Нобель Альфред Бернхард

Нобель Альфред Бернхард

Как у открытий, так и у людей, свои судьбы. Одни с самого начала становятся баловнями судьбы, другие же входят в мир незаметно и долго остаются в тени. А бывает ли золотая середина? Оказывается, да. И подтверждение этому – жизнь и творчество основателя громадной промышленной империи, доктора философии, академика, учредителя премии, увековечившей его имя в человеческой памяти (список заслуг может быть продолжен), – Альфреда Нобеля.

Облик Нобеля действительно сплетен из противоречий. Швед, почти никогда не живший в Швеции; инженер, не учившийся в школе; академик, не публиковавший научных работ; мечтатель с проницательностью и расчетливостью прирожденного дельца; глава мирового концерна, отдавший свое состояние человечеству; владелец пороховых заводов, завещавший средства на премии мира…

Головокружительная карьера Альфреда Нобеля становится еще более значительной, если обратиться к скромным истокам его фамилии, которая имеет крестьянское происхождение. Нобель – это совсем не шведская фамилия, и она звучит странно для уха его соотечественников – Карлссонов, Андерссонов и Юханссонов. Слово «нобель», заимствованное из латыни, означает «благородный, знатный», но совпадение это чисто случайно. В свое время одному из предков Альфреда, Петеру Олофссону, талантливому сыну крестьянина из местечка Ноббелев, удалось попасть в университет. Гордый своим успехом, он, по обыкновению образованных людей того времени, принял латинизированное имя Нобелиус – по названию своего родного местечка. Дед Альфреда, цирюльник-кровопускатель, укоротил свою фамилию в 1775 году. Его старший сын, Эммануил (1801–1872), стал отцом Альфреда. В 1827 году он женился на Каролине Андриетте Алсель (1803–1879) и у них родилось восемь детей, только трое из которых дожили до юношеских лет: Роберт, Людвиг и Альфред.

Альфред Бернхард Нобель (с ударением на последнем слоге) родился в 1833 году в Стокгольме и стал четвертым ребенком в семье.

Его родители были людьми, на долю которых выпало все – и успех, и поражение. Эммануил Нобель был одаренным механиком, чертежником, изобретателем. Он мог бы стать и хорошим архитектором, но в 1833 году молодая семья попала в полосу неудач. Несчастья посыпались одно за другим. В этот год дом и имущество семейства Нобелей сгорели дотла. В огне погибли деньги, облигации, бесчисленные патенты… Это было знамением.

Когда пожар уничтожил дом Нобелей, они переселились в более чем скромную квартиру на Норлендсгартен в северной части Стокгольма.

Испытания, выпавшие на долю семьи, навсегда запечатлелись в памяти юного Альфреда.

После неудачных попыток организовать свое дело по производству эластичной ткани для Эммануила Нобеля наступили тяжелые времена. И в 1837 году, оставив семью в Швеции, он уехал от кредиторов сначала в Финляндию, а оттуда – в Санкт-Петербург, где довольно активно занялся производством заряжаемых порошковыми взрывчатыми составами мин, токарных станков и станочных принадлежностей. Андриетта осталась в Швеции с детьми – Робертом, Людвигом и Альфредом. Это были времена тяжелых испытаний. На те скудные средства, которые удалось занять у друзей и родственников, Андриетта открыла маленькую зеленную лавку, а два старших сына, Людвиг и Рудольф, чтобы хоть как-то свести концы с концами, торговали на углу спичками, словно герои сказок Андерсена. Альфреду к тому времени едва исполнился год – тридцать лет спустя он уверял, что помнит пожар в самых мельчайших подробностях: гудящее пламя, оранжевые искры и отец, которого удерживали два дюжих пожарных, чтобы он не ринулся в огонь.

В конце концов от отца из России пришли хорошие новости: Эммануил сумел-таки убедить российские власти в достоинствах изобретенных им мин. В 1841 году Нобель-старший получил от российского правительства 40 тысяч рублей за изготовленные им на небольшом заводике сухопутные мины. России пригодилось все: и разработанная им система водяного отопления, и опыт в станкостроении, и его главное изобретение – «заряд пороха, помещенный в металлический корпус», или попросту мина. Он наладил выпуск шпал, ружей и кораблей с паровым двигателем.

В октябре 1842 года, когда Альфреду было 9 лет, вся семья вновь смогла воссоединиться в Санкт-Петербурге. Эммануил Нобель стал богатым человеком. Он жил в большом собственном доме, четверо его сыновей получили блестящее домашнее образование под руководством лучших шведских и русских учителей. Но богатство не могло вернуть здоровье Альфреду. Лишенный из-за болезни возможности ходить в школу и играть со своими сверстниками, он привык к одиночеству, которое стало его уделом. В нем развилась сдержанность, переходящая в замкнутость – черта характера, которую он сохранил на всю жизнь. Слабое здоровье, однако, не мешало ему учиться с невероятным упорством. Он читал все, что попадало на глаза, и в неутомимой способности к работе не знал себе равных. С особым увлечением Альфред занимался химией – может быть, потому, что брал уроки у самого Зинина, прославленного ученого, ставшего впоследствии членом Российской и многих иностранных академий. К семнадцати годам Альфред мог свободно говорить на пяти языках: шведском, русском, английском, французском и немецком.

Очень скоро юноша проявил свои технические способности, но при этом был и большим любителем литературного чтения. Когда Альфред занялся поэзией всерьез и заявил, что хочет стать писателем, он встретил стойкое противодействие со стороны отца. В планах Эммануила Нобеля не было места сыну-литератору: он хотел видеть Альфреда изобретателем и технологом. Длительное зарубежное путешествие – вот то искушение, против которого не устоял юноша.

