10. С Лениным в редакции «Искры»

10. С Лениным в редакции «Искры»

В августе 1900 года в Швейцарию приехал Ленин. Прошло более пяти лет со времени первого его знакомства с Плехановым. В эти годы в жизни Ленина произошли важные события — руководство деятельностью петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», тюрьма и ссылка в Сибирь, активная деятельность в России по подготовке создания марксистской партии. В 1895–1899 годах им были написаны: статья-некролог «Фридрих Энгельс», классический труд «Развитие капитализма в России», статья «От какого наследства мы отказываемся?», брошюра «Задачи русских социал-демократов» и другие работы, имевшие программный характер. Еще в ссылке Ленин разрабатывал план создания пролетарской партии нового типа. Он с полным основанием считал, что издание за границей общерусской социал-демократической газеты и ее нелегальное распространение в России явится важнейшим средством идейного и организационного сплочения пролетарских революционеров России, послужит толчком в создании марксистской партии рабочего класса.

Вернувшись из сибирской ссылки, Ленин провел за несколько месяцев огромную организационную работу по созданию общерусского печатного социал-демократического органа, который послужил бы делу идейно-политической подготовки революционной партии. Он побывал за это время в Москве, Петербурге. Уфе, Пскове, Риге, Нижнем Новгороде. Для осуществления своего замысла Ленин выехал за границу.

Одним из условий издания социал-демократической газеты и теоретического марксистского журнала было привлечение к их созданию членов группы «Освобождение труда». Со стороны молодых социал-демократов в издании этих органов должны были участвовать, кроме В. И. Ленина, только что освободившиеся из ссылки Ю. О. Цедербаум (Мартов) и А. Н. Потресов.

Мартов за границу не смог приехать. Поэтому совещались впятером — прибывшие из России В. И. Ленин и А. Н. Потресов и Г. В. Плеханов, В. И. Засулич и П. Б. Аксельрод. Переговоры проходили в пригородах Женевы — в Корсье и в Везене.

Когда переговоры были закончены, Владимир Ильич через неделю закисал свои впечатления от них, чтобы потом рассказать Надежде Константиновне Крупской, которая оставалась еще в России. Эти заметки, озаглавленные «Как чуть не потухла «Искра», были напечатаны после смерти Ленина. Благодаря им мы можем в деталях восстановить ход переговоров и позиции главных их участников — Ленина и Плеханова.

Владимир Ильич приехал сначала в Цюрих, где П. Б. Аксельрод встретил его с распростертыми объятиями. Он говорил, что для членов группы «Освобождение труда» все связано с планом издания общерусской газеты, что это «возможность возрождения их деятельности».

В Женеве Ленин встретился с Потресовым. Тот счел нужным предупредить, что Плеханов после разрыва с «экономистами» настроен очень подозрительно, хотя Ленин, активно выступавший против оппортунизма «экономистов» и «легального марксизма», не давал никаких оснований и даже поводов для таких опасений.

Владимир Ильич вспоминал, что еще в России был намечен такой план сотрудничества с группой «Освобождение труда»: «Раньше мы всегда думали так: редакторами будем мы, а они — ближайшими участниками… как потому, что «старики» крайне нетерпимы, так и потому, что они не смогут аккуратно вести черную и тяжелую редакторскую работу: только эти соображения для нас и решали дело, идейное же их руководство мы вполне охотно признавали»[38]. Поэтому Ленин считал необходимым издавать газету в Германии, а не в Женеве, так как «это сделает нас независимее от Г. В…»[39].

Самое главное здесь состояло в том, что В. И. Ленин, признавая важное значение идейно-теоретической деятельности Плеханова, группы «Освобождение труда», по ряду вопросов теории и политики шел вперед, занимая более последовательные позиции. И это стало ясно с первого дня пребывания Ленина в Швейцарии. Намерение Ленина издавать газету в Германии огорчило Плеханова. К тому же он опасался, что Аксельрод и Засулич станут поддерживать Ленина и других молодых социал-демократов и он останется в одиночестве.

В чем же заключались разногласия?

Во-первых, речь шла об отношении будущей редакции новых органов революционной социал-демократии к практическим работникам социал-демократических организаций — «экономистам». Плеханов, доведенный до бешенства оппортунизмом и беспринципными нападками на группу «Освобождение труда» со стороны «экономистов», настаивал на продолжении с ними полемики в духе предисловия к «Vademecum».

В. И. Ленин с начала своей революционной деятельности всегда непримиримо относился к оппортунизму, в том числе и к российской его разновидности — «экономизму». Вместе с тем Владимир Ильич учитывал, что под влияние «экономистов» временно подпали некоторые рабочие-революционеры, считавшие, что борьба за улучшение жизни рабочих, их экономических нужд будет способствовать объединению рабочего класса вокруг партии. Отталкивать их от партии было бы неправильным, тем более что была возможность политически воспитать их в марксистском духе. Еще в России Ленин написал проект «Заявления редакции «Искры» и «Зари», где, осуждая оппортунизм «экономистов», отмечал, что редакция не теряет «надежды на возможность совместной работы»[40]. Имелось в виду привлечение к совместной социал-демократической работе практиков рабочего движения, подпавших под влияние идей «экономизма». Это была единственно правильная позиция в данном вопросе; ее не занял Плеханов, заявивший, что такая позиция неприемлема и он отказывается от редактирования и принятия этого документа.

