Глава шестая БЕРЕГ УДАЧИ

Глава шестая

БЕРЕГ УДАЧИ

1

Положение разведенной и достаточно молодой женщины, даже если муж взял на себя всю вину за разрыв, было неприятно. Из глубокого уважения к религии она сама отказала себе в праве на причастие; она лишилась возможности пойти в театр или на вечерний концерт, пообедать в ресторане, что невозможно без спутников; ей не хотелось присутствовать на вечеринке с танцами одинокой посреди супружеских пар. И увы, не все друзья готовы были сохранять с нею прежние отношения: «Начиная новую жизнь, мне пришлось критически пересмотреть круг своих друзей. Испытание, через которое пришлось пройти, стало своего рода пробным камнем в отношениях с ними. Мы с Карло учредили между собой два ордена: орден Крыс и орден Верных Собак. О ком-нибудь мы могли сказать: „О, да, этот достоин ордена Верных Собак первой степени“. Или: „Этот заслуживает ордена Крыс третьей степени“. Крыс оказалось не так много, но среди них были совершенно неожиданные: иные люди, которые считались моими настоящими друзьями, как выяснилось, не желали теперь иметь ничего общего с человеком, привлекшим к себе внимание в связи с сомнительными, как им казалось, обстоятельствами».

Этих слов достаточно, чтобы понять, насколько же тяжелее было положение в обществе Арчи и его новой жены, осуждавшихся бывшими знакомыми как инициаторы скандала, хотя, конечно, жалеть их не следует, — они выбирали свою судьбу с открытыми глазами. Их не коснулась лишь одна особенность существования оставленной мужем дамы — в глазах холостяков она считалась подходящим объектом для безответственного флирта: «Что меня поразило, так это сколько мужчин стали ухаживать за мной, как только я оказалась в несколько двусмысленном положении дамы, разъехавшейся с мужем и официально с ним разводящейся».

Ухаживали, разумеется, без видов на женитьбу. Все это было так ново и так странно для женщины, всю жизнь прожившей под опекой родителей или мужа! В новой ситуации у нее имелось два проверенных средства пресечь недоброжелательные слухи и нежелательные поползновения: вести предельно уединенную жизнь в Эшфилде или уехать за границу. Агата Кристи выбрала второе, надеясь заодно скрыться и от журналистов. Ее Розалинда пребывала в школе, в случае необходимости Мэдж или Карло позаботились бы о ней, — она сама впервые в жизни оказалась предоставлена собственной воле!

Первой ее идеей было отправиться на Карибские острова, но на обеде у знакомых ей подсказали свежую и отличную мысль: Багдад. По сравнению с Карибами он имел тьму преимуществ. Туда не нужно было плыть, весь путь, кроме неизбежных переправ через Ла-Манш и Босфор, можно было проделать в столь любимых ею поездах и даже проехать через всю Европу на таком заманчивом Восточном экспрессе! Кроме того, Ирак находился в ту пору в «сфере влияния» Британской империи, поэтому сказочное обаяние «Тысячи и одной ночи» соединялось в нем с возможностью остаться в своей языковой среде, получить привычную чашку чая и хотя бы минимум привычного комфорта. Английская колония Месопотамии состояла из многочисленных семей военных, врачей, владельцев отелей, бизнесменов, шоферов, летчиков, дипломатов и кого угодно еще. Там играли в теннис, устраивали скачки, организовывали клубы и библиотеки… словом, то была Англия посреди экзотики Востока. Почти как Египет, но с той разницей, что Багдад отнюдь не являлся курортом и для поездки туда не по служебной или семейной надобности требовалось какое-то обоснование, дабы не привлечь к себе ненужное внимание сплетников. И такое обоснование теперь было! Недалеко от Багдада вела археологические раскопки экспедиция Леонарда Вулли, ставшая в тот год знаменитой на весь свет. Древний Ур, родина Авраама, открыл существование неведомой цивилизации шумеров, гробницы царей и цариц которых ломились от золотых и серебряных украшений невиданной красоты, сравнимых с недавними находками в гробнице Тутанхамона. Но Тутанхамон не взял с собой многих десятков «сопровождающих» из придворных дам и рабов, принесенных в жертву при погребении! Газеты всех стран писали о шумерах и Вулли.

Ур стал объявленной и оправданной туристической целью поездки миссис Кристи. Она еще не знала, что вскоре ей не понадобится никакого оправдания, что поездка в Ур станет в глазах всех представителей иудейской или христианской цивилизаций не туризмом, а паломничеством — в тот сезон Вулли докажет реальность библейского потопа!.. и границы его «всемирности».

Тягостное плавание до Кале — и вот она в желанном Восточном экспрессе — вокруг живописные ущелья Италии и Югославии, тележки с осликами — и уже она посреди кричащего хаоса Стамбула. Естественно, попутчики считали долгом заботиться об одинокой даме: женщины давали свои адреса и советы, мужчины приглашали в ресторан и потом очень настойчиво ждали ответного приглашения в номер. Но для миссис Кристи пугавшее одиночество вдруг обернулось наслаждением прежде неведомой свободой — свободой делать что ей вздумается, не давая никому отчет. И она не желала перемен!

В Стамбуле она провела всего сутки, переправилась через Босфор с помощью агента Кука — и снова поезд идет на Восток. При переезде из Европы в Азию она почувствовала какую-то неуловимую перемену. Здесь время текло иначе, его ход перестал казаться важным. Поезд двигался вдоль берегов Мраморного моря, потихоньку лез в горы — дорога казалась сказочно красивой и экзотичной. Другими стали и пассажиры: люди были те же, но они уже воспринимали себя чужестранцами и внутренне напряглись. На станциях к поезду бежали местные крестьяне в развевающихся одеяниях и наперебой громко расхваливали свой товар, совали пассажирам в окна мясо или овощи, нанизанные на вертелы или завернутые в виноградные листья, яйца, выкрашенные в разные цвета, и прочие восточные блюда. К счастью, в поезде пока еще был ресторан, поскольку перронная снедь явно была горячей, жирной и откровенно негигиеничной.

