В облаках вверх ногами

В облаках вверх ногами

Я сижу в кабине самолета в готовности номер один: самолет заправлен, двигатели опробованы, электропитание подключено. Радиостанция работает, и я с нетерпением жду команду на запуск и взлет. Но команды нет, хотя я сижу уже около получаса. Нетерпение начинает овладевать мной. Я заерзал на сиденье, а затем, зная, что этим не ускоришь события, нажимаю кнопку передатчика и докладываю то, что на командном пункте прекрасно знают: «Я, 204, — на приеме». После небольшой паузы твердый голос руководителя полетов отрезал: «Ждать!» Я понимаю в чем дело. Мне предстоит на новом типе самолета, сверхзвуковом истребителе-бомбардировщике Су-7Б, который вскоре будут осваивать в войсках, продемонстрировать руководящему составу строевых частей и соединений один из сложных видов подготовки — бомбометание с кабрирования. Я к выполнению показного полета готов, но, как часто бывает в авиации, корректив внесла погода. Дело в том, что для выполнения маневра при этом способе атаки необходимо, чтобы нижняя граница облаков была не менее трех тысяч метров. С утра облачность была с разрывами, при нижней границе в пределах нужной, ухудшения метеостанция не давала. Поэтому участники сбора во главе с начальником боевой подготовки истребительно-бомбардировочной авиации улетели на полигон, а я в установленное время занял готовность в кабине самолета. Но к тому моменту, когда нужно было взлетать, облачность стала сплошной, а ее нижний край понизился. Что делать? Отменить показ, значит, во-первых, потерять день, а на сборы отведено строго определенное время, во-вторых, если погода останется сложной и в остальные дни сборов, значит лишить летный состав возможности посмотреть «живую» работу новой техники. Такое зрелище всегда впечатляет, возбуждает у летного состава желание побыстрее освоить самолет, вселяет веру в его высокие боевые возможности. Все это и заставило начальство задуматься. А пока оно думало, я ждал. Но вот в наушниках раздался щелчок и голос не руководителя полетов, а «моего» генерала сообщил: «С полигона передают, что облачность 2400 м. Спрашивают ваше мнение о возможности выполнить задание». Не успел начальник перейти на прием, как я уже нажал кнопку передатчика и выпалил: «Я готов выполнить задание». — «А хватит высоты облачности для выполнения маневра?» — осведомился генерал. «Нет, — ответил я, — выполню маневр с заходом в облака». Начальник вопросительно хмыкнул, но ничего не сказал. Он должен был доложить старшему, который был на полигоне. Пока начальство совещалось, у меня появилось время и тут-то разум начал спорить с тем, что так поспешно сказал язык. «А откуда, парень, у тебя такая уверенность в том, что ты можешь это сделать? Ведь на этом самолете летаешь то всего полгода и не только в сложных, а и в простых метеоусловиях не все еще отработал как следует». — «Неправда, — возражало то, что руководило языком, — я достаточно хорошо овладел самолетом, иначе как бы я мог показывать наиболее сложный вид подготовки? И я просто чувствую полную уверенность в том, что выполню маневр с заходом в облака», — продолжал настаивать «упрямец». «А может это не уверенность, а самоуверенность? Это ведь не одно и то же». — «Уверенность, уверенность, — твердил «упрямец». — Ведь я выполнял это раньше на учебно-боевом самолете. А по секрету скажу — и на боевом тоже». — «Да, но то был совсем другой самолет». — «Это детали», — не сдавался «упрямец». — «Все это так, но ты просто несерьезен и при этом плохой политик. Ведь если что-нибудь случится в этом полете, даже не потому, что ты не справился, а по случайному стечению обстоятельств, по «закону подлости», который всегда наготове в таких случаях, ты не только навлечешь неприятности на себя и других, но и погубишь дело, которое давно задумал!» — «Да, тут, кажется, ты прав, тут крыть нечем…» — начал сдаваться «упрямец», и червячок сомнения стал подтачивать и его. — «Да о чем мы, собственно, спорим, — сказал он примирительно. — Ведь все равно начальство не возьмет на себя ответственность, и сейчас будет дан отбой».

