ГРОЗА НАД ЧЖУНШАНЕМ

ГРОЗА НАД ЧЖУНШАНЕМ

Двадцать пятого августа 1945 года Дэн вылетел из Яньани обратно в Тайхан. Вместе с ним к месту службы возвратились и другие политработники и командиры 18-й армейской группы, участвовавшие в партийных мероприятиях, организованных ЦК, в том числе Лю Бочэн. Самолет и летчиков предоставили американцы, с конца июля 1944 года державшие при штаб-квартире китайской компартии свою миссию связи²¹⁴.

В то время все союзники Китая испытывали огромную радость в связи с окончанием антияпонской войны: и американцы, вступившие в войну с Японией 7 декабря 1941 года после атаки императорских ВВС на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор на Гавайях, и русские, объявившие войну Японии 8 августа 1945 года, а затем разгромившие Квантунскую армию в Маньчжурии. И ни правительство США, ни руководство СССР не хотели нового конфликта в Китае. Ведь этот конфликт мог перерасти в третью мировую войну, к которой ни президент США Трумэн, ни Сталин готовы не были²¹⁵. Трумэн, под нажимом американской общественности, стремился вернуть своих солдат домой как можно скорее, а Сталин искал компромисс в Китае, принимая во внимание монополию США на ядерное оружие. Инициативу Сталина ограничивали и известное Ялтинское секретное соглашение великих держав от 11 февраля 1945 года, и советско-гоминьдановский договор о дружбе и союзе от 14 августа того же года, по которым Советский Союз получал экономические, политические и территориальные концессии на Дальнем Востоке. Вскоре после окончания Второй мировой войны Сталин посоветовал Мао Цзэдуну «прийти к временному соглашению» с Чан Кайши, не желая ради безоговорочной поддержки КПК рисковать тем, что уже получил, оказав помощь США и Китаю в борьбе с Японией²¹⁶.

Но Мао и Чан не могли договориться. Антагонизм между их партиями был настолько глубок, что новая гражданская война становилась неизбежной. Вооруженные столкновения между войсками Компартии Китая и Гоминьдана случались даже в период войны с Японией — в тылу армий микадо, несмотря на формально существовавший в те годы единый фронт. Что же говорить о послевоенной ситуации!

Новые «трения» между войсками начались уже в середине августа 1945 года в связи с вопросом о том, кому, где и когда принимать капитуляцию Японии. 11 августа, то есть за четыре дня до официального заявления императора Хирохито о прекращении сопротивления, Чжу Дэ издал приказ войскам Компартии Китая о наступлении на всех фронтах — чтобы «быть готовыми принять капитуляцию»²¹⁷. В ответ генералиссимус Чан приказал коммунистам «оставаться на своих позициях вплоть до получения инструкций»²¹⁸, а главнокомандующий американскими войсками на тихоокеанском театре военных действий генерал Дуглас Макартур отдал приказ японским армиям, дислоцированным в китайской зоне принятия капитуляции (она охватывала всю территорию Китая и часть Индокитая к северу от 16° северной широты), сдаваться только войскам Чан Кайши²¹⁹. Однако 16 августа Мао и Чжу направили радиограмму Чану, потребовав «отменить» его приказ и «признать ошибку»²²⁰. А вскоре 18-я армейская группа оккупировала крупный город Калган, расположенный в 196 километрах к северо-западу от Бэйпина. На это главнокомандующий сухопутными войсками Китая генерал Хэ Инцинь, ответственный за все вопросы, связанные с капитуляцией, потребовал от японцев (!) вернуть этот город²²¹ и удерживать его до тех пор, пока к нему не подойдут гоминьдановцы[33].

В общем, семена новой кровопролитной бойни были посеяны, и противники начали лихорадочно готовиться к широкомасштабной войне. И в ней войскам под политическим руководством Дэна суждено было сыграть огромную роль. Ведь они дислоцировались в местах, представлявших собой, по словам любившего выражаться красиво Лю Бочэна, «большие ворота в освобожденные районы Северного Китая, через которые враг должен был наступать в первую очередь»²²². («Освобожденными районами» в пропагандистских целях коммунисты называли свои опорные базы в тылу японцев.)

Уже в сентябре — октябре 1945 года 129-я дивизия, накануне переименованная в полевую армию военного района Шаньси — Хэбэй — Шаньдун — Хэнань, провела успешную операцию против гоминьдановских войск, продвигавшихся в Тайхан для принятия японской капитуляции. Эта операция по сути дела и явилась началом гражданской войны²²³. Спустя много лет Дэн с гордостью вспоминал: «У нас было всего тридцать с небольшим тысяч войска, а если говорить о личном составе, то мы не имели укомплектованных полков. Вооружение — плохое, снарядов — мало. Можно сказать, что [наше] соединение было партизанское… При таких обстоятельствах… было нелегко полностью уничтожить врага»²²⁴.

А в это время в Чунцине Мао и Чан Кайши вели непростые переговоры об урегулировании ситуации в целях мирного строительства государства на основе равного положения всех политических организаций. Однако ни тот ни другой не верили в их успех. «Я был вынужден поехать [на встречу с Чаном], поскольку это было настояние Сталина», — говорил позже Мао Цзэдун²²⁵. «Гоминьдан никогда не подчинится рыхлому конгломерату партий», — полагал Чан Кайши, севший за стол переговоров под давлением американцев²²⁶. В этих условиях победа над гоминьдановцами в октябре 1945-го, одержанная войсками Лю и Дэна, имела для Председателя большое значение. «Мы… давно установили курс — действовать острием против острия, бороться за каждую пядь земли. На этот раз мы и действовали, и боролись, причем отлично действовали и отлично боролись», — радовался Мао²²⁷. Ведь чем больше было таких побед, тем скорее Сталин мог изменить свою осторожную позицию в китайском вопросе, дав главе Компартии Китая «добро» на войну.