На второй вечер поезд сделал остановку, чтобы пассажиры могли полюбоваться Киликийскими воротами — куда спешить?

«Перед нами предстала картина фантастической красоты, никогда ее не забуду. Выйдя из поезда вместе с другими, я увидела неописуемую красоту. На горизонте медленно заходило солнце. Я была так рада и благодарна судьбе, занесшей меня сюда!» Потом поезд спустился с гор и она очутилась уже в Сирии. Но Сирия встретила путницу неласково: ее до полусмерти искусали клопы! пришлось попросту разрезать рукава пальто и блузки — руки внутри их так распухли, что ничего другого не оставалось: «У меня был жар, болела голова, я отвратительно себя чувствовала и думала про себя: „Ах, зачем я пустилась в это путешествие!“».

Так в один день она испытала и прелесть, и невзгоды, которые сочетал Восток.

В Дамаске путешественницу ждал «великолепнейший отель с огромными мерцающими мраморными холлами, правда, так слабо освещенными, что разглядеть было почти ничего невозможно». Ее торжественно препроводили по мраморной лестнице наверх, в необозримо обширные апартаменты, и она попробовала обсудить вопрос о ванне. Однако ванна на Восток еще не добралась. Банщик

«отвел меня, облаченную в пеньюар, в какой-то подвал, где стал откручивать какие-то краны и вентили. На каменный пол отовсюду потек кипяток, и пар заполнил все помещение так, что ничего не стало видно. Банщик кивал, улыбался, жестикулировал, давая понять, что все идет хорошо, а потом ушел. Перед уходом он все краны закрутил, и вода стекла в отверстия, устроенные в полу. Я не знала, что делать дальше. Снова пустить горячую воду не рисковала. В конце концов я сняла тапочки и все остальное и побродила немного по этой бане, ополаскиваясь в клубах пара, — включить воду я так и не решилась. На мгновение я ощутила тоску по дому, по своей светлой квартире, по нормальной фарфоровой ванне с двумя кранами, на которых написано — „хол.“ и „гор.“ и которыми можно регулировать температуру воды по своему усмотрению».

Никогда прежде Агата не лишалась условий привычного существования. Даже в кругосветном путешествии с Арчи она не оказывалась за пределами давно обжитых англичанами мест. И что же? к собственному удивлению, она не просто легко переносила тяготы, но принимала их как должное, не позволяя быту затмить очарование новых стран. Следующий этап путешествия сулил еще более сильные впечатления — встречу с Пустыней. Дамаск был последним пунктом еще недостроенной железной дороги Босфор — Багдад. Дальше следовало переехать пустыню с караваном автобусов. 48 часов ее трясло в лишенном по современным представлениям малейшего комфорта автобусе, страшно укачивало, короткие ночлеги в крепостях, охраняемых часовыми Верблюжьего корпуса, готовыми дать отпор бандитам (или, если угодно, борцам за независимость), не приносили отдыха телу. По пять-шесть женщин в одной комнате, они лежали часа три короткой южной ночи на незастеленных топчанах. И снова пустыня.

«Часов в пять-шесть утра, на рассвете, мы позавтракали посреди пустыни. Нет завтрака лучше, чем консервированные сосиски, сваренные рано утром на примусе в пустыне. Эти сосиски да крепкий черный чай — что еще нужно, чтобы поддержать слабеющие силы?! Чудесные цвета, которыми расцвечена пустыня — бледно-розовый, абрикосовый, голубой — в сочетании с пронзительно прозрачным и словно чуть подкрашенным воздухом создают завораживающую картину. Именно это я мечтала увидеть! Будто все куда-то вдруг исчезло — только чистый, бодрящий утренний воздух, тишина — никаких птиц, струящийся сквозь пальцы песок, восходящее солнце и вкус сосисок и чая во рту. Чего еще можно желать?!»

Да, это и был Восток, каким его изображали в записках путешественников и немых голливудских фильмах! Багдад вырос на другом берегу реки как прекраснейшее видение белого рая. А в его пригородах росли сами по себе пальмы, шлепали по грязи буйволы и женщины с бирюзовыми браслетами на ногах. Однако миссис Кристи стараниями английской колонии поселилась не в самом городе, а в сугубо британском районе Альвия, тогда отделенном от центра милями пустыни из соображений гигиены. Смотреть вокруг было не на что, разве только дивиться колориту восточного образа жизни, когда видимость нимало не соответствует сущности и нищий, на взгляд европейца, погонщик стада буйволов в действительности является богачом, ибо каждый буйвол стоит более ста фунтов! Она рвалась из обволакивающего гостеприимства Альвии, ее целью был Ур — и к счастью, это поощрялось всеми знакомыми. И туда даже шел поезд.

2

Работа на раскопках Ура кипела, самый знаменитый сезон экспедиции Вулли был в разгаре. Приезд одинокой туристки прошел бы незамеченным, но жена Леонарда Вулли, страстная любительница детективов Кэтрин знала, кто была эта дама. К ним приехала сама сочинительница «Убийства Роджера Экройда» — какие уж тут шумеры! То были первые археологи, которых встретила Агата Кристи. Она еще не понимала, насколько невероятно, что сам начальник экспедиции лично водит ее по раскопу! Она не знала, что его власть здесь подобна абсолютной монархии: захочет установить себе трон — установит. Членам экспедиции и ее рабочим («рабам», по терминологии археологов, идет ли речь о студентах-практикантах или нанятых землекопах) останется склониться перед лицом монарха, которого разве только спонсоры или институт могут ввести в определенные рамки. Однако диктатура Леонарда Вулли заканчивалась раньше — перед лицом жены, которой он был бесконечно и внешне чрезмерно предан.

