ИОГАННЕС БРАМС

ИОГАННЕС БРАМС

7 МАЯ 1833 — 3 АПРЕЛЯ 1897

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: ТЕЛЕЦ

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: НЕМЕЦ

МУЗЫКАЛЬНЫЙ СТИЛЬ: РОМАНТИЗМ

ЗНАКОВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ: «КОЛЫБЕЛЬНАЯ» (ДЛЯ УСПОКОЕНИЯ) (1868)

ГДЕ ВЫ МОГЛИ СЛЫШАТЬ ЭТУ МУЗЫКУ: «КОЛЫБЕЛЬНУЮ» ВЫЗВАНИВАЮТ БЕСЧИСЛЕННОЕ МНОЖЕСТВО ДЕТСКИХ МОБИЛЬНИКОВ И МУЗЫКАЛЬНЫХ ШКАТУЛОК

МУДРЫЕ СЛОВА: «ЕСЛИ ЗДЕСЬ ЕСТЬ КТО-НИБУДЬ, КОГО Я ЕЩЕ НЕ ОСКОРБИЛ, Я ПРОШУ У НЕГО ПРОЩЕНИЯ».

К середине девятнадцатого века композиторы-романтики Берлиоз, Лист и Вагнер сумели внушить публике, что все, написанное до них, безнадежно устарело. Если музыка не льется чувственным потоком, не уносит слушателей в волшебную даль, то ее и за музыку считать не стоит.

Но постойте-ка, сказал Иоганнес Брамс. Музыка не обязательно должна быть предельно эмоциональной и радикальной по структуре. Сонаты, каноны и фуги обладают своими неоспоримыми достоинствами. Вроде бы здравое утверждение, но не забывайте, мы имеем дело с людьми, редко опиравшимися на здравый смысл. Стоило Брамсу объявить себя альтернативой Листу и Вагнеру, как противники яростно набросились на него, — так началась, сколь бы странно это ни звучало, «война романтиков». И в этой войне задиристый Брамс был только рад сразиться.

ТАПЁР ИЗ ГАМБУРГА

Иоганнес Брамс вырос в музыкальной семье, но музыка, которую исполнял его отец, Иоганн Якоб, сильно отличалась от изысканных произведений, звучавших в концертных залах и домах знати. Иоганн Якоб был тем, что у немцев называется bierfiedler («пивной скрипач»), то есть трактирным музыкантом — в составе маленького оркестрика он играл по большей части в пивнушках. Позднее Иоганн Якоб получил место в гамбургском Филармоническом оркестре, но семье это не помогло: он тратил кучу денег на разведение голубей, и Брамсы прозябали в бедности. С женой Иоганной Христианой трактирный музыкант нажил четверых детей, Иоганнес был их старшим сыном[19]. К его шести годам родителям стало ясно, что мальчик обладает врожденным музыкальным талантом, и Иоганн Якоб возрадовался: сын пойдет по его стопам.

Однако у юного Иоганнеса были другие представления о музыке. Сначала он потребовал, чтобы его обучили игре на фортепиано, а потом захотел изучать композицию. Иоганн Якоб ушам своим не верил: зачем овладевать ненадежным ремеслом композитора, когда можно легко зарабатывать, будучи трактирным музыкантом?

Сколько бы Иоганнес ни уклонялся от пути, проторенного отцом, в конце концов он таки очутился там, где Иоганн Якоб чувствовал себя в своей тарелке, — в увеселительном заведении. Решив, что сыну-подростку пора слезать с родительской шеи, отец пристроил Иоганнеса играть на пианино в портовых барах. В заведениях такого сорта клиентам предлагались выпивка, танцы с хорошенькими девушками и комнатки наверху для более приватных развлечений. Брамс до рассвета играл на пианино вальсы, польки, мазурки, попутно читая романы, — пальцы сами отбарабанивали расхожие мелодии.

