Глава IV Предварительное следствие

Глава IV

Предварительное следствие

Следователи разные и методы допроса разные, но цель одна. Продажа в «Шпигель» видеопоказаний Крючкова, Язова и Павлова. Первое обвинение. Комментарии. Второе обвинение. Третье обвинение. Попрание элементарных прав человека. Допросы, допросы, допросы. Затягивание следствия. О презумпции невиновности и пасквиль Степанкова — Лисова. Горбачев и Ельцин — патологические враги и сиамские близнецы-братья. Смена адвоката. Изучение материалов предварительного следствия. Наглое, звериное лицо власти.

Утром следующего дня после тщательного и унизительного осмотра-обыска меня привели на допрос. Несмотря на это я прибыл в приподнятом (если это вообще допустимо в моем положении) настроении и чувствовал себя уверенно. Адвокат Л. Беломестных всё почему-то вздыхал: то ли плохо было со здоровьем, то ли чего-то боялся. Появился оператор — сотрудник Генпрокуратуры РСФСР с телекамерой, установил ее и растолковал мне, где должен сидеть я, а где будет сидеть и задавать вопросы следователь.

Через некоторое время появился и Леканов. Если раньше он хотел все-таки показаться в привлекательном облике демократа, то сейчас выглядел хмуро. Бросив на ходу; «Здравствуйте», — прошел и сел на свое место. Вместе с ним зашел еще один сотрудник — устроившись за соседним столом, приготовился писать. Оператор-следователь доложил, что все готово. Леканов сказал: «Начали» (вроде какой-то спектакль) — и сразу накинулся на меня. В буквальном смысле.

Передо мной был следователь-рвач. Таким позже оказался и Генеральный прокурор РСФСР Степанков и его заместитель Лисов (он же руководитель бригады следователей Генпрокуратуры по делу ГКЧП). Было ясно: если руководители такие, то многие сотрудники будут им подражать.

Только накануне мы с Лекановым еще раз уточнили, как будет построен допрос (т. е. я сделаю сообщение, а затем мне будут заданы вопросы). Вместо того, чтобы приступить к делу, он начал с нотации в мой адрес:

— Вы не совсем искренни! Изменилась ли ваша позиция и что вы можете сказать по существу предъявленного обвинения?

Следователь, еще фактически не начав допроса, уже обвиняет меня в неискренности! Я допускаю, что Леканов мог опираться на показания, которые я давал следователю Любимову. Но в таком случае так и надо сказать, что показания, которые я сделал при допросах Любимовым, были неискренними. По крайней мере, я смог бы сориентироваться и о чем-то говорить. Но действовать так бесчестно, по-хамски… Это вызывало только презрение. Невольно я добрым словом вспомнил Любимова. Он хоть и делал «свое дело», но с определенным тактом и приличием.

Вполне естественно, что после такого вступления Леканова я внутренне взбунтовался и одновременно максимально собрался для решительных действий. Сразу занял твердую позицию — не пресмыкаться, не давать повода для спекуляций. Поэтому и разговор у меня был жестким. Сделав вид, что выпад Леканова меня не касается, я не стал вступать с ним в полемику, а начал делать свое сообщение так, как и планировал. И показания давал твердо, с напором. Следователь бесцеремонно меня перебивал, пытался запутать наводящими вопросами, неожиданно перескакивал с одной обсуждаемой темы на другую, но я твердо выдерживал порядок и последовательность своих показаний и настоятельно требовал не перебивать, если следствие ставит своей целью выяснить истину. Тогда Леканов забегал с другой стороны, пытался купить комплиментом. Например, таким:

— Должен заметить, что вы не только дисциплинированный, как заявляете, но и инициативный человек, и довольно активно инициативный. Об этом указывают ваши шифрограммы из Киева, верно?

Отвечаю:

— Да. Когда речь идет об интересах народа. А мне довелось встречаться с тяжелыми ситуациями, каких не видел никто ни из военных, ни из гражданских. И когда речь идет о жизни и смерти людей, когда на глазах убивают — а я это видел не только в годы Великой Отечественной войны или войны в Афганистане, Анголе, Эфиопии, Сирии, но и недавно в Баку, — для меня эти тяжелейшие воспоминания свежи, и я мог в шифротелеграммах написать еще более жестко, чем написано…

Примерно в таком эмоционально-смысловом ключе продолжалось всё. Тексты допросов тогда же фиксировались, они у меня есть, но я не хочу их сейчас приводить в основном потому, что ничего не скрывал и рассказывал на следствии всё так, как происходило в действительности. А об этом читатель уже знает, зачем же повторяться. Я и так уж не уберегся от повтора отдельных фактов, имен и ситуаций, а впереди у нас еще трудные судебные заседания, причем не одного суда, где опять строго потребуют ответа, хоть я и не виновен.