Во-вторых, были некоторые различия между Лениным и Плехановым в отношении к «легальным марксистам». Эта новая разновидность «отражения марксизма в буржуазной литературе» (говоря словами Ленина) появилась в России в середине 90-х годов XIX века. Некоторые представители либерально-буржуазной интеллигенции выступали, хотя и непоследовательно, против самодержавия, ратовали за буржуазно-демократические свободы. Отдельные прогрессивные деятели либеральной интеллигенции проявляли даже известный интерес к марксизму и критиковали народническую идеологию. Но они трактовали марксизм до крайности узко, педантски, отбрасывая революционную суть марксизма, подменяя его материалистическую диалектику антидиалектическими реформистскими иллюзиями о возможности улучшения капитализма.

Ленин еще в 1895 году первым из русских революционеров выступил против «легального марксизма» П. Струве в работе «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве». Он в письме из ссылки удивлялся, почему Плеханов до сих пор не выступает против «легального марксизма» Булгакова и Струве. Публичную критику «легальных марксистов» Плеханов дал только в 1899–1900 годах. Он долгое время надеялся на «социалистическую эволюцию» П. Б. Струве, держался ошибочного мнения, будто «легальных марксистов» можно будет перевоспитать, что было связано с его столь же ошибочной, иллюзорной надеждой на союз либеральной буржуазии и ее идеологов с рабочим классом. И вместе с тем Плеханов занимал в данном вопросе противоречивую позицию, возражая против заключения временных соглашений с «легальными марксистами», и даже одно время был против использования органов печати, находившихся под их влиянием, для публикации произведений революционных марксистов.

Ленин, принципиальный и последовательный критик буржуазно-либеральной идеологии и политики «легального марксизма», вместе с тем допускал возможность таких временных соглашений в интересах революции. Используя эту мудрую тактику, Ленин и его сторонники заключили в 1895 году временное соглашение с группой «легальных марксистов» о совместной издательской деятельности при условии полной свободы критики воззрений различных течений, выступавших против царского абсолютизма. Благодаря этому соглашению при помощи обширных связей и средств «легальных марксистов» в России удалось провести через цензуру и легально напечатать ряд марксистских работ, в том числе сборник «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», книги Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», «Обоснование народничества в трудах г. Воронцова (В. В.)» и другие.

По словам Ленина, благодаря такому соглашению с «легальными марксистами» «была достигнута поразительно быстрая победа над народничеством и громадное распространение вширь идей марксизма (хотя и в вульгаризированном виде)»[41]. Ленин имел в виду то, что в статьях «легальных марксистов» идеи научного социализма нередко опошлялись, вульгаризировались.

Однако из тех же легальных изданий русский читатель мог получить верное научное изложение теории марксизма в работах революционных марксистов.

В ссылке Владимир Ильич, обдумывая план издания общерусской газеты, решил использовать опыт этого временного соглашения. В Пскове в апреле 1900 года было созвано совещание, на котором присутствовали Ленин, Мартов и Радченко и от группы «легальных марксистов» — Струве и Туган-Барановский. На совещании договорились, что «легальные марксисты» помогут финансами и материалами изданию газеты и журнала за границей. Вскоре представители «легальных марксистов» выехали в Швейцарию для продолжения переговоров.

Но Плеханов был категорически против этого соглашения. Владимир Ильич убеждал Плеханова, что они «обязаны быть елико возможно снисходительны к Струве, ибо мы сами не без вины в его эволюции: мы сами, и Г. В. в том числе, не восстали тогда, когда надо было восстать (1895, 1897)»[42].

Если Ленин уже в 1895 году выступил против Струве в сборнике «Материалы к характеристике…», то Плеханов молчал до сих пор. Он вспоминал впоследствии, что ему будто было «приказано» «не стрелять» в Струве. Но кто мог приказать Плеханову? Плеханов имел в виду, наверное, разговор с Потресовым в Лондоне, который, боясь его резкости, заказал ему статьи для сборника на другие темы. И в 1897 году, когда в журнале «Новое слово» появилась ревизионистская статья Струве, Плеханов обошел ее молчанием. Теперь он объяснял свое умолчание, уход от критики «легального марксизма» нежеланием полемизировать на страницах журнала, где он и сам печатался. В действительности же он отложил критику Струве в дальний ящик. И только в 1899 году, когда в немецком журнале появилась еще одна извращавшая марксизм статья Струве «Марксова теория социального развития», Плеханов взялся за перо. В предисловии ко 2-му изданию «Манифеста» он писал, что готовит работу «Критика наших критиков». Это была серия статей, направленная против бернштейнианства на Западе и в России, в том числе и против антимарксистских взглядов Струве — главного идеолога «легальных марксистов».

Через несколько лет Плеханов уже несколько иначе объяснял свою позицию в отношении «легального марксизма». «А я и в статьях г. Струве видел «струвизм» и все-таки до поры до времени шел с ним рядом, Почему? Так как надеялся, что г. Струве разовьется в марксиста и потому сам перестанет быть «струвистом». А потом увидел, что эта моя надежда неосновательная, и убедился, что идти вместе нам больше нельзя. Об этом я сообщил летом 1900 г. (речь идет об этих совещаниях. — Авт.) г. Потресову (Плеханов писал это в 1910 году, когда ликвидатор Потресов перестал быть для него «товарищем» и превратился в «господина». — Авт.) и т. Ленину, которые хотели привлечь г. Струве к «Заре». Я сказал им, что надо выбирать между мной и г. Струве» (1—XIX, 93). Ленин подтвердил, что такое требование Плеханов в ультимативной форме действительно предъявлял. Но и в данном случае не «ультимативная» линия Плеханова, а гибкая и последовательная позиция Ленина была правильной.

