Глава 2 Ребенок без матери

Глава 2

Ребенок без матери

7 ноября 1932 года в полдень Светлана стояла вместе со своей матерью впереди большой толпы народа и наблюдала, как солдаты маршируют по Колонному залу в ознаменование пятнадцатой годовщины Великой Октябрьской революции. Ее впервые взяли на ежегодное празднование. Это был необычайный карнавал с ряжеными на ходулях, глотателями огня и цирковыми представлениями, где собрались тысячи людей. Девочка смотрела на своего отца на трибуне, над которой висело его огромное изображение. По обеим сторонам портрета выстроились партийные лидеры. В свои шесть с половиной лет она понимала, что ее отец – самый важный человек в мире.

Ранее в этот день мать позвала ее в свою комнату. «Я видела свою маму так редко, что запомнила каждое мгновение нашей последней встречи». Светлана сидела на своей любимой тахте и слушала длинные наставления матери о том, как следует себя вести. «Не смей прикасаться к алкоголю!» – сказала она. Надя и Сталин всегда ссорились, когда он опускал палец в свой бокал с вином, а потом давал его пососать ребенку. Последние слова Нади, обращенные к дочери, были вполне в ее духе. Надя опасалась эмоциональности, которая была свойственна ее матери и сестре Анне, как потакания своим слабостям. Слезы, признания, жалобы и даже откровенность были не в ее репертуаре. Для Нади самым важным было выполнять свой долг и хранить тайны.

Когда няня уложила ее в постель, Светлана долго вспоминала, как дядя Ворошилов открывал парад на белой лошади.

Следующим утром, восьмого ноября, Александра Андреевна рано разбудила детей и отправила их поиграть на улицу, несмотря на дождливую, пасмурную погоду. Когда несколько часов спустя они садились в машину, у всех вокруг были слезы на глазах. Они поехали на новую дачу в Соколовку. Сталин тешил свое тщеславие, приобретая себе новые дачи, и этой осенью семья жила не в Зубалово, а в Соколовке. Дом там был мрачный, с темной внутренней отделкой, в нем было мало света. Дети понимали, что случилось что-то ужасное и все время спрашивали, где их мама. В конце концов, приехал Ворошилов, чтобы отвезти их в Москву. Он был в слезах. Их отец, казалось, исчез.

Существует множество версий, по-разному представляющих то, что случилось в ночь с седьмого на восьмое ноября. Уже почти невозможно отделить факты от вымысла, правду от слухов, но, в общем, события этой ночи складывались следующим образом.

После парада Надя вернулась в квартиру в Потешном дворце, чтобы подготовиться к празднованию, которое всегда организовывалось после него. Ее брат Павел, который в то время был в Берлине военным представителем при торговой миссии Советской России, как раз приехал в гости и привез ей подарки, среди которых было прекрасное черное платье. Кремлевские жены всегда говорили, что, когда они встречают Надю у модного портного Комиссариата внутренних дел на Кузнецком мосту, она всегда выбирает самую скучную и неинтересную одежду. Их удивляло, что она все еще следует большевистскому кодексу скромности. Но этим вечером в элегантном черном платье она была красива. Она даже приколола красную розу к волосам.

Вместе с сестрой Анной Надя прошла по заснеженной лужайке к Кавалерскому корпусу и вошла в квартиру товарища Ворошилова, народного комиссара, который в этот раз был хозяином ежегодной вечеринки в честь годовщины революции для членов партии и их жен. Сталин пришел из своего рабочего кабинета в здании Сената вместе с товарищем Молотовым и председателем Государственной плановой комиссии при Совете Народных Комиссаров Валерианом Куйбышевым. С ними были всего один или два охранника, несмотря на то, что Политбюро запретило вождю «ходить по городу пешком», так как его члены считали, что он не может быть в безопасности из-за тех репрессий, которые он проводил против так называемых вредителей, буржуазных идеологов и политических террористов. Ненависть к Сталину могла привести к его убийству.

