Глава 6

Глава 6

С наступлением темноты все, что было предназначено для обнаружения подпольного радиста, Ярунчиков привел в повышенную готовность. Приближалось время предполагаемого выхода радиста на связь «в установленном режиме». Должно было замкнуться важное контактное звено, чтобы без сомнения выявить скрытую сеть вражеской резидентуры.

Ярунчиков с необычной поспешностью отвечал на телефонные звонки, возбужденно прохаживался по кабинету, много курил. Однако при этом он довольно основательно занимался текущими делами, спокойно выслушивал доклады сотрудников, подписывал бумаги, что в общем-то уравновешивало его нетерпеливое ожидание главной вести.

Пришел Плетнев со свернутым листочком в руке, быстро прошел к столу, сел, начал рассказывать:

— С Осиным в Бровцы ездила жена летчика, некая Римма Савельева. Живет в Киеве с больной матерью, надолго оставить ее одну не может. Иногда навещает мужа в гарнизоне подо Львовом. Он служит в авиационном полку, молодой, перспективный капитан, командир эскадрильи, боевым орденом награжден во время финской кампании.

— Что же ее связывает с этим, с Осиным? — медленно спросил Ярунчиков.

— Чем может нравиться видный мужчина интересной женщине… — начал было Плетнев, но бригадный комиссар не дослушал его.

— Меня не интересуют постельные подробности, — резковато перебил он. — Докладывайте с чекистских позиций.

— Я обратил внимание на две детали, — быстро перестроился Дмитрий Дмитриевич. — Во-первых, Савельева встретила Осина в тот вечер, когда они ездили в Бровцы, очень даже располагающе, как будто соскучилась по нему. Во-вторых, когда он показал ей в сквере какие-то фотографии, Савельева сникла, явно перепуганная увиденным. Чем таким подействовал на нее Осин? Что за снимки он ей показал? Ох как они меня заинтересовали! Не может быть, чтобы у «красавца мужчины» в железном ящике на работе не оказалось чего-нибудь привлекательного для нас. Думаю, завтра он сунет фотографии обратно под замок. Надо бы нам заглянуть в этот любопытный сейфик.

Ярунчиков, помедлив, ответил:

— Утром видно будет.

Станция пеленгации не давала вестей. Подпольный радист не выходил на связь. Да и время еще не подошло, судя по предыдущим передачам. Грачев ежечасно докладывал: «Точка. Грач.». Это означало, что объект наблюдения — Хопек на месте и никуда не выезжал.

Медленно тянувшееся днем время к полуночи, казалось, ползло быстрее: долгожданный час приближался.

Плетнев вдруг вскочил и быстро вышел из кабинета, но скоро вернулся, опять присел к столу и как бы между прочим сообщил:

— Художник спит в больничной палате.

Ярунчиков в ответ кивнул, поднялся, не спеша прошелся по кабинету. Плетнев видел, как хмуро шевелятся его густые брови, сидел молча, не мешая начальнику думать. Да и самому не хотелось тратить лишних слов. И потому, когда раздался звонкий протяжный сигнал аппарата ВЧ, оба встрепенулись. Плетнев даже приподнялся, уперев руки в спинку стула.

— Ярунчиков слушает! — спокойным грудным голосом ответил бригадный комиссар. — Пока нет, Анатолий Николаевич. Ждем. Понимаю… Самому невтерпеж… Конечно, доложу немедленно.

Осторожно положив трубку и не убирая руки с аппарата, Ярунчиков порассуждал вслух:

— Что бы это могло значить? Контакт тройки — Рублевский — Осин — Хопек, — прослеженный с разных точек, должен исключить нашу ошибку. Может быть, очередной сеанс связи в их режиме не в среду, а в четверг или в пятницу, раз в неделю? А прошлая среда оказалась неурочной? Сообщалось же в предыдущей шифровке: «задержка связи доложена главному», что впредь она будет «в установленном режиме». — Ярунчиков сел к столу и стал чертить на листке треугольнички, стрелки. — Художник исключается. Связей у него нет, и не ищет. Случайно оказался в поле зрения… И Хопек упорно сидит дома. Если бы он собирался что-то передавать сегодня, он бы непременно воспользовался прикрытием своей сожительницы и давно к ней отправился. Не заявится же солидный человек к одинокой вдове за полночь.

