Опять двадцать пять!

Опять двадцать пять!

Но вернемся к истребительной тематике. Как мы уже отмечали, неудача с Як-50 не охладила решимости Яковлева вернуться на стезю истребительной авиации. Дело в том, что он отнюдь не считал Як-50 неудавшимся самолетом, его больше устраивало то объяснение, что он не сумел сработаться с военными, что их упрямство закрыло этой машине дорогу в небо. Пока другие конструкторы чертят обводы планера, легких самолетов, геликоптера, «лучшие из лучших» воплощают замысел Главного конструктора, создавая новый истребитель.

А Микоян с Гуревичем уже уверенно вошли в сектор истребительной авиации, и их МиГ-19, говорил об этом более чем красноречиво.

Нужен был, как теперь говорят, адекватный ответ, и Яковлев решил обратиться к аэродинамике – там, ему казалось, есть непознанные области, где можно найти удачу. Его вдохновил успех стреловидного крыла на Як-50, и сейчас он пошел дальше: он принял предложение известного в то время аэродинамика Петра Красильщикова поставить на свой новый истребитель ромбовидное крыло. Будущий самолет был назван несколько претенциозно – Як-1000, из чего при желании можно было понять, что 1000 километров в час самолет будет развивать уверенно и постоянно. Но то ли оттого, что яковлевские конструкторы не работали с таким крылом, то ли еще почему, но Як-1000, что называется, не пошел, оставшись строкой в истории ОКБ.

К тому времени подоспел и МиГ-19, и когда Сталин познакомился с отзывами военных о нем, то принял решение вооружать ВВС самолетами этого типа. Это был чувствительный укол, и вот тут-то ответ должен был быть не просто адекватным, но и, безусловно, убедительным. Яковлев решил сыграть на поле ПВО – ведь у авиации ПВО другие задачи, стало быть, защитникам неба нужен был другой самолет.

Маршал Евгений Савицкий, который заступил на пост главкома ПВО, поддержал конструктора: давайте предложения по принципиально новому самолету – нам нужен перехватчик.

Значит, перехватчик. А раз перехватчик, стало быть, дальность полета должна быть немалой и время полета соответственно. Тогда сколько горючего он должен взять, и хватит ли в таком случае места для вооружения? Значит, нужен новый двигатель – мощный и экономичный.

В эти годы Яковлев работает как одержимый. Он только теперь понял, сколько он потерял, как конструктор, за годы, отданные аппаратной работе. Ведь он конструктор, цель его жизни – строить самолеты. Самые лучшие самолеты, черт возьми, и ради этого он лез вверх, старался побольше взять, отдать, сколько мог, и это у него получалось. Но он всегда стремился быть первым. И он должен сейчас занять свое место под солнцем в авиационном мире. Без опеки, без поддержки вождя, в условиях, когда многие коллеги за дело, а чаще без, находятся в глупой оппозиции к нему, он должен доказать, что он конструктор с большой буквы. Ему под силу все – все, что летает, подвластно его рукам. Потеряно времени много, но у него, Яковлева, достанет сил наверстать упущенное и уйти вперед!

А времени все же жаль.

Если вы ведете машину и одновременно обнимаете девушку, знайте: вы плохо делаете и то, и другое.

Седьмой закон Паркинсона

Если надо создавать качественно новое, нужен качественно новый двигатель. Раз двигатель – надо идти к Микулину. Александр Сергеевич помнил их с Микулиным поход в ресторан «Москва» и посчитал, что они с того момента уже могут считаться друзьями, и напросился в гости к Александру Александровичу в Лужники, на новый завод (качественно новый – опытно-серийный), что тот отстроил вопреки позиции министерства. Но министерству куда было деваться, коли сам Сталин дал добро идее Микулина.

Микулин в этом отношении был чем-то сродни Яковлеву: каждый из них был не только талантливым конструктором, но и прекрасным организатором, умеющим пробивать свои идеи на самом верху, то есть у Сталина. И если Яковлев как замнаркома достаточно часто бывал в кабинете у Сталина, то и Микулин бывал не реже, несмотря на то, что не числился в аппарате НКАП. И Яковлеву, и Микулину коллеги, безусловно, завидовали, полагая, что при таком раскладе справедливой борьбы идей не будет, но кто сказал, что жизнь вообще может быть справедливой? Да и справедливо ли, если все будет справедливо?