Третий конфликт разгорелся по поводу статьи, которую Плеханов предложил заказать на философскую тему Любови Исаковне Аксельрод (Ортодокс) и посоветовал ей «начать статью замечанием против Каутского — хорош-де гусь (Ленин повторяет слова Плеханова. — Авт.), который уже «критиком» сделался, пропускает в «Neue Zeit» философские статьи «критиков» и не дает полного простора «марксистам» (сиречь Плеханову)»[43]. Мы помним, как Плеханов страдал оттого, что Каутский печатал работы ревизионистов, а статьи Плеханова против них брал с трудом, сокращал и в конце концов вынудил его обратиться в другие журналы. Становившаяся все более непоследовательной и центристской позиция Каутского и его «беззаботность», равнодушие к философии Маркса не были, однако, предметом публичной критики со стороны Плеханова ни в то время, ни позднее. Ленин исходил из того, что Каутского, стоявшего в конце XIX века в социально-политических вопросах в основном на позициях марксизма, несвоевременно подвергать критике, да еще в порядке «отмщения» за ограничения, причиненные статьям Плеханова.

Все эти расхождения создали неблагоприятную атмосферу во время заседаний. Дважды их участники почти совсем прекращали переговоры, чуть ли не отказываясь от идеи совместного участия в издании общерусской социал-демократической газеты и журнала. Особенно остро стоял вопрос на совещании 26 августа, которое проходило на квартире у Плеханова. Сначала он, расстроенный разногласиями с «молодыми», заявил, что он не может встать на их точку зрения и потому будет только сотрудником. Но когда его стали отговаривать, то он согласился стать редактором. Вера Ивановна предложила дать Плеханову два голоса по вопросам тактики, а то, мол, он всегда будет один. Все согласились. И тогда Плеханов показал свой властный характер. Он стал в тоне редактора распределять отделы и статьи для журнала, «отодвигать» все замечания, словом, вести себя как главный редактор. Это всех, особенно Ленина и Потресова, очень обескуражило, все сидели как в воду опущенные.

Вспоминая этот день, Владимир Ильич пишет, что они с Потресовым были до крайности сердиты на Плеханова, Вернувшись на дачу в Везену, они до позднего вечера ходили по деревне, обсуждая случившееся. На душе было тяжело и тревожно.

Ленин пишет, что два обстоятельства усугубляли их возмущение. Во-первых, потому, что они еще в России решили, что редакторами будут Ленин, Потресов и Мартов, а члены группы «Освобождение труда» будут ближайшими участниками. И, во-вторых, потому, что они оба — Ленин и Потресов — были до этого влюблены в Плеханова. «Ослепленные своей влюбленностью, мы держали себя в сущности как рабы, а быть рабом — недостойная вещь, и обида этого сознания во сто крат увеличивалась еще тем, что нам открыл глаза «он» самолично на нашей шкуре…»[44].

Трудный, тяжелый характер Плеханова, его нетерпимая позиция не только к противникам, но и к своим товарищам, нежелание учитывать всю сложность обстановки в стране и международном рабочем движении чуть не привели к тому, что «Искра», еще не появившись, чуть не потухла.

Георгий Валентинович сам тяжело переживал все перипетии переговоров. Надвигавшийся разрыв с молодыми русскими марксистами был равносилен для него отказу от политической деятельности: если он даже с ними не сможет работать, значит, ни с кем не сможет.

На последующих совещаниях Георгий Валентинович держался спокойно, но это было внешнее спокойствие, которое ему дорого стоило.

В конечном счете, несмотря на все эти большие трудности, переговоры окончились успешно. Верх взяла принципиальная линия Ленина на идейное и организационное единство русских марксистов. Столкнувшись с твердой позицией Ленина, Плеханов уступил почти по всем пунктам.

В. И. Ленин выработал «Проект соглашения», по которому редакторами «Искры» и «Зари» становились Ленин, Мартов, Потресов, а члены группы «Освобождение труда» — сотрудниками с правом голоса по редакционным вопросам[45]. Но фактически через некоторое время редакторами стали все шестеро.

«Искра» и «Заря» издавались в Мюнхене (первый номер печатался в Лейпциге), потом из-за полицейских преследований редакционная коллегия переехала в Лондон, а в 1903 году обосновалась в Женеве.

Плеханов согласился на ведение переговоров с «легальными марксистами» и даже был автором соглашения с ними об издании приложения к «Заре» под названием «Современное обозрение». Но в ходе совещаний выяснилось, что Струве пытается создать орган, конкурирующий с «Зарей», и соглашение это не было заключено.

Надежда Константиновна Крупская, которая, конечно, и читала записку Ленина «Как чуть не потухла «Искра», и слышала от Владимира Ильича об этих переговорах, через год после них, в сентябре 1901 года, писала Л. М. Книпович: «Ох уж эта заграница! Грязи тут и интриганства столько! Я все больше и больше уважаю группу «Освобождение труда», у всех у них интересы дела на первом плане, одно только — х (Г. В. Плеханов. — Авт.) не чуткий человек, но и это выкупается его страстностью и т. п.».

В конце декабря 1900 года вышел первый номер общерусской политической газеты «Искра» с эпиграфом из ответа декабристов А. С. Пушкину: «Из искры возгорится пламя!» Организатором и идейным руководителем «Искры» и журнала «Заря» был В. И. Ленин. Надежда Константиновна Крупская стала секретарем редакции «Искры» с апреля 1901 года, когда она наконец смогла приехать из России в Мюнхен. Вера Ивановна Засулич на первых порах, до приезда Крупской, помогала секретарю редакции Инне Гермогеновне Смидович, да и потом работала все время в тесном контакте с молодой частью редакции, переезжала с ними из Женевы в Мюнхен, из Мюнхена в Лондон.

