Наши

Наши

Это случалось всегда внезапно, без всякого предупреждения. Подходя к дому, мы с Нанкой вскрикивали от радости: в нашем палисаднике на веревке сушились незнакомые полотенца, купальник и плавки! Наши приехали!

В доме слышался бас дяди Вали, маминого брата, и женский смех. Толкая друг друга, мы бросались в объятия нашей любимой тети Лиды, высокой широкоплечей блондинки с голубыми глазами, украинским акцентом и добрым сердцем. Прижимаясь к ее большой груди, мы чувствовали родное тепло. «Сима, какая ты счастливая! Девочки у тебя!» — вздыхая, говорила тетя Лида маме. У нее было два сына. В первом браке родился Сережка, а через десять лет, с дядей Валей, — Вовка.

Сережка был для нас почти кумиром — круглые материнские глаза и ямочка на подбородке. Когда он улыбался, прищуривая один глаз, как будто его слепило солнце, хотелось сделать ему что-то приятное, например, принести кружку холодного вишневого компота. Сережка любил книжки про разведчиков и спорт. Ребенком начал заниматься вольной борьбой и с возрастом вырос в чемпиона Крыма и Украины. К двадцати годам он стал такой огромный, что, встретив его ночью на безлюдной дороге, можно было не на шутку испугаться.

Вовка — мой друган, на два года младше. Мы возрастную разницу не учитывали и требовали с него как с большого. Каждый раз по приезде он сначала ныл, капризничал, но за лето мужал и становился «человеком». На равных с нами играл в наших домашних спектаклях. Сережа же, будучи старше нас всех, смотрел спектакли со взрослыми в зрительном зале. Хохот стоял за кулисами и среди зрителей, когда маленький Вовка писклявил, исполняя женские роли — старшей сестрицы Золушки Гортензии или младшей, Жавотты.

Мы вместе бегали в кино, на море, грызли кукурузу, которую тетя Лида варила в большой алюминиевой кастрюле. Она всегда готовила на целый полк. Какие она делала голубцы с подливкой, тефтели, перцы! На керогазе всегда что-то варилось, в воздухе носился запах вкусной еды, с отъездом родственников сразу исчезавший. При этом она успевала ходить на море и могла провести там весь день. Иногда мама давала мне какую-то снедь, и я бежала на берег подкормить пловчиху. Она проглатывала «передачку» и опять шла в воду.

Арбузы с рынка притаскивал домой дядя Валя. Когда их разрезали, они трескались, издавая неприличные звуки. Снимая с них шляпки и увидев красную сахарную мякоть, мы ахали и вгрызались в большие, нарезанные полумесяцем скибки, так, что с наших ушей капало. Переполненные арбузным соком, с трудом вставая из-за стола, мылись под железным рукомойником в палисаднике и потом, боясь пошевелиться, ложились на диван.

Ужинали за круглым столом отдельно — сначала дети, потом взрослые. По-быстрому помыв ноги холодной водой, мы ложились спать и сквозь сон слышали, как на веранде наши родители молодели. Дядя Валя ставил на стол бутылку вина, и они долго сидели, спорили или приглушенно смеялись, цыкая друг на друга, чтоб не разбудить детей.

Все вечера казались нам веселыми, праздничными. Иногда мама садилась за пианино и играла. Взрослые пели, шутили, а мы смотрели на них и думали: как им хорошо вместе, как они рады друг другу.

В воскресенье большим семейством шли в центр. Какие красивые были наши взрослые! У мамы и тети Лиды — туфли на шпильках. У мамы — черные, у тети Лиды — белые. Мама брюнетка, тетя Лида блондинка. У обеих красивые яркие платья. У тети Лиды — в голубых тонах, у мамы — в кирпичных. Дядя Валя — в отглаженных брюках, в белой рубашке.

Так и вижу их сейчас. Воскресенье. Молодые… Красивые… Все вместе!

В глубине Останкинского парка на маленьком ресторанчике написано по-русски «Лав» — любовь, значит. Летом здесь всегда слышна музыка, и на открытой веранде, увитой искусственным плющом, при тусклом синем свете медленно передвигаются пары, намертво схватившись друг с другом. Сейчас здесь пусто и тихо, только редкие посетители заходят согреться, выпить пустой горячий чай.

Из ресторана выходят двое. Подвыпившая пара. Ей под полтинник, крашеная блондинка при ярком макияже, крепко сбита, пуговицы на пальто с трудом сдерживают хорошо развитую грудь. Ему тридцать пять — тридцать шесть, породистый кавказец с тонкой талией. Смеются. Перед рестораном лужа, и он хочет взять ее на руки, но она визжит и бьет его по спине пухлой ручкой с толстыми кольцами на пальцах. Он подходит ко мне и на хорошем русском языке просит их сфотографировать. Показывает, куда нажать. Ощущаю запах дорогого парфюма и замечаю ухоженные ногти. Блондинка кокетливо скрещивает набрякшие коленки и придает своему лицу невинно-детское выражение. Он нависает над ней, обхватывая ее сзади под грудь. Женщина томно прикусывает нижнюю губу и глубоко вздыхает. Щелкаю, отдаю фотоаппарат и иду дальше. Сзади слышу смех, возню, оборачиваюсь и вижу, что он ее все-таки несет. Подол ее пальто отвис, и во всей красе светится тугая попа. Брякнул на скамейку и сразу стал месить ее упругое резиновое тело.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.