4

4

Петипа она изменила с легкой грустинкой, любя, как изменяла одним мужчинам с другими. «Он умный, – сказала себе, – поймет. В конце концов это только театр». (О Легате не стала и думать: зелен еще советы давать…)

С выбором она не просчиталась: дальновидный умница Фокин верно уловил стремление балета к свободе самовыражения, менявшиеся зрительские вкусы. Ожившая античная фреска на музыку А. Щербачева явилась в нужное время, имела шумный успех. Стараниями постановщика на сцене ожил нероновский Рим – с пряной экзотикой быта, необузданными страстями, культом чувственных удовольствий. Из многослойного романа Фокин извлек наиболее выигрышную для хореографии интимную линию – слепую, нерассуждающую любовь рабыни Евники к автору знаменитого «Сатирикона», эстету и эпикурейцу Гаю Петронию, в объятиях которого она принимает в финале добровольную смерть.

Солировали в спектакле лучшие из лучших: Евника – Кшесинская, Актея – Павлова, Петроний – Гердт. Греческого раба исполнил незабываемый лучник из половецких плясок в «Князе Игоре» Александр Ширяев, давший направление целой школе характерного танца, декорации и костюмы создал непревзойденный Лев Бакст. Хореография балетмейстера-дебютанта восхищала живописной красотой, изобретательным стилизаторством: в заключительной сцене Евника плясала среди воткнутых в пол мечей, а Актея под мелодию вальса – томный, сладострастный «Танец семи покрывал», напоминавший импровизации Дункан.

«В действительности «Эвника» стала компромиссом между нашими классическими традициями и возрожденной Элладой, которую олицетворяла Айседора, – вспоминает об этом спектакле Тамара Карсавина. – Главная партия, которую в вечер премьеры исполнила Кшесинская, включала в свою ткань почти весь словарь классического балета. Павлова, напоминавшая фигурку с помпейского фриза со своей утонченностью и изысканностью, придала «Эвнике» определенное чувство стиля. Она также, как и кордебалет, танцевала босиком или, во всяком случае, создавала такую видимость. Они выступали в трико, на которых были нарисованы пальцы. После премьеры Кшесинская отказалась от роли, и ее передали Павловой, я же заменила последнюю».

Наутро после премьеры Фокин проснулся знаменитостью. В газетах – восторженные отклики, не замолкает в квартире телефон, посыльные несут и несут приветственные телеграммы. Но главным сюрпризом была для него, несомненно, короткая записка от Петипа: «Дорогой друг Фокин! Восхищен Вашими композициями. Продолжайте, и вы станете хорошим балетмейстером».

Первый визит он нанес божественной Матильде (не выходил из головы изумительный ее полет через сцену в объятия истекающего кровью Петрония). Как мало, оказывается, он ее знал! Льстил нередко по обязанности, порицал в душе за излишнюю «телесность», манерные позы. Пригласив в силу обстоятельств (попробуй, не пригласи!) на ведущую роль, рассчитывал, по меньшей мере, на четкое, добротное исполнительство. Чуда он ждал от второй солистки – Павловой с ее одухотворенной манерой движения, воздушным изяществом, даром абсолютного погружения в роль. С задачей своей Аннушка справилась прекрасно. Но чудом в «Евнике» была все же Кшесинская. Не покидало ощущение, что за кулисами у нее наготове целый арсенал сценических эффектов: каждый очередной ее выход удивлял находкой, свежей деталью – ей хватало их и для красочно-выверенной хореографии и для выразительного миманса и что-то еще оставалось «на вынос», как выражаются в балете, – мимолетного диалога со зрителем, заранее настроенного на такого рода игру. Как заметил в отклике на премьеру «Евники» один из рецензентов: «От Кшесинской всегда ждешь чего-то необычного. И получаешь всякий раз что-то необыкновенное».

Личную ее жизнь в описываемый период не назовешь безоблачной. Она похоронила недавно отца, волнуется за состояние полупарализованной матери. Не видно просвета в сердечных делах. Безвольный Андрей, похоже, удовлетворен ролью приходящего любовника, под венец не торопится, в минуты объяснений повторяет избитые фразы: «надо набраться терпения»… «папа все еще колеблется»… «маман, к сожалению, непреклонна». Страдает молча живущий с ней и сыном под одной крышей старший по возрасту и стажу любовник, великий князь Сергей Михайлович, обеспечивающий расходы семьи. Брат Юзя преподнес сюрприз: связался с кучкой радикально настроенных молодых артистов, требовавших участия труппы в управлении театром (влияние декабрьских беспорядков в Петербурге), дал во время спора с оппонентами пощечину артисту А. Монахову, оскорбившему Анну Павлову, за что приказом дирекции уволен со службы. Сидит теперь дома, палец о палец не ударил для восстановления, надеется, естественно, на нее.