Для всех собравшихся годовщина революции была поводом развлечься. Было много еды, которая прибыла с кремлевской кухни и была сервирована домоправительницей: большое количество закусок, рыба, мясо, водка и грузинское вино. Мужчины, многие из которых все еще носили гимнастерки и сапоги, как в революционные годы, и женщины в модельных нарядах сидели за банкетным столом. Сталин сидел во главе стола, напротив Нади. Все много пили, тост следовал за тостом, чествуя как старые революционные победы, так и новые промышленные достижения.

Из разрозненных деталей, найденных в воспоминаниях разных людей, присутствовавших на том вечере, можно восстановить следующие события. Сталин был пьян и начал грубо приставать к Галине, жене командира Красной армии Егорова, актрисе. Он бросал в нее хлебные шарики. Наде все это было отвратительно или она просто устала от такого поведения мужа. Только что прошел слух о романе Сталина с кремлевской парикмахершей. Он любил заигрывать только с теми женщинами, в осторожности и благоразумии которых был уверен, а весь кремлевский персонал либо состоял из агентов КГБ, либо был проверен ими. Надя обо всем знала и знала, что все эти развлечения не длятся долго, но ни она, ни кто-либо еще понятия не имел, как далеко они заходят. Годы спустя охранник Сталина Власик осторожно сказал Светлане, что ее отец был «несмотря ни на что мужчиной». Этим вечером Надя легкомысленно и кокетливо танцевала вначале со своим грузинским крестным отцом Абелем Енукидзе, потом с администратором кремлевского комплекса – обычная реакция разозленной женщины, заметившей, что ее муж заигрывает с другими.

Многие источники указывают, что конфликт начался с политического тоста, который разозлил Надю. Сталин поднял бокал за «смерть врагов государства» и заметил, что Надя не пьет. Он крикнул через стол: «Эй ты, почему не пьешь? Пей немедленно!»

«Меня зовут не «эй»! – злобно ответила она и бросилась вон из комнаты. Те, кто сидел ближе к двери, слышали, как она еще крикнула через плечо: «Заткнись! Заткнись!» Все в комнате в ужасе замерли. Даже жена обычно не решалась так разговаривать со Сталиным. Он же только пробормотал себе под нос: «Какая дура!» и продолжил пить.

Близкая подруга Нади Полина Молотова побежала вслед за ней. По словам Полины, они с Надей несколько раз обошли вокруг Кремля. Полина говорила о том, что Сталин постоянно находится в большом напряжении. В тот день он напился, что случалось редко, он просто расслабился. Полина утверждала, что, когда они ранним утром попрощались, Надя была совершенно спокойна.

Когда Надя вернулась в кремлевскую квартиру, она ушла в свою комнату и закрыла дверь. После четырнадцати лет брака они со Сталиным спали отдельно. Ее спальня была справа от столовой, спальня Сталина слева, к ним вел общий коридор. В детские комнаты можно было пройти по другому коридору, дальше по нему находились комнаты прислуги.

Некоторое время спустя, тем же утром, Надя взяла маленький маузер, подаренный ей братом Павлом, и выстрелила себе в сердце.

Кажется, никто не слышал выстрела. Его не могли услышать ни дети, ни слуги. Охрана в те дни не ночевала в квартире. Сталин, если и был дома, то спал как убитый.

Домоправительница Каролина Тиль, как обычно, приготовила для Нади завтрак. Войдя в комнату она нашла Надю лежащей на полу возле кровати в луже крови. Маузер все еще был у нее в руке. Тиль побежала в детскую, разбудила няню Светланы, Александру Андреевну, и они вместе вернулись в комнату Нади. Женщинам удалось поднять тело на кровать. Они побоялись звонить Сталину, известному своими непредсказуемыми реакциями, и позвонили вначале крестному Нади Абелю Енукидзе, потом Полине Молотовой. В конце концов, Сталин проснулся и вошел в столовую. Они обе обернулись к нему: «Иосиф Виссарионович, Нади больше нет с нами».