ПРАВИЛО НОМЕР ОДИН: НЕ СПАТЬ

Со временем Брамс начал давать уроки игры на фортепиано, покинув мир «трактирной музыки» навсегда. Он также увлеченно занимался композицией. Энтузиазм начинающего композитора был столь огромен, что в 1850 году, узнав о визите Роберта и Клары Шуман в Гамбург, Брамс отправил им в гостиницу свои первые опыты. Чрезвычайно занятый Роберт Шуман вернул посылку не вскрытой, чем глубоко опечалил Брамса.

Вскоре, однако, появились другие возможности — благодаря венгерскому скрипачу-виртуозу Эдуарду Ременьи, с которым в 1853 году двадцатилетний Брамс отправился в гастрольную поездку. Ременьи познакомил Брамса с музыкантом Йозефом Иоахимом, который с детства блистал игрой на скрипке; эти двое мгновенно опознали друг в друге родственные души.

Кроме того, Ременьи представил Брамса великому Ференцу Листу. Лист попросил Брамса сыграть что-нибудь из своих сочинений, но Брамс, скованный нервозностью, отказался. «Ну, что ж, — сказал Лист, — тогда я сыграю». Он взял ноты «Скерцо для фортепиано ми-бемоль минор», написанные от руки Брамсом, и безупречно сыграл их с листа. Затем Ференц исполнил собственное произведение, и тут в Брамсе заговорил строгий критик: музыку Листа он счел слишком драматичной, эмоционально перегруженной и в целом вычурной.

Но более всего на встрече с Листом Брамса одолевала усталость. С Ременьи они уже много дней колесили по Германии, по вечерам давали концерты, а днем тряслись в повозках по ухабистым дорогам. В какой-то момент Лист, взглянув на Брамса, увидел, что тот дремлет в кресле. Если у Брамса и был шанс попасть в число протеже Листа, он его упустил.

НОВЫЙ ТИП МЕССИИ

Йозеф Иоахим настойчиво убеждал Брамса возобновить попытки познакомиться с Шуманом. Брамс отнекивался, памятуя о невскрытой посылке, но верный друг Иоахим постарался развеять его опасения.

Осенью 1853 года Брамс постучался в дверь дома Шумана в Дюссельдорфе. Роберт, одетый в халат и шлепанцы, гостеприимства не источал, однако предложил Брамсу что-нибудь исполнить. Брамс заиграл «Сонату для фортепиано до минор». Вдруг Шуман прервал его посередине аккорда и выскочил из комнаты. От стыда Брамс готов был провалиться сквозь землю, но Роберт вернулся, и не один, а с Кларой. «Сейчас, дорогая Клара, — произнес Шуман, — ты услышишь музыку, какой никогда прежде не слыхивала».

Шуман настолько уверовал в блестящее будущее Брамса, что немедленно настрочил статью для своего «Нового музыкального журнала», в которой провозгласил молодого композитора гением, пророком и мессией в музыке — словом, тем, кто повергнет в прах ложных богов, Листа и Вагнера, а заодно и всю новую немецкую школу.

Результат превзошел всякие ожидания: никому доселе неведомого Брамса назначили «вожаком» целого музыкального направления. Разумеется, Лист, Вагнер и компания не собирались спускать такое дело на тормозах. Они объявили Брамсу войну.

ТРАГИЧЕСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Несколько месяцев спустя, возвращаясь с гастролей, Брамс услыхал ужасную новость: Роберт Шуман сошел с ума. Брамс помчался в Дюссельдорф и пообещал Кларе, что не покинет ее, пока кризис не минует. (Все вокруг были уверены, что безумие Роберта временное.) Брамс поселился в доме Шуманов. Детям он стал любимым дядюшкой, Кларе — бесценным другом и опорой. Но сам Брамс видел в Кларе идеал женщины; он безоглядно влюбился в жену своего старшего и глубоко уважаемого друга.

Неизвестно, догадывалась ли Клара о его чувствах и что испытывала она сама. О романе между ними и речи быть не могло, на столь беззастенчивое предательство по отношению к мужу Клара никогда не пошла бы, тем более что она твердо верила в выздоровление Роберта. Кларе было тридцать четыре года, Брамсу двадцать один, и наверняка до нее доходили сплетни об особом внимании, которое оказывает ей симпатичный голубоглазый и молодой Брамс, — однако сплетням Клара никогда не придавала значения.