Обстановка – врагу не пожелаешь. Хочется забыть обо всем, отгородиться от проклятых вопросов китайской стеной, занять душу чем-то по-настоящему значительным. Вовремя приходит спасительная идея: построить дом. В приличном месте, по собственному вкусу. Особняк на Английском проспекте, подаренный Ники, обветшал, сделался тесен, да и район оказался не слишком удачным. Придвинулись чуть не вплотную заводы, дым сутки напролет валит из закоптелых труб. Вечером страшно выйти на улицу: пьяные мастеровые шастают с гармошками, сквернословят по-черному. Разбили намедни стекла у соседа, ночного сторожа избили. Бежать, бежать как можно скорей из зловонной этой дыры!

Закрутилась карусель. Продан в одночасье старый особняк – князю А. Романовскому. Найдено подходящее место на быстро застраивавшемся Петроградском острове – угол Кронверкского проспекта и Большой Дворянской. Стоявшие тут с незапамятных времен ветхие домишки с согласия Городской управы и соответствующей компенсацией владельцам идут на слом, освободившийся участок, купленный за восемьдесят тысяч рублей, переходит в ее собственность. Часами просиживает она вместе с архитектором А.И. фон Гогеном над планом дворца Кшесинской. Дворец – не оговорка. Шаг за шагом описывает она почтительно внемлющему Александру Ивановичу внутреннюю отделку помещений: зал – в стиле русского ампира, маленький угловой салон – эпоха Людовика ХVI, спальня и уборная – в английской манере, с белой мебелью и кретоном на стенах, столовую и соседний салон выдержать в духе «модерна». Стильные гарнитуры, решают оба, следует изготовить у Мельцера, обстановку для хозяйственных помещений и прислуги – на предприятии Платонова, бронзовые предметы и аксессуары: люстры, бра, канделябры, дверные ручки и тому подобное, а также ковры и гобелены заказать французским фирмам.

– У вас замечательный вкус, милая Матильда Феликсовна, – соглашается, выслушивая ее, фон Гоген. – Будет сделано так, как вы предлагаете.

Чуть не ежедневно наведывается она на участок, подгоняет строителей. Не терпится увидеть воплощенной в жизнь мечту давних лет: быть хозяйкой роскошной усадьбы. Утереть нос кичливым владельцам великосветских особняков, превратить свой городской салон в самый модный, самый привлекательный в столице.

Построенный за год с небольшим на деньги любовников петербургский «Малый Трианон», как окрестил его в заметке репортер «Петербургских новостей», и впрямь не уступает ни в чем дворцам столичной знати. Роскошные стильные апартаменты на двух этажах, комнаты для прислуги, два сада, летний и зимний, винный погреб с помещением для интимных пирушек, кухня с ледником и специальной холодной кладовой для сухих продуктов, хозяйственные помещения во втором дворе: прачечная, сараи для экипажей и автомобилей, игрушечная молочная ферма с единственной коровой (свежее молоко для Вовочки), обслуживаемая специально приставленной коровницей Катей. Гуляют на травяном газоне, по-приятельски полизывая друг дружку, ручная козочка, с которой она выступает в «Эсмеральде», и любимая сыночком смешная толстая свинья. Пасторальная картинка, не налюбуешься.

Не дождавшись, пока меблируют все комнаты, она перебирается накануне Рождества 1907 года в свежепостроенный особняк.

«Моей гордостью, – перечисляет она преимущества нового жилья на Каменноостровском проспекте, – были две гардеробные комнаты, одна наверху, для моих платьев, вся обставленная дубовыми шкафами, а другая внизу, для моих костюмов и всего, что к ним полагалось: башмаков, туфель, париков, головных уборов и т. д. В каждом из четырех огромных шкапов имелась полная опись под номером всего того, что в нем находилось, дубликат которой я держала у себя. По этим спискам я всегда могла послать кого-нибудь привезти мне все, что было мне необходимо, это часто приходилось делать, когда я жила на даче, а костюмы нужны были в Царском Селе. Я указывала только номер шкапа и номера требуемых костюмов и относящихся к ним предметов».