Но Сталин пока не торопился этого делать и даже категорически запрещал войскам коммунистов занимать города Северо-Восточного Китая до тех пор, пока Советская армия их не оставит. Более того, неоднократно заявлял, что надеется на установление в Маньчжурии власти Национального правительства. (При этом, правда, не возражал, чтобы коммунисты тайно, на свой страх и риск, проникали в сельские районы Маньчжурии, организовывали секретное Северо-Восточное бюро ЦК Компартии Китая во главе с членом Политбюро Пэн Чжэнем и даже создавали так называемую Автономную народную армию Северо-Востока, возглавлявшуюся Линь Бяо²²⁸.)

Стремясь закрепить успех, Мао дал указание Лю Бочэну и Дэн Сяопину провести еще одну операцию против продвигавшихся на север гоминьдановских войск²²⁹. И вновь армия Лю и Дэна одержала победу. В общем, как позже признавал сам Дэн, «эта наша полевая армия после окончания антияпонской войны прямо-таки ни на один день не прекращала войну [несмотря на формальные переговоры о мире с Чан Кайши]. В лучшем случае она могла получить на переформирование и учения неделю, даже десять дней не давали»²³⁰.

И Сталин в конце концов стал колебаться. В октябре 1945 года он принял решение передать войскам китайской компартии в Маньчжурии часть захваченного советскими солдатами вооружения Квантунской армии. При этом, правда, не желал афишировать свое участие в китайской гражданской войне, хотя и начинал, по-видимому, принимать ее как реальность. «Все наши офицеры связи и другие люди должны быть удалены из Яньани и зон действия войск Мао Цзэдуна как можно скорее, — внушал он своим подчиненным. — Гражданская война в Китае принимает серьезный оборот, и я беспокоюсь, что наши враги будут потом обвинять наших людей в этих районах, которые ничего не контролируют, в том, что они организаторы гражданской войны в Китае. Чем скорее мы их удалим оттуда, тем лучше»²³¹.

В феврале — марте 1946 года Сталина к безоговорочной поддержке Компартии Китая по иронии судьбы подтолкнул сам Чан Кайши, начавший под давлением правых проводить недальновидную политику в отношении СССР. Гоминьдан и общественность стали выражать тогда недовольство поведением Советской армии на северо-востоке страны. Оккупационные войска СССР демонтировали и вывозили в Советский Союз крупные промышленные предприятия и другое имущество. В результате промышленности Маньчжурии был нанесен урон на сумму в 858 миллионов американских долларов²³². 6 марта МИД Китайской Республики выразил по этому поводу протест, потребовав немедленной эвакуации Советской армии²³³. Понимал ли тогда Чан Кайши, что на смену советским придут китайские коммунисты? Вероятно, нет: он рассчитывал сам занять оставляемые Советской армией города, опираясь на помощь США. Но просчитался.

Через неделю, 13 марта, Сталин приказал начать отвод своих войск, завершившийся 3 мая 1946 года. И одновременно, разозлившись на Чан Кайши, призвал китайских товарищей действовать активно и свободно, даже раскритиковав их за излишнюю вежливость по отношению к Соединенным Штатам. Иными словами, разрешил войскам Компартии Китая занимать маньчжурские города, даже настаивал на том, чтобы армия Линь Бяо заняла их как можно скорее. Советскому же командующему в Маньчжурии Родиону Яковлевичу Малиновскому дал команду содействовать китайским коммунистам в установлении контроля над линиями коммуникаций²³⁴.

И тогда Мао предпринял еще одну, третью, атаку на Гоминьдан. В марте 1946 года он отдал приказ Линь Бяо нанести удар по гоминьдановским войскам в Маньчжурии, продвигавшимся к столице провинции Ляонин Чанчуню. И вновь коммунисты одержали победу, после чего заняли крупные города Чанчунь и Харбин, начав превращать Маньчжурию, богатую нефтью, газом и углем, в свою военную базу²³⁵.

Первые боевые успехи и новый курс СССР в Китае окрылили Мао, Дэна и всех остальных членов руководства компартии. В конце апреля 1946 года Мао написал Линь Бяо: «Всё решается победой или поражением на поле сражения; не возлагай никаких надежд на переговоры»²³⁶. То же самое, только другими словами, он через два месяца телеграфировал Лю Бочэну и Дэну: «Если мы одержим несколько больших побед после начала войны, мы сможем выторговать мир. Если же число наших побед будет равнозначно количеству наших поражений, мы все равно будем в состоянии выторговать мир. Но если победят они [гоминьдановцы], надежды на мир не будет»²³⁷.

К сожалению для китайских коммунистов, первый год войны, официально начавшейся весной 1946 года, был в целом неудачным для них. Гоминьдановские войска численностью 4 миллиона 300 тысяч человек значительно превосходили их армию, в которой насчитывалось чуть более 1 миллиона 200 тысяч солдат и командиров. В результате после кровопролитных боев коммунисты оставили 105 городов и других населенных пунктов. Чан Кайши повел широкое наступление по всему фронту — от провинции Шэньси на западе до тихоокеанского побережья на востоке. Вел он войну и в Маньчжурии. Американцы, правда, считали действия Чана «сверхамбициозными», предупреждая, что такая военная кампания «ввергнет страну в экономический хаос и в конце концов приведет к поражению Национального правительства», поскольку Чан, растягивая фронт, подставлял свои «линии коммуникаций под удар коммунистических партизан», вынуждая своих солдат «либо отступать, либо сдаваться вместе с вооружением, поставляемым Соединенными Штатами»²³⁸. Но пока все же проигрывали коммунисты.

Вместе со всеми тяжелые времена переживал и Дэн. Его полевая армия вела напряженную партизанскую войну в соответствии со старым проверенным принципом: «враг наступает — мы отступаем; враг остановился — мы тревожим; враг утомился — мы бьем; враг отступает — мы преследуем», досаждая противнику многочисленными ударами с тыла и флангов. «Может показаться, что мы как-то странно действуем, ведя сейчас боевые действия, — говорил Лю Бочэн. — Мы проскальзываем между протянутыми к нам руками противника, а потом, обхватив его за талию, наносим смертельные удары прямо в его сердце; иначе говоря, мы бьем по его жизненно важным центрам»²³⁹.