В 1850 году, когда Альфред достиг 17-летнего возраста, он совершил продолжительное путешествие по Европе, во время которого посетил Германию, Францию, а затем Соединенные Штаты Америки. По условиям, поставленным отцом, он смог отправиться в дальние страны, лишь дав обещание забыть о карьере писателя. Однако Нобель-старший так и не смог погасить огонь, пылавший в сердце сына: Альфред продолжал сочинять стихи. Но, даже став знаменитостью, он не рискнул обнародовать свои сочинения и в конце концов сжег все, что написал. Лишь в возрасте 63 лет Альфред Нобель опубликовал свою пьесу «Немесис», возможно, лишь потому, что почувствовал: жизнь подходит к концу, а его литературные мечты так и остаются несбывшимися.

В Париже Альфред Нобель продолжил изучение химии в лаборатории Пелуза. Жюль-Теофиль Пелуз, ученик Гей-Люссака, был одним из крупнейших химиков своего времени. Его шеститомный курс общей химии был настольной книгой для студентов и профессоров. В его частную лабораторию из разных стран мира приезжали работать и учиться многие талантливые химики, ставшие впоследствии знаменитыми. Пелуз впервые установил химическую природу глицерина. Он много работал со взрывчатыми веществами и вслед за Лавуазье и Гей-Люссаком занял пост консультанта Управления порохов и селитр Франции.

В лаборатории Пелуза Альфред познакомился с нитроглицерином и его замечательными свойствами. Это событие в значительной мере определило его жизненный путь: почти все крупнейшие изобретения и открытия Нобеля связаны с нитроглицерином. Эта удивительная жидкость впервые была получена итальянским химиком Асканио Собреро (также учеником Пелуза) в 1846 году действием азотной кислоты на глицерин. История его изобретения была самой обычной – кто-то случайно подогрел смесь серной и азотной кислот, и пробирка взорвалась. Потом Асканио Собреро добавил в эту же смесь немного глицерина и назвал вещество нитроглицерином. Итальянец не смог найти применения своему изобретению в военном деле. Собреро не нашел ничего лучше, как прописывать нитроглицерин сердечникам – «патентованное средство, по две капли на стакан воды для облегчения приступов». Эта жидкость была даже похожа на глицерин: такая же маслянистая и сладковатая на вкус. Однако уже от нескольких капель начинало сильно стучать сердце и болеть голова (лишь спустя сорок лет, в 1885 году, Британская Фармакопея официально признала нитроглицерин лекарственным препаратом). Пройдут многие десятилетия, сотни новых веществ получат химики, но ни одно из них не сможет сравниться по своей мощи с нитроглицерином. К сожалению, и по своей чувствительности к взрыву он уступает разве лишь гремучей ртути. Он чрезвычайно опасен. Его нельзя нагревать, опасно встряхивать, он легко взрывается даже в момент получения. Как-то один английский крестьянин выпил зимой по ошибке бутылочку нитроглицерина в надежде согреться. Естественно, он был найден на дороге мертвым. Когда замерзшее тело положили оттаивать возле печки, оно взорвалось, разрушив здание.

Трудно сказать, почему именно взрывчатые вещества вызвали особенный интерес Альфреда. Может быть, именно слабое здоровье особенно остро пробуждало в нем желание вступить в поединок со смертью, требующий мужества, внимания и хладнокровия. До конца своих дней, уже будучи богатым предпринимателем, способным нанять целый штат первоклассных химиков, Нобель продолжал проводить опыты самостоятельно или с помощью одного-единственного ассистента.

…Они уже час гуляли по парку – юный швед и молодая датчанка. Где-то вдалеке раздавались оживленные голоса – по четвергам в петербургском доме мадам Дезри собирались иностранцы, по воле судьбы осевшие в России. Альфред приехал в Северную Пальмиру вместе с отцом, Анна же родилась здесь – ее предка, известного датского судопромышленника, некогда пригласил на службу сам Петр I. Невысокая, грациозная, живая – когда Альфред впервые увидел Анну, ему показалось, что все любовные стихи были написаны о ней, только о ней. Петрарка, Шелли, Гете – потрепанные книжки, которые он брал с собой в каждую поездку, теперь казались ненужными, ведь рядом есть та, очарование которой не в силах выразить самые восторженные сонеты. Анна, впрочем, к кавалеру подобных чувств не питала – Альфред совсем не походил на байронического красавца из ее снов. Он, конечно, очаровательный меланхолик и чудесно читает стихи, но, право, тщедушность и бледность хороши до известных пределов. (Альфред и впрямь не отличался здоровьем – чахоточный цвет лица он имел от природы, и белилами, подобно записным модникам, ему пользоваться не приходилось.) Но с другой стороны, он был прекрасным собеседником – в свое время папа решил, что лучшее образование для сына – длительное путешествие, и в свои семнадцать Альфред уже объездил всю Европу и даже побывал в Америке. «Океан меня разочаровал, – говорил он скучающим голосом. – Мне он представлялся гораздо больше». Восхищенная Анна кокетливо наклоняла головку, поглядывая из-под ресниц в его сторону. Стихам она была особенно рада – маменька прятала от нее и Шелли, и Байрона, справедливо полагая, что эти «страсти роковые» окончательно задурят голову ее юной дочке. Иногда, дрожа от волнения, Альфред брал Анну за руку, пылко говоря что-нибудь вроде: «Все красоты мира меркнут перед вашей красотой», – и польщенная девушка – о чудо! – не отнимала руки. А затем возвращалась к себе, рассеянно размышляя – а не влюбилась ли она?

