Глава XIV СЛУГА НАРОДА

Глава XIV

СЛУГА НАРОДА

Президентом Академии наук С. И. Вавилов был избран в июне 1945 года. «Он был единственным и естественным кандидатом на этот пост», — говорил академик И. П. Бардин.

Действительно, в лице вновь избранного президента счастливо сочетались все основные качества, необходимые для организатора и руководителя советской науки послевоенного периода.

Он был ученым с мировой известностью и представлял физику, ведущее значение которой выявилось как раз к концу войны, когда проводились выборы. (Его предшественники А. П. Карпинский и В. Л. Комаров были: первый — геологом, второй — ботаником).

С другой стороны, — и это было также крайне важно для руководителя верховного штаба всей науки — Сергей Иванович отличался редкой разносторонностью. Кроме того, в отличие от подавляющего большинства своих ученых коллег он обладал талантом промышленного руководителя, талантом, в полную меру развернувшимся во время многолетней работы в ГОИ. Он в случае нужды прекрасно справился бы с обязанностями главного инженера какого-нибудь ответственного завода, треста или главка.

Большое личное обаяние располагало к Вавилову и старых и молодых членов академии. Старым нравилось то уважение, которое он неизменно оказывал им, признавая и высоко ценя их заслуги перед наукой. Молодым, помимо прочего, импонировало в Сергее Ивановиче то, что он принадлежал к новому поколению ученых. Ведь если не считать его работ на фронте первой мировой войны, он начал свою исследовательскую деятельность в советских лабораториях. Как ученый-физик Вавилов был ровесником Октября и, заняв свой высокий пост, стал в широком смысле слова первым советским президентом академии.

Среди других достоинств Сергея Ивановича называли его широкий политический кругозор и беззаветную преданность делу Ленина, делу Коммунистической партии. Он оставался беспартийным, но вера в великие цели строительства коммунизма составляла внутренний идейный стержень всей его богатой и разносторонней деятельности.

Одним из первых крупных физиков нашего времени Вавилов пришел к выводу, что для дальнейшего развития естествознания ученые должны овладеть основами марксизма-ленинизма, применять в своей работе метод материалистической диалектики.

Еще в те времена (в конце двадцатых годов), когда среди некоторой части советских естествоиспытателей находили отклик антимарксистские лозунги вроде: «Наука — сама себе философия», «Философию — за борт», — и так далее, Сергей Иванович приступил к глубокому изучению произведений классиков марксизма-ленинизма.

Потом из-под его пера стали выходить блестящие произведения, посвященные философии естествознания. Один их перечень — красноречивое свидетельство пытливых поисков ученым глубоких связей диалектического материализма с родной Вавилову наукой: «Диалектика световых явлений» (1934 г.), «В. И. Ленин и физика» (1934 г.), «Торжество диалектико-материалистического учения» (1937 г.), «Новая физика и диалектический материализм» (1939 г.), «Развитие идеи вещества» (1941 г.), «Ленин и современная физика» (1944 г.) и др.

Во всех этих работах автор старался показать всесилие идей марксистско-ленинской философии и их глубокое творческое значение для наук о природе. Ему отлично удалось сделать это: его статьи свидетельствовали о высокой эрудиции автора и были написаны кристальным языком.

Особенной популярностью среди интеллигенции пользуется превосходный очерк С. И. Вавилова «Ленин и современная физика». Разбив для удобства чтения весь очерк на маленькие главки, Сергей Иванович с тщательностью исследователя и мастерством художника описал двоякое влияние Владимира Ильича на советскую физику: как философа, автора бессмертного произведения «Материализм и эмпириокритицизм», и как руководителя государства.

«Ленин встретился с физикой, — писал Вавилов, — не только на философском поприще. Создатель социалистического государства не мог пройти мимо физики как основы техники».

Это принесло свои плоды, которые, в частности, были собраны на полях победоносной для советского народа Великой Отечественной войны.