Такая тактика приносила определенные успехи, тем более что армия Чан Кайши в моральном плане существенно проигрывала войскам Мао. В отличие от солдат и командиров компартии, гоминьдановцы совсем не горели желанием воевать. Уже давно, задолго до новой гражданской войны, Гоминьдан «растерял динамизм и революционный дух, который когда-то вызвал его к жизни»²⁴⁰. И в этом, собственно, заключалась основная беда Чан Кайши: он бросал в бой дивизии и армии, но его генералы часто стремились избежать сражений, так как не желали рисковать своими подразделениями, рассматривая их прежде всего как источник собственного политического влияния в обществе и обогащения.

Пристально наблюдавший за ситуацией в Китае Трумэн вынужден был заявить членам своего кабинета: «Чан Кайши не удастся победить. Победят коммунисты — они фанатики. [Давать помощь] при такой обстановке, это все равно что сыпать песок в крысиную нору»²⁴¹. Его полностью поддержал госсекретарь Джордж Маршалл: «Он [Чан Кайши] отдает примерно 40 процентов своих вооружений врагу [так как его войска плохо воюют]. Если процент возрастет до 50, он должен будет решать, стоит ли ему вообще вооружать свои войска»²⁴². Тем не менее в условиях начавшейся в марте 1946 года холодной войны американцы упорно продолжали поддерживать режим Чан Кайши: до конца 1949 года они предоставят ему кредиты и займы на сумму около двух миллиардов долларов (больше, чем любой стране Западной Европы после Второй мировой войны); кроме того, продадут ему оружие на сумму в один миллиард двести миллионов долларов²⁴³.

С начала марта 1946 года штаб-квартира полевой армии Дэн Сяопина находилась в бывшей столице древнего царства Чжао городе Ханьдане, прижавшемся к восточным отрогам Тайханских гор в южной части провинции Хэбэй. В этом старинном городе с узкими мощеными улицами и буддийскими храмами Дэн и Чжо Линь жили уже вместе со всеми детьми. Они взяли их к себе еще в декабре 1945 года, до переезда в Ханьдань, и тогда Дэн очень радовался этому, а Чжо Линь страшно волновалась. В то время старшая дочь выглядела истощенной, ничего не ела и не говорила, сын страдал поносами, а для младшего, грудного, ребенка у Чжо Линь не было молока. Но всё постепенно наладилось, и к весне 1946 года дети окрепли. Дочь Дэна, Маомао, рассказывает: «Для детей Ханьдань оказался первым большим городом в жизни. Там всё было не так, как в деревне, — новое и непривычное. В доме… в туалете был сливной бачок. Мой старший брат, которому тогда было три года с небольшим [на самом деле — два с небольшим, но китайцы, как мы помним, засчитывают девять месяцев, проведенных в утробе, за год жизни], никогда не видел такой забавы. Он очень удивлялся и целыми днями бегал в уборную, где безостановочно спускал воду». Семьи высших командиров жили рядом, и женщины по очереди готовили еду. Только Чжо Линь не просили стряпать: ее блюда никто не мог есть. «Ну, тут уж ничего не поделаешь, — заключает Маомао. — Мама так за всю свою жизнь и не овладела мастерством кухарки»²⁴⁴. (В отличие, кстати, от Дэна, который научился искусству кулинара во Франции, стряпая попеременно с товарищами, и всю жизнь в свободное время с увлечением готовил сычуаньские блюда и даже пельмени²⁴⁵.)

Дэн с утра до вечера проводил время на заседаниях, помогал Лю Бочэну разрабатывать планы боевых операций, мобилизовывал коммунистов и руководил осуществлением аграрной реформы, которая с началом гражданской войны крайне радикализировалась. С середины июня 1946 года, следуя постановлению ЦК, принятому в закрытом порядке (только для членов Центрального комитета) 4 мая, Дэн и его кадровые работники стали натравлять бедняков, люмпенов и пауперов на богатых землевладельцев, устраивать деревенские сходы для «сведения счетов» с «эксплуататорами», отнимать землю у тех, кого относили к дичжу, и распределять ее в уравнительном порядке²⁴⁶. И их не смущало то обстоятельство, что в Тайханском районе, как и вообще на севере Китая, существовало в основном не «помещичье», а крестьянское землевладение: объекты борьбы выбирались произвольно.

Дел было невпроворот, и лишь от случая к случаю Дэну удавалось выкроить время для семьи. Но он так уставал, что ни на общение с говорливой женой, ни на игры с детьми у него уже не хватало сил. С домашними он был немногословен. Но что поделаешь? Чжо Линь приходилось смиряться. «С этими старыми кадровыми работниками совершенно невозможно обсуждать домашние дела, — рассказывала она. — У них нет никакого мнения в этих вопросах. Ну и ладно. Мало-помалу мы притерлись друг к другу, урегулировав наши отношения»²⁴⁷.

В свободное время в дом Дэна приходил Лю Бочэн с семьей. Его жена Ван Жунхуа была под стать Чжо Линь: такая же энергичная, к тому же — почти ее ровесница: родилась в 1917 году. Разница в возрасте у них с Лю была еще больше, чем у Дэна с Чжо Линь — 25 лет, но это не мешало боевой Ван Жунхуа руководить интеллигентным мужем, от которого она к тому времени родила двух сыновей и дочь (последняя, правда, погибла в июне 1945 года в пятилетнем возрасте от рук японского агента, пробравшегося среди ночи в яньаньский детский дом)[34]. Сидели, как правило, за одним большим столом, пили чай и беседовали. Дети же играли на полу. Во время одного из таких визитов Чжо Линь попросила Дэна дать сыну «взрослое» имя:

— Ну что мы его все время зовем Толстячок? Дэн подумал и сказал:

— Ну, давай назовем его Тайхан. Будет Дэн Тайхан.