Плеханов с самого начала сотрудничал в «Искре». Он часто переписывался с редакцией, причем большинство корреспонденции были на имя Ленина. В своих письмах первое время он делал много деловых и корректных замечаний по поводу тех материалов, которые присылались ему для просмотра. Когда Владимир Ильич поблагодарил его за помощь, то Плеханов ответил: «Напрасно Вы благодарите меня; ведь я на Ваше дело смотрю как на свое собственное» (4—I, 107). В письме от 13 марта 1901 года Плеханов писал Ленину: «Второй № «Искры» мне вообще понравился: живая и умная газета». Потом он делает несколько деловых замечаний и опять повторяет: «В общем — превосходная газета, и я на нее не нарадуюсь» (4—I, 112).

Когда в апреле 1901 года возникла опасность, что из-за нехватки материальных средств придется прекратить издание газеты, Плеханов писал: «Искру» надо спасти во что бы то ни стало, и если бы для спасения ее нужно было обратиться к самому черту, то мы и к нему обратимся» (4–1, 113).

Активно сотрудничал Плеханов в «Искре» и как автор. По нашим подсчетам, в старой «Искре» (то есть до 52-го номера) Лениным было опубликовано 57 статей, а Плехановым — 37. Буквально через номер-два в «Искре» появлялись статьи, рецензии, заметки Плеханова, а некоторые из его больших теоретических статей (так называемые фельетоны) печатались в нескольких номерах, например, статьи «Пролетариат и крестьянство», «Ортодоксальное буквоедство».

Большинство статей, помещенных в Искре», были посвящены вопросам политики создаваемой марксистской партии, полемике с ее идейными противниками — эсерами, «экономистами», бундовцами и другими оппортунистами, занимавшими антиискровскую позицию. В ряде статей Плеханов анализировал успехи революционного движения в России («О демонстрациях» — № 14, 16; «Русский рабочий класс и полицейские розги» — № 22; «Значение Ростовской стачки» — № 32 и «Еще о Ростовской стачке» — № 33).

Подробности о стачке-демонстрации, охватившей в ноябре 1902 года Ростов-на-Дону, Плеханов получил от приехавших в Швейцарию членов Донского комитета партии. Он долго беседовал с А. Ф. Мочаловым, который вскоре выпустил брошюру «Правда о ростовских событиях». Плеханов восхищался революционной энергией ростовских рабочих. Он не только написал об этом две статьи в «Искру» и предисловие к брошюре Мочалова, но и посвятил Донскому комитету РСДРП брошюру «Н. Л. Некрасов», которая вышла в партийном издательстве в 1903 году.

Внимание читателей «Искры» привлекла статья Плеханова «Карл Маркс» в № 35 «Искры», которая была посвящена 20-летию со дня смерти основоположника научного коммунизма. Вся статья пронизана верой в торжество идей марксизма: «Если верно то, что великое международное движение пролетариата было самым замечательным общественным явлением XIX столетия, то нельзя не признать, что основатель Международного Товарищества Рабочих был самым замечательным человеком этого столетия. Борец и мыслитель в одно и то же время, он не только организовал первые кадры международной армии рабочих, но и выковал для нее, в сотрудничестве со своим неизменным другом Фридрихом Энгельсом, то могучее духовное оружие, с помощью которого она уже нанесла множество поражений неприятелю и которое со временем даст ей полную победу. Если социализм стал наукой, то этим мы обязаны Карлу Марксу. И если сознательные пролетарии хорошо понимают теперь, что для окончательного освобождения рабочего класса необходима социальная революция и что эта революция должна быть делом самого рабочего класса; если они являются теперь непримиримыми и неутомимыми врагами буржуазного порядка, то в этом сказывается влияние научного социализма» (2—II, 717). Там же Плеханов писал об отношении Маркса к русскому революционному движению и спрашивал: «Что же сказал бы великий автор «Капитала», если бы ему довелось дожить до настоящего времени и узнать, что у него есть уже много и много последователей в среде русских рабочих? Какою радостью наполнилось бы его сердце, если бы ему пришлось услыхать о событиях, подобных недавним событиям в Ростове-на-Дону! В его время русский марксист был редкостью… теперь идеи Маркса господствуют в русском революционном движении…» (2—II, 719).

Наряду с авторской и отчасти редакторской работой в «Искре» силы Георгия Валентиновича поглощал главным образом журнал «Заря». Он не только отредактировал статьи его трех книг (четырех номеров), но и написал для него 20 статей. Только в первом номере, который вышел в апреле 1901 года, были напечатаны: первая статья из серии «Критика наших критиков» «Г. П. Струве в роли критика марксовой теории социального развития», статьи «Еще раз социализм и политическая борьба», «14 декабря 1825 года», «Несколько слов о последнем парижском международном социалистическом конгрессе» и три большие рецензии. В следующих двух книгах «Зари» — № 2/3 1901 года и № 4 1902 года — были напечатаны статьи Плеханова «Cant против Канта, или Духовное завещание г. Бернштейна» и продолжение статьи против Струве. В «Заре» были опубликованы рецензии Плеханова на книги Масарика, Э. Вандервельде, Франка, Б. Кроче и других буржуазных и реформистских авторов.