Для Альфреда дни проходили словно в тумане. Он с нетерпением дожидался четвергов, в прочие же дни сочинял мадригалы. Несколько месяцев спустя окончательно потеряв голову он уже грезил о семейном счастье, позабыв о своем решении учиться и помогать отцу: «Жениться, непременно, теперь же – и посвятить себя искусству, литературе, театру. Что может быть прекраснее?..» Слушая эти признания, брат Людвиг только качал головой. Однако все мечты рухнули в одночасье…

На статного красавца Франца Лемаржа Альфред сначала не обратил внимания – в доме графини бывало много народа. Но, увидев, какие взгляды бросает на него Анна, не на шутку заволновался. Франц сыпал любезностями и пересказывал последние сплетни австрийского двора – его отец служил там, пока его не направили в Петербург по дипломатической линии. Альфред ненавидел таких выскочек всем сердцем – известно, как эти великосветские хлыщи умеют задурить мозги неопытным девушкам. Да и по службе они всегда добиваются успехов, а приличные люди прозябают в безвестности. Альфред старался изо всех сил, рассказывал Анне самые занятные истории, какие только знал, но все тщетно – под любым благовидным предлогом она покидала его и уходила слушать Франца.

Все решилось на день ангела. Лемарж был в ударе: сыпал остротами, танцевал, пил шампанское. На Альфреда же накатила одна из его обычных депрессий – та темная волна, за которой уже не различаешь людей и предметы, и хочется сесть в угол, сжаться и замереть навсегда. Но безжалостная судьба подготовила ему еще одно испытание: Лемаржу вдруг захотелось поближе познакомиться с застенчивым соперником. «Как вы относитесь к математике? – спросил он, подходя с бокалом шампанского. – Не правда ли, в естественных науках должен теперь разбираться каждый мужчина?» Альфред заметно напрягся и гордо ответил, что его отец – известный естествоиспытатель и промышленник, а сам он изучал указанные науки у лучших учителей. «О, неужели? – притворно удивился Франц. – Так, может быть, вы сможете решить вот это?» – он набросал на салфетке какую-то формулу. Нобель неуклюжим движением подвинул салфетку к себе: в голове прыгали формулы, квадратные корни, но задача никак не решалась. Вдоволь насладившись смятением Альфреда, Лемарж несколькими легкими росчерками завершил построение. «В этом нет ничего удивительного, и мсье Нобелю нечего стесняться, – объявил он окружающим. – Я ведь собираюсь поступать в университет по математическому разряду, зато из Альфреда, полагаю, выйдет замечательный литератор».

Свадьба Анны Дезри и Франца Лемаржа шумела на весь Петербург. Нобели тоже были приглашены, но Альфред сказался больным. Вернувшись, родные действительно нашли его в тяжелейшей горячке, а на полу рядом с кроватью белели листки с только что написанной поэмой – что-то про умершую возлюбленную, белый саван и запах увядших роз. Почти неделю Альфред не приходил в себя, и отец, забросив дела, сутки напролет сидел у постели сына, кляня и датских красоток, и Петербург, и эти детские романы, будь они неладны.

После громкой свадьбы Анны Дезри и Франца Лемаржа на «Литейных заводах» и в «металлургических цехах Нобеля» царил переполох: хозяин, всегда такой пунктуальный и въедливый, не появлялся уже неделю, и даже теперь, на регулярном собрании управляющих, его кресло пустовало… Эммануилу было не до них: он сидел в комнате сына и читал записку, которую Альфред написал, едва оправившись от болезни. «С этого дня, – почерк был еще нечетким, строчки прыгали, – я больше не нуждаюсь в удовольствиях толпы и начинаю изучать великую книгу природы, чтобы понять то, что в ней написано, и извлечь из нее средство, которое могло бы излечить мою боль». Сам Альфред, завернувшись в одеяло, молча наблюдал за реакцией отца. Эммануил дочитал до конца, помолчал и рубанул ладонью воздух: «То есть ты хочешь доказать этому паркетному прыщу, что он и мизинца твоего не стоит?» – в юности Нобель-старший служил матросом. Альфред кивнул: «Стать изобретателем. Самым знаменитым. Обойти всех в естественных науках. Чтобы обо мне узнал весь мир. – И чуть тише добавил: – И тогда она раскается, но будет поздно…»

Вернувшись в Санкт-Петербург через три года, Альфред Нобель начал работать в находящейся на подъеме компании отца «Фондери э ателье меканик Нобель э Фий» («Фаундериз энд машин шопс оф Нобель энд санз») и вновь установил контакт со своим учителем Николаем Зининым. Зинин особо интересовался проблемами органической химии и, в частности, нитросоединениями. Открытая им «реакция Зинина» принесла ему мировую известность.

Нитроглицерин также был хорошо известен русскому химику. С началом Крымской войны он провел серию опытов в надежде использовать его взрывчатые свойства в военном деле. Нобель и Зинин были соседями по даче. Летними вечерами профессор проводил в старой кузнице эксперименты с грозной жидкостью. Альфред наблюдал за его работой. Однако попытки использовать нитроглицерин в снарядах закончились неудачей, и в 1854 году опыты были прекращены.

Война продолжалась, и российское правительство нуждалось в большом количестве боеприпасов. Старшему Нобелю был сделан заказ, принесший настолько хорошую прибыль, что он смог рассчитаться со всеми долгами в Швеции. За вклад в развитие российской промышленности Эммануил был награжден Золотой императорской медалью с формулировкой «За старания и дух взаимопомощи».

