ВОСПОМИНАНИЯ О СУДЬБАХ МОИХ БЛИЗКИХ ДРУЗЕЙ И ЗНАКОМЫХ

ВОСПОМИНАНИЯ О СУДЬБАХ МОИХ БЛИЗКИХ ДРУЗЕЙ И ЗНАКОМЫХ

Хочется теперь рассказать о людях, встретившихся на моём пути и оставивших особый след в моей душе, о близком соприкосновении с ними в нашей общей работе, о наших взаимоотношениях.

Александр Васильевич Чесалов. Мы были очень давно с ним знакомы по совместной работе в 8-м отделе ЦАГИ (на лётно-испытательной станции). Не могу писать о нём сначала как об учёном, потому что я очень его любил как человека обаятельной души. Это был чудный семьянин, человек безупречной морали, большого глубокого ума и одарённости. Он так располагал к себе, что ему как никому можно было доверить свою душу.

Он часто подсмеивался надо мной и говорил: «Ты зря тратишь столько времени на физкультуру, я вот делаю зарядку всего 5 минут». Он, по возможности, лишь разминал все суставы, в этом и заключалась вся его зарядка. Я ему возражал, убеждая, что его сердце при такой зарядке не повышает своей деятельности и поэтому не сможет перенести нагрузок, когда это потребуется, так как остаётся нетренированным. Мы оба в большой степени интересовались физиологией, а я, кроме того, психологией, биологией и генетикой. Каждый оставался при своём мнении. Увы, его система впоследствии не оправдала себя. Он был очень эмоционален, а эта особенность характера всегда в большом разногласии с возрастом и сердечной деятельностью.

Удивительна судьба этого чудного человека и большого учёного. Вместе мы «лечили» самолёты от разных неприятных явлений. Помню, как однажды мы вместе приехали на завод, где лётчики жаловались, что на выпускаемых самолётах не выходит петля. Мы вместе вникли в суть дела. Выяснилось, что лётчики во время выполнения петли, приближаясь к самому верхнему положению (положению самолёта вверх колёсами), старались всё сильнее и сильнее брать ручку «на себя», т.е. увеличивали угол атаки крыла, и, конечно, срывались в штопор. Петля при этом выглядела не круглой, а, как говорили лётчики, «огурцом», т.е. была эллипсовидной формы. Мы порекомендовали лётчикам набраться выдержки и не тянуть так энергично ручку на себя при подходе к самому верхнему положению самолёта в петле. Эксперимент удался. Один из лучших лётчиков завода сделал несколько отличных петель. Но всё же эти самолёты обладали особенностью: на небольших углах атаки крыла наступал срыв. Такие самолёты требовали установки предкрылков, что и было позже сделано. Это - лишь один эпизод нашей совместной работы.

Александр Васильевич сочетал в себе творческую работу учёного с практической работой в воздухе. Ему пришлось выпрыгнуть с парашютом при испытаниях четырёхмоторного самолёта Д.П.Григоровича, когда у нас в воздухе загорелся один из моторов. Я уже описывал этот полёт. Рискую своей жизнью, Чесалов поступил благородно, предоставив другому (М.А.Тайцу) возможность беспрепятственно совершить прыжок из той же турели в случае, если пожар усилится.

Вскоре А.В.Чесалову пришлось выпрыгнуть с парашютом из штопорящего самолёта. В то время Александр Васильевич уже был одним из выдающихся аэродинамиков Советского Союза.

Затем он перешёл на работу, связанную с двигателями, где также преуспел. Несмотря на высокую степень своей квалификации как учёного, он продолжал часто рисковать, как мне кажется, даже излишне.

Однако не полёты оказались для него роковыми. Как-то, разволновавшись во время одного научного принципиального спора, он поехал в МАП, где, доказывая в весьма возбуждённом состоянии правоту своих убеждений, почувствовал себя плохо. Ему порекомендовали немедленно поехать в госпиталь, но он всё же отправился домой. Дома ему стало совсем плохо. Его отправили в больницу, где этот такой дорогой мне человек и большой учёный, столько раз рисковавший своей жизнью в полётах, умер ночью от инфаркта. Его сердце не выдержало чрезмерного волнения.