И как бы в ответ на эти слова, в наушниках зашуршало, и недовольный голос моего начальника вдруг сказал совершенно неожиданное: «Старший с полигона передал, чтобы решение выполнять полет или нет, приняли вы сами. Еще раз подтверждает обстановку: облачность 2200–2300 м, видимость 5 км».

Да, при таком повороте дела, все как-то сразу стало выглядеть иначе, хотя обстановка осталась прежней и я уже доложил раньше, что готов выполнить задание. Но тогда я говорил — готов, а полечу или нет — должно было решить начальство. Сказал начальник лети — и у тебя уже никаких сомнений. Нужно просто выполнить приказ. А тут — решай сам. К этому я не был приучен. И тут-то законник уж было возликовал: «Ну, что я говорил? Доигрался! Одумайся пока не поздно, ведь червячок-то уже грызет». Да, червячок уже грыз, а после такого предложения укусил так, что больно стало. Но упрямец есть упрямец и он, пренебрегая всеми доводами «законника», опять опередил его, первым нажав на кнопку передатчика: «Выполнять задание готов, прошу разрешение на запуск».

Вот теперь мосты сожжены. Отступать некуда. И пусть точит червячок, к черту его! Я сейчас должен на глазах у всех сделать то, к чему так долго стремился, что так долго и, увы, безуспешно пытался доказать на словах.

Теперь представился случай доказать все на деле. И это вдруг вызвало такой прилив душевных сил, почти ликование… Скорее в воздух, пока не передумали, сейчас я… Стоп! А не кажется ли тебе, что такое настроение хуже «червячка сомнения»? Червячок потихоньку точит, не давая уснуть бдительности. Он настораживает, заставляет сосредоточиться, мобилизоваться, проявить все свое умение и выполнить задание хорошо и даже отлично. А вот шапкозакидательское настроение никогда и никого до добра не доводило. В таком случае мысли о предстоящем успехе полностью отключают тебя от целесообразной деятельности и вместо триумфа, которого так жаждал, может получиться полный конфуз, как у подпоручика Ромашова из «Поединка». Все это длилось те недолгие минуты, что прошли от моего доклада о готовности до команды руководителя полетов: «Двести четвертый, вам запуск».

Вот теперь все ясно. Нужно работать. И хотя нетерпение все еще владело мной, а скорее именно поэтому, я намеренно действую неторопливо и даже чуть замедленно. Нужно, пока я на земле, выполняя автоматически действия по запуску двигателя, привести себя в необходимое душевное состояние. Сбросить с себя и неуемные восторги, и лишние сомнения. Кроме того, нужно коротко все обдумать и внести корректив в действия, которые будут вытекать из необычной обстановки, сложившейся так внезапно. Собственно, с точки зрения технической, все остается прежним, только верхнюю часть маневра до поворота из перевернутого положения в нормальное выполнять, пользуясь только приборной информацией и действуя так, как это делал не раз на учебно-боевом самолете. В общем, действовать по тому плану, который разработал. Ведь главной остается задача, к которой готовился — бомбометание с кабрирования, а заход в облака — это эпизод, который не должен отразиться на качестве выполнения задачи. А все свои действия в предстоящем полете я подробнейшим образом продумал и изобразил на схеме, которая вычерчена на моем наколенном планшете. Хотя я и знаю эти действия на память, я время от времени буду посматривать на нее. Память, по крайней мере, моя не абсолютно надежная штука.

И вот я в воздухе. Страсти улеглись, осталось только то ощущение небольшого волнения, которое вызывается чувством ответственности. Такое состояние возникает у спортсмена, который сознает, что его результат не только дело собственного престижа, но очки в зачет команде; возникает оно, вероятно, и у актера, которому поручили ведущую роль. И я должен не просто показать свое умение, я должен утвердить авторитет нового самолета, продемонстрировать его высокие пилотажные и боевые качества. Такое волнение полезно. Его не нужно давить. Оно должно все время напоминать тебе, что действовать нужно предельно четко и точно. Нужно выжать из себя все, на что ты способен.