В конце войны компания была перепрофилирована на производство машин и деталей для пароходов, строящихся для плавания в бассейне Каспийского моря и реки Волги. Тем не менее заказов на продукцию мирного времени оказалось недостаточно, чтобы покрыть брешь в заказах военного ведомства, и к 1858 году компания стала переживать финансовый кризис. Семья опять разделилась – Андриетта вместе с младшим сыном Эмилем вернулась в Стокгольм. Через несколько лет приехал в Швецию и Альфред, тогда как Роберт и Людвиг остались в России, чтобы ликвидировать дело и спасти хотя бы часть вложенных средств. Впоследствии Людвиг и его сын (названный в честь Нобеля-старшего) создали знаменитую нефтяную компанию «Бранобель» («Товарищество братьев Нобель»), благодаря которой Россия стала одним из ведущих экспортеров нефти.

В 1862 году Людвиг взял в аренду, а спустя восемь лет купил завод, расположенный на берегу Большой Невки, близ церкви Святого Самсония на Выборгской стороне. Это был даже не завод, а небольшие мастерские, спрятавшиеся среди огородов в тихом дворе купеческого дома. Под руководством Людвига (впоследствии к нему присоединился Роберт) дело быстро расширилось. Высокой оплатой он привлекал талантливых инженеров и квалифицированных рабочих, и скоро оборудование и станки Нобеля вновь стали известными на всю Россию. По заказам военного ведомства фирма Людвига производила подводные мины, снаряды, скорострельные пушки, торпеды. Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов завод на Самсониевской набережной оказал стране неоценимые услуги, снабдив войска прекрасным оружием новой конструкции.

Не раз «Товарищество» стояло на грани краха, и если бы Альфред не приходил братьям на помощь, они бы снова могли оказаться банкротами. Являясь совладельцем фирмы (в ее акции была вложена шестая часть его огромного состояния), Альфред помогал личными средствами, организовывал крупные займы у русских и иностранных банков, а в трудные времена входил в состав правления, чтобы привести в порядок расстроенные дела компании. Немало пользы Альфред принес фирме и в качестве химика и инженера. Людвиг Нобель в полной мере проявил свой талант инженера и организатора. Он первым в мире стал перевозить нефть в цистернах и танкерах. Построенные на его собственном заводе паровые насосы качали черное золото с промыслов на заводы и в гавани по первым в мире нефтепроводам. На месте земляных ям выросли стальные резервуары. Людвиг применил новые методы химической очистки продуктов (некоторые из них были предложены Альфредом), и вскоре из лучшей в мире бакинской нефти стали получаться лучшие в мире смазочные масла и керосин.

Нефтеналивные суда – изобретение Людвига – особенно поразили современников. Как писал один из них, «после взрывчатых веществ танкеры – наиболее блестящее достижение, которым мир обязан Нобелям». Первый танкер был спущен на воду в 1878 году, а вскоре у Нобелей появился собственный флот, огромный парк цистерн и сеть складов по всей России. В начале XX века «Товарищество» добывало больше нефти, чем все Соединенные Штаты. За счет прибылей от продажи нефти Баку превратился в красивый зеленый город, напоминающий своей архитектурой Петроградскую сторону Петербурга.

Не меньшую славу завоевало и другое детище Людвига – его механический завод. С началом деятельности «Товарищества» завод прекратил производство оружия и начал изготовлять нефтяное оборудование. Однако переломный момент в истории завода наступил в 1898 году, когда сын Людвига, Эммануил, купил у Рудольфа Дизеля патент на изобретенный им шестью годами раньше двигатель внутреннего сгорания. До этого времени двигатели Дизеля не были востребованы, а сам изобретатель начал терять в них веру. Зейлигер, известный немецкий специалист в этой области, писал впоследствии: «Только завод в Петербурге смело и с уверенностью продолжал выхаживать тяжелые детские болезни двигателя. Нефтяным двигателем дизель сделался в России». Широкое распространение дизелей увеличивало потребность в нефти и еще больше содействовало процветанию фирмы. Завод стал известен всему миру под названием «Русский дизель». Петербургский дом Нобелей до сих пор стоит на Большой Невке, а напротив него, на другом берегу реки, недавно установлен памятник Альфреду Нобелю.

Если Нобель-отец был вынужден довольствоваться званием купца первой гильдии, то его внук дослужился до действительного статского советника и получил потомственное дворянство. Активная предпринимательская деятельность Нобелей закончилась одновременно с национализацией бакинской нефти. Правда, компания «Бранобель» успела продать акции алчному Джону Дейвисону Рокфеллеру. И совсем не дорого – за семь с половиной миллионов долларов.

Эммануил производил эксперименты почти со всеми видами взрывчатых веществ, и Альфред пошел по его стопам. Вернувшись в Швецию, он посвятил все свое время механическим и химическим экспериментам, получив при этом три патента на изобретения. Эта работа поддержала его последующий интерес к экспериментам, Альфред проводил их в маленькой лаборатории, которую его отец оборудовал в своем имении в пригороде столицы.

В это время единственным взрывчатым веществом для мин (независимо от их назначения – в военных или мирных целях) был черный порох. Тем не менее, уже тогда было известно, что нитроглицерин в твердом виде является чрезвычайно мощным взрывчатым веществом, применение которого сопряжено с исключительным риском из-за его испаряемости. Никому еще в то время не удалось определить, как можно управлять его детонацией. В 1861 году, после нескольких непродолжительных экспериментов с нитроглицерином, Эммануил Нобель отослал сына Альфреда в Париж для поиска источника финансирования исследований. Миссия нашего героя оказалась успешной, так как ему удалось получить заем в 100 тысяч франков. Несмотря на уговоры отца, Альфред отказался от участия в данном проекте. Но в 1863 году, ознакомившись с опытами русских химиков Н. Зинина и В. Петрушевского, он изобрел практичный детонатор, который предусматривал использование пороха для взрыва нитроглицерина. Это изобретение стало одним из краеугольных камней его репутации и благополучия.