Последний, второй его прыжок с парашютом был очень опасен. Он полетел на самолёте Р-5 с лётчиком Мишей Волковойновым, чтобы испытать самолёт на выход из штопора с довольно задней центровкой (это произошло 9 мая 1933 года.). Полетел, зная заранее, что в случае невыхода самолёта из штопора ему придётся прыгать с парашютом. Но хватит ли сил это сделать? Но он, не задумываясь, пошёл на эксперимент. Это был героический поступок.

Далее произошло следующее. Во время штопора Волковойнов дал Александру Васильевичу сигнал: «Выпрыгивай, самолёт не выходит из штопора». Когда Чесалов выпрыгнул, центр тяжести самолёта изменился, и самолёт прекратил вращение. Александр Васильевич благополучно приземлился, а Миша Волковойнов, блестящий лётчик, участник перелёта Москва-Пекин-Токио, в сложнейших условиях совершивший благополучную вынужденную посадку на пляже в Японии, закончил свой век испытанием Р-5. Он не смог преодолеть нагрузку, возникшую на штурвале перестановки углов атаки стабилизатора, и ему немного не хватило руля высоты, чтобы вывести самолёт из пикирования - он погиб.

Никогда не забуду тяжелейшей миссии, которая выпала на мою и Боба Вахмистрова долю. По приказу В.И.Чекалова мы должны были идти объявлять об этом ужасном происшествии жене Волковойнова. К ней должны были приехать её родители. Она ждала их и Мишу и с весёлым видом жарила пирожки к обеду. Когда мы оба вошли и остановились на пороге, она вышла из кухни и сначала широко (насколько можно) раскрыла глаза. Но затем выражение удивления на её лице резко сменилось выражением ужаса. Из её руки выпала ложка. Побледнев как полотно, она начала дрожать, крики отчаяния перешли в истерику. Мы подхватили бедную женщину и помогли её дойти до дивана. Вскоре за нами вошли и её мать с отцом.

На другой день в морге нам вернули Мишино обручальное кольцо и золотые коронки. В тот же день, опечаленные, мы с Бобом продолжали повседневную испытательную работу в воздухе. Гибель близких товарищей для нас была, казалось, каким-то неизбежным явлением. Каждый из нас сказал себе твёрдо раз и на всю жизнь: смерть не страшна, страшен только позор, смерть на посту - благородна и красива. Ни товарищей, ни себя мы даже не жалели. Каждый волен избирать себе любимую профессию, как и любимую жену. Чаще всего этот выбор (особенно выбор жены) бывает непроизвольным или, как говорил великий И.М.Сеченов, «роковым». Было жаль только родных и, бесконечно, детей.

Я лично знаю только нескольких жён из очень многих, которые остались верны погибшим мужьям. Остальные забывали их, обычно, не позже, чем через года, а некоторые - даже через несколько часов. Неутешны бывают только родители, потерявшие своих детей. Большего горя нельзя себе представить, хотя детям естественно терять своих родителей, а потом свойственно и забывать их утрату.

Вот и вспомнишь слова о том, что «нужно на испытания идти просто как на работу…». Только просто ли? Не учёл Волковойнов больших нагрузок, да и высота была мала для штопора… Вот как «просто».

* * *

Боб Вахмистров. Вместе с ним мы прошли длинный жизненный путь. Встретились ещё в Московской школе авиации в 1918 году. Он тогда был педагогом и начальником авиавооружения школы, а я - инструктором. Это был человек, любивший оружие до фанатизма. Остроумный, находчивый и необычайно смелый. Тогда он писал стихи (и очень неплохие) на темы из авиационной жизни. Стихи ходили по всей школе среди инструкторов и учлётов. Особенно сильное впечатление произвело стихотворение «Молитва учлёта». Стихотворение было написано в комическом духе и шутливом тоне: учлёт молился об удаче при оценке его работы инструктором.