Но Чжо Линь не согласилась, поскольку старший сын Лю Бочэна и Ван Жунхуа, родившийся в 1939 году, уже носил это славное имя.

— Командующий! — обратилась она к Лю Бочэну. — Ты уже присвоил наше имя. Ну будь уж теперь так добр — придумай имя Панпану!

Лю замялся:

— Такими делами должен заниматься политкомиссар. К командующему это не имеет отношения.

Но Дэн возразил:

— Все знают, что Лю и Дэн — неразделимы. Так что давай, придумывай!

И Лю написал на клочке бумаги выражение: «пуши фан-чжэн», означающее «простой и аккуратный», выбрал из него два иероглифа: «пу» и «фан» и сказал:

— Ну вот. Этот ребенок родился просто и аккуратно. Пусть будет Пуфан. Как вам?

Всем очень понравилось. А Чжо Линь сказала Толстячку:

— Ну-ка, быстренько поблагодари дядю Бобо [так их дети звали Лю Бочэна].

Услышавший это сын Лю Бочэна Тайхан подошел к Толстячку и наклонил его голову перед своим отцом. Все рассмеялись²⁴⁸.

Вот так они проводили свободное время.

А между тем война продолжалась. После фронтального наступления 1946 года, осуществленного Чан Кайши против всех «освобожденных» районов, весной 1947-го гоминьдановцы сконцентрировали удар на двух направлениях: против Яньани на северо-западе и баз коммунистов в Шаньдуне на северо-востоке. 12 марта авиация Чана нанесла бомбовый удар по Яньани и через несколько дней захватила ее. Мао вынужден был покинуть город и вплоть до 1948 года водил порядком измотавшиеся части яньаньского гарнизона и приданные ему воинские формирования по горным дорогам северной Шэньси.

Начали терпеть поражения и коммунистические войска в Шаньдуне, во главе которых стоял знакомый нам еще по французскому периоду жизни Дэна Чэнь И. Тогда Мао привел в исполнение блестящий план: войска Лю и Дэна, временно оказавшиеся не у дел, направил прямо между «клешнями» противника для глубокого прорыва на юг, через Хуанхэ, в тыл самого Чан Кайши, и создания там, в высокогорном районе Дабе на Центральной равнине, новой опорной базы. Этот отвлекающий маневр должен был вынудить Чан Кайши снять ряд воинских частей с северо-западного и северо-восточного фронтов для защиты крупных городов Центральной равнины: Ухани, Цзюцзяна, Наньчана, Шанхая и самой столицы Нанкина. Тем самым стратегические планы генералиссимуса оказались бы сорваны.

Основные контуры операции Мао стал продумывать еще летом 1946 года и тогда же поинтересовался мнением на этот счет Лю Бочэна и Дэна. Те, конечно, горячо поддержали Председателя. По словам Дэна, «стратегическое положение Центральной равнины было чрезвычайно важным… [Равнина представляла собой] своего рода большие ворота, которые вели в расположение врага», а горы Дабе — «калитку рядом с этими большими воротами»²⁴⁹. Лю и Дэн в один голос заверили Председателя, что смогут двинуть на юг от 45 до 50 тысяч солдат и завершить «малый Великий поход» за десять дней. Мао ответил, что надо всё хорошо продумать и подготовиться, после чего вернуться к вопросу²⁵⁰.

И действительно вновь поднял этот вопрос в середине мая 1947 года, когда ситуация на фронтах сложилась крайне тяжелая²⁵¹. 15 мая по его решению было образовано Бюро ЦК по Центральной равнине, секретарем которого Мао назначил Дэна²⁵², а в самом конце июня войска Лю Бочэна и Дэна действительно пересекли Хуанхэ. Накануне переправы, которую справедливо можно назвать «наиболее блестящей военной операцией гражданской войны»²⁵³, Дэн обратился к солдатам со страстной речью: «Мы должны перенести военные действия в районы, находящиеся под контролем Чан Кайши; нельзя допустить того, чтобы враг крушил и рушил всё и вся у нас дома… Наш район, куда входят провинции Шаньси, Хэбэй, Шаньдун, Хэнань, напоминает своими очертаниями на карте коромысло, на концах которого мы несем две ноши, два великих сражения — в северной Шэньси и в провинции Шаньдун. Мы обязаны со всей решительностью осуществить стратегический курс ЦК партии, председателя Мао Цзэдуна… нам надо оттянуть на себя противника из северной Шэньси и из провинции Шаньдун. Чем тяжелее станет наша собственная ноша, тем более благоприятно это будет с точки зрения обстановки в целом»²⁵⁴.

Операция, положившая начало новому этапу в войне — контрнаступлению войск китайской компартии²⁵⁵, получивших в конце марта 1947 года новое название — Народно-освободительная армия Китая (НОАК), завершилась за одну ночь. Десятки тысяч бойцов и командиров на фронте протяженностью в 150 километров переправились через реку и развернули операции к югу от нее. Теперь армия Лю и Дэна готова была двинуться дальше — к горам Дабе. Соответствующий приказ от Мао армия получила в конце июля²⁵⁶ и 7 августа двинулась в путь. Пройти ей предстояло более тысячи ли.

Это был поистине беспримерный марш-бросок. Дело в том, что идти надо было через трясину. К югу от Хуанхэ на многие километры тянулось топкое болото, образовавшееся в результате наводнения великой реки. Тяжелую технику пришлось взорвать: ни автомашины, ни артиллерийские установки нельзя было протащить. Но главное препятствие ожидало бойцов впереди. Путь в горы им преграждала еще одна широкая река — Хуайхэ, которая делит Китай на две части: Северный и Южный. Перейти ее вброд было нельзя, а никаких плавучих средств у солдат не имелось. Люди стали роптать, но неожиданно на рассвете 27 августа уровень воды в реке стал понижаться. Это было поистине чудо! Лю дал приказ начать переправу, и люди с замиранием сердца вошли в воду. Перейдя же реку и оказавшись на другом берегу, все просто остолбенели: вода начала стремительно подниматься!