— А почему бы и нет? — усмехнулся Плетнев. — Занят человек, контрольные работы, скажем, проверял, отложить невозможно. Кончил дело — сам себе хозяин, хочет спит, хочет в гости отправляется!

— Поймите, это же деревня, а не лестничная площадка городского дома — дал короткий звонок и шмыгнул за дверь, — возразил Ярунчиков, будто Дмитрий Дмитриевич сам намеревался ехать на полуночное свидание.

Между тем Плетнев приоткрыл штору окна, понаблюдал за блестящим снежком в свете полной луны, сказал предположительно:

— Не снег ли перепутал карты радисту? Боится теперь целину топтать, след оставлять. Антенну же на дороге не развесишь. Да больно приметен человек на свежей белизне при такой луне.

Часы пробили полночь. Откуда-то издалека приглушенно донеслись звуки «Интернационала», должно быть, в каком-то кабинете забыли выключить радио. Торжественные, зовущие аккорды невольно заставили Ярунчикова вспомнить слова гимна, он пропел их про себя до конца. И как будто кто-то терпеливо ждал этого момента. В кабинете раздался резкий телефонный звонок.

Бригадный комиссар мгновенно взял трубку и только успел назваться, как глаза его широко раскрылись, брови дрогнули, а на лице проступила слабая улыбка. Карандаш в его руке быстро набрасывал что-то в блокноте.

Положив трубку, Ярунчиков откинулся к спинке стула и выдохнул только одно слово:

— Вышел!

Он тут же поднялся и, направляясь к двери, сообщил идущему следом Плетневу:

— Доложил пятый. Радист вышел на связь в семь минут первого непосредственно из Бровцов. Почерк тот же. Грачеву сообщено. Идем-ка свяжемся с ним.

— Из самих Бров-цов заработал?! — озабоченно повторил Плетнев. — Это уже сложнее.

— Все должны оставаться на местах, не метаться, — сказал Ярунчиков, взмахнув рукой, и пояснил: — Грачев со Стышко знают, что делать, предусмотрен и такой вариант. — И уже у дверей радиорубки добавил: — Меня интересует лишь, на своем ли месте Стышко…

…С первой темнотой Василий Макарович Стышко начинал свое дежурство на задворках дома, в котором жил Хопек. Третью ночь встречал он за невысоким дырявым забором, устроившись в укромном уголке за сараем, где можно было и пошевелиться, и посидеть на принесенном чурбаке. Отсюда просматривался весь двор: и калитка, и крыльцо, и уборная возле другого конца забора, и лицевая сторона приземистого сарая, и мотоцикл с коляской возле старой телеги посреди двора, отчетливо различимые на заснеженной земле.

Холод и скованность движений не так угнетали Стышко, сколько нудность ожидания в глухой тиши. И все-таки его ни разу не покинула уверенность, что он вот-вот дождется того, ради чего затаился здесь, напрягая зрение и слух. Задачей его было зрительно обнаружить у Хопека передатчик в момент, когда учитель выходит из дома и начинает возиться с мотоциклом, или, наоборот, узнать, не уносит ли его в сени из поездки. Передатчик не коробок спичек, в карман не спрячешь. Он мог находиться у него дома где-нибудь в тайнике, к примеру в сарае. Другое дело, если укрыл в лесу или в Яблоневке у вдовы. Но там уже епархия других. Да и вряд ли станет он использовать для этой цели чужой дом. К тому же хлопотно. Пришлось бы ехать за передатчиком в Яблоневку, брать его, отлучаться, чтобы провести сеанс, возвращаться, снова прятать… Невыгодный вариант. При этом не исключалась возможность скрытого выхода радиста на связь прямо с хозяйской усадьбы. И такой вариант считали вполне возможным.