Как-то Боб в чём-то проштрафился. Начальник школы вызвал его и начал было «распекать»: «Я тебя за это туда загоню, куда Макар телят не гоняет». Боб тут же нашёлся и бросил в ответ реплику: «Товарищ начальник, Макар телят никуда гонять не может, так как теперь все телята на учёте…» и т.д. в таком же духе. Он с таким искусством оправдывался, что начальник начал смеяться и его гнев прошёл. Так остроумие помогло Бобу избежать наказания.

Когда я перешёл на работу в НОА, Боб тоже перешёл на работу в это учреждение. Его тоже увлёк прогресс. Затем в НОА появился и А.Б.Юмашев. Однажды у Б.С.Вахмистрова в этом учреждении произошёл конфликт. НОА был укомплектован лётчиками, очень мало и редко летавшими, да и не смелого десятка. Когда Вахмистров увидел, как летаем мы с Юмашевым, то он однажды отказался лететь с одним из лётчиков НОА. Я его поддержал. Всё вскоре улеглось, кроме, разумеется, взаимоотношений.

Я уже описывал некоторые полёты с ним. Хочу только рассказать об одном случае на полигоне, произошедшем с Б.С.Вахмистровым. В присутствии комиссии он из-за излишней храбрости стал отвинчивать какой-то взрыватель. Последовал взрыв: Боба отвезли в больницу. Он надолго ослеп. Всё его лицо было в чёрных мелких точках, как бы в пороховых крапинах. Но всё это прошло «как с белых яблонь дым». Только навсегда остались эти чёрные точки, и одно нижнее веко немного некрасиво отставало от глаза. Но сам Боб остался таким же, каким и был.

Когда я попал в ЛИИ, а потом на фронт в дивизию, вместе со мной последовали Б.С.Вахмистров, А.Б.Юмашев и Г.Ф.Байдуков. Юмашев возглавил истребителей, Байдуков - бомбардировщиков, а Вахмистров - конечно, вооружение. Когда меня направили командующим в 3-ю воздушную армию, Вахмистров стал моим заместителем по вооружению. Юмашев также был назначен моим заместителем. Байдуков принял сначала штурмовую дивизию, а затем - корпус, вместе с которым стал гвардейцем.

На фронте Боб всегда был вместе со мной, почти так же, как и начальник штаба Н.П.Дагаев. Но на фронте у дорогого Боба неожиданно пошатнулось здоровье. Хотя он был старше меня на 10 лет, но… всегда бравый, энергичный, острый на язык и оптимистичный даже в минуты страданий. Состояние его здоровья потребовало госпитализации, затем - операции, а через год он скончался.

Как вспомнишь, какие рискованные полёты выполняли мы с ним и до войны и на войне… Как-то нас с ним на Як-7 чуть неожиданно не сбил немец… А смерть к нему подкралась из-за угла… Я постоянно его вспоминаю. Его оптимизм, остроты, поговорки, веру в мои успехи, нашу взаимную любовь и привязанность. Тяжело было расставаться с таким другом, но… судьба. В жизни много горького, но и хорошего…

(Сын Б.С.Вахмистрова - Глеб Борисович Вахмистров (1920-1994) -тоже связал свою жизнь с авиацией. Многие годы он проработал лётчиком -испытателем на Горьковском авиазаводе, стал Героем Советского Союза, заслуженным лётчиком-испытателем СССР.)

* * *

Отличным лётчиком был В.О.Писаренко. Я.И.Алкснис очень часто летал с ним, как со своим шеф-пилотом.

Писаренко работал вместе со мной в НОА. Поэтому я его хорошо знал. Парень он был развитой, приятной внешности, общительный, правда, с одним недостатком - страшно упрямый. Причём, упрям часто необоснованно. Например: сделал он свой маленький самолёт-авиетку, профиль крыла у которой был ни что иное, как… пластина! Все кругом уверяли его, что «наука попрана тобой». Нет, он всё-таки сделал по-своему. Авиетка его, тем не менее, летала, но со слегка провисшим хвостом.

