1

1

Рылеев разнообразит свои литературные пробы, он ищет формы для своих мыслей. В 1820 году он пишет очерки «Провинциал в Петербурге» и печатает их в «Невском Зрителе». Здесь он с юмором рисует безрассудство молодой женщины, только что вышедшей замуж, которая по пути на молебен заезжает во французские модные лавки и опустошает мужнин кошелек, описывает некую «двоюродную сестрицу», которая предпочитает современную цветистую и многословную прозу краткой и исполненной мысли древней, а «Липецкие воды» Шаховского — драматический пасквиль на Жуковского и его соратников — «Недорослю» Фонвизина. В общем, это были традиционные безделки, как и стихи — «Заблуждение», «Жестокой», — также напечатанные тогда в «Невском Зрителе».

Но, главное, он ищет конкретного действия, стремится проникнуть в среду масонов, как это делали и многие другие декабристы, пытавшиеся использовать масонство для своих целей.

К этому времени Рылеев был знаком с многими масонами, в частности с членами ложи «Избранного Михаила» — Н.И. Гречем, А.А. Дельвигом, А.Е. Измайловым, Ф.Н. Глинкой, Р.М. Зотовым, Н.А. Бестужевым, В.К. Кюхельбекером, историком А.И. Данилевским другими. Их имена он мог видеть и в изданной в Петербурге в 1819 году книге «Основные установления Великой ложи Астреи» («Tableau generale de la grande loge Astree»), где, кроме устава и прочих материалов были помещены списки членов всех лож этого масонского союза. Правда, уже в это время, то есть до официального запрещения масонства в России в 1822 году, многие декабристы стали выходить из лож, как это сделал Пестель еще в 1817 году, С.И. Муравьев-Апостол — в 1818 году, М.И. Муравьев-Апостол — в 1820 году.

Рылеев не вошел в ложу «Избранного Михаила». Осенью 1820 года (Рылееву — двадцать пять лет) он вступил в ложу «Пламенеющей Звезды».

Деятельность масонских лож протекала в рамках традиционной обрядовости, сложившейся за многие в (первые масонские организации в Европе возникли в самом начале новой эры). Это была сложная система символических действий, всевозможных символических же аксессуаров обстановки и одежды. У масонов был свой жаргон, были слова и жесты, служившие им паролем для узнавания своих, особая тайнопись, совершенно не поддающаяся расшифровке. Возникла огромная печатная рукописная — тайная и явная — масонская литература. Масоны отгораживались этой таинственной обрядовостью от непосвященных, то есть «профанов», стоящих как на низшей ступени духовного развития.

Рылеев при вступлении своем в ложу «Пламенеющей Звезды», символическим знаком которой были два сцепленных и образующих звезду треугольника, объятые пламенем, прошел, как и все прочие масоны в свое время, сложную цепь испытаний: его водили с завязанными глазами по лабиринту комнат, задавали вопросы, на которые он отвечал, приставляли к его груди меч и т. п. Все это было театрально, искусно продумано и настраивало на торжественный лад.

Почти все члены «Пламенеющей Звезды» были немцы, обрусевшие, иные давно, еще в предыдущих поколениях. Так что на заседаниях ложи среди немцев (кроме них, было еще несколько шведов и англичан) сидел только один русский — Рылеев, и говорил он здесь, как и все прочие, на немецком языке. На первый взгляд это кажется необъяснимой странностью.

Рылеев ничего не имел против обрусевших немцев (и даже не очень обрусевших, как Клингер), считавших Россию своей родной страной, если они не Бироны или Остерманы по своим устремлениям. И среди декабристов было немало немцев, французов, итальянцев, которые, будучи русскими подданными — да еще не в первом поколении, — являлись страстными патриотами России. Так, например, Пестель, Бригген, Поджио, Кюхельбекер, Лорер, Розен, Сутгоф, Торсон, Штейнгель, Вегелин, Бодиско, Фаленберг — не равнодушные к судьбам России иностранцы, а лучшие из ее сынов, декабристы. Они и сами резко отделяли себя от тех «безродных пришельцев» («пришлецы» — позднее — в думах Рылеева), которые, как пишет в своих записках итальянец Александр Поджио, «русских и гнули и ломали» и при Петре, и при Екатерине. «Чего вы, мои бедные русские, не вынесли от этих наглых безродных пришельцев!» — восклицал Поджио, больше иных русских чувствовавший себя русским.

«Пришлецы иноплеменные» — Моро, Жомини, Каподистрия, Литта, Траверсе, Кампенгаузен, Нессельроде, Канкрин, Бенкендорф и другие — сильно потеснили Воронцовых, Киселевых, Мордвиновых, Гурьевых, Сперанских, не говоря о Тургеневых или, например, Муравьевых.

Об этом времени писал Огарев: «Немецкая централизация в Петербурге проникнулась духом татарщины и была уродливым соединением кнута с шпицрутенами, грабежа с канцелярией». Аракчеев ставил на командные посты в армии Шварцев, Стюрлеров, Сухозанетов и проч., отличавшихся верностью престолу и нелюбовью к русскому солдату.

По всей вероятности, Рылеева привлекла в ложу «Пламенеющей Звезды» возможность проникнуть в среду крупных чиновников (а таковыми были многие члены этой ложи), которые могли непосредственно влиять на государственные дела. И именно чиновников иностранного происхождения, которые в эти годы забирали в свои руки правительственный аппарат. Возможно, он не терял надежды воспользоваться своими «братьями» как рычагами государственной машины…

Все материалы «Пламенеющей Звезды» погибли, — после указа 1822 года они хранились у Рылеева; позднее, а именно вечером 14 декабря 1825 года, он их сжег, и прежде других бумаг. А так как многие его декабристские бумаги (например, переписанный его рукой текст «Конституции» Муравьева) сохранились, можно предположить, что среди масонских документов находились еще более криминальные. Но, может быть, — время покажет — не все материалы ложи находились у Рылеева, и тайна «Пламенеющей Звезды» не исчезла навсегда в рылеевском камине в один из самых трагических дней русской истории…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.