С Лекановым мы расстались так же неожиданно, как и с Любимовым. А затем следователи пошли косяком: Савельев, Стоумов, Королев, Рощин, Казаков… Наибольшее время из них мне уделили Стоумов, Рощин и особенно Королев. Стоумов руководил обыском квартиры и кабинета, а также изъятием правительственных наград.

Кстати, для полного представления о работниках Генеральной прокуратуры РСФСР того времени привожу для читателя один любопытный документ (помещен в томе № 104, лист дела 71):

«ПОСТАНОВЛЕНИЕ ОБ ИЗЪЯТИИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫХ НАГРАД

У обвиняемого Варенникова В. И. имеется ряд правительственных наград. В целях обеспечения приговора (обратите внимание на цель. — Автор), руководствуясь статьей 167 УПК РСФСР

Постановили:

Произвести выемку принадлежащих Варенникову В. И. орденов и медалей.

17 августа 1991 года (тогда еще и событий не было. — Автор)

Лисов».

И далее идет обоснование:

«Проведено с соблюдением статей 169, 170, 171 УПК РСФСР».

Фактически же перечисленные статьи ничего общего и никакого отношения к изъятию правительственных наград совершенно не имеют. Там сказано, что должны быть изъяты предметы и документы, имеющие отношение к делу. Ордена и медали никакого отношения к делу не имеют. Этот беспредел Лисова был рассчитан на подавление личности арестованного.

А если вы обратите внимание на дату, которая проставлена Лисовым под протоколом, то можете убедиться, что здесь действительно попахивает идиотизмом. А ведь Лисов сегодня заместитель руководителя администрации президента Российской Федерации. Дико, но факт.

Следователи Стоумов и Рощин тоже шли по тому же пути — т. е. допрашивали в рамках 17, 18, 19, 20 и 21 августа 1991 года и по тем же событиям, что и Любимов с Лекановым.

Между тем общественность страны восприняла наш арест именно как незаконный. Множество писем и телеграмм в адрес президента, Верховного Совета, Генеральной прокуратуры РСФСР — яркое тому доказательство. Писали частные лица и официальные организации, ученые и рабочие, деятели культуры и крестьяне, врачи и педагоги, военные и юристы. Они обращались непосредственно в инстанцию или через газету. Вот одно из таких обращений, помещенных в 1991 году в «Юридической газете».

Мнение независимых экспертов

При рассмотрении представления Генерального прокурора СССР о даче согласия на привлечение к уголовной ответственности и арест народных депутатов СССР Бакланова, Варенникова, Болдина, Стародубцева, Шенина были допущены грубейшие нарушения Закона «О статусе народного депутата СССР» от 31 мая 1990 года, а также регламента работы Президиума Верховного Совета СССР. Не были соблюдены права народных депутатов.

Во-первых, Генеральный прокурор СССР вошел с ходатайством в Президиум, не имея доказательств участия названных лиц в совершении преступления. Тем самым была грубо нарушена презумпция невиновности. В статье 35 Закона закреплено: Генеральный прокурор СССР перед предъявлением депутату обвинения, дачей санкций на арест вносит в Верховный Совет или его Президиум представление о получении согласия на выполнение названных следственных действий. Это предполагает бесспорное установление вины депутата.

Уголовное дело возбуждено 21 августа, а на следующий день прокурор, не допросив Варенникова, Бакланова, Болдина, Шенина, Стародубцева, не располагая достаточными доказательствами их участия в преступлении, вошел с просьбой об их аресте.

Во-вторых, в Законе «О статусе народного депутата СССР» установлено, что в рассмотрении представления прокурора «…вправе участвовать народный депутат СССР, в отношении которого внесено представление» (ст. 35). Ни одному из депутатов такое право не было предоставлено, их лишили возможности дать на заседании Президиума свои пояснения.

В-третьих, на заседании Президиума, вопреки ст. 106 Конституции СССР, не затрагивался вопрос об имеющихся у прокурора доказательствах вины Бакланова, Болдина, Варенникова, Стародубцева Шенина. Просматривается явно необъективная позиция председательствующего Нишанова, который предопределил рассмотрение вопроса своими суждениями, не основанными на фактах.