В предыдущие ночи, поближе к утру, Стышко осторожно вдоль стенки сарая проникал в глубину двора, обследовал коляску мотоцикла, но, кроме инструмента в тряпице, ничего не нашел. Не обнаружил он ничего подозрительного и в сарае. Василий Макарович оставлял свой пост перед рассветом, спускался через огород к речке и оказывался на полевой дороге, шел к шоссе, а уж оттуда возвращался в Бровцы.

С большой надеждой Стышко ждал вечера сегодняшнего дня. И сейчас, перемаявшись три часа, стал подумывать о том, что нынче его «объект» скорее всего никуда не тронется.

И стоило Стышко подумать об этом, как резко скрипнула дверь. У Василия Макаровича прервалось дыхание, он прильнул к щели в заборе, выхватив взглядом фигуру на крыльце. Когда она двинулась по двору, легко опознал Хопека — невысокого, плотного, с переваливающейся походкой. На Хопеке была шапка, пальто внакидку, ботинки, которые двигались будто сами по себе, ноги как-то не различались, и Василий Макарович понял, что полуночник в кальсонах, значит, собрался по нужде. Шел к уборной, и, когда миновал тень от дома на середине двора, Стышко заметил, что Хопек прикрывает что-то объемистое полой пальто. Возле уборной он круто свернул вдоль забора, прошмыгнул буквально в трех шагах от чекиста к двери сарая и скрылся за ней.

Все это произошло на глазах Василия Макаровича так неожиданно и быстро, словно померещилось. Он даже не дал короткой отсветки — сигнала фонариком в нужную сторону, который должен был означать, что объект наблюдения вышел из дома, а только еще сильнее напряг слух, приложив ухо к холодной доске сарая. Там что-то глухо стукнуло, расслышались шаги, потом стихли, донесся мягкий металлический щелчок, и немного погодя едва уловимо дошла дробь морзянки. Сомнений не стало — Хопек вышел на связь.

Прикрыв бортом пальто фонарик, Стышко дал короткую вспышку, потом вторую. Его сигнала, видно, заждались: в ответ тотчас же мелькнула короткая отсветка.

Между тем в сарае снова щелкнуло, будто повернули выключатель, послышались торопливые шаги. Открылась дверь, и появился Хопек. Мгновение постояв на пороге, он тем же путем вернулся к дому, обеими руками поддерживая под пальто скрытую ношу.

Стышко не стал задерживаться в своем укрытии после того, как Хопек скрылся в сенях, небоязливо стукнув задвижкой двери. Взяв под мышку чурбак, на котором сегодня так и не довелось посидеть, Василий Макарович с шутливой мыслью: «Уберу-ка и я с глаз свое «кресло», — слегка пригнувшись, умышленно пошел не огородом к речке, а вдоль забора, пробираясь задами к улице, чтобы на всякий случай, если за ночь не запорошит следы, создать впечатление, будто кто-то с поселковой дороги сократил здесь путь к селу.

* * *

При хороших вестях Ярунчиков возбужденно потирал руки, причем делал это усердно, будто намыливая их, а в завершение прихлопывал ладонями и произносил свое любимое: «Сверхудачно!»

Так он сделал и сейчас после разговора с Грачевым по рации. Тот доложил: «Первое — ясно. Второе — «добро». Бригадный комиссар с подъемом подтвердил: «Добро!» Разговор означал: задание выполнено, прошу разрешения оперативной группе вернуться в отдел. И Грачев получил на это разрешение.

— Всему оперсоставу в частях отбой! — передал Ярунчиков Ниште.

«Да, пожалуй, в самом деле получилось «сверхудачно», — про себя отметил Плетнев, шагая за начальником отдела в его кабинет.

— Что же накарябали они в новом донесении? — нетерпеливо спросил Ярунчиков. — Вы сходите, Дмитрий Дмитриевич, передайте дешифровальщику: как будет готово у него, пусть сразу тащит сюда.

Велик был соблазн завалиться на диван, вытянуть ноги и лежать не шевелясь до тех пор, пока самому не захочется подняться. Но Ярунчиков постоял возле дивана, закурил «Казбек», вяло положил спичку в пепельницу, а глаза его сами собой остановились на белом аппарате ВЧ-связи. Чувствовал, надо немедля связаться с Михеевым, обрадовать и успокоить его, зная, с каким нетерпением тот ждет сообщения. Но решил повременить самую малость, пока не принесут расшифровку переданного радистом Хопеком текста, чтобы уж и самому на этом этапе операции поставить точку.