Однажды с ним произошёл случай, схожий с моим, когда мне пришлось выпрыгнуть из самолёта в плоском штопоре. Писаренко предстояло проверить надёжность выхода из штопора истребителя «Хейнкель» (не помню точно марки). Способ выхода из штопора к этому времени был уже всем хорошо известен. Я наблюдал этот его полёт с Центрального аэродрома, стоя на крыле бомбардировщика ТБ-3. Самолёт Писаренко примерно с 2000 метров перешёл в штопор. Потом я увидел, что в 300 метрах от земли от самолёта отделился комочек - значит, Писаренко выпрыгнул. Но… парашют не раскрывается! Так он и скрылся далеко за ангарами, километрах в пяти от границы аэродрома. К месту происшествия немедленно выехали автомашины. Что же произошло? На шестом витке Писаренко поставил рули на выход из штопора, т.е. чтобы прекратить вращение. Однако самолёт продолжал штопорить. Подождав несколько витков, Писаренко решил выпрыгнуть с парашютом. Но не тут-то было. Кабина открытая, а оторваться от сидения, встать и сесть на борт кабины не хватает силы. Через несколько витков, он вновь предпринял попытку покидания самолёта, но снова не смог выпрыгнуть. Затем - третья попытка, и вновь - неудача. Думал, что уже конец, но в последний раз повернулся на сидении, встал на колени, перевалился через борт на животе и отделился от самолёта. В борьбе и волнении он даже сначала забыл, что нужно выдернуть кольцо парашюта, а когда вспомнил и выдернул его, парашют раскрылся так низко, что Писаренко сильно ударился о землю. К счастью, он лишь сломал ногу и остался жив. Вскоре он вылечился и снова стал летать.

Как-то ему нужно было лететь вместе с П.Х.Межераупом (не помню точно - куда). Межерауп мужчина был солидный, за 30 лет, уравновешенный, неторопливый, рассудительный, но летал средне (я уже описал его полёт в Турцию). В этом полёте они вместе с Писаренко на двухместном самолёте встретили туман, преграждавший им путь. Погода была и до тумана плохой и дождливой. Вошли они на малой высоте в туман и, зацепив за деревья, погибли. Вот так и проходит слава людей.

* * *

Владимир Коккинаки! До сих пор как будто вижу, как он, разогнав И-16, на высоте 100 метров летит с чуть заметным набором высоты и вдруг плавно переворачивает самолёт вверх колёсами, продолжая полёт на спине. Несколько секунд кажутся вечными… Затем он также медленно и плавно вводит самолёт в горизонтальный полёт. Вот так летал этот незаурядный человек и великий полёт!

Андрей Юмашев! «Увидел и победил!» Однажды он увидел, как итальянский лётчик-сдатчик на самолёте «СВА» совершил на взлёте «королевский вираж». После этого Юмашев первым прямо на взлёте блестяще воспроизвёл эту изящную и опаснейшую фигуру. Когда самолёт с взлёта начинает задираться, доходит постепенно до вертикального положения и продолжает входить в петлю, сердца у тех, кто смотрит, кажется, останавливаются… Люди хватаются за голову!… Но самолёт плавно вводится в вертикальный вираж и изящно завершает его переходом в горизонтальный полёт. Взлёт фантазии! Юмашев - художник воздушного творчества!

* * *

На фронте я встретил одного человека, оставшегося мне близким и по сей день: там начал работать у меня в качестве шофёра Геннадий Дмитриевич Раков. Это - настоящий русский самородок. Он всегда молчал, как рыба. Но не было случая, чтобы его машина отказала или у него произошла какая-либо поломка. В каких только условиях он меня не возил… Зимой, в туман, ночью, в гололёд он надёжнейшим образом доставлял меня до места назначения. После войны Геннадий Дмитриевич работал шофёром в Дальней авиации, и мы опять были вместе. Привязанность этого человека выразилась ещё и в том, что при моём переходе в Министерство авиационной промышленности он тоже перешёл в МАП. Долгие годы совместной работы вылились в дружеские отношения между нами. Впоследствии Г.Д.Раков, шофёр 1-го класса, много лет работал на машинах «Скорой помощи».