Не успев остыть от пышно проведенного новоселья она принимается за подготовку к весенним гастролям во Франции, куда приглашена дирекцией парижской Grand Opera. Партнером ее по танцам в «Коппелии» и «Корригане» должен стать выпускник училища Вацлав Нижинский, только что принятый в труппу и сразу же выделившийся среди молодых танцоров выразительной экспрессивной пластикой и феноменальными прыжками – с двумя-тремя поворотами в воздухе. На скуластого застенчивого мальчика с диковатым разрезом глаз она обратила внимание во время выпускного экзамена, на котором присутствовала в качестве члена жюри. Отыскала среди шумной толпы сверстников, рассаживавшихся в трапезной за праздничными столами, сердечно поздравила. Он был совершенно растерян: краснел, заикался, отвечал междометиями. Милый необыкновенно. Когда Фокин попросил ее станцевать только что сочиненный «Ноктюрн» на музыку Шопена, она вспомнила маленького дикаря, предложила на роль партнера. Одноактный балет, мало что для нее тогда значивший, они показали сначала на родной сцене, а затем в Москве, в бенефис тамошнего кордебалета. Ей самой «Ноктюрн» славы не прибавил – разве что продемонстрировал умение адаптироваться к балетным новациям, а вот для Нижинского дебют в паре с первой балериной России был безусловно выигрышным билетом. Не лишне напомнить, что мужской балетный танец на рубеже XIX–XX веков не шел ни в какое сравнение с женским, в театрах Европы он попросту выродился, задачи танцоров сводились к роли носильщиков партнерш, на подмостках Милана и Парижа мужские партии исполняли переодетые балерины-травести. Исключение составляла только русская сцена с такими мастерами, как скончавшийся к тому времени Христиан Иогансон, нестареющий Павел Гердт, итальянец Энрико Чекетти, «прыгающий демон с каучуковыми конечностями», как его называли, отдавший лучшие годы служению в Мариинском театре. Однако и они с их громкими именами и известностью светили отраженным светом партнерш, целиком от них зависели, танцевали самостоятельно второстепенные невыразительные па, давая возможность балерине отдышаться перед очередной вариацией. Так что уникальный прыжок и прочие достоинства начинавшего карьеру молодого артиста не шли ни в какое сравнение с открыто проявляемым покровительством всесильной примадонны.

Накануне гастролей Вацлав заболел, пришлось срочно заменить его Н. Легатом. Не в пример младшему брату Сергею с его излишней экзальтацией и частыми перепадами в настроении, мешавшими в работе, Коля был надежным партнером. Давным-давно, выпускницей училища, она была чуточку в него влюблена: он рано выдвинулся, танцевал с ведущими балеринами, казался загадочным, необыкновенным. Все это осталось позади, отношения их носили дружески-деловой характер, не более того. Звезд с неба он не хватал, сольные номера исполнял средне, зато в паре был незаменим: легко, без усилий поддерживал, мгновенно откликался на смену движения – вовремя подбросит, вовремя подхватит, вовремя поможет добавочным посылом или вращеньем.

Подкатив в день отъезда к зданию Варшавского вокзала на автомобиле с великокняжеским гербом на дверцах, она угодила в объятья толпы. Наспех с кем-то здоровалась, отвечала на вопросы репортеров, замирала на мгновенье в живописной позе с прижатым к груди букетом цветов, пережидая вспышку магния перед треногой фотографа. В дорогу она отправлялась по обыкновению большим обозом: пятилетний Вовочка с няней, горничная, лакей, театральная портниха, очередная камеристка и напарница, артистка Клавдия Куличевская. Поднявшись в сопровождении старшего кондуктора в вагон и убедившись, что всех разместили как надо, она прошла к коридорному окну. Элегантная в дорожном костюме, с приличествующей моменту грустинкой на лице смотрела сквозь запотевшее стекло на кряжистых носильщиков с медными бляхами, таскавших под реденьким весенним снежком чемоданы, баулы и картонки, на беззвучно что-то кричавших, жестикулировавших, махавших руками людей, на застывших, подчеркнуто не замечая друг друга, по обе стороны вокзального колокола обоих возлюбленных со своими адъютантами, устремивших взоры в ее сторону.

Нервно закричал впереди паровоз. «Норд-экспресс», дернувшись раз и другой, поплыл вдоль перрона. Она не смогла удержаться от улыбки: дядя с племянником как по команде взяли под козырек. Приложив к губам душистую перчатку, она послала им обоим воздушный поцелуй:

«Оревуар, мои милые! До скорой встречи!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.