени строители и оборзелый сторож ушли со сцены и в домах у подножия холма появились несколько жильцов, и среди них — сержант полиции и его пышногрудая жена-блондинка.

В остальном же эти обширные строения оставались нетронутыми и мы с Джоном по-прежнему считали их своей вотчиной. Кроме того, со склона холма мы могли беспрепятственно разглядывать отгороженнные заборами лужайки новых жильцов — и в одни прекрасный день увидели жену сержанта — без лифчика! — загоравшую в саду за домом и наивно не замечавшую наблюдателей, притаившихся неподалеку.

Остаток этого дня мы с Джоном пролежали в высокой траве, лаская свои многоуважаемые органы и с нежностью разглядывая полную грудь этой женщины и детально обсуждая, что бы мы хотели с ней делать. Вскоре это стало обычным занятием: эта роскошная и очень «тактичная» дама имела привычку, о чем мы с радостью узнали, раздеваться, если в Мерсисайде выдавался погожий день. Ясное дело, после этого у нас с Джоном появился еще одни стимул к посещению Фостерских полей, если погода казалась «благоприятной», и нередко мы бывали вознаграждены созерцанием солнцелюбивой жены сержанта полиции.

По ходу дела, я также узнал о необычайных сексуальных потенциях Джона. Зачарованный этими гипнотизирующими грудями, Джон мог запросто эякулировать три-четыре раза подряд. Хотя обычно оргазм у него наступал быстро, способность к быстрому повторению эрекции делала маловероятными какие-либо серьезные проблемы в дальнейшей жизни. Во время одного из наших посещений Фостерских полей, я поспорил с ним на «десять оргазмов подряд», предложив в качестве награды неограниченное пользование телевизором нашей семьи (как будто он был моим и предназначался для подобных целей!). Джон клюнул на этот соблазн, но смог спустить «всего» 9 раз, освободив меня таким образом от выполнения своего сомнительного обещания.

Безлифчиковые загорания прошли вместе с летом, но, благодаря Биллу Тернеру мы вскоре обнаружили новую отдушину для наших бурлящих страстей. Как-то раз в субботу, наткнувшись на него возле кинотеатра «Эбби» на Пенни Лэйн, я согласился пойти с ним на дневной сеанс. «Это тебе действительно откроет глаза на мир, Пит», — самодовольно ухмыльнулся он. Нетрудно было догадаться, что этот ушлый повеса имел в виду не фильм, значившийся на афише.

«Мы сделаем вот что, — пояснил он. — Зайдем на балконный этаж — там народу поменьше — и выберем двух симпатюлек, сидящих рядом. Когда начнется фильм, мы сядем у них по бокам. Потом мы обнимем их и посмотрим, как далеко они дадут нам зайти.»

«Ври больше! — презрительно фыркнул я. — Ты меня не нае…!»

«Пит, я не вру, — настаивал он. — Я делаю это каждую субботу.»

«Ну ладно, — согласился я, — посмотрим.»

Дальнейшие события происходили, словно в сказке. Когда Билл просунул свою руку под пальто к своей соседке, я, для пробы, повторил его пример. К моему великому изумлению, ни та, ни другая девушка не оказали никакого сопротивления, даже когда мы начали ласкать их груди, хотя моя в конце концов остановила мои неуклюжие попытки расстегнуть ее блузку. Тем не менее, она разрешила мне продолжать играть с ее титьками сколько моей душе было угодно, — это было чем-то вроде сна наяву. Но настолько жизненного, что я почти сразу спустил в штаны. За все время этого свидания никто из нас не произнес ни единого слова.

Возвращаясь домой, я встретил Джона, Айвена и Найджела, которые играли в Типе, и бросился к ним, собираясь порадовать их рассказом о своем невероятном приключении. Но, к моей большой досаде, они не поверили ни единому моему слову. «Ты или заливаешь, — едко заметил Джон, — или же ночью долго ловил рыбу.» После этих слов Найдж и Айв громко расхохотались.

И все же они нехотя согласились пойти со мной в «Эбби» в следующую субботу. Билл Тернер, конечно же, тоже был там вместе со своим одноклассником Леном Гарри. Как только фильм начался, все шестеро разошлись по балкону по парам. На этот раз в роли учителя Джона выступал уже я — и опять мы не встретили и тени сопротивления, пока не стали заходить слишком далеко.

После фильма Джон признал, что напрасно так насмеялся над моим рассказом неделю назад. Более того, наши наслаждения в «Эббисинема» стали единственной темой разговоров нескольких следующих месяцев. Можете не сомневаться: мы с Джоном почти не пропускали субботних дневных сеансов на протяжении целого сезона, и, как показала практика, могли вынудить некоторых из тех безымянных девушек даже расстегнуть для нас свои блузки — и многое другое. То, что они позволяли нам вытворять, беспрестанно удивляло меня, можно было лишь предположить, что в сексуальном отношении они голодали не меньше нас.

Важность этих «подвигов» трудно переоценить. С одной стороны, они были неотразимой игрой безрассудства: чистой воды возбуждением и приключениями, в которые мы с головой погрузились. А с другой — эти анонимные «щупанья» в полутемном кинозале (много лет спустя кинотеатр «Эбби» был перестроен в универсам с удивительно подходящим названием — «Леннонс») стали нашим первым физическим контактом с противоположным полом и, поскольку мы его и считали таковым, они стали нашим вступлением в ряды мужчин.