Позже поползли слухи, что после вечеринки Сталин уехал в Зубалово с другой женщиной и вернулся домой под утро. Они с Надей поссорились, и он застрелил ее. Таких историй рассказывалось очень много, появлялись самые различные варианты развития событий. Более убедителен тот факт, что вся семья была уверена, что Надя покончила с собой, и поражалась, как она могла бросить детей.

Родственники также утверждали, что Надя оставила очень горькую записку с обвинениями в адрес Сталина. По всей видимости, он уничтожил ее, только прочитав. Жена Павла, Женя, рассказывала, что первые несколько дней после смерти Нади Сталин был в шоке: «Он говорил, что не хочет больше жить… Сталин находился в таком состоянии, что мы боялись оставлять его одного. Временами у него случались вспышки ярости».

Семье хотелось видеть Сталина подавленным, и, возможно, так оно и было. Он по-своему любил Надю, и его любовные письма это подтверждают. Даже тираны бывают сентиментальны. Но все переживания Сталина были направлены только на себя. Свояченица Сталина, Мария Сванидзе, записала в своем дневнике такой момент. Когда она сказала Сталину, что винит Надю в том, что она оставила своих детей, он ответил: «Дети забудут ее через несколько дней, а мне не будет покоя до конца моей жизни». Трудно представить, что отец может сказать такое о своих горюющих детях, но эгоизм Сталина выглядит правдоподобно. Светлана всегда была уверена, что самоубийство матери обострило паранойю Сталина: никому нельзя доверять, даже самые близкие могут предать.

Почему же Надя, которой был всего тридцать один год, покончила с собой? Мы никогда не узнаем правду, но слухи и домыслы по этому поводу были самые разные. Самое простое объяснение – это ее душевная болезнь. Вначале даже Светлана верила в него. Английский историк Симон Себаг Монте-фьоре писал: «Медицинская карта (Нади), которую Сталин сохранил в архиве, а также свидетельства тех, кто ее знал, подтверждают, что Надя страдала серьезным психическим заболеванием, возможно, наследственным маниакально-депрессивным психозом или пограничным расстройством личности, которое ее дочь называет шизофренией, а также патологией черепа, вызывающей мигрени». Были у Нади и другие проблемы со здоровьем. Она сделала несколько абортов – в то время обычная практика для женщин за неимением других способов контрацепции. Это вылилось в гинекологические проблемы. Их она лечила на немецких спа-курортах, что было особой привилегией, почти фетишем, для партийной элиты.

Но позже Светлана поняла глубину отчаяния ее матери из-за политических репрессий, проводимых Сталиным. Попробуем разобраться в том, могло ли это быть причиной самоубийства.

Приятель Нади по Промышленной академии Никита Хрущев посоветовал ей стать более независимой от Сталина. Поступив в академию в 1928 году, она вернула себе девичью фамилию, Аллилуева, хотя обычно жены большевиков носили фамилию мужа. Она отказалась ездить в академию на правительственной машине и добиралась на трамвае, именно поэтому у Нади и был пистолет. Ее брат Павел привез два маузера из поездки в Англию, один – для Нади, другой – для ее подруги Полины. Александр Аллилуев, сын Павла, позже писал: «Они ездили в академию на трамвае, и в те времена в Москве это могло быть действительно опасно. Именно поэтому мой отец и привез из Англии два этих чертовых пистолета. Вместо благодарности Сталин спросил его: «Другого подарка найти не мог?» У этого пистолета пули были очень маленького калибра, но этого оказалось достаточно, когда Надя выстрелила себе в сердце»

Из юношеской переписки Нади видно, что она была убежденной молодой коммунисткой и даже идеализировала большевиков. Во время Гражданской войны, разразившейся после победы большевиков, она принимала необходимость жестких мер для выживания молодой Советской республики. Когда в июне 1918 года Ленин послал Сталина в Царицын (позже переименован в Сталинград) с четыреста пятьюдесятью красноармейцами, чтобы обеспечить продовольствие для Москвы и Петербурга, семнадцатилетняя Надя и ее брат Федор отправились с ним. Железнодорожный вагон отвели на боковые пути, и Сталин использовал его как свою штаб-квартиру. Хотя они еще не зарегистрировали свой брак официально, по большевистским обычаям Надя считалась его женой.