«Помню, спустя много месяцев в разговоре с Кэтрин я с восторгом отозвалась о ее муже Лене:

— Удивительно, он начисто лишен эгоизма. Как он встает среди ночи и готовит вам „Бенджерз фуд“ или горячий суп! Не многие мужья способны на это.

— В самом деле? — изумилась Кэтрин. — А Лен считает, что это его привилегия.

Он и вправду так считал. Вообще, делая что-то для Кэтрин, каждый был уверен (по крайней мере, в тот момент), что ему оказана честь. Когда по возвращении домой до вас доходит, что вы лишились двух только что приобретенных книг, которые мечтали прочесть, потому лишь, что Кэтрин, вздохнув, пожаловалась, что ей нечего читать, и вы охотно, с радостью сами ей их отдали, тогда только вы осознаете, насколько она замечательная женщина!»

Да, Кэтрин Вулли умела очаровывать, мечтала очаровать великую гостью и преуспела в этом. Но знакомство их оказалось не кратким, а долгим, на многие годы. В «Автобиографии» Агата Кристи назвала ее «одной из лучших моих подруг», что не помешало ей не без издевки расправиться с супругами Вулли в «Убийстве в Месопотамии». Едва ли найдется женщина, которая захотела бы узнать себя в героине этого романа. Та имеет много общего с Кэтрин (кроме, естественно, фактов биографии), отличается от нее одним — равнодушием к деятельности мужа. Кэтрин в Уре не скучала, ей, в частности, шумерская цивилизация обязана знаменитым скульптурным портретом царицы в золотой диадеме, восстановленным по черепу и глиняным рисункам. Досталось в романе и некоторым другим членам экспедиции. Специалист по эпиграфике иезуитский священник отец Берроуз попал туда почти без изменений. Он, скорее всего, роман не прочел, возможно, и Леонард Вулли не захотел узнать себя в главном герое, а вот Кэтрин Вулли, несомненно, книгу купила (или любимая подруга подарила ей экземпляр с дарственной надписью?). «Убийство Роджера Экройда» она навязывала всем членам экспедиции без права на отказ. Потребовала ли она от них прочитать и «Убийство в Месопотамии»? при всем ее обаянии и уме, чувство юмора у нее не преобладало — да и какого чувства юмора тут хватило бы?! Однако на сей раз зависящие от нее служащие сами расхватали роман и наслаждались недоступной прежде радостью мести!

В тот первый свой приезд Агата Кристи провела в Уре только несколько дней, потом пожила немного в Багдаде уже самостоятельно, а не почетной пленницей Альвии, а там уже наступил ноябрь, начались дожди, и в Англии ее ждали предрождественские хлопоты. Дорога домой оказалась тяжелее: автобусы намертво увязали в размытой дождями пустыне, но то была дорога домой.

3

Рождественские каникулы 1928/29 года оказались неудачными. К Розалинде приехала погостить ее школьная подруга — и заразила ее корью. Еще не успела болезнь проявиться, как нога миссис Кристи, куда недавно сделали прививку, странно распухла: «Я позвонила сестре, и Москитик, готовая в любой момент лететь на помощь, попросила, чтобы в случае необходимости я дала ей телеграмму — она немедленно примчится и будет ухаживать за мной, или за Розалиндой, или за обеими и вообще делать все, что нужно. На следующий день состояние мое ухудшилось, а Розалинда стала жаловаться на простудные явления — у нее слезились глаза и текло из носа. Приехала Москитик, готовая, как всегда, бороться с любыми невзгодами».

Это оказалось тяжелое заражение крови с галлюцинациями и чуть ли не угрозой потери ноги. Пока мать боролась за жизнь в больнице, Розалинда болела корью в Эшфилде, счастливая тем, что за нею ухаживает любимая тетя Москитик. Она, впрочем, не огорчилась возвращению оправившейся мамы. К школьным каникулам добавились две недели для полного выздоровления девочки, и впервые после отчаянно долгого перерыва Эшфилд стал дарить веселье и бодрость. Звонкий детский голос звал тетю Москитик, старые игрушки обрели новую хозяйку, сестры снова общались и болтали без помех.

Каникулы со временем закончились, Розалинда вернулась в привычную школу. Но 1929 год выдался неприятным. Умер Монти, и хотя сестры много претерпели от его причуд и безалаберности, все-таки то был еще один разрыв с прошлым. Монти до последнего дня находил женщин, готовых принять на себя заботы о нем в надежде на его исправление, последней оказалась медсестра-француженка, взявшая безнадежного и безденежного больного к себе в дом. Мэдж и Агата готовы были ее расцеловать, к недоумению их адвоката, сомневавшегося в «приличности» такого сожительства. На похороны во Францию съездила только Мэдж, младшей сестре было и без того тяжело.

Приходилось по-новому устраиваться в Лондоне, где приезды для работы с редакторами требовали постоянного жилья. Агата Кристи купила очень своеобразную квартирку, переделанную из конюшенного сарая (ее она изобразила в рассказе «Убийство в Каретном ряду»), В этом забавном, хотя малоудобном доме она стала писать то, что не требовало усилий и раздумий: рассказы про Томми и Таппенс и довольно нелепый роман «Тайна семи циферблатов». Сама она относилась к этим опусам так, как они того и заслуживали — как к ремесленным поделкам ради заработка:

«После „Убийства Роджера Экройда“ я написала „Тайну семи циферблатов“ — продолжение более ранней книги „Тайна замка Чимниз“ — и считала ее, по собственному выражению, веселым триллером. Такие книги легко писать — они не требуют кропотливой разработки и выстраивания сюжета.