Вошел Плетнев.

— Сейчас будет готово, радист работал прежним шифром, — доложил он и тут же предложил: — Думаю, пора переходить к активным действиям. С кого начинать? С Осина или Савельевой?

— Прямо сейчас, что ли? — с добрейшей улыбкой откликнулся Ярунчиков. — Подождите, подумаем. Знаю, что вы прежде всего хотите! Заглянуть в железный ящик Осина, в любопытный сейфик.

По лицу Плетнева скользнула ответная улыбка.

— Я уже счел этот вопрос решенным, — с достоинством сказал он. — Меня теперь больше интересует Савельева.

Принесли дешифрованный текст перехваченной радиограммы. Ярунчиков быстро пробежал его глазами, хмурясь, прочитал снова и протянул лист Плетневу.

— То, да не совсем, — сказал он упавшим голосом.

Плетнев прочитал:

«Главный восстановил львовскую швею, осваивает стояк. Надежно. Контролирует кадровик. Приему готов. Белка пошла. Связь режиме. 673».

— Почему не то? — возразил начальнику Дмитрий Дмитриевич. — По-моему, все как надо, с гаком даже. Появилась львовская связь плюс какие-то «кадровик» и «белка». Да еще «прием готов»!

— Привязки к Рублевскому пока нет, — уже спокойным тоном пояснил Ярунчиков. — Ожидали передачи нашего фиктивного приказа о передислокации авиационного полка. Ну а это, конечно… — стал он снова читать короткий и в принципе понятный текст.

Так они размышляли вслух, стараясь глубже постигнуть смысл и возможность перехваченной шифровки.

— Не мог Рублевский задержать это донесение, — предполагал Плетнев. — Оно самое важное на сегодня. Вы обратите внимание на уверенность, напористость: «восстановил»… «осваивает»… «надежно»… Что там еще? — заглянул он в текст. — «Контролирует»… «приему готов»… Энергично работают.

— Вы правы, — согласился Ярунчиков. — Учтите еще, агентам надо создать для центра впечатление ритмичности своей работы. Кроме того, хотят иметь что-то важное впрок. А сообщение о передислокации авиационного полка пока еще не устарело.

— Об этом-то и мне подумалось, — поддержал Плетнев.

— Видимо, по той же причине они и в прошлый раз сделали разбивку одного распоряжения из двух пунктов на две передачи. Теперь я начинаю верить, что они только-только развертывают работу.

— Да, тут есть над чем помозговать, — снова взял в руки лист бумаги Плетнев. — Ведь вот явно у агента была встреча с «главным». Проморгали ее наши либо она прошла до того, как Рублевского взяли под наблюдение?.. Далее, можно понимать, восстановлена старая львовская связь. Что касается «осваивает стояк», тут, вполне возможно, речь идет о тайнике, о явочной квартире…

Дали Москву, и Ярунчиков сорвавшимся голосом произнес:

— Докладываю, Анатолий Николаевич!..

А Плетнев, видя его волнение, все хотел уловить пришедшую на ум логическую связь в словах «белка пошла»: «Белка… Беличий воротник, белый берет… Не Савельеву ли обозначили кличкой «белка»?» — осенило Дмитрия Дмитриевича.

* * *

Ярунчиков встретил Грачева со Стышко, возвратившихся из Бровцов, приглашающим жестом вскинутой руки — заждался, взглядом, приветливым и нетерпеливым, говоря, как желанен для него приход сотрудников. Предложил им сесть и рассказать все подробно. Присутствующий при разговоре Плетнев освободил им место возле стола, сам присел поодаль.

Слушая попеременно то одного, то другого, Никита Алексеевич уточнял подробности ночного наблюдения за Хопеком, при этом лицо отражало все обуревавшие его чувства: то строго напрягалось, и глаза ожесточались, то добрело, расслабляясь, и подрагивали брови.

