Дельфин

Дельфин

Мы стояли у рыбацкого причала и смотрели, как возвращаются рыбаки. Уже издалека было видно, что судна идут пустые. Лодки, привязанные к фелюге, болтались бессмысленно и беззаботно легко. Причалив к мосткам, хмурые рыбаки, привычно разбивая скупые слова пышным матом, собирали снасти. Потом по мосткам подкатили тележку и, кряхтя, взгромоздили на нее тяжелое тело дельфина. Он был мертв. В нескольких местах его ременная кожа была порезана сетью, как топором, и оттуда светился белый жир. Дельфины, гоняясь за рыбой, часто путаются в сетях, в панике начинают рвать их и, запутываясь еще больше, в конце концов умирают от ран. Рыбаки не любят таких подарков.

К фелюге подошла баба из нашего Городка. Посверкала металлом во рту, сплюнула папироску в море, взяла у рыбаков веревку, привязала ее к хвосту дельфина и, синея от натуги, поволокла к себе домой топить жир. Никто не помогал ей. Тянуть было неудобно. Тогда она обмоталась веревкой, впряглась в самодельную лямку и стала, почти лежа, цепляясь за редкие кусты ковыля, тащить его в гору. Дельфин иногда переворачивался, показывая то черную спину, то белый живот, напоминая покойника в костюме. Через короткое время у этой женщины погиб взрослый сын (утонул спьяну).

Вот для чего я прихожу в Ботанический! Ради этого места, где кончается парк и начинается живой лес. Я люблю стоять здесь одна в абсолютной тишине. Я не хочу думать, как мне жить дальше, вернее, как мне приспособиться к моей жизни. Нет больше проблем, они остались где-то далеко, там, где люди. Одна, вторая, третья… шесть! Шесть белок крутятся под самым моим носом и своим бесстрашием дают понять, что мы здесь на равных правах. Это лес мой и их. А вот и редкой породы дятел, за которым гоняются все местные фотографы. Он не любит показываться людям, не то что синицы, но меня, видно, не считает за человека, и я рассматриваю его хорошенько. Он замечает, что я смотрю на него, и, в свою очередь, наблюдает за мной. Я не шевелюсь, он не шевелится, мы замерли, смотрим друг на друга. И мне начинает казаться, что он про меня все знает и даже жалеет почему-то. Хочется плакать от восторга и от чувств, которым я не могу дать названия. И становится не страшно ни быть, ни умереть.

Кто-то идет. Вообще, когда ты в лесу и никого нет рядом, чувствуешь себя спокойно и светло, а стоит увидеть человеческий силуэт, становится не по себе. Но это женщина. В руке у нее пучок веток с почти прозрачными, как будто из кальки вырезанными, круглыми листьями. Она грузная и издает при ходьбе свист — то ли от шуршания болоньевого пальто, то ли от астмы. Я сторонюсь, уступая ей сухое место на тропинке. Она проходит мимо меня опустив глаза, потом останавливается, поворачивается и говорит: «Здесь нельзя собирать растения, но сейчас уже дожди пошли (свистит), и они все равно сгниют. Я их от семян отряхнула (свистит), они вот здесь были (показывает на прозрачный листик), сейчас их поставлю в вазу (свист). Без воды. Могут хоть десять лет стоять, ничего им не будет. Я сдохну, а они будут стоять (смеется). Пыль стряхнуть, и все. Их скосили (свист) целую лужайку. Вон там, где упавшее дерево пилят…» И пошла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.