Болезнь Роберта неумолимо прогрессировала. Брамс сопровождал Клару, когда она в последний раз навещала мужа в лечебнице, а потом провожал Шумана в последний путь.

Что было дальше? Возможно, Брамс сделал предложение, и Клара его отвергла. А возможно, Брамс и мысли не допускал о женитьбе на женщине, окутанной в его глазах ореолом недоступности. Как бы то ни было, Клара осталась в Дюссельдорфе, а Брамс попытался наладить свою собственную жизнь.

В ЮНОСТИ БРАМС НЕХОТЯ ПРОДОЛЖАЛ ДЕЛО ОТЦА, АККОМПАНИРУЯ РАЗГУЛЬНОМУ ПЕНИЮ И ТАНЦАМ В НИЗКОПРОБНЫХ ЗАБЕГАЛОВКАХ

ПОД ЗВУК ОДНОРУКОГО АПЛОДИСМЕНТА

Следующие несколько лет в жизни Брамса резко контрастировали с тем временем, что он провел в бдениях над несчастным Робертом Шуманом. Известность Брамса набирала силу; он много сочинял, выступал в качестве дирижера с различными немецкими оркестрами — и флиртовал с хорошенькими девушками. Летом 1858 года он гостил у друзей в Гёттингене, где познакомился с другой гостьей — очаровательной Агатой фон Зибольд. Очень скоро Брамс уже играл с Агатой в четыре руки и подолгу гулял с ней в окрестных лесах. Молодые люди обручились.

Затем Брамс направился в Лейпциг, где должен был солировать в Концерте для фортепиано ре минор собственного сочинения. Знаменитый Лейпцигский оркестр Гевандхауса принял сторону Листа в войне романтиков и был заранее предубежден против того, кого Шуман объявил «мессией». В те времена было принято аплодировать после каждой части исполняемого произведения, но, когда Брамс закончил первую часть, ответом ему была полная тишина. После второй части то же самое. Финальную часть Брамс исполнял трясущимися руками. Отзвучала последняя нота, и — ничего. Наконец раздались редкие, робкие хлопки, который были тут же зашиканы остальной публикой. Брамс встал из-за рояля, поклонился и покинул сцену.

Брамс страшно переживал эту катастрофу. Пребывая в растерзанных чувствах, он отправил Агате короткое послание с такими строчками: «Я люблю тебя! Я должен тебя увидеть! Но любые узы — это не для меня!» Для добропорядочной девушки вроде Агаты смысл фразы был очевиден: я хочу спать с тобой, но не женюсь на тебе. Она вернула Брамсу кольцо и больше никогда с ним не виделась.

Вскоре, однако, в Брамсе проснулся боевой дух. Он объявил друзьям, что жаждет поквитаться с Листом. Йозеф Иоахим всецело поддержал Брамса, и в 1860 году эти двое написали манифест, направленный против новой немецкой школы, обвинив ее представителей в тщеславии, раздутом самомнении, а главное в том, что они оказывают «дурное влияние» на музыку. Авторы манифеста призывали вернуться к чистой музыке Моцарта и Бетховена, музыке, не замутненной литературщиной и эстетическими программами, вернуться к подлинно классическим формам и гармониям.

Однако «новые немцы» были далеко не новичками в этой игре. О готовящемся манифесте они прознали, когда под ним стояли всего-навсего четыре жалкие подписи, и поспешили обнародовать его в таком неубедительном виде. Манифест стал предметом насмешек. И тогда Брамс решил вести ответный огонь лишь из того оружия, которое его не подведет. То бишь по-прежнему сочинять изысканные композиции классического формата — в пику новой немецкой школе.