«…Советская техническая физика, — продолжал Сергей Иванович, — обязанная своим появлением В. И. Ленину, с честью выдержала суровые испытания войны. Следы этой физики всюду: на самолете, танке, на подводной лодке и линкоре, в артиллерии, в, руках нашего радиста, дальномерщика, в ухищрениях маскировки. Дальновидное объединение теоретических высот с конкретными техническими задачами, неуклонно проводившееся в советских физических институтах, в полной мере оправдало себя в пережитые грозные годы. У Ленина, объединяющего в себе абстрактные высоты диалектической философии с каждодневной практикой революционной борьбы, советский ученый научился не отделять свои теоретические стремления от задач жизни Советского государства».[27]

Вступив в свою высокую должность, Вавилов занялся многотрудными и многообразными делами президента. Одним из неотложных дел оказалась организация празднования 220-летия Академии наук, пришедшегося на июньские дни 1945 года.

Юбилей Академии наук отмечался и в Москве и в Ленинграде. В ленинградском Эрмитаже, в галерее, посвященной героям 1812 года, картины по указанию Вавилова были освещены впервые люминесцентными («вавиловскими») лампами. Участники академических торжеств были приглашены в Эрмитаж — осмотреть новый способ освещения произведений искусств и высказать по нему свое мнение. Не всем он пришелся по вкусу. Казанский академик А. Е. Арбузов, например, сказал шедшему рядом с ним и дававшему технические объяснения помощнику Вавилова Д. Н. Лазареву: «Знаете, что-то не то». Случайно шедший сзади Сергей Иванович услышал эту реплику и спросил: «А что не то?» — «Я, несколько смущенный, — рассказывал потом Арбузов, — все же ответил Сергею Ивановичу, что, по-моему, люминесцентный свет по сравнению с дневным холоден, это, по-видимому, объясняется излишком фиолетовых лучей в его спектре. Сергей Иванович добродушно рассмеялся».[28]

Однако это справедливое замечание Вавилов запомнил и передал его своим ученикам. Они потом долго и небезуспешно работали, чтобы «согреть» люминесцентное освещение, подобрать спектральный состав, более приятный для глаза.

На посту президента Академии наук у С. И. Вавилова с особой силой проявились его выдающиеся таланты администратора и хозяйственника. В большом он поступал как крупный государственный деятель, в малом — как рачительный хозяин.

Среди тех, кто первым убедился в этом, были сотрудники хозяйственной части президиума академии.

Немедленно после его избрания к президенту явились «три мушкетера» — три очень деловых хозяйственных работника. Они принесли на подпись заранее заготовленные сметы и распоряжения. По их мнению, президенту было ни к чему вникать в детали. Ему бы только приложить к документам руку, остальное «мушкетеры» брали на себя.

Лица хозработников вытянулись, когда Вавилов взял документы в руки и стал придирчиво проверять в них все, строчку за строчкой. Временами он задавал поразительные вопросы. В конце концов часть документов была забракована и возвращена обратно, часть существенно исправлена.

Начиная с этого дня хозяйственной стороной жизни академии, как и всеми другими, руководил президент. Хозработники с рвением выполняли свои обязанности и больше не пытались самовольно сделать что-нибудь серьезное. Впрочем, они были довольны. На их практические натуры производила сильное впечатление та далекая целесообразность, которой были пронизаны все хозяйственные указания президента.

Бывало, например, так. Профессор Д. И. Каргин, ответственный за организацию двухсотлетнего юбилея творца начертательной геометрии Гаспара Монжа, заявляет, что им, Каргиным, заказан в натуральную величину портрет французского ученого. Надо утвердить расход. Вавилов не возражает, но говорит, что в принципе он против таких заказов. Обычно они выполняются наспех и не отвечают требованиям, которые предъявляются со стороны качества к художественным произведениям.

— Впредь, — резюмирует Вавилов, — следует заказывать лишь хорошие, качественные портреты, которые оставались бы в будущем в помещениях Академии наук и служили их украшением.

Начало президентской деятельности Сергея Ивановича совпало с победоносным завершением Великой Отечественной войны. Наступил период, который новым президентом был охарактеризован как «третий важнейший перелом в истории отечественной науки». Первый произошел в петровские времена, второй определился Великой Октябрьской революцией, третий связывался с победой над фашизмом.

Так же, как в восемнадцатом году, передовая интеллигенция должна была помочь советскому народу восстановить хозяйство, разрушенное войной. При этом сразу надо было иметь в виду, что речь идет не о простом восстановлении того, что было до 1941 года, что следует учитывать перспективу.