Один из биографов Нобеля, Эрик Бергенгрен, описывает данное устройство следующим образом: «В первоначальном виде… [детонатор] был сконструирован таким образом, что инициирование взрыва жидкого нитроглицерина, который содержался в металлическом резервуаре сам по себе или был залит в канал сердечника, осуществлялось взрывом более малого заряда, вставляемого под основной заряд, причем меньший заряд состоял из пороха, заключенного в деревянный пенал с пробкой, в которую был помещен воспламенитель».

Чтобы усилить эффект, изобретатель неоднократно изменял отдельные детали конструкции, а в 1865 году заменил деревянный пенал металлическим капсюлем, начиненным детонирующей ртутью. Благодаря изобретению этого так называемого «взрывающегося капсюля» в технологию взрыва был заложен принцип первоначального воспламенения. Это явление стало фундаментальным для всех последующих работ в данной области. Указанный принцип превратил в реальность эффективное использование нитроглицерина, а в последующем – и других испаряющихся взрывчатых веществ как независимых взрывчатых материалов. Кроме того, данный принцип позволил приступить к изучению свойств взрывчатых материалов.

3 сентября 1864 года Стокгольм потряс мощный взрыв. Сто килограммов нитроглицерина, дожидавшиеся отправки на новой фабрике братьев Нобель, превратили здание в руины и погребли под обломками всех рабочих. Шведские газеты в ужасе писали: «Там не было трупов, только груда мяса и костей». Альфред отделался легкими ранами на лице, но самое страшное известие было впереди: во время катастрофы вместе с рабочими погиб его младший брат Эмиль, приехавший на каникулы к родным. Существует легенда, согласно которой Нобель, потрясенный смертью брата, дал клятву завещать все деньги, которые ему даст производство динамита, на международные премии. Эта версия не подтверждается ни одним документом. Да и сомнительно, чтобы дотла разоренный Альфред, сам чудом оставшийся в живых, мог думать о том, как использовать прибыль от продажи динамита, который еще не был изобретен. Когда отцу сообщили о случившемся, он несколько минут отрешенно молчал, затем дернул головой, словно собираясь что-то сказать, и неловко завалился в кресло: старика разбил паралич. Восемь долгих лет он провел, не вставая с кровати, и каждое утро сиделка выносила из его комнаты кипы аккуратных карандашных набросков. Милые деревенские пейзажи, тихие улицы, морские виды – их можно было бы продавать в сувенирных лавках с надписью «Из Швеции с любовью», если бы не одно обстоятельство – на переднем плане каждого рисунка с поразительной точностью были изображены взрывы, разрушенные дома и мины-каракатицы…

Но, несмотря на все это, Альфред Нобель не стал искать более безопасной профессии и не опустил руки. Уже два месяца спустя он основал «Нитроглицериновую компанию». На первых порах персонал фирмы состоял из одного человека, который был одновременно управляющим, главным инженером, бухгалтером и коммивояжером. Нетрудно догадаться, что этим человеком был сам Нобель. Компания просуществовала пятьдесят лет и стала одним из крупнейших концернов Европы.

Случай, происшедший на фабрике братьев Нобель, был первым в новой череде несчастий и неудач. Однако это не остановило Альфреда. Так как власти запретили эксперименты с нитроглицерином в пределах Стокгольма по соображениям безопасности, наш герой был вынужден перенести свою мастерскую на баржу на озере Макларен. Главное, что он пытался постичь, почему нитроглицерин взрывается так легко. Альфред должен был сделать такое взрывчатое устройство, которое, когда бы ни возникла потребность в его применении, не ставило бы под угрозу жизни тех людей, которые это устройство применяют.

В 1863 году Нобель взял в Швеции патент на применение нитроглицерина в технике. Не отрицая важной роли Альфреда в организации промышленного производства новой взрывчатки, следует, однако, ясно указать, что предоставление ему патента на разрывное масло было совершенно неправомерным. Дело в том, что не он первым получил нитроглицерин, не он обнаружил его взрывчатые свойства, не он один искал способы его применения…

Несмотря на возникшую в обществе враждебность по отношению к производству и использованию нитроглицерина, Нобель в октябре 1864 года убедил правление Шведской государственной железной дороги использовать разработанное им взрывчатое вещество для прокладки туннелей. Чтобы производить это вещество, он добился финансовой поддержки со стороны шведских коммерсантов: была учреждена компания «Нитроглицерин Лтд.» и построен завод. В течение первых лет существования компании Нобель был распорядительным директором, технологом, руководителем рекламного бюро, начальником канцелярии и казначеем. Кроме того, он устраивал частые выездные демонстрации своей продукции. Среди покупателей значилась Центральная тихоокеанская железная дорога (на американском Западе), которая использовала нитроглицерин, выпускаемый компанией Нобеля, для прокладки железнодорожного полотна через горы Сьерра-Невада. После получения патента на изобретение в других странах Альфред основал первую из своих иностранных компаний «Альфред Нобель энд К°» (Гамбург, 1865).