Хотя Э. Бернштейн был разоблачен и, говоря словами Плеханова, «умер для школы Маркса, к которой он когда-то принадлежал», Плеханов активно продолжал критику бернштейнианского оппортунизма и буржуазной философии, из которой черпали свои антимарксистские взгляды Э. Бернштейн и другие оппортунисты. Плеханов как в статьях против Бернштейна, так и против его «духовного брата» Петра Струве («Критика наших критиков»), в последнем случае с известным опозданием и с некоторой непоследовательностью, отстаивает от их нападок диалектический метод Маркса и Энгельса, материалистическое понимание истории. «Материалистическое объяснение истории, — пишет Плеханов, — действительно, является одним из самых главных отличительных признаков марксизма. Но это объяснение все-таки составляет лишь часть материалистического миросозерцания Маркса — Энгельса. Критическое исследование их системы должно поэтому начинаться с критики общих философских основ этого миросозерцания. А так как метод, несомненно, составляет душу всякой философской системы, то критика диалектического метода Маркса и Энгельса, естественно, должна предшествовать «пересмотру» их исторической теории.

Верный своему неверному взгляду на «основной закон» марксизма, г. Бернштейн начинает с критики материалистического понимания истории и лишь во второй главе своей книги переходит к оценке диалектического метода. Мы, в свою очередь, останемся верны своему взгляду на решающее значение метода в каждой серьезной системе и начнем с диалектики» (2—II, 374–375).

Критически анализируя отступничество Бернштейна от марксизма, от его революционной диалектики, Плеханов не только выясняет теоретическую несостоятельность его выпадов против философии марксизма, но и вскрывает социальные корни ревизионизма в немецкой социал-демократии.

«Если г. Бернштейн отказался от материализма для того, чтобы не «угрожать» одному из «идеологических интересов» буржуазии, который называется религией, то его отказ от диалектики вызван был его нежеланием пугать ту же буржуазию «ужасами насильственной революции»… Надо прибавить, что он (Бернштейн. — Авт.) бессознательно становится на конкретную почву диалектики только в тех случаях и только в такой мере, в какой диалектика представляет собой удобное оружие в борьбе с мнимым радикализмом «революционеров», мыслящих по формуле: «да — да и нет — нет». Это именно те случаи, когда всякий филистер делается диалектиком. Но тот же самый г. Бернштейн, — вместе со всеми филистерами всего земного шара, — готов городить против диалектики всякий вздор и взводить на нее самые нелепые обвинения всякий раз, когда ему кажется, что она может содействовать укреплению и развитию революционных стремлений в социалистической области… Оттого-то немецкие филистеры и приветствовали его «критику» громкими и продолжительными воплями радости, оттого-то они и произвели его в великие люди. Рыбак рыбака видит издалека» (2—II, 392–393). Плеханов настойчиво предупреждал в те годы рабочее движение о том, что оппортунизм приобрел немало сторонников в рядах социал-демократии разных стран, считал распространение оппортунизма главной опасностью, угрожавшей в то время рабочему движению, и призывал социал-демократов оставшихся верными революционному духу своей программы, настоятельно бороться с этой опасностью, ибо «бернштейниада» очень страшна, как признак возможного упадка».

Критически анализируя позиции П. Струве, который ранее заигрывал с марксизмом, его переход на выучку к модной у буржуазии идеалистической философии неокантианства, Плеханов обратил особое внимание на разоблачение тех извращений Марксовой теории общественного развития, которые содержатся в писаниях «легальных марксистов». Плеханов делает следующие выводы из анализа противоречий общественного развития в конце XIX века, доказывая несостоятельность антимарксистских построений Струве: «Если понятие социальная революция не выдерживает критики, то спрашивается, как же быть с теми социальными революциями, которые уже совершились в истории? Считать ли их несовершившимися или признать, что они не были революциями в том смысле, какой придают этому слову правоверные марксисты? Но если мы даже и скажем, что, например, Великая Французская Революция на самом деле вовсе не имела места, то ведь этому вряд ли кто поверит. А если мы вздумаем утверждать, что эта великая революция совсем не похожа на ту, о которой толкуют правоверные марксисты, то эти упрямые люди немедленно прервут нас, заметив, что мы неправильно изображаем дело. По мнению правоверных марксистов, Великая Французская Революция была социальной революцией в полном смысле этого слова. Правда, это была революция буржуазии, между тем как теперь на очереди стоит — как думают правоверные марксисты — революция пролетариата. Но это не изменяет дела. Если понятие — социальная революция — несостоятельно потому, что природа скачков не делает, а интеллект их не терпит, то очевидно, что эти решительные доводы должны в одинаковой мере относиться как к революции буржуазии, так и к революции пролетариата. А если революция буржуазии давно уже совершилась, несмотря на то, что скачки «невозможны», а изменения «непрерывны», то у нас есть все основания думать, что в свое время совершится и революция пролетариата…» (2—II, 604).

В самом начале XX века (в 1902 году) у русских марксистов появился еще один противник — мелкобуржуазная, антимарксистская партия так называемых социалистов-революционеров (эсеров). В последующие годы эсеры развернули среди русских студентов и эмигрантов в Швейцарии, Франции, Германии шумную деятельность, стараясь привлечь в свои ряды как можно больше сторонников. Эсеры, выражавшие интересы мелкой буржуазии города и деревни, пытались объединить на первых порах остатки народнических кружков, неверные теоретические положения которых вместе с некоторыми искаженными марксистскими идеями и легли в основу их взглядов. Они требовали свержения самодержавия и установления «демократической республики на федеративных началах», введения политических свобод, на словах выступали за улучшение положения рабочих и крестьян. Вместе с тем эсеры отрицали руководящую роль рабочего класса в российской революции и не желали замечать классового расслоения среди крестьянства, считая все крестьянство безусловным сторонником социализма; они отвергали борьбу широких народных масс во главе с пролетариатом и делали ставку на индивидуальный террор.