Сразу после приезда Сталин принялся очищать город от тех, кого подозревал в контрреволюционных действиях. Когда он писал Ленину письма, требуя ввести войска, Надя печатала их на машинке. Когда Ленин потребовал быть еще более «безжалостным» и «беспощадным» к врагам, Сталин ответил: «Не волнуйся, моя рука не дрогнет».

Сталин начал проводить кампанию «показательного террора». Он сжигал деревни, чтобы продемонстрировать последствия отказа отдавать провиант для нужд Красной армии и показать, что будет с теми, кто занимается контрреволюционным саботажем. Его ничем не прикрытая жестокость нисколько не тревожила Надю, печатающую все бумаги в железнодорожном вагоне.

Надя любила Сталина и находила очень разумным и даже очаровательным большевистский культ жестокости. Страстные письма, которые они слали друг другу, находясь в разлуке, словно пронизаны электрическим напряжением. Еще в июле 1930 года, когда Надя была в Германии, в Карлсбаде, где лечилась от постоянных головных болей (по другой версии она страдала сильными болями в брюшной полости, возможно, из-за неудачного аборта), Сталин писал: «Татка (это было его любимое грузинское имя, которым он называл жену), напиши мне что-нибудь… Здесь без тебя так одиноко, Таточка. Сижу дома, один, как сыч, не ездил в деревню – слишком много работы. Вот закончу все и послезавтра поеду в деревню, к детям. Ну, до свидания, не оставайся там слишком надолго, приезжай поскорей. Целую тебя. Твой Иосиф». В одном из ответных писем Надя писала: «Прошу, побереги себя. Нежно целую, как ты целовал меня, когда я уезжала. Твоя Надя».

Но семейную жизнь со Сталиным трудно назвать легкой и безоблачной. Первую попытку уйти от него Надя сделала еще в 1926 году, когда Светлане было всего шесть месяцев. После ссоры она собрала Светлану, ее няню и Василия и села на поезд до Ленинграда, где жили ее родители. Им она дала понять, что уходит от Иосифа и начинает новую, независимую жизнь. Он позвонил ей и умолял вернуться. Когда он предложил приехать и забрать ее, она ответила: «Я вернусь сама. А то государству слишком дорого обойдется твоя поездка».

Пожалуй, самой худшей чертой Сталина как мужа были танталовы муки его страсти. Со своей гордостью и сдержанностью Надя редко раскрывала секреты своей личной жизни, но сестра Анна называла ее «настоящей великомученицей». Сталин, обычно сдержанный и с непроницаемым выражением на лице, мог внезапно вспыхнуть с неконтролируемой яростью и вести себя, совершенно не обращая внимания на чувства жены. Надя жаловалась, что ей приходится все время бегать по поручениям мужа: то ему нужно отнести документ в комиссариат, то взять книгу из библиотеки. «Мы всегда ждем его, но никогда не знаем, когда он вернется».

В 1929 году Надя была на втором курсе Промакадемии. Это был «год великого перелома», когда началась насильственная коллективизация крестьян. Процесс проходил жестко. Чтобы искоренить частные предприятия, закрылись рынки. Весь скот был конфискован. Зажиточные крестьяне, так называемые кулаки (а те, у кого была одна корова, могли попасть в кулаки), арестовывались или отправлялись в ссылку. В процессе ликвидации кулачества к крестьянам «относились как к скоту… они часто умирали по пути от голода, холода, побоев». В год Надиной смерти, 1932, печально известный ГУЛАГ (система трудовых лагерей) принял «более четверти миллиона заключенных». 1,3 миллиона кулаков жили как «спецпоселенцы».

В 1932 и 1933 годах на Украине бушевал голод. Сталин и его министры отправляли зерно за границу, чтобы закупить комбайны и тракторы для ускорения темпов индустриализации. Хотя Политбюро Украины просило о помощи, она не была оказана. Миллионы людей умирали. В 1932 году несколько студентов Промышленной академии, сокурсники Нади, были арестованы за разговоры о голоде. Надя тоже слышала высказывания против коллективизации. Она тайно симпатизировала Николаю Бухарину, который критиковал Сталина, и правому крылу оппозиции. Сталин приказал Наде не посещать академию в течение двух месяцев.