Тем не менее, наши посещения субботних сеансов постепенно прекратились, когда мы начали заводить отношения с девушками, жившими по соседству. Все те дешевые страсти, которые мы с Джоном испытывали в «Эбби», как нам стало ясно, оставляли желать необходимой для них интимности, комфорта и спокойствия, в особенности, по той причине, что Джон в повседневной жизни практически не испытывал никаких затруднений при знакомстве с противоположным полом.

Уже с 14–15 лет он притягивал женщин, словно магнит. Несомненно, девушек гипнотизировали все те же его качества: необычайное чувство юмора и несокрушимое нахальство, которые сделали его одним из самых популярных парней в Куари Бэнк. Но если своих почитателей мужской половины Джон зачастую награждал безразличием или снисходительностью, то в отношении молодых женщин он был еще менее вежлив. Казалось, что он считает девушек неодушевленными предметами, полу-людьми, конечно же, очень нужными на предмет секса, но в остальных отношениях не заслуживающими внимания.

Частично такое поведение можно объяснить нашим культурным уровнем: дело в том, что северная часть Англии всегда была печально знаменита своим мужским шовинизмом. Но даже учитывая это, масштабы предубежденности Джона, от которой он избавился только после встречи с Йоко, необычайно поражают, если учесть, что все пять сестер Стенли, которые приложили основные усилия к его воспитанию, были такими сильными и независимыми женщинами. Даже несмотря на его неизменное уважение к Мими и удивительную духовную близость с Джулией, похоже, Джон никогда не задумывался о том, что и у девушек его возраста могут быть свои взгляды или чувства, с которыми нужно считаться.

Одной из его любимых фраз была: «Бросаю свою чувиху до рожества (Рождества) — и тогда тебе не придется тратить деньги на презерт (презент)». И хотя Джон мог запросто начать флиртовать с другими девушками в присутствии одной из своих подруг, он буквально сходил с ума от ревности, если они тоже осмеливались взглянуть на кого-то другого.

Как он признался в одном из последних интервью, «я был очень неуверенным в себе мужчиной и поэтому хотел запрятать свою женщину в маленький футлярчик, запереть ее и извлекать оттуда, только когда появится желание поиграть с ней. Она не должна контактировать с окружающим миром, ибо это делает меня неуверенным в себе».

Наконец, он встретил достойную противницу в лице Барбары Бейкер, с которой и завязал первые серьезные отношения, было ему тогда около пятнадцати лет. Барбара была не только необычайно красивой, но — в отличие от большинства ливерпульских девушек — знала, как подчеркнуть свое природное очарование… Ее одежда, прическа и каждое движение несли на себе печать искушенности, которая вскоре стала обычной для юных подростков, но в 1955 году была чем-то неслыханным. Более того, Барбара умела отвечать на сарказмы Джона добродушностью. Их бурный, приливно-отливный роман продолжался почти два года.

Однажды утром, вскоре после того, как они начали гулять вместе, я встретил Джона, как обычно, на углу Вэйл-роуд и Менлававеню. «Ну вот, Пит, — спокойно произнес он, — вот я и сделал это. Я первый раз е…». Как ни странно, это достижение возбудило его гораздо меньше, чем наши подвиги в Фостерских полях и «Эбби». «Пока я смог ее натянуть, мне пришлось крупно потрудиться. Это было вроде попытки попасть в мышиное ушко, — добавил он. — Ей-Богу, лучше бы я просто спустил…»

Однако, вскоре его взгляды на эту тему существенно изменились. Когда я, не теряя времени, тоже нарушил свое целомудрие, мы начали е… наших подруг при любой возможности — часто в одной комнате (и даже в одной кровати) и нередко — с риском быть обнаруженными.

Например, однажды мы начали заниматься любовью в маленькой гостиной в доме моей подружки, когда ее мать ушла на кухню приготовить нам чай. Пока Джон и Барбара разлеглись на софе и начали страстно обмениваться ласками, моя партнерша дошла до того, что сняла свои трико и присела на корточки над моей расстегнутой ширинкой. В результате мы забыли обо всем окружающем, как вдруг я понял, что в дверь кто-то стучится.

«Войдите!» — приветливо бросил Джон, быстро застегнув свою «молнию», но не дав мне возможности сделать то же самое. В комнату тут же вошла, пританцовывая, хозяйка дома, не подозревавшая, что ее дочь у нее на глазах нарушает свою девственность. «Чай готов!» — прощебетала она. — Пошли.»

Быстро вскочив на ноги, Джон, конечно же, прекрасно знавший о моем компрометирующем положении, отозвался эхом в манере своих хоровых экспромтов: «Пошли, эй, вы!»

Поскольку, по крайней мере, моя партнерша была, за исключением отсутствующего трико, полностью одета, у ее матери не было причин подозревать дочь в чем-то более непристойном, чем в непринужденной позе на груди у дружелюбного молодого человека. Но, как всегда, Джон не собирался оставлять меня в покое. «Вы что, не слышали, что вам сказала хозяйка, — продолжал он. — Чай уже готов. Что ты там возишься, Пит?» В конце концов он схватил меня за руку и силой вытащил нас из кресла.

К счастью, при нашем синхронном неловком вставании я ухитрился крепко прижать к себе свою подругу, прикрыв таким образом свой обнаженный член от глаз ее матери, которая непрерывно о чем-то болтала. «Ты сволочь, Леннон! — взорвался я, как только женщины удалились. — Какого х… ты выкинешь в следующий раз?»