— Советская астрономия, — говорил, например, Вавилов в одном из своих первых «президентских» выступлений, перечисляя отдельные задачи, стоящие перед учеными, — больше других наук пострадала от вражеского нашествия. Разрушена немецкими вандалами Пулковская обсерватория, и наша задача — полностью восстановить ее в течение пяти лет. Разорены Крымская обсерватория в Симеизе, обсерватория в Полтаве и других городах. Восстановление обсерваторий — это не просто задача строительства, а сложная научно-техническая проблема. Нужно определить пути развития нашей астрономии в ближайшие годы и в соответствий с этим выбрать и изготовить большие астрономические приборы.

В первые же мирные дни партия поставила перед советскими учеными задачу — в кратчайшие сроки догнать и превзойти достижения науки за рубежом. Приступая к организации научных учреждений, пригодных для выполнения такой величественной задачи, Вавилов не сомневался, что она будет разрешена, и разрешена скоро.

— Осуществятся вещие слова В. Г. Белинского, — говорил Сергей Иванович, — и «в будущем мы, кроме победоносного русского меча, положим на весы европейской жизни еще и русскую мысль…».

Что же требуется для осуществления большой научной программы? Что нужно для того, чтобы советская наука в короткий срок еще больше выросла и смогла перегнать по всем разделам зарубежную науку?

Новый президент отвечал на эти вопросы так.

Прежде всего надо применить иные, более совершенные организационные формы, формы, к которым уже, по существу, подошла советская наука.

Еще совсем недавно основное продвижение науки вперед определялось открытием «вершин», с которых развертывались новые, широкие горизонты. Такими вершинами в истории науки послужили механика Ньютона, периодическая система Менделеева, теория естественного отбора Дарвина, структурная теория органической химии Бутлерова и других, теория относительности Эйнштейна, теория квантов Планка… Научная армия являлась, в сущности, небольшим отрядом, научные же лаборатории в большинстве случаев были вовсе не огромными «храмами науки», а, если позволительно так выразиться, только маленькими «часовнями».

Но всемогущая практика и само дальнейшее развитие науки постоянно требовали, чтобы вслед за открытиями «вершин» шло кропотливое изучение всей местности вокруг. И часто происходило неожиданное: неприметные на первый взгляд детали вдруг превращались в ключ к новым этапам развития, манили творческую мысль вперед, к раскрытию глубоких тайн.

В результате маленькие научные отряды превращались в действительные армии, скромные лаборатории — в громадные институты со сложным оборудованием и с большим штатом обслуживающего персонала. Ученые же, стоявшие во главе этих армий, приобретали ответственность и власть гораздо большую, чем настоящие генералы: за теми стояли, увы, смертные солдаты, за учеными же — бессмертные и всемогущие силы природы.

Вавилов отмечал, что в особо выгодных творческих условиях находятся советские ученые. Любые, хотя бы самые дерзкие замыслы у нас осуществимы. Благодаря заботам партии и правительства советская армия ученых внушает уважение и численным составом, и квалификацией, и пламенным энтузиазмом ее участников. Однако она должна одерживать и самые большие победы: быстрее и полнее овладевать тайнами природы. Поэтому ее необходимо еще теснее слить организационно. Научные исследования по всей стране вести широким фронтом, с участием ученых союзных республик. Лаборатории должны работать по четким планам, а эти планы обязаны представлять собою разветвления единого большого плана.

В полетах наших спутников, выводе на орбиту корабля «Восток» с космонавтом Ю. Гагариным на борту, в создании атомных электростанций, в успехах химии и металлургии, во многих успехах науки и техники наших дней продолжают реализовываться планы, одним из главных составителей которых был Сергей Иванович Вавилов. Это постоянно должны помнить наши современники и те, кто придет на смену нам.

Сейчас мы отчетливо видим, что дало нашему народу начатое сразу же после окончания войны планирование в науке. Тогда находилось немало скептиков, не верящих в саму возможность такого рода планирования. И сразу после войны еще встречались люди, к которым можно применить слова Вавилова, сказанные им по поводу довоенных скептиков:

«Возможность планировать научные исследования сначала встречалась с недоверием. Рассуждали примерно так: „Наука по существу своему имеет задачей раскрытие неизвестного, как же можно планировать неизвестное? Не получится ли из этого задача вроде той, которая задается в народной сказке: „Пойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что“. На самом деле такое рассуждение ошибочно, оно опровергается всем прошлым науки и прежде всего нашим советским опытом“».[29]

Очень быстро Сергей Иванович добился того, что Академия наук СССР стала подлинным центром научной деятельности страны. Ее стали называть «штабом советской науки», и это было справедливо. Тысячи уз связывали Академию наук со всей научной общественностью и с промышленными предприятиями.