В нарушение регламента работы Президиума вопрос о даче согласия на привлечение к уголовной ответственности и арест депутатов на голосование не ставился. Члены Президиума не высказали своего мнения о возможности или невозможности согласиться с представлением Генерального прокурора. Более того, был заявлен протест по поводу того, что ни одно решение по вынесенному на обсуждение вопросу не проголосовывалось.

В связи с этим считаем, что постановление Президиума Верховного Совета СССР от 22.08.1991 г. о даче согласия на привлечение к уголовной ответственности и арест народных депутатов СССР Бакланова, Болдина, Варенникова, Стародубцева, Шенина противоречит ст. 106 Конституции СССР и Закона «О статусе народного депутата СССР» от 31 мая 1990 года. Данное постановление в силу своей неконституционности, грубого нарушения закона не давало права прокуратуре для привлечения к уголовной ответственности и ареста перечисленных народных депутатов СССР. В связи с отмеченными грубыми нарушениями законности дело подлежит немедленному прекращению.

В. Вишняков, Б. Хангельдыев,

В. Ковалев — доктора юридических наук.

Б. Куркин — кандидат юридических наук.

Предварительное следствие тянулось полтора года.

Но чем же была вызвана такая затяжка предварительного следствия? Дело в том, что Генеральная прокуратура РСФСР, «отвоевав» у союзной Генпрокуратуры «дело ГКЧП», никак не могла определиться с обвинением. И это понятно — ведь преступления никакого не было: его не совершали ни члены ГКЧП, ни те, кто их поддержал. Преступниками были те, кто развалил Советский Союз, в первую очередь президенты Горбачев и Ельцин. Но продажные «стражи законности» в угоду этим преступникам, грубо обманывая народ, используя советские законы и другие законодательные акты типа Уголовного кодекса РФССР, «стряпали» свои обвинения против тех, кто фактически защищал Советский Союз. Мне они их предъявляли трижды.

Первое обвинение мне было предъявлено 2 сентября 1991 года. Вот его содержание:

«ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Заместитель Генерального прокурора РСФСР Лисов Е. К., рассмотрев материал уголовного дела № 18/6214–91,

Установил:

По делу собраны достаточные доказательства (хотя их вообще не было. — Автор), даюшие основания для предъявления Варенникову В. И. обвинения в том, что он, будучи Главнокомандующим Сухопутными войсками Вооруженных Сил СССР, в августе 1991 года вступил в сговор с вице-президентом Янаевым, премьер-министром Павловым, первым заместителем председателя Совета обороны Баклановым, министром обороны Язовым, председателем КГБ Крючковым, министром внутренних дел Пуго, секретарем ЦК КПСС Шениным, руководителем аппарата президента СССР Болдиным и другими ответственными руководителями государственных органов с целью антиконституционного захвата ими власти в стране и замене законно избранных руководящих деятелей государства, а затем, осуществляя преступный замысел и умышленно действуя в ущерб государственной независимости, активно участвовал в подготовке и проведении государственного переворота, насильственном захвате и удержании указанными выше лицами власти в течение 19–21 августа 1991 года, в том числе незаконном принуждении президента СССР 18 августа с. г. к отказу от власти, его насильственном отстранении от исполнения конституционных обязанностей и изоляции на даче в Форосе Крымской АССР, образовании и работе антиконституционного комитета ГКЧП, принятии комитетом постановлений о введении в отдельных местностях чрезвычайного положения с привлечением для практического осуществления этого по его приказу командующих ряда военных округов, приведенных в состояние повышенной боевой готовности войск, особенно на территории Украинской ССР, и введением войсковых подразделений в г. Москве для активизации действий ГКЧП по ликвидации конституционных структур и отстранению от власти руководителей РСФСР, чем совершил особо опасное государственное преступление — измену Родине.

На основании изложенного, руководствуясь ст. ст. 143, 144 УПК РСФСР

Постановил:

Привлечь Варенникова В. И. в качестве обвиняемого по настоящему Делу, предъявив ему обвинение в совершении преступления, предусмотренного пунктом «А» статьи 64 УК РСФСР, о чем ему объявить.

Заместитель Генерального прокурора РСФСР государственный советник юстиции 3 класса.

Е. К. Лисов».

Как говорят в этих случаях, комментарии излишни. Но я все же прокомментирую, поскольку все постановление от начала и до конца — сплошная циничная ложь.

