7
7
Через некоторое время мне представился случай избавиться от четырехногой подруги. Меня разыскал комсорг полка Белозеров. Я его хорошо знал. Он сообщил мне, что сколачивает комсомольскую разведроту и предлагает мне войти в ее состав то ли командиром отделения, то ли помощником командира взвода — смотря потому, сколько наберется добровольцев. Чтобы избавиться от кобылы, я готов был на что угодно. Тем более что в этой роте уже были мои старые друзья по учебной роте — Смирнов и Могилевский, оба — сержанты.
Получив разрешение командира полка, а ему после жестоких боев под Фельчиу опять было не до меня, я дал согласие Белозерову.
Этим новым делом мы прозанимались с неделю, но то была не разведка, какой она обычно понимается. Каждую ночь мы производили групповой поиск вдоль рубежей обороны, особенно обращая внимание на те участки оголенного фронта, где совсем не было наших войск. Полностью прикрыть границу дивизия давно не могла. Мы стремились обнаружить скопление групп противника именно на таких участках. При этом мы действовали не столько глазами — много ли увидишь ночью, — сколько ушами, слушая чужую речь, пьяные песни, ругань. Противник пренебрегал всякой маскировкой: в открытую пользовался зажигалками, фонариками, иногда жег костры, чувствуя себя победителем, и это было нам на руку.
Мы появлялись перед их носом как тени и также исчезали. Вступать ночью в перестрелку с противником нам не разрешалось, и на их огонь мы не отвечали. Ночной поиск, как правило, обходился без происшествий, хотя отдельные группы и попадали иногда «в переплет», несли потери и не все возвращались под утро.
С рассветом командир полка вносил оперативные изменения в расположение рот и батальонов по данным нашей разведки, а мы днем отсыпались. Противник постоянно вел воздушную разведку, нашей же авиации, ни фронтовой, ни армейской, мы за все то время на участке дивизии не видели. У нас разведка работала только «на брюхе».
Обращаясь к тем далеким дням, я поймал себя на мысли, что не могу припомнить лиц лейтенантов полка, да и всего среднего комсостава за небольшим исключением. Почему так? А я знал многих.
Может, их было мало в полку? Да нет, 22 июня все штатные должности были укомплектованы от командира взвода до командира батальона. Все дело в том, что лейтенантов очень быстро не стало в полку: либо они были ранены, либо убиты.
В пехоте на переднем крае долго не живут — ни рядовые, ни командиры. «Старожилы» переднего края — редкое явление. К середине июля в ротах на лейтенантских должностях остались одни сержанты. Наверное, потому, что вначале сержантов было в 3–5 раз больше, чем лейтенантов, вот и осталось их больше. Но главное в том, что воевали сержанты по-другому. Им не надо было демонстрировать перед бойцами свою удаль и отвагу.
Лейтенантам было сложнее. Перед самой войной их к нам в полк прибыло много из военных училищ, в том числе из Ленинградского пехотного имени С. М. Кирова. Они должны были заменить выбывших по ранению на финской войне, имели отличнейшую боевую подготовку, являлись в полном смысле слова профессионалами своего дела, большинство имело спортивный разряд, парни хоть куда — все, как один, «кровь с молоком»!
А беда их была в том, что лейтенантов не готовили к обороне в условиях превосходства противника, не учили беречься от пуль и осколков. Молодые командиры не могли позволить себе бросаться на землю на глазах бойцов при свисте летящего снаряда или мины. Они считали, что обязаны личным примером воспитывать бесстрашие у рядовых и сержантов: этому их обучали в училище, и они первыми поднимались из окопов, если надо было вести людей вперед, и первыми погибали.
Лейтенанты более старших возрастов, призванные из запаса, держались в строю чуть дольше, особенно те из них, кто побывал на финской. Но многие в гражданской жизни успели растерять навыки боя, былую подвижность, внимательность.
В любом случае на передовой люди долго не задерживались, а молодые лейтенанты платили слишком большую цену за свое бесстрашие. Но война — это прежде всего трудная работа. И тяжелее всего было тем лейтенантам, которые до училища не прошли службу рядового бойца и не побывали «в шкуре» сержанта.
В дальнейшем время внесет свои коррективы. Научатся воевать и рядовые, и лейтенанты, а пока наши потери были неоправданно велики…
К середине июля обстановка на всем Юго-Западном направлении приближалась к критической черте. Продолжали в тяжелейших условиях отход на юго-восток в направлении Умани 6-я и 12-я армии Юго-Западного фронта. Давно отходила на юго-восток в направлении Первомайска 18-я армия Южного фронта. На участке 9-й армии 16 июля уже был оставлен Кишинев.
Учитывая все это, командование Южного фронта 13 июля отдало приказ вывести из «мешка» левофланговые дивизии 9-й армии, продолжавшие упорно стоять на государственной границе. Речь идет о 51, 25, 150 и 95-й стрелковых дивизиях. Людей в них становилось все меньше, но враг на участке границы от Килии до Леово — это более 270 километров — продвинуться на восток так и не смог.
13–14 июля первой начала отходить с боями на восток 95-я стрелковая дивизия, стоявшая севернее других в районе Кишинева. 16 июля оставила границу наша 150-я стрелковая дивизия, а 18 июля пришли в движение наши самые южные соседи — 25-я и 51-я стрелковые дивизии.
Итак, 16 июля мы ушли с границы, на которой простояли с первых дней войны: 14-й стрелковый корпус оборонял Прут с 22 июня по 16 июля 1941 года. Относительно стабильные условия оборонительного боя на границе для нас закончились. Теперь, на марше, в невыгоднейших условиях дивизия вынуждена была вести навязанный противником бой, не имея почти 50 % личного состава. Аналогичное положение было и в соседних дивизиях (об их фронтовой судьбе я рассказал выше). А 15 июля по приказу Ставки во всей РККА были временно расформированы все стрелковые корпуса. Теперь в составе общевойсковой армии будет 5–6 стрелковых дивизий.
Начавшийся отход войск Южного фронта продолжался до конца августа, пока на рубежах Днепра на короткое время не остановили врага вновь сформированные резервные дивизии, но и это ненадолго.
А вернутся на Прут — Государственную границу СССР с Румынией — наши части не скоро: только 26 марта 1944 года придут сюда войска 2-го Украинского фронта. Они выйдут на Прут на широком фронте и к середине апреля, форсировав реку, продвинутся в глубь Румынии севернее Яссы более чем на 100 километров, а войска 3-го Украинского фронта в это же время прочно займут рубежи на Днестре от Дубоссар до Черного моря.
И только 24 августа будет освобожден Кишинев.
А первыми выйдут на Прут в его среднем течении танкисты 2-го Украинского фронта, которые будут двигаться с северо-запада, и танкисты 3-го Украинского фронта, которые будут наступать с востока. Они соединятся в районе Хуши-Леово в 30 километрах севернее Вишневки, где в июне-июле 1941 года держала оборону 150-я стрелковая дивизия, правда — без танков.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.