Впереди показался опорный ориентир. От него — боевой курс прямо на цель. А на боевом курсе все нужно сделать в установленном порядке на установленных местах. И, главное, ничего не упустить. Не выполнишь одну операцию, и все остальное, выполненное безукоризненно, будет зачеркнуто и потеряет смысл. Пока есть время, я еще раз смотрю на схему, что на наколенном планшете, и пробегаю взглядом по всем точкам, отмеченным соответствующими действиями: «доложить… включить… проверить». Все помню, все представляю: где, что и когда нужно сделать. Но опорный ориентир уже подо мной. Беру боевой курс и докладываю: «Я, двести четвертый, над опорным». Мне отвечают, что готовы принять меня и еще раз напоминают о фактических метеоусловиях. Подтвердив свою готовность выполнять задание, получаю «добро». Ну, теперь — нервы в кулак и все делать так, как не раз проиграл при подготовке к полету. Только тогда делал это закрыв глаза, чтобы мысленно представить картину полигона, а теперь нужно их открыть пошире, чтобы все видеть и ничего не упустить. Первое, что нужно обеспечить — точный выход на цель. Ведь до нее 20 км, а видимость 5. Но я знаю ориентиры, которые ведут к ней. Вот впереди закорючка лесного озера, нужно пройти по его левому краю, а затем следить за появлением реки, чтобы направить самолет на характерную излучину. Одновременно нужно установить необходимую высоту полета и скорость. Скорость уже близка к заданной, а высоту нужно установить как можно меньшую. И не только для того, чтобы был больший зрительный эффект (хотя на показе и это важно), а чтобы показать, как нужно действовать в реальной боевой обстановке. Вот я уже вижу излучину реки, теперь можно и прижаться к земле поближе: по направлению я иду правильно — на цель выйду. Скорость заданная, вот уже замелькали под самолетом вершины елей… Стоп. Дальше снижаться нельзя, иначе земля займет все внимание и не останется его на другие действия, а их еще много. Река, внезапно выскочившая из-за леса, уже подо мной, прошел над излучиной, теперь взгляд вперед — на цель. Вот она чуть правее курса. Доворот на нее и тут же — одно из главных действий — включить тумблеры сброса бомб. А как режим? — Заданный. Теперь — не опоздать с вводом в маневр. Ведь эта ошибка прямо влияет на точность бомбометания. Внимательно смотрю на землю. Вот цель ушла под фюзеляж, я ее не вижу, но мысленно ощущаю, как она перемещается. Еще мгновение… Пора! Энергично тяну ручку управления и передаю в эфир: «Маневр!» Теперь все внимание на авиагоризонт: не допускать появления кренов, следить, чтобы шкала тангажа вращалась с нужной скоростью. Но прежде проверить перегрузку по акселерометру, а затем опять на авиагоризонт. Вот шкала на мгновение замирает, а силуэт самолета начинает крениться, это подходит вертикальный участок маневра. Ручку на мгновение остановить: авиагоризонт здесь не может показывать крен — его показания неопределенны, а шкала тангажа дошла до упора и пойдет обратно. Силуэт самолета покачался из стороны в сторону, затем рывком перевернулся вверх ножками, а шкала тангажа пошла обратно с прежней скоростью. Теперь можно верить авиагоризонту снова. Исправить крен и все внимание тангажу. Сейчас подойдет та точка, при которой нужно сбросить бомбы. Как можно точнее, ни раньше, ни позже. Вот сейчас… Рывком нажимаю гашетку. Все! Для того чтобы попасть в цель, все сделано. Бомбы ушли и повлиять на их полет я уже не в состоянии. Но работа далеко не окончена. Маневр еще не завершен, да к тому же я уже вошел в облака и нужно сделать безукоризненно то, из-за чего и возникли сегодня те события, которые предшествовали полету.