В августе 1992 года мне, как и всем остальным, привлеченным по делу ГКЧП, было предъявлено второе обвинение. Это через год нашего пребывания в тюрьме! А ведь и на Президиуме Верховного Совета Генпрокурор СССР Трубников, и при аресте, и при предъявлении первого и второго обвинений ответственные работники Генпрокуратуры РСФСР заявляли, будто собраны неопровержимые доказательства виновности. Что же это за доказательства, которым не верила сама прокуратура? А не верила потому, что это была ложь от начала до конца. Но возврата для прокуратуры не было: признать нашу невиновность — значит признать свою ошибку и поражение, что означало крах не только руководства Генпрокуратуры, но и политического руководства. Этого допустить было нельзя — контрреволюционный переворот вступал в стадию кульминации. И дело ГКЧП должно было сослужить опорой контрреволюции: прикрываясь, как ширмой, борьбой с ГКЧП, которая для обывателя означала якобы борьбу за сохранение социализма и Советской власти, на самом деле она, контрреволюция, устраняла последние преграды на пути к реставрации капитализма в стране.

Что характерно, сами реставраторы «кучковались» двумя группировками: одна — вокруг Горбачева, вторая — вокруг Ельцина. Обе они выступали в роли марионеток, а кукловоды сидели в Вашингтоне. Горбачев и Ельцин, являя собой непревзойденную степень предательства и измены своему народу, лезли из кожи, дабы продемонстрировать свою преданность заокеанским хозяевам, и холуйствовали перед ними, стараясь превзойти в этом друг друга.

Видимо, в той обстановке Бушу было сложно определиться — кому из них отдать предпочтение. Поэтому первоначально поддерживались оба. Главное — чтобы не пришли в себя ошеломленные арестами руководства страны патриоты, чтобы не выступили против контрреволюционного переворота здоровые силы КПСС, Вооруженных Сил, КГБ и МВД.

К тому времени Горбачева за его «перестройку» ненавидела уже практически вся страна. Его поддерживали немногие и фактически только в Москве. Что же касается Ельцина то он опирался на значительную поддержку. И не потому, что он яркая фигура, талант, мудрый человек или глубокий политик, стратег. Отнюдь. Поддержку ему оказывали «в пику» Горбачеву. Ведь многие не забыли публикации газет «Правда» и «Республика» (Италия), которые в деталях живописали поездку Ельцина в США, его поведение, шокировавшее даже видавших виды американцев. Это, конечно, был позор для всех соотечественников, позор для страны.

«Демократам», которые делали в то время ставку на Ельцина, пришлось спасать и выгораживать это свое «знамя». Главный редактор «Огонька» В. Коротич поручил сделать это своему сотруднику, еще пока неизвестному, но умному и способному журналисту В. Юмашеву (в последующем безропотно служил Ельцину много лет, написал ему несколько книг, издал их в России и во многих странах мира, руководил администрацией президента, писал все его доклады и выступления. А в итоге стал третьим мужем Татьяны Ельциной.

Когда в беседе с Ельциным Юмашев дошел до этого эпизода с газетами, то задал ему такой вопрос:

— Вы действительно решили подать в суд на итальянскую газету «Республика» и «Правду»? Сейчас идут такие слухи.

Ельцин якобы отвечает:

— Нет. Если бы люди вдруг поверили этой грязи, хотя я даже чисто теоретически не могу такого представить (?), тогда пришлось бы, конечно, защищать через суд свою честь и достоинство… Но, к счастью, мне не надо ничего доказывать. Люди поверили мне и не поверили ни единой строчке, опубликованной «Правдой».

Мне неизвестно, читал ли эти свои «показания» Ельцин в «Огоньке» № 41 за октябрь 1989 года или нет. Но то, что написано было Юмашевым, на мой взгляд, является подтверждением отсутствия каких-либо других вариантов. Врать — так врать капитально! Дело в том, что большинство наших соотечественников уже тогда поверили в публикацию «Правды». Мы уже видели на экране своих телевизоров в репортаже из США пьяного Ельцина, да и до этого он вытворял немало «фокусов», которые становились предметом разбора и пленумов ЦК КПСС, и съездов народных депутатов СССР. А в последующем все это было подтверждено многократно, в том числе и А. Коржаковым.

…Третье обвинение, которое нам предъявили, снова содержало измену Родине, но уже в форме заговора с целью захвата власти. Это обвинение было во много раз объемнее двух предыдущих и содержало множество различных эпизодов. Но все было притянуто за уши.

