ТЕРЗАНИЯ ЛЮБВИ

ТЕРЗАНИЯ ЛЮБВИ

После этого инцидента с ЕЖОМ, КЭТ стала меня дико игнорировать, не разговаривала или проходила мимо. Она несколько дней была очень холодна со мною.

Настоящие мои терзания начались с того мгновения. Я ломал себе голову, раздумывал, передумывал и неотступ­но, хотя по мере возможности скрытно, наблюдал за КЭТ. В ней произошла перемена, это было очевидно. Она уходи­ла гулять одна и гуляла долго. Иногда она не показывалась по целым часам, или сидела у себя в комнате. Прежде этого за ней не водилось. Я вдруг сделался или мне показалось, что я стал чрезвычайно проницателен, подозрительным и ревни­вым. Мне казалось, что она затусовалось с кем-то из своего окружения.

«Не он ли? « — спрашивал я самого себя, тревожно пе­ребегая мыслью от одного ее поклонника к другому. Моя на­блюдательность не видала дальше своего носа, и моя скрыт­ность, вероятно, никого не обманула; по крайней мере, ВА­ДИМ скоро меня раскусил. Впрочем, и он изменился в последнее время: он похудел, смеялся так же часто, но как-то глуше, злее и короче. Невольная, нервическая раздражитель­ность сменила в нем прежнюю легкую иронию и напущенный цинизм. Вскоре дошли слухи, что КЭТ несколько раз по но­чам покидала корпус и её даже видели в окрестностях пожар­ного пруда. Я был в ярости и одновременно в обломе! С таки­ми дикими мыслями я шёл в сторону стадиона, как вдруг на лужайке за кустами смородины я увидел КЭТ.

Подпершись обеими руками, она сидела на траве и не шевелилась. Я хотел было осторожно удалиться, но она вне­запно подняла голову и сделала мне повелительный знак. Я замер на месте: я не понял ее с первого раза, она повто­рила свой знак. Я перескочил через куст и радостно подбе­жал к ней; но она остановила меня взглядом и указала на до­рожку в двух шагах от нее. В негодование и раздражение, не зная, что делать, я стал рядом. Она до того была бледна, такая горькая печаль, такая глубокая усталость сказывалась в ка­ждой ее черте, что сердце у меня сжалось, и я невольно про­бормотал:

—  Кэт, что с тобой?

Она протянула руку, сорвала смородинку, укусила и сплюнула ее прочь, подальше.

—  Сержик! Ты меня очень любишь? Да? — спросила она, наконец.

Я ничего не отвечал, и уже подозревал, что мутитца ка­кая-то заготовка. Она продолжила свой монолог, по-прежне­му глядя на меня:

—  Да. Это так. Такие же глаза! — прибавила она, задума­лась, закрыла лицо руками и прошептала:

—  Все мне опротивело!.. Ах, мне тяжело... боже мой, как тяжело!

—  Отчего, всё так плохо КЭТ? Через 10 дней конец сме­ны, поедем в Москву. Там Олимпиада будет. Клёвые тусов­ки будут!

КЭТ мне не отвечала и только пожала плечами. Я про­должал стоять и с глубоким унынием глядел на нее. Каждое ее слово так и врезалось мне в сердце. В это мгновенье я, ка­жется, охотно бы отдал жизнь свою, лишь бы она не горевала. Она положила мне руку на голову и, внезапно ухватив меня за волосы, начала крутить их.

—  Больно... — проговорил я наконец.

—  А! больно! а мне не больно? не больно? — повторила она.

Она осторожно расправила вырванные волосы, обмота­ла их вокруг пальца и свернула их в колечко.

—  Я твои волосы к себе в медальон положу и носить их буду, — сказала она, а у самой на глазах все блестели слезы. — Это тебя, быть может, утешит немного!

Слезы КЭТ меня совершенно сбили с толку и я реши­тельно не знал, на какой мысли остановиться? Я и сам готов был плакать: я все-таки был школьником.

Я глядел на нее и, все-таки не понимая, отчего ей было тяжело, живо воображал себе, как она вдруг, в припадке не­удержимой печали, ушла в сад и упала на землю, как подко­шенная. Я хотел, ради неё совершить, какой-нибудь даже ду­рацкий подвиг!

Воображение мое заиграло и я начал представлять себе разные мифические триллеры, как я буду спасать ее из рук не­приятелей, как я, весь облитый кровью, исторгну ее из тем­ницы, как умру, у ее ног. Я вспомнил картину, висевшую у нас в гостиной: Малек-Аделя, уносящего Матильду или сцену из КАПИТАНСКОЙ ДОЧКИ Пушкина! Незаметно мой воспа­ленный разум переключился на окружающую действитель­ность, и я узрел большого пестрого дятла, который хлопотли­во поднимался по тонкому стволу березы и с беспокойством выглядывал из-за нее, то направо, то налево, точно музыкант из-за шейки контрабаса.

Кругом было и светло и зелено; ветер шелестел в листьях деревьев, изредка качая длинную ветку малины над головой КЭТ. Где-то ворковали голуби и пчелы жужжали, низко про­летали по редкой траве. Сверху ласково синело небо, а мне было так грустно.

И вдруг меня осенило её спросить:

— А в кого ты влюблена?

Мои глаза и её глаза встретились. Она опустила их и слег­ка покраснела. Я увидал, что она покраснела, и похолодел от испуга. Я уже прежде ревновал к ней, но только в это мгнове­ние мысль о том, что она полюбила другова парня, сверкнула у меня в голове: «Боже мой! она полюбила!» КЭТ торопливо пожала мне руку и побежала вперед....

Кровь во мне загорелась и расходилась. Ночью мы ре­шили замутить излюбленный пионерский ТРЮК — измазать ЗУБНОЙ пастой спящих герлов, то есть я хотел влезть в окно к КАТИ и измазать именно её!

.... Я проснулся среди ночи, проворно оделся, как сам-

набула и лунатик сиганул в окно, а потом поломился в сторо­ну её корпуса. Ночь была темна, деревья чуть шептали; с неба падал тихий холодок, от огорода тянуло запахом укропа. Я пе­решёл аллею; легкий звук моих шагов, смущал и бодрил меня. Я останавливался, ждал и слушал, как стукало мое сердце — крупно и скоро. Наконец я приблизился к её корпусу и спря­тало! за скамейкой. Вдруг мне почудилось, в нескольких ша­гах от меня промелькнула женская фигура... Я усиленно уст­ремил взор в темноту, я притаил дыхание. Что это? Шаги ли мне слышатся, или это опять стучит мое сердце?

—  Кто здесь? — пролепетал я едва внятно. Что это опять? Подавленный ли смех?., или шорох в листьях... или вздох над самым ухом? Мне стало страшно...

—  Кто здесь? — повторил я еще тише.

Воздух заструился на мгновение; по небу сверкнула ог­ненная полоска; звезда покатилась.

—  «КАТЯ?» — хотел спросить я, но звук замер у меня на губах, а тюбик с пастой шлёпнулся в траву. И вдруг все ста­ло глубоко безмолвно кругом, как это часто бывает в средине ночи... Даже кузнечики перестали трещать в деревьях, только окошко где-то звякнуло. Я постоял, постоял и вернулся в свой корпус, к своей простывшей постели. Я чувствовал странное волнение: точно я ходил на свидание, и остался одиноким и прошел мимо своего или чужого счастья.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.