Теперь ко мне стала приходить уверенность. Я чувствовала, что смогу писать в год по книге плюс несколько рассказов. Писательство в те времена имело один приятный аспект: все написанное можно было непосредственно выразить в деньгах. Если я решала написать рассказ, я знала, что он будет стоить шестьдесят фунтов. И так с любой вещью. Учтя подоходный налог, который составлял тогда четвертую-пятую часть, я высчитывала, что получу сорок пять фунтов чистыми. Это стимулировало мою производительность. Я говорила себе: „Хочу построить оранжерею-лоджию, где можно будет отдыхать. Сколько это стоит?“ Произведя подсчеты, садилась за машинку, задумывалась, составляла план и не позже чем через неделю рассказ уже существовал у меня в голове. Далее я записывала его и строила оранжерею».

В этом же конюшенном домике она приняла супругов Вулли, приехавших в Лондон в отпуск (как они все разместились? гостиная, гараж и каморка прислуги внизу, столовая с диваном, кухня, ванная и спальная клетушка наверху — уют коммуналки!). Вулли пригласили ее приехать в конце следующего сезона в Ур с тем, чтобы потом вместе попутешествовать по Сирии и Греции. Приглашение было с восторгом принято: следующий отъезд из Англии будет иметь не просто видимость паломничества, но подлинность поездки к друзьям и с друзьями.

4

Дорога на Восток уже не таила пряного аромата экзотики — все ароматы казались привычными и почти родными. На сей раз в Уре она столкнулась с неожиданной ситуацией, позднее в «Убийстве в Месопотамии» она описала нечто подобное одной фразой: «Они слишком вежливо передавали друг другу за завтраком масло». Атмосфера в экспедиции царила нервозная. Легко было приписать перемену влиянию эмоциональной и часто раздражительной Кэтрин. Ее дурное расположение духа было явно заметно. В первый момент при своей неопытности Агата Кристи готова была обвинить подругу, но позднее, уже изучив археологический мир изнутри, она в романе проницательно отметила, что главным лицом любой экспедиции всегда является ее начальник. Так что настроение Кэтрин было всего лишь отражением настроения Леонарда Вулли, возможно, недовольного текущим сезоном, далеко не таким блистательным, как два предыдущих.

Единственный, кто не вызывал постоянного раздражения Кэтрин, был молодой темноволосый, невысокий и худой ассистент, очень молчаливый и очень сдержанный. Звали его Макс Маллоуэн, в прошлый приезд миссис Кристи он отсутствовал, хотя вообще работал с Вулли уже пять лет. Для начала Кэтрин отрядила его сопровождать гостью в поездку на раскопки древнего Ниппура. Миссис Кристи почувствовала себя неловко от того, что ему навязывают лишние хлопоты, но все прочие считали затеи Кэтрин нормой жизни: «Похоже, все сочли вполне естественным, что молодой человек, изнуренный тяжелыми раскопками, дождавшийся наконец отпуска и мечтавший приятно провести время, жертвует всем и везет совершенно чужую женщину, много старше его, бог знает куда осматривать древности. Казалось, и сам Макс счел это в порядке вещей. Но вид у него был весьма угрюмый, и я немного нервничала. Не зная, как оправдаться, начала мямлить, что не сама придумала эту поездку, но Макс невозмутимо ответил, что ему это ничего не стоит».

Экскурсия оказалась тяжелой, стояла невыносимая жара, ночевать приходилось иной раз в полицейских участках в голых камерах (конечно, не за провинности!). Из-за короткого освежающего купания в придорожном озере они познакомились с каверзами пустыни — и с этого происшествия нежданно и быстро началось их другое совместное путешествие… длиной в полвека.

«Наш автомобиль засосало в песок, и его никак не удавалось сдвинуть с места. Час проходил за часом. Невыносимая жара не спадала. Я легла в тени машины, если это можно назвать тенью, и уснула.

Позднее Макс говорил — уж не знаю, так ли было на самом деле, — будто именно тогда решил, что я могла бы стать для него идеальной женой. „Никакой суетливости, — вспоминал он. — Ты не жаловалась, не говорила, что это я виноват, не причитала — ох, и зачем только мы остановились! Казалось, тебе все равно, поедем мы дальше или нет. Именно тогда я начал восхищаться тобой“.

С тех пор как он мне это впервые сказал, я всегда старалась соответствовать его представлению обо мне. У меня есть способность принимать жизнь такой, какова она есть, не впадать в истерику, а также очень полезное умение засыпать в любой момент в любом месте».

Дальнейшая поездка по всему Ближнему Востоку в обществе Макса и супругов Вулли оказалась не столь приятной. Самоуважение Агаты вечно страдало от выходок бессознательно эгоистичной и капризной Кэтрин, которой невозмутимо потакали оба мужчины. И все-таки новизна впечатлений затмевала огорчения. Агата обладала изумительной способностью приспосабливаться к среде, в которой находилась. Возможно, то был признак бесхарактерности или все та же деликатность, с детства отравлявшая ей жизнь. Но деликатность иной раз приносит и пользу. В давнем круизе вокруг света она имела возможность восхищаться только пейзажами — и она полагала, что нет ничего прекраснее природы. Теперь ее окружали почти только достопримечательности древних городов — и она находила, что нет ничего интереснее базаров, мечетей и глиняных черепков.

Бейрут, Наджаф, Кербела, Багдад, Мосул, Алеппо — сейчас эти места, скорее всего, не очень притягательны для обычного туриста. В ту пору их названия звучали сладчайшей музыкой сказочных странствий. А между тем и тогда в Ираке и на Ближнем Востоке было неспокойно, и тогда стреляли, грабили, приходилось передвигаться под защитой солдат. Но ничто не разрушало волшебного очарования. Постепенно путешественники добрались до Афин. И тут идиллия рухнула. В заранее заказанном отеле миссис Кристи поджидала пачка телеграмм от Мэдж: Розалинда подхватила тяжелую пневмонию, сестра забрала ее под свою ответственность из школы к себе в Эбни. Антибиотиков еще не существовало, болезнь считалась крайне опасной, а Англия была далеко, не менее четырех дней пути. Потрясенная мать первым делом оступилась и растянула ногу. Вулли с Максом отправились за билетом на Восточный экспресс, а вернулся Макс сразу с двумя билетами — для нее и для себя. Она изумилась: он ведь планировал поездить по всей Греции. «Я изменил свои планы, — ответил он. — Пожалуй, мне лучше вернуться домой, поэтому я могу ехать вместе с вами. Буду водить вас в вагон-ресторан или приносить еду в купе и делать все, что нужно».