Порой эсеры увлекали за собой часть неопытных молодых людей своими демагогическими призывами, хлесткими псевдореволюционными фразами. К тому же смелые действия некоторых активистов этой партии, совершавших террористические акты против высших чиновников и экспроприации в банках и других царских учреждениях, привлекли в их ряды недостаточно закаленных и идейно не подготовленных молодых людей из мелкобуржуазных слоев населения, студенчество, а также и отдельных рабочих.

Русские марксисты начали идейно-политическую борьбу против эсеров, критикуя их антинаучную идеологию и авантюристическую тактику.

Плеханов, известный своей критикой народничества и анархизма, активно включился в борьбу с их русскими эпигонами. В июне 1902 года он писал Аксельроду, что переговоры лондонской части редакции «Искры» с «экономистами» не огорчают его, ибо «тот, кто действительно примирил бы нас с «Рабочим делом», оказал бы услугу отечеству. Теперь наши враги — «социалисты-революционеры».

В редакции «Искры» возникла мысль о необходимости выпустить специальную брошюру против эсеров. В. И. Ленин в письме к Плеханову просил его взять это на себя и провести историческую параллель с 70-ми годами, то есть с деятельностью землевольцев и народовольцев. «Итак, все и вся за то, чтобы Вам досталась брошюра, — а нужна она против социалистов-революционеров непременно, их обязательно надо обстоятельно и со всех сторон разобрать по косточкам. Вредят они нам и делу отчаянно»[46].

Плеханов ответил, что он уже пишет такую брошюру и предполагает назвать ее «Наши разногласия, часть вторая». Георгий Валентинович снова вернулся к этому излюбленному названию: именно так он хотел назвать книгу против либеральных народников, которая потом превратилась в его знаменитое произведение «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Теперь новая работа, направленная против эсеров, должна была получить то же название. Но опять этот план не осуществился.

Плеханов в том же письме к Ленину сообщал, что он пишет первую главу своей работы под названием «Пролетариат и крестьянство», часть которой собирается поместить в «Искре». И действительно, серия статей под этим названием печаталась в нескольких номерах «Искры», но вся брошюра так и не была написана.

Плеханов имел обыкновение перед тем, как напечатать большую статью или книгу, опробовать ее основные идеи на публике, прочитав на эту же тему реферат или несколько рефератов. В то время так называли публичные лекции, после которых обыкновенно возникала дискуссия. Так было и на этот раз. Плеханов в ноябре 1902 года и в январе 1903-го прочитал в Женеве три реферата на тему «Пролетариат и крестьянство», а потом повторил их в других городах Швейцарии.

Первую лекцию эсеры и анархисты чуть не сорвали, и только выдержка и остроумие Плеханова спасли положение. С самого начала его выступления начали шуметь, кто-то пробовал свистеть, топать ногами, разгоралась перебранка между сторонниками и противниками лектора. Плеханов замолчал. Он стоял на трибуне, скрестив на груди руки, глаза его насмешливо сверкали из-под густых бровей. Когда немного стихло, Плеханов громким голосом заявил, обращаясь к эсерам: «Если бы мы захотели бороться с вами тем же оружием, то мы явились бы сюда… — Он сделал паузу, во время которой наступила полная тишина. Все ждали, что Плеханов скажет — с оружием, с бомбами, наконец, просто с палками. Но конец фразы был неожиданным: — То мы явились бы сюда, — повторил он уже тише, — с сире-е-нами». Раздался оглушительный хохот. Смеялись даже эсеры и затем до конца реферата вели себя относительно спокойно.

В 1901 году у Плеханова опять произошел конфликт со швейцарской полицией.

5 апреля в Женеве состоялся митинг, организованный анархистами в знак протеста против высылки из Швейцарии одного из их единомышленников. На митинге присутствовали итальянцы, швейцарцы и русские эмигранты. Речи ораторов так накалили атмосферу, что демонстранты двинулись к зданиям итальянского и русского посольств. На последнем они сорвали царский герб и бросили его в Рону. Это был протест против избиения манифестантов, месяц тому назад собравшихся на Казанской площади в Петербурге.

На следующий день швейцарские газеты были полны сообщениями о женевской демонстрации. Там было напечатано заведомо ложное утверждение о том, будто среди участников демонстрации и чуть ли не во главе ее был Плеханов. Это грозило ему большими неприятностями — Плеханов не имел швейцарского гражданства и жил по временным документам. Инцидентом воспользовался П. И. Рачковский, который заведовал политическим сыском за границей. Он настаивал перед правительством Швейцарии на высылке Плеханова за пределы страны.

П. Аксельрод обратился к ряду депутатов кантонального совета — социал-демократам и либералам, с просьбой помешать высылке Плеханова. Многие из них поддержали Плеханова. Его вызвали в Бернский федеральный департамент юстиции и допросили о «беспорядках» в Женеве. Поскольку Плеханов смог доказать, что в это время он читал лекции для швейцарских рабочих о материалистическом понимании истории в Школе часового производства, то обвинения были сняты и «наказания» не последовало.