Ну как тут не вспомнить: «И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону… И сказал Господь Моисею: простри руку твою на море… И простер Моисей руку свою на море, и к утру вода возвратилась в свое место»²⁵⁷.

Кто играл роль Моисея в нашем случае — Лю Бочэн или Дэн, сказать трудно, но то, что Небо определенно благоволило к китайским коммунистам, — точно. Даже атеист Дэн признал: «При переправе через Хуайхэ нам очень помог Небесный Владыка»²⁵⁸.

В общем, двадцатидневный поход был завершен, войска вышли в район гор Дабе, и 27 августа Дэн поспешил доложить Председателю и ЦК о выполнении «исторической задачи». Теперь он рассчитывал за «полгода с небольшим» создать на новом месте стабильный «освобожденный» район. Залогом успеха он полагал «мудрое руководство со стороны Центрального комитета и Председателя Мао»²⁵⁹.

Однако Лю Бочэна, Дэна и их бойцов ожидали новые проблемы. Дэн вспоминал: «Северянам на юге оказалось совсем не легко. Когда мы пересекли Хуайхэ, у многих начался понос»²⁶⁰. Уроженцы севера не могли привыкнуть к южнокитайской кухне: они предпочитали рису лапшу, и их желудки не усваивали острую пищу. Кроме того, северяне не понимали диалекта, на котором говорили окрестные жители, не знали их обычаев и нравов, плохо ориентировались на незнакомой местности. К тому же в первые месяцы Дэн развернул на новых территориях левацкую аграрную реформу, которая коренным образом подорвала доверие населения к пришельцам.

Разумеется, Дэн строго следовал партийной линии, которая осенью 1947 года еще более радикализировалась. 13 сентября Всекитайская земельная конференция, созванная коммунистами в хэбэйской деревушке Сибайпо у восточных отрогов Тайханских гор, в 560 ли к юго-западу от Бэйпина, приняла «Основные положения Земельного закона Китая», в которых провозглашалось: «Малые земельные участки компенсируются за счет больших, а худшие — за счет лучших»²⁶¹. Иными словами, коммунисты теперь не только экспроприировали землю у тех, кого считали дичжу, а вернулись к старой формуле Мао: «Взять у тех, у кого много, и дать тем, у кого мало; взять у тех, у кого земля жирная, и дать тем, у кого земля скудная».

Объяснялся такой «зигзаг» тем, что с началом новой гражданской войны выдвижение лозунга «Долой Чан Кайши!» по инерции воспринималось в партии как «возвращение к политическим лозунгам и политической практике „советского движения“»²⁶². У многих закружились головы, и даже обычно трезвомысливший Лю Шаоци стал проявлять нетерпение при решении социальных вопросов. Ведь именно он подготовил закрытое постановление ЦК от 4 мая 1946 года и он же руководил Всекитайской земельной конференцией.

Однако вскоре Мао стал ощущать, что левацкая аграрная реформа вошла в противоречие с тактическим курсом на «новую демократию». В начале декабря 1947 года он решил посоветоваться со своим окружением, и некоторые члены ЦК высказали сомнение в правильности проводившейся политики²⁶³. Сам Лю Шаоци начал понимать ошибочность курса²⁶⁴.

Четырнадцатого января 1948 года Мао вовлек в дискуссию и Дэна, единственного среди партийных руководителей, занимавшегося строительством военной базы на новой, только что завоеванной территории. Местное население последний раз видело коммунистических партизан много лет назад[35], а потому особенно болезненно реагировало на перегибы в аграрной политике коммунистов. Мао отправил Дэну список из шести вопросов на предмет, всё ли правильно в аграрной реформе. Главный вопрос звучал так: «Надо ли в новых освобожденных районах распределять землю уравнительно или же пока не трогать фунун, а также слабых и мелких дичжу?»²⁶⁵

В первый раз Председатель решил посоветоваться с Дэном по социально-экономическим проблемам, и тот не сразу сориентировался. 22 января он написал Мао: «Если в аграрной реформе не трогать фунун, нельзя будет удовлетворить требования бедняков и батраков». Правда, тут же оговорился, что его войска в горах Дабе отбирают землю и имущество дичжу и фунун только на территории стабильной опорной базы, где проживает примерно шесть миллионов человек. В других же местах, то есть там, где ведется партизанская война и где живут еще шесть миллионов, они «временно не трогают ни мелких дичжу, ни фунун»²⁶⁶.

Мао ответ не удовлетворил. «Стратегия борьбы и формы организации в новых районах, созданных после начала контрнаступления, должны соответствующим образом отличаться от того, что мы имеем в старых районах, созданных до капитуляции Японии, и от того, что мы имеем в полустарых районах, созданных между капитуляцией Японии и контрнаступлением», — написал он Дэну 6 февраля²⁶⁷. Только тогда Дэну стало все ясно, и он, уже не рассуждая, поспешил согласиться: «Мы временно не будем отбирать имущество фунун… И можем оставить жить дичжу, особенно мелких, уничтожать их под корень не следует»²⁶⁸.

Председатель оценил быстроту реакции Дэн Сяопина и 17 февраля на обороте его последней радиограммы написал: «Опыт [борьбы в] горах Дабе, описанный Сяопином, исключительно богат, надеюсь, его используют во всех войсках»²⁶⁹.