Особенно большое внимание С. И. Вавилов уделял развитию науки в союзных республиках. Он считал, что Академии наук союзных республик, занимаясь и общими вопросами науки, особенно физико-математическими проблемами, прежде всего обращали бы внимание на местные нужды и изучение местных богатств и ресурсов, на изучение национальной культуры.

В 1945 году постановлением Совета Министров СССР при Академии наук СССР был создан Совет по координации научной деятельности Академий наук союзных республик. Главным организатором и бессменным председателем этого совета был С. И. Вавилов.

Роль этого нового академического учреждения в планировании отечественной науки оказалась исключительно большой. О его задачах лучше всего сказал сам председатель Совета по координации, выступая на 7-й сессии совета:

«Наши ученые могут быть так организованы, работать так дружно, что именно благодаря социалистической природе нашего общества мы можем стать первой наукой в мире, и вот мне кажется, что координационное объединение наших усилий — это как раз и есть источник громадных сил; их в капиталистическом обществе не имеется».

Тогда же некоторые филиалы Академии наук были превращены в республиканские академии. Так возникли Азербайджанская, Казахская, Латвийская и Эстонская Академии наук.

Вавилов многократно подчеркивал подлинную народность советской науки и по целям, которые она преследовала, и по социальному составу научных сотрудников. Ученых и самого себя президент иногда называл «слугами народа», имея в виду научное служение. Но Сергей Иванович служил народу и как его депутат в руководящих органах советской власти.

Первое избрание Вавилова депутатом состоялось в 1935 году. Тогда прославленного физика избрали в Ленинградский городской Совет. Несколько позднее, в 1938 году, ленинградцы же избрали его депутатом Верховного Совета РСФСР.

Кандидатуру С. И. Вавилова при этих вторых выборах выдвинули трудящиеся Васильевского острова: рабочие и служащие завода имени Козицкого и общественность Ленинградского государственного университета. Выступая на собрании коллектива рабочих и служащих завода имени Козицкого, представитель университета Т. П. Кравец начал свою речь образно и сильно:

— Огромное количество научных учреждений и высших учебных заведений мы имеем на нашем Васильевском. Здесь Академия наук, которая со времен Петра являлась главным центром научной работы нашего народа. Здесь университет, вписавший много славных страниц в историю просвещения, сохранивший много ярких воспоминаний о своем революционном прошлом. Здесь Академия художеств с тысячелетними сфинксами у ее величественного входа. А сколько здесь новых научных учреждений, работающих для нашей промышленности, для углубления наших теоретических знаний!

…Эти мощные орудия нашего движения вперед — наука и учеба — один из самых важных видов «массового производства» нашего Василеостровского района. Поэтому позвольте мне, как одному из старых работников этого «производства», выразить глубокое удовлетворение по поводу того, что при выдвижении в Верховный Совет РСФСР наших лучших людей одним из таких лучших назван работник и этой важной отрасли нашей деятельности.

Кравец вкратце описал жизненный путь Сергея Ивановича и охарактеризовал ученого с самой лучшей стороны. Участники собрания единодушно поддержали Кранца, и Вавилов стал кандидатом в Депутаты, а потом и депутатом.

После окончания войны Вавилов жил в Ленинграде очень недолго. Приехав туда вместе с Ольгой Михайловной накануне Дня Победы 9 мая, он, однако, скоро в связи с вступлением в должность президента академии вернулся в свой родной город. Москвичи оказали своему земляку такое же доверие, как и ленинградцы. В 1947 году Вавилов избирается депутатом Московского городского Совета. В 1946 и 1950 годах Сергей Иванович избирается депутатом Верховного Совета СССР.