Когда Плеханов сообщил о допросе в Мюнхен, Ленин ому написал: «Дорогой Г. В.! Мы очень и очень рады, что Ваше приключение окончилось благополучно. Ждем Вас: поговорить надо бы о многом и на литературные и на организационные темы…»[47]

Плеханов при малейшей возможности ездил в Мюнхен и в Лондон для встреч с остальными членами редакции.

В конце 1901 года приехал в Мюнхен бежавший из Сибири Лев Дейч. 17 лет он не видел своих друзей. Каторга и ссылка превратили его в старика, но его активность и энтузиазм они не истребили. Друзья были рады возвращению Дейча и стремились включить его в общую работу. Но изменились условия революционной работы, и Дейчу было трудно найти свое место в рядах искровцев.

Когда редколлегия, опасаясь преследований германской полиции, переехала в Лондон, туда поехал и Дейч. Но поручить ему практическую работу по связи с Россией не удалось. Однажды, забыв элементарные правила конспирации, он чуть не раскрыл адрес редколлегии, что погубило бы все дело. Надежда Константиновна спрашивала Засулич:

— Ну, Вера Ивановна, что ж ваш практик-то хваленый, ахнул.

Засулич только разводила руками.

В конце 1901 года В. И. Ленин предложил отметить юбилей Г. В. Плеханова — 25-летие его революционной деятельности. 6 декабря исполнялось четверть века со дня демонстрации у Казанского собора в Петербурге, где Плеханов выступил со своей знаменитой речью. Ленин написал от имени редакции «Искры» и «Зари» приветствие, которое Надежда Константиновна красиво переписала и отправила в Женеву. В приветствии говорилось: «Редакция «Искры» всей душой присоединяется к празднованию 25-летнего юбилея революционной деятельности Г. В. Плеханова. Пусть послужит это празднование к укреплению революционного марксизма, который один только способен руководить всемирной освободительной борьбой пролетариата и противостоять натиску так шумно выступающего под новыми кличками вечно старого оппортунизма. Пусть послужит его празднование к укреплению связи между тысячами молодых русских социал-демократов, отдающих все свои силы тяжелой практической работе, и группой «Освобождение труда», дающей движению столь необходимые для него: громадный запас теоретических знаний, широкий политический кругозор, богатый революционный опыт.

Да здравствует революционная русская, да здравствует международная социал-демократия!»[48]

Юбилей Плеханова отмечался в ряде городов — Берне, Цюрихе, Париже. Особенно торжественно он был отпразднован в Женеве, в присутствии самого юбиляра. В большом зале Гандверка, вмещавшем более тысячи человек, состоялось собрание, на котором присутствовали, кроме русских революционеров и студентов, представители иностранных социалистических партий.

Выступавшие подчеркивали выдающуюся роль юбиляра в революционном рабочем движении России и других стран. Наконец слово предоставили Плеханову. Весь зал разразился долгими аплодисментами.

Но прежде чем привести речь Плеханова в этот, один из самых торжественных дней его жизни, уместно вспомнить, как описывал его внешность и манеру держаться слушавший его в это время Анатолий Васильевич Луначарский: «Те, которым доводилось видеть живого Плеханова, конечно, сохранили представление о доминирующей, на мой взгляд, черте его наружности или, вернее, его головы. Над красивым, несколько барским, нижним этажом высилось самое замечательное в наружности Плеханова: глаза и лоб. Глаза у Плеханова были необычайно красивы прежде всего. Большие, темные, выразительные, они сверкали каким-то необыкновенным огнем. Я редко когда после того видел такие светящиеся глаза… Эти умные, пристальные, исполненные интенсивной жизненности глаза смотрели из-под двух косматых черных бровей, также очень подвижных. Эти брови придавали Плеханову выражение некоторой суровости, как-то не допускали близости с ним. Казалось, что он всегда несколько насуплен, что он смотрит на вас немножко издали, несколько сверху, из-за какой-то завесы, сохраняющей расстояние. А над бровями возвышался мраморный лоб, высокий, широкий, чистый, необыкновенно красивой формы. Впечатление изящества и могущества — и притом именно духовного, в лучшем смысле этого слова, то есть относящегося к области интеллекта, — вот что исходило от Плеханова».

Итак, Плеханов стоял на трибуне и всматривался в притихший зал.

— Я принадлежу, — начал он, — к числу людей, которых много ругали в жизни. Лично я могу сказать об этих нападках то, что сказал Фома Брут: я знаю, что такое канчуки, но привычка, господа, — великая вещь, и я научился спокойно относиться к нападкам. Но сегодня я пришел на собрание, на котором меня не только не ругали, но так преувеличенно расхваливали, что я не знаю, куда и деться.

Сочувствие ближних необходимо каждому общественному деятелю, особенно сочувствие молодежи, так как всякому общественному деятелю приятно знать, что на его место встанут молодые товарищи, которые будут продолжать его дело, когда его уже не будет в живых. Но, начав за здравие, я не хочу кончить за упокой и прошу вас помнить, что (употребляя выражение Либкнехта), когда речь идет о революционере, мне не 45 лет, а дважды 22?.

На Казанской площади, кроме меня, были сотни, и наказание, которое постигло многих из них, было необычайно по тогдашнему времени… И так бывает всегда в России. Молодые русские революционеры должны всегда повторять слова: «печален будет мой конец». Это должен помнить всякий русский революционер, но у нас есть другое, высшее счастье. Чувство гордости, презрения к врагам доставляет высшее удовлетворение, превращает всякого человека в титана…

И когда люди вдохновляются такими идеями, то это уже составляет особое счастье.