Если Раков осмотрел машину, сделал ей профилактический ремонт, можно быть совершенно спокойным и отправляться хоть на «край света»: его честность и добросовестность в работе безупречны. Ко всему он относился с чувством огромной ответственности. Особой любовью у него пользовался мотор машины. И мотор, после того, как побывал у него в руках, можно было быть уверенным - не откажет.

У Геннадия Дмитриевича были не только золотые руки, но и золотая голова. Он мог починить часы любой конструкции и любого года выпуска, не говоря уж об электроприборах и прочих подобных вещах. Никто никогда его этому не учил: он сам, самостоятельно, изучал всё, что только попадалось ему под руку на его пути. Талантливый русский человек-самородок!

* * *

На фронте у меня было двое адъютантов. Очень интересные люди. Кто в Москве, хоть немного интересующийся лошадьми, не знает Анатолия Михайловича Лакса? На фронте мы с ним встретились случайно. Я узнал, что он - политрук в каком-то кавалерийском подразделении и выхлопотал его к себе, так как у меня при штабе было несколько лошадей. Эти лошади в любую погоду, днём или ночью, доставляли меня к командующему фронтом быстрее, чем любой вездеход. А.М.Лакс стал моим первым адъютантом и по совместительству - начальником конюшни. Этот человек - сама воля: он - хозяин положения в любой обстановке: и в скачке, и на службе, и дома. Отличный семьянин. Охотник и рыболов. С первого дня своей жизни (он - сын знаменитого и талантливого жокея и тренера Михаила Николаевича Лакса) он был приверженцем идеи чистокровной лошади и не расставался с нею до конца своей жизни, работая тренером на одном из конных заводов.

Моим вторым адъютантом был мастер спорта, конник-фанатик Александр Григорьевич Таманов. На всём свете найдётся немного людей с такой преданной любовью к лошади, к конному спорту. Честный человек, принципиальный, прекрасный семьянин, верный друг. Мы, конники, звали его «Саша Красивый». В шутку, конечно, хотя доля правды в этом была: в молодости Таманов был действительно красив - высокий, стройный полуармянин-полурусский, с прекрасной шевелюрой чёрных вьющихся волос и яркими голубыми глазами. Хорош он был и на лошади, которую он знал и ценил. Его находчивость в сложных рабочих или соревновательных ситуациях и воля - достойный пример для нашей молодёжи, отдающей себя, как и Таманов, до конца любимому делу.

Выезжая верхом, всегда сопровождаемый этими двумя фанатиками-конниками, я получал не только исключительную отдушину, но и был гарантирован в надёжном исполнении дела.

* * *

На службе в Дальней авиации у меня появился новый адъютант - Андрей Александрович Красовский, «Андрюша». Молодой лейтенант сразу произвёл впечатление человека, заряженного реактивной энергией, расторопностью и смекалкой. Перед ним, казалось, нет проблем, которые он не смог бы разрешить. Его познания охватывают самый широкий круг деятельности. Он безукоризненно исполнял служебные обязанности, и никакие затруднения не могли ему помешать выполнить любое самое трудное задание. Но он, благодаря своему человеколюбию, благородству и моральной чистоплотности, ещё всегда успевал помогать всеми силами всем просящим (достойным). Его энергия - это его потребность. Конечно, такая бешеная деятельность и чувство долга основательно сказались на его здоровье. У него уже был инфаркт. Но он не изменился и успевает всё и везде. Его просто нельзя не любить и не уважать. Мы с ним - друзья. Единственный его недостаток - его неуловимость. Дома его застать можно только тогда, когда он болен или же по праздникам. Его автомобиль, так же, как и он сам, прошёл сотни тысяч километров, но всегда на ходу. Ездит Красовский великолепно, а ориентируется в Москве так, что я уверен - ни один таксист не выиграл бы у него соревнования по знанию города. Теперь А.А.Красовский - полковник в отставке. Остаётся только пожелать ему доброго здоровья.