Раньше Надя пыталась как-то повлиять на ситуацию. Когда в сентябре 1929 года Сталин отдыхал один в Сочи, она написала ему осторожное письмо о том, что партия буквально взорвалась после статьи в «Правде», которая была напечатана без предварительной цензуры. Хотя многие и видели эту статью до печати, всю вину возложили на друга Нади Ковалева и требовали его увольнения с работы. В длинном письме с обычным приветствием «Дорогой Иосиф» в начале она писала:

…Не злись на меня, но я очень переживаю из-за Ковалева, потому что я знаю, какую огромную работу он проделал в этой газете… уволить Ковалева… это ужасно… Ковалев выглядит как мертвец… Я знаю, что ты терпеть не можешь, когда я вмешиваюсь, но я все равно считаю, что ты должен посмотреть на происходящее свежим взглядом… Я не могу оставаться равнодушной к судьбе хорошего работника и моего товарища…

А теперь прощаюсь и нежно целую тебя. Пожалуйста, ответь мне.

Сталин прислал ответ через четыре дня: «Татка! Получил твое письмо о Ковалеве… Думаю, ты права… Очевидно, они сделали из Ковалева козла отпущения. Я сделаю все, что смогу, если еще не поздно. Целую мою Татку много, много, много раз. Твой Иосиф». Сталин сделал так, как просила Надя и написал Серго Орджоникидзе, ответственному за ведение дел о неподчинении партийной линии, что делать Ковалева козлом отпущения – это «очень простой, но неправильный и небольшевистский метод исправления ошибок… Ковалев… НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, НИКОГДА не позволил бы напечатать ни строчки о Ленинграде без разрешения бюро». Ковалев все равно был уволен из «Правды», но не как «враг народа», а скорее, как «заблудший сын партии».

В ответ Надя написала Сталину трогательную фразу: «Я очень рада, что в деле Ковалева ты показал, что мне доверяешь» и рассказала о популярной в академии дружеской шутке. «Все успехи в академии теперь оцениваются по следующей шкале: «кулак», «середняк», «бедняк». Мы много над этим смеемся. У меня нашли явный правый уклон». Странное заявление, если учесть, что Сталин скоро уничтожит так называемое правое крыло оппозиции.

Между Сталиным и Надей явно росла напряженность. Летом 1930 года она писала: «Этим летом я не чувствую, что ты огорчен тем, что мой отъезд откладывается. Скорее наоборот. Прошлым летом я чувствовала это, но не сейчас… Ответь мне, если ты не слишком разочарован моим письмом. Ну, или, как хочешь». В ответ он написал, что ее упреки «несправедливы». В октябре она написала: «Никаких вестей от тебя… Может быть, охота за старыми девами слишком увлекла тебя, или тебе просто лень писать». Сталин с иронией ответил: «Последнее время ты все время обвиняешь меня. Что это значит? Плохие новости или хорошие?» В письмах Нади к Сталину в Сочи часто рассказывалось о голоде в Москве, длинных очередях за продуктами, недостатке топлива, обшарпанных зданиях: «Москва теперь выглядит лучше, но только в некоторых местах. Она словно женщина, которая припудривает поплывшую по лицу краску после дождя. Очень хочется одного – чтобы все эти трудности навсегда ушли в прошлое, и люди радовались бы и работали хорошо».

К тому времени, когда она покончила с собой, Надя, возможно, вовсе не заболела шизофренией, а просто утратила все иллюзии в отношении революционной политики своего мужа. Недаром в ночь своей смерти она отказалась поднять бокал за «смерть врагов государства».

Подруга Нади, Ирина Гогуа, которая знала ее еще с детства, проведенного в Грузии, когда у них в доме не было ванной, и поэтому приходилось приходить каждую субботу мыться к Аллилуевым, вспоминала, как Надя вела себя в присутствии Сталина.