После этого, в конце апреля 1948 года, выступая на одном из собраний, Дэн впервые подверг левацкую линию в аграрной реформе резкой критике: «Мы наблюдаем проявление „левой“ тенденции в вопросе о дифференциации классов в аграрной реформе, когда богатых крестьян — фунун третируют как дичжу, а на середняков нападают»²⁷⁰. В начале июня от имени Бюро ЦК по Центральной равнине он специально по поводу аграрной реформы набросал директиву, которую высоко оценил Мао. Вот что Дэн, в частности, признал: «Мы виноваты в том, что… настроили массы против себя… Придя в новые освобожденные районы, мы не… изучили обстановку, просто решили завершить аграрную реформу за шесть месяцев… В большинстве случаев земля распределялась неправильно… Веря, что мы можем решить все проблемы с помощью винтовки и земельной реформы, мы совершали грубые „левацкие“ ошибки… Мы… избивали людей, арестовывали и казнили без разбора… Из-за наших ошибок… наибольший урон понесли середняки… Мы даже нанесли вред беднякам… Общественный порядок был дестабилизирован, воцарилась анархия, это существенным образом подорвало экономику, приведя в итоге к ее параличу… Многие люди потеряли средства к существованию… Как в городах, так и в деревнях мы серьезно повредили все общественные здания, фабрики, мастерские, школы, культурные учреждения и храмы, а также порушили дома и мебель и срубили деревья, находившиеся в собственности дичжу и фунун. Наибольшая вина лежит на наших войсках, именно они вызывают сильную неприязнь населения. Люди говорят: „Коммунистическая партия умеет хорошо воевать, но не может заниматься политикой!“ К настоящему времени лишь немногие руководящие товарищи глубоко осознали, что аграрный социализм такого рода — деструктивен, реакционен и ужасен; он наносит неизмеримый вред интересам народа, подрывая политическое влияние партии»²⁷¹. Знаменательные признания, не правда ли?

Двадцать восьмого июня Председатель добавил к тексту Дэна только два абзаца, в которых все же похвалил его войска за то, что те «отвлекли на себя большое число войск врага, чем полностью сорвали его контрреволюционный план перенести войну в освобожденные районы». «Если… мы забудем о наших достижениях… это будет совершенно неправильно и равносильно правооппортунистической точке зрения», — подчеркнул он. После чего направил этот документ уже от имени ЦК всем бюро и подбюро Центрального комитета, а также фронтовым комитетам²⁷².

Между тем положение Гоминьдана в 1948 году стало критическим. И не только потому, что войска Лю и Дэна действительно в военно-оперативном плане сыграли свою роль. Гоминьдановская армия и без того начала стремительно отступать, и Чан Кайши оказался бессилен выправить положение. Госсекретарь США Дин Ачесон, сменивший Маршалла в начале января 1949 года, констатировал: «Долгая борьба серьезно ослабила китайское правительство не только в военном и экономическом, но и в политическом и моральном отношениях… [Еще в годы войны с Японией] они [гоминьдановцы]… утонули в коррупции, борьбе за места и власть, оказавшись в зависимости от Соединенных Штатов, которые за них должны были выиграть войну и обезопасить их режим… Массы китайского народа [уже тогда] все больше и больше теряли доверие к правительству… [1947-й — первая половина 1948 года] показали, что их [гоминьдановцев] кажущаяся сила была иллюзорной, а их победы — построены на песке»²⁷³.

Остро давала себя знать и неспособность гоминьдановского правительства стимулировать экономическое развитие. В 1946 году в стране началась инфляция²⁷⁴. Резко усилилось забастовочное движение: в одном Шанхае в 1946 году произошло 1716 стачек. Весной 1948 года правительство вынуждено было ввести карточки на продовольствие во всех крупных городах и, чтобы как-то увеличить запасы зерна, ввело принудительные закупки его по заниженным ценам²⁷⁵. Однако это последнее мероприятие оттолкнуло от Гоминьдана его естественного союзника — зажиточного крестьянина.

В общем, войска Чан Кайши «утратили волю к победе, а его правительство — поддержку народа», — сделал вывод Ачесон, подчеркнув, что «коммунисты, напротив, благодаря безжалостной дисциплине и фанатичной вере смогли представить себя защитниками и освободителями народа. Националистические армии [никому] не нужно было побеждать; они [сами] развалились. История вновь и вновь доказывает, что режим без веры в себя и армия без морального духа не могут выдержать испытание сражением»²⁷⁶.

Двадцать пятого апреля 1948 года коммунисты вновь взяли Яньань. К июню того же года армия Гоминьдана сократилась до 3 миллионов 650 тысяч человек, в то время как вооруженные силы компартии возросли до 2 миллионов 800 тысяч²⁷⁷.

К тому времени, в конце февраля 1948 года, Дэн вместе с армией уже покинул горы Дабе. Он выполнил свою задачу, а потому мог отойти к северу от Хуайхэ. Теперь Народно-освободительная армия Китая готовилась начать широкомасштабное наступление на войска Чан Кайши.

К осени 1948 года дало себя знать и изменение аграрной политики компартии. «Новая демократия» повсеместно вызывала симпатию и поддержку населения. Разочаровавшиеся в Гоминьдане зажиточные крестьяне с удовлетворением воспринимали отказ коммунистов от левизны в аграрном вопросе. В итоге компартия смогла объединить вокруг себя различные политические силы. И именно это имело решающее значение.

С 8 по 13 сентября 1948 года Дэн принял участие в расширенном заседании Политбюро. Проходило оно в деревне Сибайпо, которая после прихода туда в мае того же года отрядов Мао Цзэдуна стала новой столицей коммунистического Китая. Заседание поставило перед партией и Народно-освободительной армией задачу в течение примерно трех лет в основном разгромить гоминьдановский режим²⁷⁸.

После этого с сентября 1948-го по январь 1949 года коммунистические войска провели три крупнейшие стратегические операции. Одну — в Маньчжурии, другую — в Восточном Китае и третью — в районе Бэйпин — Тяньцинь. В результате было уничтожено более полутора миллионов солдат и офицеров противника, взяты несколько больших городов, в том числе сам Бэйпин.

Что касается Дэна, то он вместе с Лю Бочэном и Чэнь И (командующим и политкомиссаром полевой армии Восточного Китая) активно участвовал в планировании и осуществлении второй операции, проведенной в ноябре 1948-го — январе 1949 года. Операция называлась Хуайхайской — по реке Хуайхэ и городу Хайчжоу на берегу Желтого моря, между которыми она осуществлялась. Накануне сражения Военный совет ЦК постановил образовать Генеральный фронтовой комитет для объединения командования фронтом. В него вошли пять человек: Дэн, Лю Бочэн, Чэнь И, а также заместители последнего Су Юй и Тань Чжэньлинь. Секретарем комитета стал Дэн²⁷⁹.