Мне кажется, появлению третьего обвинения способствовало приобщение к общему делу по ГКЧП еще и закрытого уже к тому времени уголовного дела по факту столкновения военного патруля с гражданскими лицами в районе Смоленской площади в ночь на 21 августа 1991 года. Сделано это было по инициативе некоторых наших товарищей из числа обвиняемых, что, на мой взгляд, только осложнило дело. Тем более что к уже имеющихся 140 томам дела добавилось еще 15.

Вообще, третье обвинение было не только ложным, но и зловещим, Степанков сделал вид, будто ему неизвестно второе обвинение (которое исключало измену Родине), и, «разобравшись», дал заместителю Генерального прокурора Лисову указание пересмотреть второе обвинение, так как правовая оценка действий обвиняемых якобы дана неверно, допущена ошибка. Лисов и рад стараться: в третье обвинение он вложил всю свою гнилую продажную душу. К этому времени Степанков и Лисов уже и издали и продали свою книгу «Кремлевский заговор». Следствие еще шло, а материалы следствия уже знал весь мир через эту книгу.

Ну, а обвиняемые опять приступили к изучению нового обвинения и к обоснованию опровержений предъявленной им лжи.

Допросы, допросы, допросы

Своим чередом шли и допросы. На них поднимались одни и те же вопросы, только их задавали уже другие следователи. Следствие затягивалось. Генеральная прокуратура делала вид, что заинтересована как можно быстрее направить материалы в суд, но на самом деле сама же и затягивала этот процесс.

Конечно, для этого имелось много причин, но главное — то, что Генпрокурору, верно служившему режиму, необходимо было еще до суда убедить общественность не просто в виновности всех арестованных, но и в особой их опасности для народа. Поэтому и намеревались держать обвиняемых в тюрьме до тех пор, пока они не сломаются и еще до суда не начнут каяться и молить о пощаде, или пока в обществе не сформируется и не пустит корни новый общественный строй, а вместе с ним появятся и новые слои населения — мелкая и средняя буржуазия, которая всегда будет настроена враждебно ко всему советскому, разумеется, и к ГКЧП.

На мой взгляд, была еще одна причина того, что нас долго держали в тюрьме — это трусость Ельцина. Несомненно, он опасался, что, выйдя на свободу, мы немедленно начнем создавать формирования для захвата власти и расправы с ним лично и его соратниками.

О презумпции невиновности

Тюремное время шло, но не бесследно. Все мы (кто в этом нуждался) повышали свои юридические знания, детально изучили те части Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов, которые касались нашего дела.

Естественно, у нас возникало много вопросов. В первую очередь, интересовал вопрос о презумпции невиновности. Степанков, являясь Генеральным прокурором РСФСР, а затем — Российской Федерации, с первых до последних дней следствия распинался на каждом углу, что вина всех привлеченных по делу ГКЧП фактически уже доказана и их судьба предрешена. И это говорил Генеральный прокурор! Тот, кто обязан лично и через всю систему прокуратуры и ее аппарата осуществлять высший надзор за точным соблюдением закона, начиная от министерств и ведомств до рядовых граждан страны. Генеральный прокурор (как и все нижестоящие прокуроры) обязан принимать меры к выявлению и пресечению любых нарушений закона, от кого бы они ни исходили. Он обязан восстановить нарушенные права и привлечь виновных в нарушении закона к ответственности.

Ну, а то, что Степанков сам грубейшим образом нарушал законы, в том числе презумпцию невиновности?

В международном праве четко обозначено, что обвиняемый или подсудимый считается невиновным, пока его вина не будет доказана в установленном законом порядке. При этом доказательством такой вины обязаны заниматься органы обвинения. Презумпция невиновности предполагает, что если сомнения, которые возникают во время следственных действий, не представляется возможным устранить, то они должны истолковываться в пользу обвиняемого. И эти принципы присутствуют в праве всех государств мира.

А Степанков и его ближайшие соратники типа Лисова грубейшим образом и многократно нарушали международное, союзное и республиканское (РСФСР) право. «Наш» Генеральный прокурор просто плевал на принцип презумпции невиновности. Вместо того, чтобы потребовать от своих подчиненных доказать вину лиц, привлеченных по делу ГКЧП, он фактически обязал самих подследственных доказывать свою невиновность.