(Надя) понимала многое. Когда я вернулась (в Москву), я знала, что ее друзей арестовали где-то в Сибири. Она… требовала, чтобы ей показали их дела. Так что она понимала многое… В присутствии Иосифа она казалась циркачом, который ходит по разбитому стеклу босыми ногами. Улыбаясь зрителям и пряча тайный ужас в глазах. Вот так она выглядела в присутствии Иосифа, потому что никогда не знала, что последует дальше, какой взрыв сейчас разразится – он был по-настоящему непредсказуем и жесток. Единственное существо, которое могло смягчить его, – это Светлана.

Гогуа не удивилась, когда услышала слухи о самоубийстве Нади. Хотя правда о ее смерти скрывалась, Ирина утверждала, что ей стало обо всем известно через органы безопасности. Также она рассказала интересную деталь: «Надежда имела очень правильные и красивые черты лица. Но вот такой парадокс: о том, что она красива, заговорили только после ее смерти… В присутствии Иосифа она всегда была, как фокусник, – в постоянном напряжении».

Уже в 2011 году Александр Аллилуев, сын Надиного брата Павла, дополнил картину смерти Надежды одной очень важной деталью, которую узнал от родителей.

Павел был на работе, когда услышал новость о самоубийстве сестры. Он немедленно позвонил своей жене Жене, сказал ей, чтобы она оставалась на месте, он уже едет домой. Приехав, он сразу же спросил, где она спрятала пакет с бумагами, который Надя передала им.

– В белье, – ответила Женя.

– Неси сюда скорей.

Надя планировала уйти от Сталина. Она собиралась уехать в Ленинград и даже просила Сергея Кирова, главу партийной организации города, найти ей там работу. В пакете, который Надя оставила своему брату, было, предположительно, прощальное письмо для них.

Женя держала существование этого письма в секрете в течение двадцати лет и рассказала о нем своему сыну Александру только в 1954 году, после смерти Сталина. Она сказала сыну, что в этом письме Надя написала: «Я больше не могу жить со Сталиным. Вы принимаете его за совсем другого человека, но он как двуликий Янус. Он переступит через любого человека на свете, в том числе, и через вас». «Нам всем предстояло узнать, какой человек товарищ Сталин, а Надя уже знала об этом», – так прокомментировал эти слова Александр.

Женя спросила Павла, что им делать с бумагами, и он ответил, что их надо уничтожить. Из-за этого, конечно, нет никакой возможности проверить правдивость всей этой истории, как и многих историй, связанных со Сталиным.

Став взрослой, Светлана всегда считала, что Надя покончила с собой из-за того, что решила, что у нее нет выхода. Как можно было спрятаться от Сталина? Няня Светланы позже рассказала ей, что случайно услышала разговор Нади с подругой за несколько дней до самоубийства. Надя говорила, что ей «от всего скучно, она от всего устала и ничто уже не сделает ее счастливой».

– А как же дети? – недоверчиво спросила подруга.

– Все надоело, даже дети, – отмахнулась Надя.

Такая постоянная скука является признаком глубокой депрессии, но дочери было очень больно услышать такие слова матери. Ее маме было «слишком скучно». Воспоминания о матери у Светланы всегда были очень противоречивые, неясные, колебались между идеализацией и горькой злостью.

Светлана не могла вспомнить, как и когда ей сообщили о смерти матери и даже сказать, кто это сделал. Она помнила только, как был объявлено официальное прощание с покойной, которое началось 8 ноября в половине третьего. Новость о смерти Нади потрясла многих людей, и тысячи москвичей хотели попрощаться с ней, несмотря на то, что многие впервые услышали ее имя, поскольку Сталин строго охранял приватность своей частной жизни.