Хотя Нобелю удалось решить все основные проблемы безопасности производства, его покупатели иногда проявляли небрежность в обращении со взрывчатыми веществами. Это приводило к случайным взрывам и гибели людей, к некоторым запретам на импорт опасной продукции. После стокгольмской трагедии взрыв сравнял с землей завод Нобеля в Гамбурге. Взрывы унесли сотни жизней в Нью-Йорке, Сиднее, Сан-Франциско, Ливерпуле. Несмотря на это, Альфред продолжал расширять свое дело. В 1866 году он получил патент в США и провел там три месяца, добывая средства для гамбургского предприятия и демонстрируя свое «взрывающееся масло». Нобель принял решение основать американскую компанию, которая после некоторых организационных мероприятий стала называться «Атлантик джайэнт роудер К°» (после смерти Нобеля она была приобретена фирмой «Е. И. Дюпон де Немур энд К°»). Изобретатель ощутил холодный прием со стороны американского бизнесмена, который страстно желал разделить с ним прибыль от деятельности компаний, производящих жидкую взрывчатку. Позже Нобель записал: «По зрелому размышлению жизнь в Америке показалась мне чем-то неприятной. Преувеличенное стремление выжать прибыль – это педантизм, который в состоянии омрачить радость общения с людьми и нарушить ощущение уважения к ним за счет представления об истинных побудительных мотивах их деятельности».

Уединившись в лаборатории, Нобель искал выход из, казалось бы, безнадежного положения. Прежде всего, он разработал свод правил, гарантирующих безопасность получения нитроглицерина. С тех пор на его заводах больше не было взрывов.

Хотя нитроглицериновая взрывчатка при правильном употреблении была эффективным материалом для взрывных работ, она так часто выступала виновницей несчастных случаев (включая и тот, который сравнял с землей завод в Гамбурге), что Нобель постоянно искал пути стабилизации нитроглицерина. Так он натолкнулся на мысль смешивать жидкий нитроглицерин с химически инертным пористым веществом. Альфред видел и другой существенный недостаток нитроглицерина – неудобство и непривычность жидкой взрывчатки. Поэтому он решил найти способ применять ее в смеси с твердыми – сыпучими или пористыми – веществами. Он пропитывал нитроглицерином бумагу, смешивал его с опилками, ватой, углем, гипсом, кирпичной пылью и в конце концов нашел то, что искал. Его первыми практическими шагами в выбранном направлении стало использование кизельгура (так геологи называют пористую осадочную породу, состоящую из кремниевых скелетов морских водорослей – диатомей), абсорбирующего материала. С его помощью изначально жидкий нитроглицерин преобразовывался в весьма твердую массу, способную взрываться с не меньшей силой, чем нитроглицерин, но при этом взрыв происходит не спонтанно, а предсказуемо, что позволяло обеспечить безопасность персоналу. Запатентованный в 1867 году новый взрывчатый материал назывался «динамит, или безопасный взрывчатый порошок Нобеля». Подобные материалы можно было создавать в виде палочек и вставлять в высверленные отверстия. Альфред Нобель добился исключительного права на производство динамита. Всего лишь за несколько лет он и его изобретение покорили весь мир.

По легенде, возникшей еще при жизни изобретателя, Нобель пришел к мысли о динамите совершенно случайно, заметив, как нитроглицерин, вытекший из разбитой бутыли, пропитал мягкую кизельгуровую упаковку. Сам Нобель, которого всегда возмущали подобные домыслы, высказался по этому поводу вполне определенно: «Я, безусловно, никогда не замечал ни одной случайной утечки нитроглицерина в кизельгуровую упаковку в таком количестве, чтобы образовать пластичный или хотя бы влажный материал, и идея такой случайности пришла в голову, должно быть, тем, кто принимает предположения за действительность. Что в самом деле привлекло мое внимание к использованию инфузорной земли для динамита, так это ее чрезмерная легкость в сухом виде, что свидетельствует, разумеется, о ее большой пористости. Следовательно, динамит появился не в результате случайности, а потому, что я с самого начала видел недостатки жидкой взрывчатки и искал способы им противодействовать». Так Альфред создал свое самое известное изобретение. Весть о нем, как эхо от взрыва, облетела все континенты. Сначала странная взрывчатка была встречена с недоверием. Само сознание того, что в ней содержится нитроглицерин, вызывало опасение. Но благодаря настойчивости Нобеля лед недоброжелательности был сломан. Взрывая преграды на своем пути, динамит начал победное шествие по всему миру. Несмотря на то что в некоторых странах динамит как «содержащее нитроглицерин вещество» перевозить по железным дорогам и на судах было запрещено, ничто не могло остановить его распространение. Ящики с надписями «Осторожно, стекло!» или «Не бросать, фарфор!» в подозрительно больших количествах отправлялись на рудники и строительные площадки. И каждый, кто хоть однажды пользовался динамитом, посылал новые, еще более крупные заказы. К тридцатичетырехлетнему Нобелю пришли слава и богатство. В 1868 году Шведская академия наградила Альфреда и его отца золотой медалью «За заслуги в использовании нитроглицерина как взрывчатого вещества». Так в последние годы жизни Нобель-старший познал достаток и почести. Он скончался 3 сентября 1872 года, ровно через восемь лет после стокгольмской трагедии.

Новое взрывчатое вещество позволило осуществить такие захватывающие проекты, как прокладка Альпийского туннеля на Сен-Готардской железной дороге, удаление подводных скал в Хелл-Гейте, расположенных в Ист-Ривер (Нью-Йорк), расчистка русла Дуная в районе Железных Ворот или прокладка Коринфского канала в Греции. Динамит стал также средством ведения буровых работ на бакинских нефтепромыслах, причем последнее предприятие знаменито тем, что два брата Нобеля, известные своей активностью и деловитостью, стали так богаты, что их именовали не иначе как «русские Рокфеллеры». Альфред был крупнейшим индивидуальным вкладчиком в компаниях, организованных его братьями.