Как я уже сказал, еще фактически не кончилось предварительное следствие и не начался суд, а Степанков вместе с Лисовым уже опубликовали свои, так сказать, «памфлеты» под названием «Кремлевский заговор. Версия следствия». Книга стала бестселлером. Расхватали, раскупили — выступление ГКЧП, августовские события вызывали огромный интерес, на что и рассчитывал Степанков. После скандальной продажи немецкому журналу «Шпигель» видеокассет с записью допросов Крючкова, Язова и Павлова эта книжонка стала вторым по величине источником крупного финансового накопления авторов.

Но читателю «Кремлевского заговора» было невдомек, что в их сознание вбивают ложь. Ложь — от начала до конца. Единственно, что прозвучало там правдиво, так это текст шифротелеграмм, которые мною направлялись из Киева в Москву в адрес Государственного комитета по чрезвычайному положению. Нет смысла комментировать сей «труд», но то, что он сыграл большую роль в судьбах Степанкова и Лисова, — это факт: и в финансово-материальном отношении, и в плане повышения личной популярности (кому были прежде известны эти фамилии?), и в навязывании обществу утверждения о совершенном ГКЧП преступлении. К сожалению, многие поверили в «заговор с целью захвата власти».

Военная коллегия Верховного Суда РСФСР от 18.05.93 года в результате протеста подсудимых по делу ГКЧП определила «обратить внимание Верховного Совета Российской Федерации на грубые нарушения закона, допущенные Генеральным прокурором Российской Федерации Степанковым В. Г. и заместителем Генерального прокурора Российской Федерации Лисовым Е. К., и предложить рассмотреть вопрос о реальном обеспечении независимости государственных обвинителей по данному уголовному делу.

Судебное разбирательство дела продолжить после получения ответа на это определение».

Такова дословная цитата из Определения, подписанного председательствующим А. Уколовым и народными заседателями Ю. Зайцевым и П. Соколовым.

Вокруг привлеченных по делу ГКЧП лиц сложилась парадоксальная ситуация — два непримиримых, патологически ненавидящих друг друга врага вдруг объединились в оценке ГКЧП. Что же произошло? Да ничего особенного: ни Ельцин, ни Горбачев не изменили своих принципиальных взглядов. Только каждый из них в расправе над гэкачепистами преследовал свои цели. Горбачев хотел закрепиться в своем положении союзного президента и реализовать план создания усеченного Советского Союза, состоявшего из пяти-шести республик. Ельцин же, прикидываясь спасителем Горбачева, хотел продемонстрировать свою приверженность к Конституции, демократии и своими действиями завоевать у наших соотечественников максимальные симпатии для того, чтобы потом вообще избавиться от Союзного центра и Горбачева, чтобы между небом и президентом России никого не было. Как позже (когда уже развалили Советский Союз) заявлял Кравчук: «Какое это приятное чувство, когда утром просыпаешься и знаешь. что между тобой и Богом никого нет». Для раскольников типа Ельцина, Кравчука и Шушкевича ничего святого не было, даже если речь шла о народе. Для отвода глаз они говорили о необходимости заботы и внимания к народу, что они являются слугами народа и т. д. На самом же деле думали только о себе и своих ближних — это хорошо подтвердило время.

Обо всем этом я много размышлял в тюрьме. Вновь и вновь переживая и анализируя все случившееся с нашей страной, я мучительно искал ответ на вопрос: кто в этом виноват?

Панчук

В тюрьме я встретил много праздников: в 1991 году — 7 ноября, свой день рождения, Новый год; в 1992 году — 23 февраля, 8 Марта, 1-е Мая. Приближался День Победы. Из дома мне передали подарочную посылку. Жена Ольга Тихоновна навестила. Мы друг друга поздравили с этим великим праздником. Она принесла мне приветы от верных друзей, в том числе от моего однополчанина Героя Советского Союза Ивана Николаевича Поцелуева. Посидели, повспоминали, повздыхали и расстались. А затем вдруг меня вызвали к начальнику тюрьмы полковнику Панчуку Валерию Никодимовичу.

Как все-таки много значит честность и порядочность, внимание к человеку и не формальное, а очень ответственное выполнение своего служебного долга. До В. Панчука был другой начальник тюрьмы (или изолятора). Полковник. Отвратительный тип. Несмотря на то, что я и устно, и письменно многократно просил его подойти в камеру для беседы или вызвать меня к себе (у меня было много вопросов), он не только не появился, но даже не изволил ответить. А ведь я же ветеран войны, генерал армии, пожилой человек.

Этот полковник не появился, но по его окружению, особенно дежурным по этажу офицерам можно было наглядно представить этого типа. Наглые, хамоватые, шмоны устраивали, выворачивая все наизнанку, причем в отсутствие обвиняемых, что запрещалось. Личный обыск проводили омерзительно. Питание было на уровне помоев.