Открытый гроб с телом Нади поставили в холле ГУМа, где в то время находился не только магазин, но и некоторые государственные учреждения. Ирина Гогуа вспоминала, что людей вокруг скопилось так много, что те, кто не знал о происходящем, интересовались, что же такое продают в магазине, что собралась такая очередь. Когда Зина, жена «дяди» Серго Орджоникидзе, взяла Светлану за руку и подвела к гробу, чтобы она поцеловала холодный лоб матери и попрощалась с ней, Светлана закричала и отпрянула назад. Вид матери, лежащей в гробу, навсегда отпечатался в памяти ребенка. Она испугалась и убежала из зала.

Существует несколько версий о том, как Сталин вел себя на похоронах. По одной из них, он всхлипывал, Василий держал его за руку и просил: «Папа, не плачь!». По другой, которая принадлежит Молотову, мужу Полины, всегда вспоминается образ Сталина, приближающегося к гробу со слезами, текущими по щекам. Он горько сказал: «Я не спас ее». Я услышал и запомнил эту фразу: «Я не спас ее». По воспоминаниям Светланы, когда Сталин «пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь, сказав только одну фразу: «Она ушла как враг». Слышала ли Светлана эти слова сама? Вполне возможно, она узнала о них позднее, поскольку этот эпизод никак не похож на наблюдения бьющейся в истерике шестилетней девочки. Скорее всего, ей рассказал об этом кто-то другой.

После гражданской панихиды гроб на задрапированном пушечном лафете, накрытом цветами, повезли на Новодевичье кладбище. Его сопровождал почетный караул. В процессии за гробом шел Сталин с Василием, Светлану на кладбище не взяли.

Светлана считала, что ее отец никогда не бывал на могиле матери. «Ни единого раза. Он не мог. Он считал, что, совершив самоубийство, мать стала его личным врагом». Тем не менее, водители Сталина рассказывали о его тайных ночных поездках на могилу, особенно во время войны.

В «Правде» напечатали очень формальное официальное сообщение о смерти Нади. Ее самоубийство было государственной тайной, хотя о нем знал весь аппарат. Детям, а также общественности, рассказали, что Надя умерла от перитонита после приступа аппендицита.

Только спустя десять лет Светлана узнала правду о самоубийстве матери. Хотя это может показаться удивительным, так было на самом деле. Ужас, который Сталин распространял вокруг себя, прежде всего коснулся тех, кто был рядом с ним. Кто решился бы сказать дочери Сталина, что ее мать покончила с собой? Многих расстреливали только за то, что они знали правду. Вскоре стало «плохим тоном» просто упоминать Надино имя.

Для Сталина смерть Нади стала настоящим ударом, но он оправился от него. Он писал своей матери:

Приветствую тебя, дорогая мама!

24 марта 1934

Я получил варенье, имбирь и чакчели (грузинское печенье). Детям очень понравилось, и они просят передать тебе спасибо. У меня все хорошо, так что не беспокойся обо мне. Я могу смириться со своей судьбой. Не знаю, нужны ли тебе деньги, но на всякий случай, высылаю тебе пятьсот рублей…

Будь здорова, дорогая мама, и не падай духом!

Целую,

твой сын Сосо

P.S. Дети кланяются тебе. После смерти Нади моя личная жизнь непроста, но сильный человек всегда должен быть мужественным.

Но раны, нанесенные детям смертью одного из родителей, могут быть не так заметны, однако быстро не проходят. Отчасти потому, что сама мысль о смерти не укладывается в их головах. Они только понимают, что их бросили. Сводный брат Светланы Артем Сергеев вспоминал празднование ее седьмого дня рождения, которое состоялось через четыре месяца после смерти матери. Все приглашенные принесли подарки. Светлана, которая еще не совсем понимала, что значит слово «умерла», спросила: «А что мамочка прислала мне из Германии?» Еще она боялась спать в темноте.

Ее подруга детства семилетняя Марфа Пешкова, внучка писателя Максима Горького, вспоминала, как была у Светланы после смерти матери. Светлана играла в куклы. По полу были разбросаны куски черной ткани. Она пыталась сделать куклам одежду из этих обрывков и рассказывала Марфе: «Это мамочкино платье. Мамочка умерла, и я хочу, чтобы мои куклы носили мамочкино платье».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.