Размышляя на столь отвлеченные философские темы, Яковлев уже приблизился к свалке, которой славилось болотистая низина в пойме Москвы-реки, именуемая Лужниками. А за свалкой в помещении старинного здания Монетного двора располагался и сам знаменитый завод № 300, которым руководил А.А. Микулин.

Моторные заводы разительно отличаются от самолетосборочных. Здесь совсем другой ритм работы, здесь на рабочих местах люди ходят в белых халатах, здесь цеха не столь просторны, но самое главное – это гул. Точнее, рев испытываемых на МИСе моторов. Нет, не рев, а какой-то продолжительный рык, от которого не только лопаются барабанные перепонки, но и вибрируют все внутренние органы в организме, дрожат пуговицы и ордена на генеральском мундире.

Поплотнее закрыв за собою дверь, словно это могло приглушить гул, который, казалось, издавали сами стены старинного здания, Яковлев произнес:

– Как вы тут работаете, это же невозможно выносить!

– Мы-то привыкли. А вот соседи наши из Института общей физики говорят, что у них приборы разъюстировываются и у них опыты идут не в ту сторону, метеорологи жалуются, что их шары-зонды реагируют только на наши изделия. – Микулин невесело улыбнулся. – Да, с реактивными просто беда. Пока поршневые испытывали, вроде терпимо было, а сейчас приходится реагировать на жалобы. В 19.00, то есть через пятнадцать минут, боксы мотороиспытательной станции останавливаем, двигатели, висящие в них, выключаем, жителей окрестных районов бережем таким образом. А пока строим за городом испытательную базу.

– Ну, тогда Александр Александрович, за эти пятнадцать минут давайте чаю попьем, придем в себя.

– Да, а чего чаю? Мне, помнится, вы коньяком хорошим не брезговали. Может, сказать, чтобы принесли? Кстати, через несколько дней после той нашей встречи товарищ Сталин полушутя попенял мне за то, что я заместителя министра спаиваю армянским коньяком «Арарат».

– Не может быть!

– Еще как может. Я думаю, что и про сегодняшний ваш визит дружбы ко мне наверху будет известно. Вы же с визитом дружбы пожаловали?

– Безусловно. Хочу с вами насчет мотора одного посоветоваться.

– Ого! Самолетчики все больше про самолеты говорят, – засмеялся Микулин, разливая по стаканам в серебряных подстаканниках крепчайший чай. – Так что за мотор вас интересует?

– Легкий, экономичный, с малым расходом топлива и с большим ресурсом.

– И на блюдечке с голубой каемочкой? – рассмеялся Микулин.

– И в неограниченном количестве, – поддержал его тон Яковлев.

– Ну, за такие слова не грех открыть столь любимый вами «Арарат».

– Спешите разливать!

Слово заказчику, то есть А.С. Яковлеву:

«Микулин начал работать над легким реактивным малогабаритным двигателем с тягой 2000 килограммов. Я решил разработать под такой двигатель самолет, который наряду с прочими хорошими летно-техническими данными обладал бы большой продолжительностью и дальностью полета – качествами, которых не имели другие реактивные истребители того времени, как у нас, так и за границей. Тогда считалось, что реактивные двигатели очень неэкономичны по расходу топлива, и поэтому, если можно было говорить о достаточной продолжительности и дальности полета для тяжелых самолетов – бомбардировщиков с большим запасом топлива, то для реактивных истребителей увеличение дальности и продолжительности казались непреодолимым препятствием. Нам же с двумя двигателями Микулина, названными впоследствии АМ-5, удалось спроектировать самолет, который имел продолжительность и дальность полета в два раза больше, чем МиГи. Экипаж этого самолета состоял из двух человек, и машина несла на себе мощное вооружение – две пушки калибра 37 миллиметров с большим запасом снарядов и самонаводящиеся ракеты. Для того времени это была в подлинном смысле новаторская машина. Я решил с этим предложением не выступать через обычные инстанции – министерство, ВВС, а написать непосредственно Сталину».

Ну, конечно, кому же еще? То, что об этом подумает министр Хруничев, Яковлева, по-видимому, мало волновало: ему нужен был успех, а где он куется, он знал лучше министра.

– Как самолет будет называться? – спросил Хруничев, собираясь вместе с Яковлевым в Кремль после того, как вождь прочитал письмо.

– Як-25.

– Опять двадцать пять, – непонятно почему сказал министр.