Сергей Иванович чрезвычайно серьезно и с чувством большой ответственности относился к своим депутатским обязанностям. Пятнадцать лет — до последних дней жизни — он выполнял почетный депутатский долг. Регулярно в назначенные часы он встречался со своими избирателями и выслушивал их жалобы и пожелания. Никто не уходил от него без помощи, без доброго совета.

Свои взгляды на обязанности депутата-ученого он изложил в феврале 1946 года в своем выступлении на предвыборном собрании перед избирателями. Он говорил так:

«Депутат-ученый, как и прочие депутаты, обязан быть слугой народа во всех его нуждах, начиная от житейских, бытовых трудностей отдельного человека до больших государственных дел.

Но вместе с тем депутату-ученому особо надлежит заботиться о развитии родной науки и техники, о подготовке новых молодых ученых, о распространении, общедоступности знаний посредством школ, книг, журналов, лекций, радио. Он должен принимать меры к строительству новых научных учреждений, институтов, лабораторий, к повышению их качества, к внедрению в жизнь научных результатов. Его дело заботиться о людях науки, поддерживать их в научных начинаниях и новаторстве, помогать им в быту. Наконец, он обязан никогда не забывать о советском научном авторитете, о том, что советская наука и техника должны непрерывно двигаться вперед и идти в первых рядах мировой науки и техники».[30]

О том, что для самого Вавилова это не было общими словами, показывает такой, например, факт, выбранный из множества других.

В Ленинграде на Васильевском острове находится небольшое старинное здание, увенчанное башней. Некогда оно называлось Кунсткамерой, и в нем по распоряжению Петра Первого с 1714 года демонстрировались всякие физические приборы: воздушные насосы, электрические машины, телескопы, микроскопы и другие, закупленные Андреем Нартовым за границей. Позднее в этом здании М. В. Ломоносов ставил свои опыты.

Но в 1747 году здание Кунсткамеры охватил пожар. Ломоносову построили тогда небольшую химическую лабораторию, и он перешел туда. В искалеченном же пожаром здании, в его круглом, или, как говорили, «циркульном», зале за большим круглым же столом заседала некоторое время конференция Академии наук.

В полуразрушенном виде, без башни здание Кунсткамеры простояло вторую половину XVIII века, весь XIX век, наконец, первую половину XX века. Вероятно, оно стояло бы так и дальше, если бы над судьбой колыбели русской науки не задумался депутат С. И. Вавилов, президент Академии наук СССР.

Именно как депутат, как представитель народа Сергей Иванович решил сделать все от него зависящее, чтобы восстановить эту реликвию, вернуть ей прежний вид и поставить под охрану государства.

Народ должен знать, в каких условиях работали передовые люди прошлого, какая непосредственная обстановка их окружала, когда они растили и развивали русскую науку и культуру.

Задача казалась непомерно трудной хотя бы уже по одному тому, что долго не удавалось найти надежного изображения или чертежа Кунсткамеры. Невнимание, преступная небрежность царского правительства к памяти Ломоносова привели к крайнему распылению и даже уничтожению вещей и документов, связанных с его жизнью и деятельностью.

Однако трудности не остановили Вавилова. Различными путями — то как частное лицо, то используя возможности депутата — он разыскивал повсюду предметы и документы, относящиеся к Кунсткамере.

Кое-что, правда очень мало, удалось найти в архивах. У одного чудака, долго упиравшегося и подозревавшего подвох, после всяческих уговоров удалось купить за большие деньги подлинную тарелку, принадлежащую М. В. Ломоносову.

Счастливый случай столкнул Сергея Ивановича с архитектором Капланом. Вавилов сразу понял, что это именно тот человек, которого он искал. Любитель антикварных редкостей и знаток старины, Каплан разгадал вид Кунсткамеры до пожара.

Договор был заключен, найдены деньги, и вот начались интенсивные строительные работы. В самые последние дни 1948 года здание было закончено. То немногое из предметов обихода и документов, характеризующих жизнь и деятельность Ломоносова, было собрано в реставрированном помещении.

Академия наук СССР постановила открыть в здании реставрированной Кунсткамеры Музей имени М. В. Ломоносова. В честь открытия музея в нем в период с 5 по 11 января 1949 года была проведена сессия общего собрания Академии наук Советского Союза. Академики собрались (хотя из-за тесноты места и не в полном составе) в том же циркульном зале, где после пожара 1747 года заседала конференция петровской академии. Они сидели за тем же самым круглым столом, а перед ними лежали настоящие гусиные перья.