Хотя Альфред Нобель располагал патентными правами на динамит и другие материалы (полученные в результате его усовершенствования), зарегистрированные в основных странах в 70-х годах XIX века, ему постоянно не давали покоя конкуренты, которые крали его технологические секреты. Он отказался от найма секретаря или юрисконсульта, занятого на службе полный рабочий день, и поэтому вынужден был тратить много времени на судебные тяжбы по вопросам нарушения его патентных прав.

В 70—80-е годы XIX века Нобель расширил сеть своих предприятий в основных европейских странах за счет победы, одержанной над конкурентами, и за счет формирования картелей с конкурентами в интересах контроля цен и рынков сбыта. Таким образом, он основал мировую цепь предприятий в рамках национальных корпораций с целью производства и торговли взрывчаткой, добавив к улучшенному динамиту новое взрывчатое вещество. Военное использование этих веществ началось с Франко-прусской войны 1870–1871 годов, но в течение жизни Нобеля исследование взрывчатых материалов в военных целях было убыточным предприятием. Ощутимую выгоду от своих рискованных проектов он получал как раз за счет использования динамита при сооружении туннелей, каналов, железных дорог и автомагистралей. Изобретатель и капиталист как мог противился применению своих открытий в военных целях. Один из биографов Нобеля Эрик Бергенгрен приводит его слова: «Со своей стороны я желаю, чтобы все пушки с прислугой можно было бы отправить ко всем чертям или, в лучшем случае, в музеи». В другой раз он высказался еще определеннее: «Война – это ужас из ужасов, это самое страшное преступление… Мне бы хотелось изобрести вещество или машину такой разрушительной силы, чтобы всякая война вообще стала бы невозможной».

Описывая последствия изобретения динамита для самого Нобеля, Бергенгрен пишет: «Не проходило дня, чтобы ему не приходилось столкнуться лицом к лицу с жизненно важными проблемами: финансирование и формирование компаний; привлечение добросовестных партнеров и помощников на управленческие посты, а подходящих мастеров и квалифицированных рабочих – для непосредственного производства, которое чрезвычайно чувствительно к соблюдению технологии и таит в себе массу опасностей; сооружение новых зданий на удаленных строительных площадках с соблюдением запутанных норм и правил безопасности в соответствии с особенностями законодательства каждой отдельной страны. Изобретатель со всем пылом души участвовал в планировании и введении в действие новых проектов, но редко обращался за помощью к своему персоналу в проработке деталей деятельности различных компаний».

Несмотря на высокую надежность динамита, количество происшедших из-за него несчастных случаев – главным образом, по небрежности – было сначала довольно велико. Так, в испанском порту Сантандере на судне, в трюме которого находилось несколько сот ящиков динамита, возник пожар. Взрывчатку начали спешно выгружать на берег. Тем временем пожар разгорался, а на набережной собралась огромная толпа горожан, сбежавшихся поглазеть на редкое зрелище. Портовые власти по ошибке объявили, что опасный груз полностью снят с парохода. Однако через два часа после начала пожара произошел сильнейший взрыв. Половина корабля взлетела в воздух, пятьсот человек было убито, более тысячи ранено.

Человек такого ранга, как Нобель, должен был вести образ жизни, подобающий его состоянию и общественному положению. Поэтому он купил фешенебельный особняк с садом и конюшнями в одном из аристократических кварталов Парижа, на Малахов-авеню, близ площади Этуаль. Этот дом стал своего рода представительством динамитной державы, где ее властелин принимал банкиров, дипломатов, министров, художников, писателей. Однако даже в зените славы ничто в облике и поведении Нобеля не выделяло его среди прочих смертных. На его парадных приемах новички никак не могли поверить, что невысокий просто одетый незаметный человек в углу – это и есть знаменитый хозяин дома, а блестящий всесильный депутат и министр, стоящий в центре зала и окруженный тесной толпой влиятельных гостей, – всего лишь компаньон и управляющий некоторыми предприятиями Нобеля.

Альфред был блестящим и остроумным собеседником, но всю жизнь предпочитал уединение. У него не было даже личного секретаря, поэтому он писал, копировал и регистрировал все письма собственноручно – что было непросто, если учесть его занятость. Нобель применял своеобразную классификацию личных писем: «От мужчин», «От женщин» и «Письма с просьбами». Последняя связка была значительно толще других: «Почта приносит мне ежедневно по две дюжины писем с просьбами на общую сумму в двадцать тысяч крон. Я нахожу, что лучше прослыть скупым, чем щедрым».

Тем не менее Нобель был достаточно щедр и особенно охотно помогал молодым ученым и изобретателям. Он решительно отказывался жертвовать деньги лишь на памятники и юбилеи, считая, что «лучше помогать живым, которые в этом нуждаются».

К своим многочисленным орденам, почетным титулам и отличиям Альфред Нобель относился с юмором: «Мои награды мне дали не за взрывчатые вещества. Шведский орден Полярной звезды я заслужил благодаря своему повару, чье искусство угодило одной высокопоставленной особе. Французский орден я получил благодаря близкому знакомству с министром, бразильский орден Розы – потому что меня случайно представили бразильскому императору. Что же касается знаменитого ордена Боливара, то я удостоился его потому, что мой друг хотел показать, как добываются там ордена».