Делать ему пришлось даже больше, чем нужно. Всю дорогу он отвлекал спутницу от бесполезного в тот момент беспокойства о дочери рассказами о себе и своей семье. Она не придавала этим рассказам значения, но слушала внимательно. В Милане они отошли от поезда «всего на пять минут»… и не обнаружили его на перроне. Стоянка была сокращена по причине опоздания. Багаж не жалко, найдется, но она не вправе была задерживаться еще на лишние сутки! Они вскочили в машину и помчались догонять поезд в Домодоссоле. Домодоссола — важный железнодорожный узел Италии и Швейцарии, но автомобильные дороги там не пользуются популярностью даже сейчас. То, что шофер сумел догнать поезд, относится к чуду езды по горным дорогам, хотя путешественница-англичанка этого до конца не осознала и сокрушалась позднее, что не успела из-за спешки поторговаться. На такси ушли все наличные деньги, и на перроне в Париже Максу пришлось полностью опустошить кошелек своей матери, особы весьма элегантной и светской. Встретив сына в обществе дамы старше его, чьи нужды требовали таких расходов, она не составила о ней благоприятного суждения, но, впрочем, судьба отпрыска мало ее интересовала.

5

Розалинда опять перенесла тяжелое испытание рядом с любимой тетей Москитик. Выглядела она полуживой, но Мэдж утешила сестру: неделю назад вид был гораздо хуже! К приезду матери девочка почти поправилась и всего через неделю они обе уехали в Эшфилд. Осенью их навестил Макс, с которым до того Агата встретилась разок у себя в конюшенном домике. В Эшфилде она оставила его ночевать и тем же вечером, заглянув в ее спальню, он в своей сдержанной манере сделал ей предложение… Она никак не ожидала, что их дружеские отношения во время недавнего путешествия вдруг получат такое завершение. Он ничем не походил на Арчи. Он был существенно ниже его ростом, некрасив, зато умел говорить комплименты и, как вскоре выяснилось, писал прекрасные любовные письма. Он, возможно, не обладал обширным опытом, но инстинктивно понимал, что пресловутое английское «Ты сама знаешь, что я хочу тебе сказать» далеко не все, что желает женщина услышать от мужчины. И хотя первым ее побуждением было наотрез отказаться (она только почувствовала вкус свободы, он намного моложе и пр.), снова, как некогда в молодости, она уступила — не аргументам, а мягкому напору. Одиннадцатилетняя Розалинда, чье мнение матери было важно, не возражала:

«— Ну что ж, я ожидала, что когда-нибудь это случится, — ответила Розалинда с видом человека, который привык всегда учитывать любые возможности. — Считаю это вполне естественным.

— Да, наверное…

Я упомянула Макса.

— По-моему, это лучше всего, — откликнулась Розалинда. — Нет, правда, будет очень хорошо, если ты выйдешь за него. — И прибавила: — Мы могли бы завести свою лодку. Он, кажется, неплохо играет в теннис? Мы будем с ним играть».

Зато восстал хор друзей и родных во главе с Мэдж: разница в возрасте! Ее сын Джек помнил Макса по Оксфорду, но поскольку тот не входил в его веселую студенческую компанию, естественно, Джек был о нем низкого мнения, почитая унылым сухарем или карьеристом. Других причин найти было нельзя. Происхождение, образование и будущность Макса в избранной сфере признавались вполне приличными. Его отец был вполне обеспеченным человеком, правда, из австрийских сельских низов, но и сестры Миллер не могли претендовать на знатность, коль скоро их дед Натаниэл Миллер вышел из массачусетской бедноты, а бабушки воспитывались на ферме. Респектабельность придал их семье отец, расплатившийся за нее потерей всего состояния! Мать Макса была француженкой, художницей, но без всякой богемности Монмартра. В Маллоуэне смешалась кровь половины европейских наций, но по внешности и речи он был совершенным англичанином, а позднее в глазах иностранных интервьюеров Агаты Кристи выглядел эталоном британца в твидовом костюме и с неизменной трубкой в зубах.

По-видимому, никто, кроме резко предубежденного Джека, не подозревал его в женитьбе по расчету. А разница в возрасте беспокоила Агату, ее сестру и близких лишь в одном отношении — боязнью навлечь на нее насмешки окружающих. Но чем больше боролась Мэдж против опрометчивого выбора сестры, тем решительнее боролась сестра за свой выбор. В этой борьбе она незаметно и себя убедила в его правильности: «Да, он намного моложе меня, но у нас так много общего. Он тоже не любит веселых вечеринок и танцев — с другим молодым человеком мне было бы трудно держаться на равных, но не с Максом. А по музеям я могу ходить не хуже любого другого, может быть, даже с большим пониманием и интересом, чем молодая женщина. Смогла же я обойти все церкви в Алеппо и даже получить от этого удовольствие». Действительно, что может быть тяжелее такого испытания!

А что двигало им? Делая предложение недавней знакомой на 15 лет его старше, руководствовался ли он естественными побуждениями или думал о перспективах своей научной работы, для которой полезным подспорьем станут гонорары известной писательницы? Она никогда не сомневалась в искренности его чувств, никогда персонажи ее романов, гоняющиеся за деньгами, ни в малейшей степени не напоминали Макса. И никогда она не делилась размышлениями о их жизни даже с Мэри Уэстмакотт. Очевидно, ее все устраивало, а как именно складывались их отношения — никого, кроме них, не касалось.