— Передых вам всем до десяти утра, — скомандовал наконец он строго, словно ему собирались возражать. — В машину и по домам!

Грачев напомнил:

— Утром надо сменить наших, которые присматривают за Хопеком.

— Позабочусь сам. — Ярунчиков встал, прихлопнул ладонями по столу — разговор окончен, а когда все вышли, размашисто потянулся, дошел до дивана, лег, устроил поудобнее голову на валике и сразу отключился.

…В половине шестого утра оперуполномоченный Ништа вошел в кабинет начальника отдела. Горела настольная лампа. Ярунчиков спокойно спал на диване, сунув руки под мышки. Жалко и неловко было Ниште будить бригадного комиссара, но и промедлить с докладом о том, что Римма Савельева десять минут назад выехала Львовским поездом из Киева в Москву, он не мог.

Едва Ништа дотронулся до плеча Ярунчикова, как тот открыл глаза, не спеша сел, хмуро и озабоченно выслушал новость.

— Во сколько, говорите, выехала? — спросил он.

— В пять двадцать. Вагон седьмой, билет взяла до Москвы, едет одна, провожающих не было, — заглянул в листок с записью Ништа. — Одета в пальто…

— Давайте-ка эти данные, — взял листок из рук оперуполномоченного Ярунчиков. Спросил: — Что еще?

— Пока все.

— Пока, говоришь… — заспанно прищурился Никита Алексеевич. — Тогда до следующего «пока» еще вздремну. Если ничего срочного, не буди… Львовскому поезду до Москвы еще шлепать да шлепать.

…В десять утра Плетнев, Грачев и Стышко предстали перед начальником отдела бодрые и посвежевшие, будто и не было бессонных, издерганно-напряженных суток. Серьезные лица оперработников выражали чувство исполненного долга и готовность продолжать успешно начатую работу. Они внимательно слушали Ярунчикова, подключась к деловому размышлению.

Зачем Савельева чуть свет выехала из Киева в Москву? Какие у нее там могут быть неотложные дела? Больна мать, сравнительно недалеко служит муж… связь с Осиным… А она едет в столицу… Чем же, наконец, она занята?..

— Не станем гадать на кофейной гуще, — прервал паузу Ярунчиков. — Подождем, посмотрим, что она будет делать в Москве. А сейчас о сиюминутной задаче. Что мы имеем?.. Радист остается под наблюдением, так же как и Рублевский, Осин, Савельева. К последним троим надо искать пути для близкого контакта. Если бы мы были уверены в активной роли Савельевой, надежнее бы, конечно, начинать с нее. Возможно, нынче-завтра роль красавицы прояснится. Имеется в виду не только цель ее поездки в Москву. У Дмитрия Дмитриевича Плетнева есть кое-какие дельные соображения. Их надо осуществить немедля. И необходимо нащупывать новые подходы. Сделаем перегруппировку сил. Вы, Василий Макарович, — обратился он к Стышко, — переходите под начало Плетнева. Работать в основном будете с Осиным и Савельевой. Участие Грачева здесь не требуется, тем более что Мирона Петровича ждут неотложные дела во вновь созданном контрразведывательном отделении. Мне об этом снова напомнил товарищ Михеев. Грачеву нужно ехать в особые отделы армий округа, посмотреть, что делается, организовать необходимую работу на местах. И отправится он для начала во Львов, в шестую армию. Там, кстати, в территориальном управлении НКГБ заодно отдаст последнюю дань «Выдвиженцам», помозгует с товарищами на местах о содержании перехваченной ночью шифровки. — Ярунчиков зачитал ее и продолжал: — Львовская «швея» — лицо, безусловно, реальное, «кадровик» и «белка» — тоже. Может быть, во Львове сыщется зацепка к этим кличкам. Мы не можем ждать, пока нас Рублевский или Осин сами выведут на львовскую агентуру.

— Ништу не дадите мне в помощники? — попросил Грачев.

— Он на важной связи с Бровцами, перебрасывать его пока нельзя, наоборот, ему подобрать помощника надо, — решительно отказал Ярунчиков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.