С приходом В. Панчука обстановка медленно, но уверенно стала меняться к лучшему. Он не ждал, когда его кто-то вызовет, а систематически, как минимум раз в неделю приходил в камеру и спрашивал, какие есть вопросы, что волнует. Сам в порядке информации многое рассказывал, разумеется, в рамках своих обязанностей, просвещал нас. Кстати, именно он дал мне книгу Афанасьева «Как выжить в советской тюрьме». Наладил обеспечение нас газетами и почтой. Решительно улучшилось питание. Но самое главное — надсмотрщики и вообще вся тюремная команда приобрели человеческое лицо. Что же касается охранников, а их обязанности выполняли омоновцы с Волги, Урала и других районов, то они к нам всегда относились нормально и даже с сочувствием.

В этот раз вызов к начальнику тюрьмы оказался неожиданным. И, перейдя в административное здание, я вдруг в коридоре столкнулся с Дмитрием Тимофеевичем Язовым и Александром Ивановичем Тизяковым. Мы тепло обнялись. Даже не верилось, что такая встреча могла состояться. Но каково было мое изумление, когда я увидел в кабинете В. Панчука накрытый стол. Кроме самого Валерия Никодимовича, здесь находились депутат Верховного Совета РСФСР Аслаханов и генпрокурор Степанков.

Оказалось, что это торжество было организовано по инициативе Аслаханова. О благородстве этого человека говорят многие факты, в том числе и то, что, когда я находился в Матросской Тишине, он поддерживал со мной официальную переписку по некоторым вопросам.

Когда мы вошли в кабинет начальника тюрьмы, первым нас приветствовал именно Аслаханов, его поддержал Панчук. Степанков помалкивал. Аслаханов сказал, что по его настоянию было разрешено провести эту праздничную встречу, чтобы поздравить с великим праздником обвиняемых, являющихся участниками Великой Отечественной войны. Да, такого мы не ожидали. Все выглядело по-человечески, по-доброму. Встреча длилась часа полтора. Были речи, тосты. Была, конечно, и обида: неужели хотя бы на День Победы нельзя было отпустить ветеранов домой, к семье?

Да и вообще можно было всем изменить меру пресечения. Все зависело от Степанкова — как он преподнесет этот вопрос Ельцину. Но Генеральная прокуратура, объявившая на весь свет лживое обвинение в измене Родине с целью захвата власти, уже не могла идти на попятную. Изменить меру пресечения и освободить всех подозреваемых из-под ареста на подписку о невыезде. А что скажет президент? Так он разнесет всю прокуратуру. А что подумает общественность? Так она скажет: коли выпустили, никакой угрозы гэкачеписты не представляют. Но такой поворот дела нежелателен. Ведь книга «Кремлевский заговор» уже с обложки, на которой было изображено рыло людоеда с клыками, в бешеном оскале, внушало обывателю, что подсудимые по делу ГКЧП очень опасны, выпускать их нельзя.

Прошло около года, и я пришел к выводу, что мне надо менять адвоката. Болеет. Сообщил семье, чтобы подыскивали замену. Жена обратилась к защитнику В. А. Крючкова — адвокату Юрию Павловичу Иванову. Наряду с защитником Г. И. Янаева А. М. Хамзаевым он считался самым сильным адвокатом. Юрий Павлович решил эту задачу в короткие сроки, и буквально через неделю ко мне для знакомства прибыл адвокат Дмитрий Давидович Штейнберг. В самом начале нашего разговора я спросил его: «Вы соглашаетесь меня защищать по убеждению или по необходимости?» (я имел в виду необходимость материального вознаграждения). Он однозначно ответил: «По убеждению». И на протяжении полугода, пока я был в тюрьме, затем во время подготовки и участия в трех судебных процессах Дмитрий Давидович ни разу не заикнулся о несвоевременной выплате положенного ему гонорара. Не поднимал и вопроса об индексации выплат, хотя цены постоянно росли. Это был благородный человек.