Основные решения принимала тройка: Дэн, Лю и Чэнь. Они хорошо ладили, так как давно знали друг друга. К тому же все трое были сычуаньцами, говорили на одном диалекте, любили шумные застолья и шутки, но когда дело доходило до серьезных вещей, проявляли решимость и волю. Только внешне они не походили друг на друга: долговязый Лю Бочэн, массивный Чэнь И и коротышка Дэн.

Последний, впрочем, играл в триумвирате главную роль. И в войсках это хорошо понимали. Все знали, что сам Мао, назначив Дэна секретарем фронтового комитета, объявил: «Я передаю тебе право командования»²⁸⁰. Большинство бойцов и командиров с уважением относились ко всем членам тройки, но боялись именно Дэна. Ведь тот при поддержке Председателя сосредоточил в руках громадную власть и, пользуясь этим, стал проявлять по отношению ко всем подчиненным — и на фронте, и в тылу — исключительную требовательность, а к нарушителям дисциплины — беспощадность. К тому же зарекомендовал себя не только сильным партийным организатором, но и неплохим военным стратегом. Долгое время общаясь с Лю Бочэном, он научился довольно хорошо разбираться в тонкостях военной науки. По всем оперативным вопросам штабные работники обращались прежде всего к нему и следовали его указаниям²⁸¹.

Победа в Хуайхайском сражении предопределила крах гоминьдановского режима. В марте 1949 года Дэн участвовал в работе 2-го пленума ЦК Компартии Китая все в той же деревушке Сибайпо, куда прибыл на этот раз вместе с Чэнь И и Тань Чжэньлинем (Лю Бочэн и Су Юй остались на фронте). На этом пленуме Мао, предвкушая триумф революции, по существу обосновал курс на уничтожение национальной буржуазии как класса²⁸². Дэна это не смутило. Он настолько верил в Председателя, что готов был поддержать любую его политику: хоть левую, хоть правую. А Мао в то время действительно бросало из стороны в сторону. Еще в сентябре 1948 года, за полгода до 2-го пленума, участвуя в расширенном заседании Политбюро, Дэн не мог не обратить внимания на то, что Председатель, сам только что выступавший против излишней левизны в аграрном вопросе, объявил, что в период «новой демократии» социалистический сектор станет ведущим в народном хозяйстве, поскольку бюрократический капитал, а равно и не принадлежавшие бюрократическому капиталу крупные промышленные, торговые и банковские предприятия перейдут после революции в собственность государства. В этой связи, сказал он, «мы должны говорить о социалистическом характере [экономики], несмотря на то что [она]… в целом будет еще новодемократической»²⁸³. Мао явно стремился выйти за ограниченные рамки «новой демократии», и только Лю Шаоци, допускавший недавно левацкие ошибки в аграрном вопросе, но теперь изживший их, попытался тогда осторожно напомнить ему и всем собравшимся, что компартии все же «нельзя проводить социалистическую политику раньше времени»²⁸⁴. Все остальные, в том числе Дэн, промолчали.

И не случайно. Ведь в результате кампании исправления стиля 1942–1945 годов (чжэнфэна) китайская компартия превратилась в партию вождистского типа, ничем не отличавшуюся от сталинской ВКП(б). И Дэн, прошедший долгий путь партийного бюрократа, всей душой поддерживал эту метаморфозу. Он был уверен: «Если партия не сплочена, она неминуемо развалится… Все товарищи в партии должны жертвовать собственным „я“ ради сплочения… Председатель Мао дает нам правильные указания, но если мы допустим либерализм и будем то и дело выступать против них, мы потерпим поражение… [Нам надо] достичь полного идеологического и организационного единства партии»²⁸⁵.

На 2-м пленуме обсуждались также вопросы, связанные с дальнейшим продвижением Народно-освободительной армии Китая на юг и форсированием Янцзы. Последняя задача возлагалась на армии Лю Бочэна — Дэн Сяопина и Чэнь И, которые 15 января 1949 года получили новые наименования: 2-я и 3-я полевые армии. (Тогда же были переименованы и другие войска компартии: армия Северо-Запада под командованием Пэн Дэхуая стала 1-й полевой, а армия Северо-Востока во главе с Линь Бяо — 4-й²⁸⁶.)

После пленума состоялось совещание Секретариата, на котором Мао первым дал слово Дэну. По просьбе Председателя тот представил кандидатуры на руководящие посты в новой региональной военно-партийной администрации, которую коммунисты собирались организовать после казавшейся близкой победы. «Дэн Сяопин достал список и по ходу его оглашения давал свои пояснения», — пишет его дочь Маомао. В состав Восточно-Китайского бюро «должны были войти Дэн Сяопин, Лю Бочэн, Чэнь И и другие… первым секретарем должен был стать Дэн Сяопин… Восточный Китай должен был охватывать такие территории, как провинции Шаньдун, Цзянсу, Чжэцзян, Аньхой, Цзянси. В регионе Восточного Китая в общей сложности дислоцировалась армия численностью в два миллиона человек [из четырех миллионов, насчитывавшихся тогда в Народно-освободительной армии]. Мэром Шанхая должен был стать Чэнь И. Мэром Нанкина… Лю Бочэн… Мао Цзэдун весьма одобрительно отозвался о детальном и всестороннем докладе Дэн Сяопина. Он сказал: „Персональное распределение обязанностей в настоящее время пусть будет именно таким; если в будущем возникнет необходимость в изменениях, вернемся к этому вопросу“»²⁸⁷.