Это было достойное чествование памяти великого основоположника русской культуры и науки.

* * *

«Всем казалось, что Сергей Иванович здоров, потому что он никогда не жаловался. Вот почему для меня было полной неожиданностью узнать, что он тяжело болен, что он должен собраться с силами, прежде чем пригласить кого-нибудь к себе в кабинет, что надо хлопотать о предоставлении ему большого отпуска».[31]

Странно, что это писал, в сущности, самый близкий Вавилову по работе в академии человек, Иван Павлович Бардин, вице-президент академии, постоянно замещавший Сергея Ивановича во время отпусков. Зная Бардина, его доброту и чуткость — неизменное качество много странствовавших и много переживших людей (каким был и Бардин), невозможно было допустить, что Иван Павлович «проглядел» болезнь президента. Ведь даже Ольга Михайловна не догадывалась о всей серьезности положения. Просто Сергей Иванович умело скрывал свои недомогания, сердился, когда ему о них говорили. И, конечно, прежде всего он сам не отдавал отчета в серьезности положения.

А между тем он был серьезно болен.

Еще перед самой войной и в период эвакуации Сергей Иванович перенес тяжелые заболевания легких и сердца. Глубокую травму, усугубившую физическое состояние, нанесло известие о смерти горячо любимого брата.

В 1950 году состояние Сергея Ивановича ухудшилось. Тогда-то Иван Павлович и узнал впервые о тяжелом состоянии президента и выхлопотал ему большой летний отпуск.

В начале лета Вавилов уехал на свою дачу в поселке Мозжинка близ Звенигорода. Эти места он любил еще с юности, и сейчас пребывание там облегчало его страдания. Часами он просиживал на заветной скамейке в саду, одна сторона которого возвышалась над Москвой-рекой, а другая — над ее притоком Мозжинкой.

Вавилов размышлял, вспоминал, и все это записывалось в особые тетради.

Из размышлений и теоретических соображений рождалась научная книга «Микроструктура света», из воспоминаний — биографическая повесть без названия.

Книгу он успел закончить. Это была его последняя большая работа — обобщающая и вместе с тем основополагающая работа о природе света. Сергей Иванович рассматривает в ней результаты своих прежних многолетних исследований с новых точек зрения и подводит некоторые итоги.

Закончив книгу, он сделал такую запись, содержащую замыслы на будущее:

«Мозжинка, 18 августа 1950 г.

О книгах, которые следует написать.

Только что кончил книгу „Микроструктура света“, в которой объединил и по-новому пересмотрел многие мои работы и моих коллег. Это полезно для людей и для себя: выделяется главное, выдержавшее проверку временем.

Получилась принципиальная и вместе с тем простая, легко читаемая книга, в ней исправлены многие прежние ошибки.

Из того, что у меня есть за душой от прежнего, можно и нужно составить по тому же принципу еще 2–3 книги (может быть, брошюры).

1. Общие вопросы люминесценции.

а) Что такое люминесценция, флуоресценция и фосфоресценция?

б) Второе начало термодинамики и закон Стокса и зависимость выхода от длины волны.

в) Абсолютный выход люминесценции.

г) Классификация типов люминесценции.

д) Люминесценция и природа элементарных излучателей.

2. Молярная и молекулярная вязкость.

а) Замечания о молярной и молекулярной вязкости.

б) Молекулярная вязкость и явления люминесценции.

в) Метод броуновских площадей.

3. Из истории оптики.

а) Оптические работы Ломоносова.

б) Оптические лекции Ньютона.

в) Оптика Л. Эйлера.

г) Работы В. Петрова по люминесценции.

д) Диалектика световых явлений.

е) Принципы и гипотезы оптики Ньютона».

К сожалению, ничего из этих замыслов осуществить не удалось.

Еще отдыхая в Мозжинке, Вавилов, несмотря ца запрет врачей, не прерывал своих работ в Физическом институте. Раз в две недели или раз в неделю он приезжал в ФИАН и проверял работы своих сотрудников. К осени же он не выдержал и поехал в Ленинград посмотреть, как обстоят дела в организованной им лаборатории люминесценции ГОИ, руководство которой он оставил за собою, даже будучи обременен президентскими обязанностями.