Удивительно, но ту же фразу сказал и Е. Адлер, который к тому времени уже не работал в КБ, а учился в Академии авиационной промышленности. Разумеется, он внимательно следил за делами своего коллектива. Он высоко оценил творение своих недавних коллег, рассчитывая в скором времени вернуться к ним. Но, видимо, и он запамятовал, что 2 ноября 1947 года в канун 30-й годовщины революции С.Н. Анохин совершил первый полет на самолете с таким номером, но тогда не пошел в серию. И теперь состоялось второе рождение проекта.

Создание нового самолета шло по-яковлевски быстро.

А самолет получился удачным, и специалисты увидели в нем мощь неувядающего яковлевского таланта. В нем было немало новинок, которые тут же отметили специалисты. Всепогодный, ночной перехватчик с герметической кабиной пилота, с аэродинамическими новинками, а главное – с мощным локатором, установленным в носу самолета.

К этому времени подоспели к испытаниям самолеты-перехватчики конкурентов И-320 и Ла-200, так что доказать свое превосходство «двадцать пятому» предстояло в честной борьбе.

Впрочем, борьба была не вполне честной. В этом Яковлев убедился очень скоро. Вот его версия событий, произошедших в кабинете у Сталина, где утверждалось постановление о запуске в серию Як-25:

«Проект постановления был послан Сталину заблаговременно. Он уже был с ним знаком, и, почти не высказывая никаких замечаний, заявил, что у него возражений нет.

В этот момент Берия раскрыл свою папку и вытащил оттуда какой-то документ.

– Товарищ Сталин, – сказал он, – а вот тут есть еще предложение конструктора Лавочкина.

– Какое предложение? – раздраженно спросил Сталин. – Мне ничего не известно о предложении Лавочкина.

На это Берия ответил умышленно равнодушным тоном, желая подчеркнуть свою объективность:

– Да вот он давно прислал… Какой-то необыкновенный перехватчик. И оборудован для ночных и для слепых полетов. Тут вот на трех страницах… – И он стал читать: – «Радиолокатор, радиостанция, радиокомпас, система «слепой» посадки и т. д. и т. п… Целый список. Он предлагает построить эту машину на базе истребителя Ла-200…»

Сталин вспылил:

– Почему не доложили? – спросил он Хруничева.

Хруничев вначале растерялся, но потом ответил, что самолет Ла-200 уже однажды был забракован, как явно неудачный, и поэтому никакой базой для нового самолета он служить не может. А вся перечисленная аппаратура имеется и на перехватчике Як-25.

Сталин ничего не хотел слушать, он только повторял, все больше накаляясь:

– Почему не доложили? Почему не доложили?..

Я страшно перетрусил и за свое дело, и, главным образом, за Михаила Васильевича. В то время ничего не было страшнее, чем стать обманщиком в глазах Сталина. А он, не унимаясь, продолжал допрашивать Хруничева:

– Почему не доложили?

Как будто тот умышленно скрыл предложение Лавочкина. В конце концов Сталин понял, в чем дело, и сказал:

– Принятое решение оставим без изменения, а предложение Лавочкина можно рассмотреть отдельно.

Представленный проект постановления был уже принят, но, подписывая его, Сталин вдруг обратился ко мне:

– А почему здесь в конце записано – разрешить вам при постройке самолета сверхурочные и аккордные работы, выделить суммы для премирования? Вы знаете, что говорят за вашей спиной? Мне говорили, что вы рвач.

– Вас неправильно информировали, – ответил я.

– Как это неправильно? – опять вскипел Сталин.

– Да ведь и премиальные, и сверхурочные, и аккордные имеются в распоряжении всех конструкторов: и Туполева, и Ильюшина, и Лавочкина, и Микояна. Это не является исключением из правила. Наоборот, исключением из правила является то, что наш конструкторский коллектив за последние два года этого не имел, в то время как остальные имели и имеют.

– Как так? – удивленно спросил Сталин.

Хруничев подтвердил, что это, действительно, так. Тогда Сталин, все еще раздраженный, обратился ко мне:

– Я хочу, чтобы вы знали, что говорят за вашей спиной.

– Спасибо, что вы мне это сказали. Какие же ко мне претензии?

– Мне рассказывали, что вы, пользуясь положением заместителя министра, создали себе самый большой завод.

– Это клевета, у меня самый маленький завод.

Сталин обратился к Хруничеву:

– Так ли это?».

Министр подтвердил и это, и многое другое. А Яковлев понял, что отныне он будет в поле зрения недоброжелателей, которые рано или поздно «выведут» на него Сталина. А пока вождь милостиво отпустил его, поблагодарив за плодотворную работу на благо советской авиации.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.