И вот тут следует сделать отступление и подробнее описать, что же было особенного в этом полете. Из-за чего, собственно, разгорелся сыр-бор? Из-за того, что на какие-нибудь 15–20 секунд нужно было войти в облака, углубившись в них на 800–900 м. Да, в таком описании, тем более для непосвященного, но знающего, что самолет имеет необходимое оборудование для полетов в облаках, ничего особенного нет. Теперь, когда я уже выполнял полупетли полностью в облаках, это тоже не кажется проблемой. Особенность такого полета в основном заключается в том, что весь этот участок вертикальной фигуры, который нужно было выполнить в облаках, самолет находится в перевернутом положении. А в таком положении в облаках никто еще не летал. Вот в этом и заключалась сложность: психологически трудно решиться входить в облака «вверх ногами». Также, видимо, как ничего не стоит пройти по доске, находящейся на полметра от земли, и совершенно невозможно по той же доске на высоте 20 метров. Моя уверенность проистекала из того, что я себя психологически к этому давно подготовил и на другом самолете это уже контрабандой выполнял. Да и на этом, выполняя вертикальные фигуры в простых метеоусловиях, старался пользоваться только приборной информацией.

И, тем не менее, из-за того, что официально выполнение такого маневра разрешено не было, а сейчас разрешение было получено только после долгих раздумий и колебаний и моих и начальников, войдя в облака, я ощутил некоторое волнение, которого не было до этого. Несмотря на то, что решение принял сам, что был к этому подготовлен, сразу почувствовал некоторую скованность. Пропала легкость управления самолетом: и ручку зажал сильнее, чем всегда, и корректирующие движения стали менее точными, и чувство легкой тревоги пульсировало где-то внутри. Но несмотря на отмеченные нюансы в пилотировании, руки продолжают делать все, что нужно, а глаза продолжают что нужно видеть.

Я смотрю на авиагоризонт. Кренов нет, а шкала тангажа показывает, что скоро будет верхняя точка маневра, то есть самолет ляжет на спину. Быстрый взгляд на скорость убеждает, что она достаточна, чтобы к верхней точке не упасть ниже нормы. Я чуть-чуть подтягиваю ручку, самолет задрожал мелкой дрожью. Это дозволенная граница. По этой границе и поведу самолет к вершине. А вот и она. Черный силуэт самолета авиагоризонта ложится на границу между серым и коричневым полем шкалы. Это и есть горизонт. Серое поле — небо, коричневое — земля. А скорость уже ушла с минимальной величины и стала вполне приличной. Теперь можно плавно перевернуть самолет из положения на спине в нормальное. Чуть отдаю ручку от себя и отклоняю ее вправо. Шкала тангажа замедляет бег, силуэт самолета медленно завращался. Я жду, когда его ножки повернутся вниз, а крылья станут горизонтально. Порядок! Самолет снижается уже в нормальном положении. Чтобы на земле знали, что со мной, я коментирую свои действия, коротко докладываю по радио: «Верхняя точка», «Поворот». Еще несколько секунд и ровная серая масса, окружающая самолет, стала редеть, затем замелькали рваные хлопья неровного нижнего края облачности, и вот я уже вижу землю, покрытую тем же лесом, над которым я минуту назад пронесся, выходя на цель, а там дальше — озеро и село Доброе. Я делаю резкий выдох (при этом даже издал характерный звук «У-у-у-ф-ф»), видно до этого не дышал. И чувствую просто физически, как разом спало с меня то огромное напряжение, которое сопутствовало всем предшествующим действиям. Я расслабился и на секунду даже отрешился от всего, что происходило. И только после этого уже сознательно констатировал: вот все и позади. И даже то, что еще не знаю, как сработал, то есть куда упали бомбы, чувство удовлетворения сделанным сменило все прежние ощущения. И как раз в этот момент в наушниках шлемофона раздался бодрый голос руководителя полетов: «Сработали отлично! Ноль первый передал благодарность».

Итак, то к чему столь упорно стремился в течение нескольких лет, что долго доказывал, пробивал, но не мог довести до последнего, завершающего этапа, вдруг так внезапно и легко совершилось. Было и радостно и почему-то немного грустно.