Они прожили вместе 46 лет, до ее смерти, — но овдовев, он очень быстро женился на давней знакомой, ровеснице и тоже археологе, Барбаре Паркер. Публика была шокирована, немедленно возникли предположения, что та всегда была его настоящей любовью, а женился он по расчету, пусть и во имя высоких материй (нечто похожее мир видел недавно во втором браке принца Уэльского). Но может быть, очень немолодой и серьезно больной человек, как большинство ученых беспомощный в обыденной жизни, просто нашел среди окружавших женщин ту, которая согласилась обеспечить ему привычный покой до конца его уже сочтенных дней? Следует иметь в виду, что археологи — люди, страстно увлеченные своей профессией (потому что никто, кроме страстно увлеченных людей, ее не выберет). В своей тяжелой, кропотливой и редко заметной работе они поддерживают себя искренней уверенностью, что являются наместниками Вечности на земле. Если что и связывало Макса и Барбару на протяжении десятилетий, так это взаимная любовь к археологии — все прочее меркло перед лицом Вечности. Если же муж и вправду иногда изменял жене, то, во-первых, это надо доказать, во-вторых, никто этого не знал, а в-третьих, так ли уж интересен муж, заведомо на это неспособный?

В сентябре 1930 года если кто и сокрушался о будущем и всеми силами старался расстроить предполагаемый брак, то это Мэдж. Она плакала, отговаривала Макса, раз уж сестра ее не слушала. Хуже всего казалось то, что Макс учился не просто в одном колледже Оксфорда, а прямо на одном курсе с Джеком! Тут уж и Агата была шокирована. Муж — ровесник племянника?! нельзя выставлять себя на посмешище приятелей Джека.

«— Это страшный риск.

— Для меня — нет. Можешь считать, что рискуешь ты. Но разве нельзя рискнуть? Если не рисковать, ничего и не получишь.

С этим нельзя было не согласиться. Я никогда не действовала, исходя только из соображений здравого смысла. Его слова успокоили меня: что ж, пусть я рискую, но рискнуть стоит, чтобы обрести человека, который сделает меня счастливой. Мне будет жаль, если ошибется он, но, в конце концов, это его решение и он принял его сознательно».

Снова она предоставила решение своей судьбы другому. А сама уступила. В сентябре они почти тайно поженились в Эдинбурге, ускользнув от всех репортеров, в присутствии только Розалинды и Карло с ее сестрой. Мэдж так и не смирилась с происходившим.

6

На самом деле, риска в браке не было. Стороны, безусловно, вступали в него без мысли о возможном разводе. Второй развод известной писательницы стал бы не сенсацией, а свидетельством дурного нрава и быстрее всего восстановил бы репутацию Арчи Кристи («ухитрился с нею двенадцать лет прожить!»). Маллоуэн же в тот год стал сотрудником Британского музея, учреждения крайне консервативного. В детективном романе Д. Фрома (псевдоним малоизвестной сверстницы Агаты Кристи англичанки З. Браун) инспектор Скотленд-Ярда как раз в 1932 году во имя спасения жизни предполагаемой жертвы серийного убийцы просит свое начальство открыть библиотеку Британского музея, где ему надо посмотреть старый журнал, посреди ночи (когда его осенила эта мысль) — и встречает дружный хохот. Что значит чья-то жизнь в сравнении с расписанием работы самого Британского музея?! Библиотека открывается утром ни минутой раньше установленного часа, а инспектор остается в анналах Скотленд-Ярда шутником, «который хотел открыть Британский музей ночью». Понятно, что положение разведенного лица в заведении с такой репутацией было бы ничуть не лучше, чем в Сити. И конечно, Макс не мог мечтать о преждевременной кончине жены даже при самых неблагоприятных для него предположениях о причине брака, — ведь она приносила ему в приданое не состояние, а талант и надежды на будущие гонорары!

По правде говоря, едва ли следует говорить всерьез о браке по расчету. Да, свадебное путешествие было придумано женихом, а оплачено новобрачной. Но устами богатой жены из «Смерти на Ниле» она осуждает стремление молодого мужа оплатить медовый месяц из своих скудных средств, отправившись в убогие условия затхлого угла. И в дальнейшем она, не уподобляясь собственным богатым и вредным героиням, сделала свои доходы общим достоянием, охотно тратя их на оплату работы и прихотей мужа. Такое положение кажется странным даже сейчас, тем более в то время. Но что ей было делать?., перестать творить и сесть на шею мужа-ученого?.. выйти замуж за биржевого короля, чьи доходы сопоставимы с доходами Королевы детектива? были бы читатели ей благодарны за такие решения? Если жена талантливо занимается делом, которое превосходно оплачивается, а муж имеет достойную и нелегкую, но хуже оплачиваемую профессию, — это не может его позорить и становиться проблемой в семейной жизни обоих.

Супруги Маллоуэн во многом подходили друг другу, что выяснилось уже в свадебном путешествии по Балканам и Греции. Оба были неприхотливы в том, что касается жилья и питания, оба готовы восхищаться красотами природы и древностями городов, оба обладали завышенным оптимизмом: она — по поводу погоды, он — по поводу предполагаемого расстояния до следующего ночлега. После мучительнейшего четырнадцатичасового перехода на мулах по горным дорогам Пелопоннеса она выла от боли и едва не пожалела, что вышла за него замуж! Но потом милостиво простила его в надежде на то, что он сумеет исправиться. Серьезно они расходились только в степени увлеченности античностью.

«Эпидавр показался мне особенно красивым, хоть именно там я впервые столкнулась с тем, что называют „археологическим сдвигом“. День выдался божественный, и я, вскарабкавшись на самый верх амфитеатра, сидела там, пока Макс изучал надписи в музее. Прошло очень много времени, он все не приходил. Наконец терпение мое лопнуло, я спустилась вниз и вошла в музей. Макс по-прежнему, распластавшись, лежал на полу, в полном восторге рассматривая там какую-то надпись.