Лишь оспаривание его изобретательских прав всегда задевало самолюбие Нобеля, и он не упускал случая поиздеваться над тугодумами из патентных бюро, которые иногда отказывались признать справедливость его требований: «Если бы они существовали во времена Уатта, он бы никогда не получил патента на свое изобретение. Они бы сказали ему, что вода известна, пар известен, его конденсация известна, и, следовательно, было бы абсурдным называть паровую машину изобретением».

Несмотря на шведское происхождение, Альфред Нобель скорее был тем, кого мы сейчас называем «европейцем». Его коммерческая и промышленная деятельность не могла помешать созданию крупнейшей библиотеки, где можно было ознакомиться с трудами таких авторов, как Герберт Спенсер, английский философ, сторонник внедрения дарвиновской теории эволюции в законы человеческого бытия, Вольтер, Шекспир, и других выдающихся писателей и ученых. Среди писателей XIX века Нобель больше всего выделял французских литераторов, он восхищался романистом и поэтом Виктором Гюго (с которым был знаком лично), мастером короткого рассказа Ги де Мопассаном, выдающимся романистом Оноре де Бальзаком, от острого глаза которого не могла укрыться человеческая комедия, и поэтом Альфонсом Ламартином. Любил творчество изысканного русского романиста Ивана Тургенева и норвежского драматурга и поэта Генриха Ибсена. Его личная библиотека насчитывала 15 тысяч томов.

Ко времени переезда в Париж, Альфред уже преодолел свою природную застенчивость и замкнутость и в обществе был неизменно приветлив, любезен, не забывал сказать комплимент или преподнести цветы женщинам. Во время его приемов подавались изысканные блюда и вина, но сам Нобель всю жизнь придерживался строгой диеты, не пил, не курил и не садился за карточный столик. Его единственной страстью было изобретательство. Итог научной деятельности – 355 патентов. Среди менее известных изобретений – бесшумная машина для самоубийства (прообраз электрического стула). Кроме того, им была сконструирована первая алюминиевая лодка (12x1,8 метра) вместимостью 25–30 человек. Эта лодка называлась «Миньона». Она совершила свое первое плавание по Цюрихскому озеру в 1891 году.

За год до кончины Альфреда Нобеля на его деньги готовилась экспедиция шведского инженера С. Эндрэ (загадочно погибшего) к Северному полюсу. Изобретатель участвовал и в работе Организации мира, на Всемирном конгрессе которой он присутствовал.

Нобель был совершенно непритязательным в жизни и даже в чем-то аскетичным. Он мало кому доверял и никогда не вел дневник. Даже за обеденным столом и в кругу друзей он был лишь внимательным слушателем, одинаково вежливым и деликатным со всеми. Обеды, которые Альфред устраивал у себя дома, в одном из фешенебельных районов Парижа, были праздничными и одновременно элегантными: он был гостеприимным хозяином и интересным собеседником, способным вызвать любого гостя на увлекательный разговор. Когда того требовали обстоятельства, ему ничего не стоило воспользоваться своим отточенным до язвительности остроумием, о чем, например, свидетельствует одно его мимолетное замечание: «Все французы пребывают в счастливой уверенности, что умственные способности – исключительно французское достояние». А в один из вечеров кто-то из гостей упрекнул Нобеля в том, что тот сопротивляется предоставлению женщинам избирательного права, и добавил: «В конце концов, Альфред, ведь между мужчиной и женщиной совсем маленькая разница». Нобель поднял бокал и произнес с мягкой иронией: «Господа, да здравствует маленькая разница!»

Альфреду также ничего не стоило озадачивать своих младших компаньонов действиями, снискавшими ему репутацию ярого сторонника либеральных общественных взглядов. Существовало даже мнение, что он – социалист, что не соответствовало действительности, поскольку он был консерватором в экономике и политике, всеми силами сопротивлялся предоставлению женщинам избирательного права и выражал серьезные сомнения относительно пользы демократии. Тем не менее мало кто так верил в политическую мудрость масс, мало кто так презирал деспотизм. Как наниматель сотен рабочих он проявлял буквально отеческую заботу об их здоровье и благополучии, не желая, тем не менее, установления личных контактов с кем бы то ни было. Со свойственной ему проницательностью он пришел к выводу, что рабочая сила с более высокими моральными качествами более производительна, чем грубо эксплуатируемая масса. Это возможно, и снискало Нобелю репутацию социалиста.

В 1889 году мрачный инцидент оставил глубокий след в душе знаменитого изобретателя. Один из журналистов перепутал Альфреда Нобеля с его недавно скончавшимся братом Людвигом. Альфред смог прочитать некролог, посвященный ему самому. Там его называли торговцем смерти. Это был удар для изобретателя, поскольку он, будучи в высшей степени идеалистом, действительно пытался изобрести оружие столь мощное и ужасное, чтобы его разрушительная сила предостерегла людей даже от помыслов о войне. Кроме того, он всегда охотно жертвовал значительные суммы тем организациям, которые вели борьбу за мир.

Лекарством от физического и духовного изнеможения для него была напряженная работа. Последнее десятилетие XIX века – как, впрочем, и всю свою жизнь – «самый богатый бродяга Европы» провел на колесах. У него не было семьи, не было корней, ничто не привязывало его к одному месту. Какая страна была «заграницей» для этого космополита? Швеция – место его рождения; в России жили его брат и многочисленные друзья, в русские предприятия им вложены значительные средства; в Германии располагалась его крупнейшая фирма и технический центр; в Париже – дом и лаборатория; в Шотландии – завод и летняя усадьба; в Швейцарии – вилла, и во всех странах мира – предприятия. Он одинаково свободно говорил на любом языке и, кажется, ни одной стране не отдавал предпочтения: «Моя родина там, где я работаю, а работаю я повсюду».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.