Обычное настроение легального русского деятеля — это неудовлетворенность прожитой жизнью, но большинство русских революционеров скажут, что не жалеют о прожитом и о своей деятельности, и эта уверенность есть самая высшая награда. Исключения есть и среди нелегальных, но они только подтверждают правило: это слабые люди, не готовые к борьбе. За эту высшую награду русскому революционеру стоит платить годами заключения и ссылки (4—I, 64).

Далее Плеханов говорил о разногласиях среди социал-демократов. Он и здесь не упустил случая покритиковать «экономистов». Кончил Георгий Валентинович оптимистическим прогнозом:

— Против этих смут (имея в виду ревизионизм. — Авт.) единственное лекарство — усвоение теоретических основных идей социализма, и тогда легко будет разобраться в вопросе. Только наука поможет разобраться в этом. Но нельзя остановиться на одной науке, надо обратиться к жизни и к практике. Союз науки и рабочих сделает все и сотрет все препятствия, и русскому царю, может быть, не придется учиться астрологии, чтобы узнать час своей близкой гибели (4—I, 65).

После долгих аплодисментов Плеханову от имени собрания был подарен портфель. Он заметно был взволнован подарком и в ответ сказал:

— Могу уверить присутствующих, что этот портфель никогда не сделается портфелем министра.

И опять это был выпад против французских оппортунистов, лидер которых, Александр Мильеран, вошел в состав реакционного правительства.

После собрания долго не расходились по домам, ходили по чинным опустевшим улицам Женевы и шумно спорили о путях революции в России, о сроках ее свершения.

А на имя Плеханова продолжали поступать письма и телеграммы от товарищей с выражением признательности за тот вклад в развитие социал-демократического движения России и Западной Европы, который внес Георгий Валентинович.

Через несколько дней — 1 января 1902 года — вышел № 14 «Искры», в котором было помещено письмо Плеханова с благодарностью за приветствия.

Это было время наибольшего расцвета творческой личности Плеханова и признания его заслуг в среде русских революционеров. До этого периода группа «Освобождение труда» сначала в одиночку, а потом с небольшим числом своих сторонников боролась за распространение идей марксизма в России. Плеханов был известен своей прошлой революционно-народнической деятельностью в России, популярность его росла с каждой книжкой. Впоследствии, после II съезда РСДРП, Плеханов пользовался расположением то одной, то другой части РСДРП, а иногда обе части с различных позиций осуждали его за «особую позицию», которую он пытался занимать. Но период 1901–1903 годов был временем, когда, по словам Н. А. Семашко, «все уважали Плеханова, иные прямо боготворили; не только каждая фраза, но каждое вскользь брошенное замечание Плеханова почиталось многими незыблемым законом».

Однажды к Плехановым пришла Белочка Уриновская, которая вместе с братом приехала из Ростова-на-Дону. Девушке было всего 19 лет, но своим серьезным отношением к делу, изучением марксистской литературы она очень нравилась Георгию Валентиновичу.

Георгий Валентинович, я пришла за вами. Мы хотим, чтобы вы сфотографировались с нами на память, ведь скоро нам ехать в Россию.

Белла Афанасьевна, я благодарю вас, но кто это — мы?

Мы, сторонники «Искры», которые поедут опять в Россию ее агентами, — Ваня (В. П. Краснуха. — Авт.), Бродяга (М. А. Сильвин. — Авт.), Сергей Иванович (Гусев. — Авт.), Курц (Ф. В. Ленгник. — Авт.), Зайчик (Г. И. Окулова. — Авт.) и мой брат Миша.

Ну, в такой прекрасной компании я буду счастлив фотографироваться. Только потом не попадитесь с этой фотографией в лапы полиции, а то…

Не пугайте, Георгий Валентинович, сами знаем. Но так хочется что-то иметь на память о наших встречах.

Вся компания ждала в кафе Ландольта, пошли якобы в русскую читальню, а потом быстро направились в одно облюбованное фотоателье.

— Ох, не торопитесь так, товарищи, а то умру, и фотокарточки не будет, — шутил, задыхаясь, Плеханов.

В ателье их фотографировали на фоне картины, изображающей швейцарские горы и сосны. Плеханова посадили на стул спинкой вперед. На его уверения, что так сидеть неудобно, веселый швейцарец просил потерпеть, уверяя, что так он похож на всадника. А Плеханов все время шутил. Молодежь хохотала и веселилась так, что еле удалось фотографу заставить сделать их серьезные лица.

Работа в редакции «Искры» не всегда протекала гладко и без противоречий. Между Лениным и Плехановым уже в это время были серьезные разногласия по принципиальным вопросам. Выявились они во время подготовки обсуждения проекта программы партии, а также при обсуждении принципиальных положений в статьях Ленина — об отношении к либералам, о задачах социал-демократии по отношению к крестьянству, о характере диктатуры пролетариата и других.

Эти разногласия по программным вопросам выявили различный подход Плеханова и Ленина к решению ряда важнейших проблем политики партии. Плеханов, будучи одним из наиболее крупных теоретиков II Интернационала, оставался по ряду вопросов на позициях современной ему западноевропейской социал-демократии.

Теоретическая часть проекта программы, написанная Плехановым, подверглась критике со стороны Ленина. Ленин требовал, чтобы в программе был дан конкретный научный анализ развития капитализма и социальной структуры общества в России, чтобы было развито положение о диктатуре пролетариата как руководителя трудящихся в борьбе за социализм.

Аграрную часть программы писал Ленин.

После неоднократных переделок и дискуссий был принят окончательный текст проекта программы, опубликованный в № 21 «Искры» для обсуждения всеми русскими социал-демократами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.