ПО ОБЫЧАЮ СТАРИНЫ

В 1862 году Брамс узнал, что гамбургскому Филармоническому оркестру требуется дирижер, и уже готовился занять это место — да и кому занимать, как не ему, прославленному уроженцу Гамбурга! Однако Брамса неприятно удивили, подыскав кого-то другого[20]на должность, о которой он так давно мечтал. Уязвленный Брамс уехал в Вену, тамошняя публика воспринимала его традиционализм с большей благосклонностью. В Вене он и осел. Последующие три десятилетия композитор вел размеренную жизнь, то сочиняя, то дирижируя. Он часто гастротировал по Европе, исполняя свои собственные произведения, а возвращаясь в Вену, писал музыку и общался с избранным кругом друзей. Со временем он сделался завсегдатаем таверны под названием «Красный ёж» и частым посетителем Вурстельпратера, парка развлечений, где кишмя кишели кукольники, акробаты и клоуны. Иногда сильно раздавшийся вширь композитор катался на карусели.

«Война романтиков» закончилась вничью. Обе стороны объявили себя победителями, причем Ганс фон Бюлов провозгласил Брамса третьим «Б» в одном ряду с Бахом и Бетховеном. В 1894 году Гамбургская филармония наконец обратилась к композитору с просьбой занять пост дирижера. Он отклонил предложение, сказав, что теперь уже слишком поздно. Ему исполнился только шестьдесят один год, и, казалось, Брамс пребывал в добром здравии, но говорил он о себе как о дряхлом старике. Друзья с удивлением отмечали, что он выглядит не по возрасту старым.

Любовь всей его жизни — Клара Шуман — тоже начала сдавать. Осенью 1895 года они провели целый день вместе и расстались, смеясь над тем, как Брамс азартно набивает карманы своим любимым табаком, чтобы контрабандой провезти его в Вену. Больше они не увиделись: Клара умерла в мае 1896 года.

Брамс так и не оправился от этой потери; он вдруг пожелтел, возможно, от рака печени. 7 марта 1897 года композитор присутствовал на исполнении своей Четвертой симфонии в Венской филармонии. В конце бурные овации не смолкали, пока Брамс стоял на сцене лицом к залу; по его щекам текли слезы. Ему оставалось жить меньше месяца.

СЧИТАЙТЕ, ЧТО МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО

Когда Брамс разболелся, врач велел ему немедленно перейти на строгую диету.

— Прямо сейчас? Но это невозможно! — воскликнул композитор. — Штраус пригласил меня на ужин, в меню цыпленок с паприкой.

— Исключено, — отрезал доктор.

Но Брамс быстро нашел выход из положения:

— Ладно, тогда будьте любезны, считайте, что я приходил к вам на консультацию завтра.

ТЫ ПОЁШЬ, КАК ДЕВЧОНКА

Судя по воспоминаниям современников, в молодости Брамс был необыкновенно красив: голубые, цвета незабудок, глаза, светло-каштановые волосы, квадратная челюсть. И лишь одна черта портила эту божественную картину — голос композитора, остававшийся высоким, как у мальчишки. Подростком и совсем молодым человеком Брамс страшно стеснялся своего голоса и в конце концов решил, что с этим надо что-то делать. Он разработал комплекс «упражнений» с целью понизить регистр голосовых связок и принялся тренироваться, стараясь перекричать хор на репетициях. В итоге его голос напрочь утратил приятную напевность, Брамс заговорил хрипло, отрывисто — и по-прежнему пискляво. На протяжении всей жизни в моменты сильного напряжения голос Брамса вдруг словно ломался, как у тринадцатилетнего мальчика.

ИЗБАВЬТЕ МЕНЯ ОТ ЛЬСТЕЦОВ!

Задиристость Брамса часто давала о себе знать в отношениях с поклонницами. Когда некая молодая женщина спросила у него, какую из его песен ей следует приобрести, Брамс порекомендовал даме что-нибудь из его посмертных сочинений.

Другая поклонница спросила композитора:

— Как вам удается сочинять столь божественные адажио?

— Ну, видите ли, — ответил он, — я следую указаниям моего издателя.

Брамс терпеть не мог, когда его хвалили в глаза. Однажды за ужином приятель Брамса встал и произнес:

— Давайте не будем упускать возможности выпить за здоровье величайшего композитора на свете.

Брамс вскочил и выкрикнул:

— Именно! Выпьем же за здоровье Моцарта!