— Ты все еще не прочел это? — удивилась я.

— Нет, довольно необычная надпись, — ответил он. — Хочешь, я объясню тебе?

— Пожалуй, не стоит, — твердо сказала я. — На улице так хорошо — просто чудесно.

— Да, конечно, — рассеянно согласился он.

— Не возражаешь, если я пойду туда снова? — спросила я.

— Нет, — ответил он, немного удивившись, — конечно нет. Просто я подумал, что тебе эта надпись тоже будет интересна.

— Боюсь, не настолько, — сказала я и снова заняла свое место в верхнем ряду амфитеатра».

И все же в написанном до знакомства с Максом «Незнакомце в коричневом» отец героини, тоже археолог, неприятен в своей отрешенности от реальности, и дочь не жалеет о его смерти. В романах же 1930 годов археологи обаятельны в своей увлеченности наукой, они — лучшие кандидаты в мужья милым девушкам (например, в «Смерти в облаках»), В Афинах супруги расстались при обстоятельствах, возмущавших француза-археолога из упомянутого романа. Агата Маллоуэн подхватила тяжелейшую желудочную болезнь, а Максу следовало уже в середине октября отправляться в Ур, чтобы согласно предварительной договоренности заранее построить новую ванную и столовую для Кэтрин Вулли. Он ясно сознавал, что Вулли не поймут опоздания и припишут его расслабленности медового месяца. К ужасу врача-грека, муж отбыл при полном одобрении жены «выполнять свой долг», а полумертвая жена кое-как уехала на Восточном экспрессе. И месяц выздоравливала в Эшфилде. Свое раздражение ситуацией, в которую его поставили, Макс выместил на Кэтрин, оборудовав ванную «настолько тесную, насколько было возможно, а украшений в ней и в столовой сделал ровно столько, сколько считал достаточным». В итоге по требованию Кэтрин ванную пришлось сломать и строить новую, отвлекая силы от раскопок, к крайнему неудовольствию Леонарда Вулли.

Макса утешало то, что этот его сезон у Вулли был последним, на будущий год он переходил в Ниневию под руководство доктора Кэмпбелл-Томпсона (Си-Ти, как его прозвали для краткости), а там — как знать? — организует и собственную экспедицию.

7

В марте 1931 года, к окончанию сезона раскопок, миссис Маллоуэн прибыла в Ур, чтобы снова попутешествовать с мужем по Востоку. На сей раз тот решил ехать в Англию необычным путем — через Персию и Россию! Создательница стольких шпионских романов, кажется, осталась в искренней уверенности, что выбор маршрута объяснялся всего лишь любопытством ее супруга. Однако в архивах НКВД, хранящихся сейчас в Азербайджане, можно, вероятно, найти какие-то материалы, относящиеся к этой поездке подозрительных иностранцев от Баку до Батуми, а отчет об этой поездке не следует ли поискать где-то в МИ-6?

Из Багдада в Шираз они перелетели через Тегеран на самолетах недавно созданной немецкой авиалинии. То был первый полет Агаты после памятного пятиминутного кружения на аэроплане в 1911 году. И, увы, никакой романтики самолеты для нее не сохранили — возможно, то было влияние трезвого Арчи. Теперь они стали частью обыденной жизни. Садишься в пункте А и выходишь в пункте Б… или не выходишь, но даже жертвы авиакатастроф сделались обыденностью (не для самих жертв и их родных, конечно!). Затем через пустыню с ужасными ночлегами Маллоуэны добрались до Исфахана. Вероятно, он малоизвестен в широких кругах, однако Агата Кристи «всегда считала Исфахан самым красивым городом в мире. Нигде больше нет таких великолепных цветов — розового, голубого и золотого, — в какие окрашены растения, птицы, арабески, прелестные сказочные дома и чудесные яркие изразцы. Поистине волшебный город!». И не разочаровалась в нем, побывав там через 20 лет.

Смешно читать в «Автобиографии», как иранский чиновник и по совместительству банкир настоятельно советовал путешественникам запастись решительно всем для поездки в эту страшную соседнюю страну: «Вам придется везти с собой не только деньги, но и еду, я не знаю, можно ли в России где-нибудь поесть». И русские пароходы переполнены клопами и прочей мерзостью, и поезда никуда не годятся. Маллоуэны послушно накупили икры, бывшей почти единственным элементом меню персидских отелей, жареных уток и даже хлеба, разменяли свои фунты на кучу персидских туманов (едва ли нужных в СССР) и, проехав по горам к Каспию на машине, увидели этот страшный русский пароход:

«Но взойдя на борт, обнаружили такое разительное отличие от Персии и Ирака, какое трудно себе представить. Во-первых, на пароходе было безупречно чисто, как в больнице, как в настоящей больнице. В каютах стояли высокие железные кровати, на них лежали жесткие соломенные тюфяки, покрытые чистыми простынями из грубой хлопковой ткани; в каждой каюте были простой жестяной кувшин и таз. Члены корабельной команды напоминали роботов — все под два метра ростом, светловолосые, с безразличным выражением лиц. Они обращались с нами вежливо, но так, словно на самом деле нас там не было. С нами никто не разговаривал, никто на нас не смотрел и вообще не обращал ни малейшего внимания.

Однако наконец мы увидели, что в салоне накрывают столы, и с надеждой заглянули внутрь. Никто не сделал приглашающего жеста и даже, кажется, не заметил нас. Макс, собрав все свое мужество, спросил, можно ли нам поесть. Его вопроса явно не поняли. Он попробовал задать его по-французски, по-арабски и, как мог, по-персидски. Никакого впечатления. Тогда, отчаявшись, он раскрыл рот и решительно указал пальцем на горло — этого универсального жеста не понять было невозможно. Официант тут же пододвинул к столу два стула, мы сели, и нам принесли еду. Она была вполне приличной, хоть и весьма простой, и стоила неправдоподобно дешево».