Замена адвоката была для меня важным событием. Мы с Леонидом Григорьевичем Беломестных распрощались мирно. А с Дмитрием Давидовичем Штейнбергом начали действовать, используя все свои возможности. Он действительно оказался настоящим защитником и всегда давал мне исчерпывающие консультации. Прекрасно зная юриспруденцию, располагая отличной подготовкой и практикой, являясь человеком умным и мыслящим, Дмитрий Давыдович умело защищал мои интересы как в период предварительного следствия, так и во время судебных разбирательств. Кстати, он удержал меня и от очень резкого шага — на судебном процессе, когда судили меня одного, я сделал вывод, что суд необъективно, односторонне рассматривает разбираемые события и мои интересы ущемляются. Несколько раз заявлял по этому поводу протесты. Но председательствующий, как мне казалось, должных мер не предпринимал. Я решил выразить недоверие составу суда и подготовил текст своего заявления. Однако адвокат Д. Штейнберг удержал меня от этого шага и посоветовал послать письменное заявление по поводу нарушения принципа презумпции невиновности, что я и сделал.

Это ходатайство мною было послано, как я уже сказал, во время второго процесса — когда судили меня одного. По моим предположениям, вот такая жесткая и порой внешне несправедливая, на мой взгляд, позиция суда, возможно, была занята умышленно с целью не дать Генеральной прокуратуре повода обвинить суд в либерализме и послаблениях.

Но все это будет позже. Пока же продолжалось следствие.

Мое представление о том, что арест, тюрьма и другие события являются недоразумением и что со всем этим в течение месяца-двух разберутся и будут действовать по закону, вскоре претерпело коренное изменение. Фактически никто из властей ни в чем не заблуждался — все действовали осознанно и незаконно. Особенно четко это было выражено, когда нам дали для изучения документы предварительного следствия.

Поэтому я продолжал строчить свои ходатайства президенту, Верховному Совету РСФСР, Председателю Верховного Совета, Генеральному прокурору. Я не каялся, не просил о помиловании, но в разных формах настаивал на том, чтобы была создана парламентская комиссия для расследования событий августа 1991 года. Генеральная прокуратура способна исследовать только факт уголовных нарушений. Вскрыть же политическую подоплеку, причинно-следственные связи событий, взорвавших обстановку, с теми глубинными корнями причин, которые и привели к этому взрыву, может только парламентская комиссия. Повторяю: просто странно, что в свое время, когда произошли события только в одном городе Тбилиси, съезд народных депутатов СССР создал такую комиссию, а августовская трагедия перевернула жизнь всей страны — и никаких подвижек в этом отношении.

Естественно, все свои ходатайства я посылал в установленном порядке, т. е. через Генеральную прокуратуру. Но не мог поверить, что ни одна инстанция в течение нескольких месяцев не отреагирует на мои обращения. Если уж не первое лицо, которому предназначалось мое послание, то хотя бы помощники или канцелярия должны же ответить! Но — полное молчание. Тогда я начал «бомбить» Генпрокуратуру, обвиняя ее в том, что она не пересылает моих ходатайств адресатам. Это был верный шаг — действительно, вначале мои письма оседали в Генпрокуратуре. Но когда я стал ее подозревать в таком «грехе» и посылать в ее адрес обращения с требованием объяснить, почему мои письма не направляются по назначению, Генеральная прокуратура стала мои депеши посылать соответствующим начальникам, а меня письменно уведомлять, что мои письма направлены в инстанцию. Это уже был сдвиг. Но ответов по-прежнему ни от президента, ни из Верховного Совета РСФСР, ни от его председателя так и не последовало.

Я вынужден был пойти на нарушение установленного порядка и склонил к этому некоторых товарищей, близких и друзей. Да простит меня читатель — по определенным соображениям не буду называть их фамилий. Но операцию провернул интересную. Написал письмо на имя председателя Верховного Совета РСФСР Р. И. Хасбулатова с ходатайством создать комиссию парламента для расследования обстоятельств августа 1991 года и дать политические оценки событиям. Кроме того, написал письмо одному из депутатов Верховного Совета РСФСР (своему товарищу) с просьбой передать лично в руки Хасбулатову письмо, адресованное ему. Буквально через десять дней получаю ответ: «Вручено лично».

Жду. Жду месяц, два, три… А в целом прошло более года, когда начинаю понимать, что я наивный человек: о какой справедливости может идти речь? Власть, все ее псевдодемократические ветви наслаждаются тем, что мы незаконно арестованы. Нагло наслаждаются, показывая свой звериный облик.

И в то же время меня удивляло: как же так, ведь все мы (и те, кто сидел по делу ГКЧП в тюрьме, и те, кто их посадил) родились и выросли в одной стране, под одними знаменами, с единым взглядом и моралью, у нас были единые цели… И вдруг стали врагами?! Просто необъяснимо. Но, увы, это была реальность ельцинской «демократической» России…