Тридцать первого марта Дэн набросал план военной операции по форсированию реки Янцзы с дальнейшим выходом к городам Нанкин, Шанхай и Ханчжоу. 1 апреля он отправил его в Военный совет ЦК компартии, который утвердил его через два дня. А в ночь на 20 апреля 2-я и 3-я полевые армии на фронте шириной в 500 километров пересекли великую реку, достигавшую в ширину почти 1400 метров. «Мощного сопротивления мы нигде не встретили, — докладывал Дэн. — …В течение двадцати четырех часов через реку переправились почти триста тысяч человек, вызвав хаос в войсках противника. Стремясь только к одному — прорвать кольцо окружения, они [гоминьдановцы] побежали на юг. Народно-освободительная армия немедленно устремилась за ними, поведя широкое фронтальное наступление, в ходе которого 23 апреля взяла Нанкин»²⁸⁸.

Мао мог торжествовать. Гордый от сознания свершенного, он сложил стихи, посвященные подвигу армий Лю — Дэна и Чэнь И:

Над Чжуншанем — гроза: сине-желтые всполохи молний[36],

Миллионы бойцов переходят великий Чанцзян[37].

Затаившийся тигр и дракон[38] продержались недолго.

Всё пошло кувырком, и весь мир улыбается нам!

Так добейте ж врага! Догоните его! Мы не можем

Покупать себе имя, как сделал когда-то баван[39].

Благородному Небу никто никогда не поможет,

Мы несемся вперед, и наш путь безошибочно прям²⁸⁹.

Гоминьдановское правительство переехало в Кантон, а Чан Кайши взял на себя оборону Шанхая. Однако в мае 1949 года 2-я и 3-я полевые армии атаковали шанхайские твердыни и, разгромив 200-тысячную вражескую группировку в течение недели, 27 мая овладели этим мегаполисом. За три недели до того пала столица Чжэцзяна город Ханчжоу.

Никто и ничто уже не могло спасти Гоминьдан. Войска Народно-освободительной армии устремились на юг мощным потоком. В начале сентября гоминьдановское правительство вновь, как и во время антияпонской войны, перебралось в Чунцин.

Подобно всем коммунистам, Дэн испытывал в те героические дни ни с чем не сравнимый радостный подъем. Он ощущал себя победителем. Вкус победы пьянил его. Въехав в Нанкин 27 апреля, он вместе с Чэнь И посетил дворец Чан Кайши и не мог удержаться от соблазна, чтобы не посидеть в его президентском кресле. «Да уж, надо было посидеть!» — весело рассказывал он дочери²⁹⁰.

В начале мая к нему в Нанкин переехала Чжо Линь с детьми, а затем они все вместе перебрались в Шанхай, где поселились в одном доме с Чэнь И и его семьей (у нового мэра тоже были жена и трое детей). В тот же дом Дэн вскоре перенес и прах своей первой жены, Чжан Сиюань. Ему и Чжо Линь стоило больших трудов разыскать ее могилу, так как во время японской оккупации кладбище, где она находилась, оказалось разрушенным. Прах поместили в урне на первом этаже дома. Дэн, очевидно, собирался перезахоронить его. Но забегая вперед скажем, что ему так и не удалось выкроить на это время и в конце концов он попросту забыл о нем. И даже не вспомнил, когда покидал Шанхай. И только в 1990 году, будучи уже 86-летним стариком, Дэн, вновь посетив Шанхай и вдруг вспомнив о прахе, спросил одного из местных партийных работников, что с ним стало. Ему тогда пришло в голову предать его наконец земле — на кладбище революционных героев в Пекине. Но шанхайский чиновник с радостью сообщил ему, что «бесхозный» прах давно уже захоронен на аналогичном кладбище в Шанхае. И вечером того же дня принес фотографию могилы. А спустя еще несколько дней, очевидно, по просьбе Дэна, сопровождавшие его в поездке дочь Маомао и секретарь Ван Жуйлинь возложили к могиле Чжан букет цветов. Сам же Дэн на кладбище не поехал²⁹¹.

Летом же 1949 года, едва обосновавшись в Шанхае, Дэн Сяопин получил приказ Мао прибыть в Бэйпин для доклада. В середине июля на маоцзэдуновской вилле Шуанцин в живописных горах Сяншань (Ароматные горы) к северо-западу от Бэйпина он дважды беседовал с Председателем, после чего представил отчет Центральному комитету. Из Бэйпина Дэн отправил письмо членам Восточно-Китайского бюро ЦК, сообщив важные новости: «Председатель Мао, говоря о войне, подчеркнул, что необходимо быстро захватить провинции Гуандун, Гуанси, Юньнань, Гуйчжоу, Сычуань, Сикан [Восточный Тибет], Цинхай и Нинся, а также стремиться как можно скорее оккупировать прибрежные острова и Тайвань… В то же время чем скорее мы в нашей внешней политике начнем склоняться в одну сторону [то есть к СССР], тем будет лучше для нас… В нашей же внутренней политике мы должны подчеркивать, что решительно опираемся на собственные силы»²⁹².

Четвертого августа Дэн выступил перед участниками подготовительной конференции Политического консультативного совета Китая — высшего органа единого фронта, контролировавшегося коммунистами. Он рассказал о завершении Нанкин — Шанхай — Ханчжоуской операции. «С политической точки зрения, — сделал он вывод, — наши победы означают конец реакционного нанкинского правительства»²⁹³. После этого вернулся уже не в Шанхай, а в Нанкин, где расположились руководимые им Восточно-Китайское бюро ЦК и штаб 2-й полевой армии.

Однако в конце сентября Дэн вновь приехал в Бэйпин, которому накануне были возвращены его прежнее название Пекин и статус столицы страны. На этот раз — в отпуск, отдохнуть и поправить здоровье, так как в последнее время его стали мучить сильные головные боли, по-видимому, от переутомления²⁹⁴. В то время в Пекине как раз шла сессия Народного политического консультативного совета, на которой 30 сентября его избрали членом Центрального народного правительства (ЦНП). Председателем правительства стал Мао, а его главными заместителями — Лю Шаоци, Чжу Дэ и вдова Сунь Ятсена Сун Цинлин, фанатично преданная компартии. (Документ об образовании правительства был официально утвержден на его первом заседании на следующий день²⁹⁵.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.