В октябре 1950 года в Ленинграде в лаборатории с Вавиловым случился сильный сердечный припадок. Потом как будто стало легче. Вскоре Вавилов и Бардин были по делам в Совете Министров. Когда они оттуда вышли, Вавилов почувствовал большую слабость. Он вынужден был сесть и принять нитроглицерин.

— И на этот раз это было для меня неожиданным, — рассказывал Бардин. — Настолько он умел скрывать свой недуг.

Стало очевидным, что Вавилову необходимо срочное лечение. По решению президиума академии ему предоставляется новый отпуск. В начале декабря Сергей Иванович отправляется в санаторий Барвиха.

Тяжелобольной, он продолжал работать и здесь.

В санатории он редактировал перевод большой монографии своего берлинского коллеги П. Прингсгейма «Флуоресценция и фосфоресценция». Попутно Вавилов делал к этой книге замечания и добавления принципиального характера.

Даже в этом тяжелом состоянии Сергей Иванович еще строил планы своих будущих книг, на этот раз философского характера. Менее чем за месяц до кончины он сделал интересную запись:

«Барвиха, 29 декабря 1950 года. О популярных книжках, которые следовало бы написать.

Считаю это обязанностью. Темы такие:

1. Вещество (вариация на тему моей статьи „Развитие вещества“).

Осветить вопрос от электрона до человека. Полезно было бы для других и для себя.

2. Пространство к время (очень трудная и очень нужная тема про Ньютона, Лобачевского, Эйнштейна и т. п.)».

Вместе с тем Сергей Иванович продолжает свои воспоминания. Он подробным образом описывает своих учителей — преподавателей Коммерческого училища, вспоминает отдельные эпизоды из ранней юности. К сожалению, он не успел подойти к более зрелому периоду жизни: запись обрывается словами, которые мы цитировали: «Дома была у меня химическая лаборатория, около сотни препаратов, которые покупал у Феррейна…» (Многоточия поставлены мною. В рукописи не было никакого знака препинания, будто автор не закончил мысли, построения фразы. — В. К.).

Эта запись, датированная в Барвихе 11 января 1951 года (первая запись в этой же тетради была сделана в Мозжинке 26 июня 1949 года), по-видимому, последняя творческая запись С. И. Вавилова. Но не ею оборвалась творческая деятельность президента.

12 января он вернулся в Москву и в тот же день председательствовал на расширенном заседании президиума Академии наук.

Было время, Когда казалось, что все обстоит хорошо, что самое страшное позади. Установился обычный ритм работы: с 9 утра до 11 или до часу в ФИАНе, оттуда — в невысокое, полное спокойного достоинства здание бывшего Нескучного дворца на Большой Калужской улице, где помещается президиум.

Так продолжалось вплоть до 24 января. В этот день Сергей Иванович находился в президиуме до 9 часов вечера. Затем он поехал домой и лег спать. Около полуночи он почувствовал себя плохо и проснулся. После вызова врачей ему стало немного легче. Сергей Иванович извинялся перед врачами, говорил, что их напрасно побеспокоили, что теперь им можно уйти.

А в 5 часов утра 25 января 1951 года Сергея Ивановича не стало.

Медицинское заключение установило, что он скончался от инфаркта миокарда.

* * *

Биографии обычно не обрываются со смертью человека. Они имеют продолжение в его делах, больших или малых, хороших или плохих, принадлежащих всем или предназначенных для избранных.

• Дольше остальных живут люди творчества. И хотя их вторая жизнь принадлежит уже не индивидуальностям, а народам, от этого она не становится ни менее насыщенной, ни менее значительной.

Не окончена биография и С. И. Вавилова. Физики и философы, историки и популяризаторы не устанут обращаться к его трудам, черпать в них знание и вдохновение. Уже сейчас возможна книга о наследии Вавилова, книга емкая и многогранная.

Таланты и трудолюбие выдвинули Сергея Ивановича в ряды крупнейших ученых мира. Но есть еще один секрет его успеха: С. И. Вавилов жил в одном ключе с эпохой. Он проникался творческим томлением народа и обретал крупицу его силы.

Прекрасной была жизнь Сергея Ивановича Вавилова. Она всегда будет вызывать удивление и восхищение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.