В Баку их встречал представитель «Интуриста» — обаятельный, все знающий и бегло говорящий по-французски. Разумеется, Макс мысленно видел на нем погоны соответствующей организации, а его жена только удивилась, зачем тот предложил пойти в оперу на «Фауста»: «Не затем я ехала в Россию, чтобы слушать „Фауста“». Макс-то, надо думать, понимал, что опера предложена как самый безопасный вид развлечения иностранцев. День в Баку запомнился Агате Маллоуэн прежде всего безлюдностью улиц и длинными унылыми очередями к нескольким открытым магазинам. К иностранцам все были бесконечно предупредительны, даже уступили им место в очереди за билетами до Батуми (почему-то заранее не взятыми представителем «Интуриста»). В купе поезда они ехали со старухой, учившей их заваривать чай в поезде (за кипятком тогда приходилось бегать на станциях к паровозному котлу, хотя в новых советских составах уже начинали появляться наши ноу-хау — такие полезные бойлеры в вагонах). Вторым попутчиком был юноша, «который говорил по-немецки» (ненавязчивый сопровождающий?).

Если верить воспоминаниям Агаты Кристи, что-то случилось в Батуми. Их не встретили, найти место в гостинице оказалось невероятно трудно и удалось буквально силой (они просто отказались уйти из восьмой по счету гостиницы, и персоналу пришлось их поместить на ночь на чердаке), потом они долго искали пристань и, наконец, с помощью старика, говорившего по-французски, еле разыскали свой посланный грузовым поездом багаж на таможне и сели на французский корабль до Марселя. Возможно, все так и происходило. А возможно, Маллоуэн сумел «оторваться» от слежки и изучить за сутки то, что собственно и могло быть целью его миссии, — степень обороноспособности стратегического Батуми.

8

Первый год брака ушел на свадебное путешествие и болезнь, каникулы с Розалиндой и обустройство семейной жизни в Англии, поездку по Ирану и России. Миссис Маллоуэн легко вошла в роль жены археолога, вызвав полное одобрение старейшины среди археологических жен миссис Кэмпбелл-Томпсон. Она так стремилась приносить пользу на раскопках, что даже стала брать уроки в средней школе Торки (!), выросшей вплотную к Эшфилду, закрывшей вид и раздражавшей шумом, где, однако, ее наконец научили тому, что на свете есть прямой угол и линейка! Она проводила осенне-зимний сезон в Ираке, предоставляя Мэдж забирать Розалинду в Эбни на рождественские каникулы. На раскопках она кормила мужчин, фотографировала находки, отчищала глиняные черепки, жертвуя во имя науки даже собственным кремом для лица. Только археолог не оценит эту жертву сорокалетней жены молодого мужа! Зато позднее журналисты, кажется, сами вложили в ее уста очень изящный ответ на всякие недостойные провокации насчет разницы в возрасте: «Мой муж археолог, для него женщина чем старше, тем интереснее». И в промежутках еще ухитрялась писать романы. Си-Ти возмутился, когда она купила себе прочный стол для пишущей машинки, сочтя это напрасным расходом, но она не могла сидеть за ящиком из-под апельсинов — под ним некуда было деть ноги. Она должна была работать, а оборудованием рабочего места пренебрегать нельзя.

Результат ее работы для мира археологии сказался быстро: в 1932 году, по окончании сезона у Си-Ти, Макс на свои деньги[9] начал раскапывать маленький курган недалеко от древней Ниневии, в деревушке Арпачии. Его с ходу ждала невероятная удача: он откопал сгоревшую гончарную мастерскую, которая именно благодаря огню сохранилась в неприкосновенности (черепки не горят, а пепел укрыл их от песка и ветра). После окончания такого затяжного и успешного сезона они на радостях устроили скачки для местных жителей и рабочих на призы. Тот великий день в окрестностях Арпачии не забыли и спустя многие-многие годы! столько радости и новизны ощущений доставили их участникам соревнования без различия возрастов и состояний.

По возвращении в Англию Макс тотчас выпустил книгу о результатах раскопок (также за свой счет?), его находки выставили в Британском музее, его окружил ореол славы, но только в узких профессиональных кругах. Как археолог он был, безусловно, выше среднего уровня, но до Вулли отнюдь недотягивал. Он мечтал прославиться раскопками знаменитого в древности Нимруда и теперь располагал деньгами для настоящей экспедиции, но… на следующий сезон Ирак оказался закрыт для всех археологов: ситуация там качнулась в пользу Германии, где к власти пришла новая, непонятная пока партия. Один ее сторонник, директор Багдадского музея древностей, попался Маллоуэнам в Багдаде. Человек любезный и милый, ученый и пианист, он в разговоре вдруг взорвался:

«— Возможно, у вас евреи не такие, как у нас. Они опасны. Их следует истребить! Ничто другое не поможет!

Я уставилась на него, не веря своим ушам. Но он имел в виду именно то, что сказал. Там, в гостиной доктора Гордана, играющего на пианино, я увидела первого в своей жизни нациста — позднее я узнала, что жена его была еще более оголтелой нацисткой. Они выполняли в Багдаде определенную миссию — не только по части древностей и не только на благо своей страны, они еще и шпионили за собственным германским послом. Есть вещи, которые — когда в конце концов убеждаешься в них — повергают в отчаяние».

Не имел ли еврейских корней дедушка Агаты, финансист Натаниэль Миллер? если и нет, все-таки нелепостью кажутся позднейшие обвинения Агаты Кристи в антисемитизме. Из-за политических перемен археологи переместились в Сирию, где Макс и копал до 1938 года без исключительных успехов, но вполне удачно с научной точки зрения.

9

Данный текст является ознакомительным фрагментом.