Глава 17 ЗАРЯ НА ВОСТОКЕ
Глава 17
ЗАРЯ НА ВОСТОКЕ
В журнале «Коммон сенс» в конце 1939 года была опубликована статья Драйзера под символическим названием «Заря на востоке». В ней писатель говорит о судьбах человеческой цивилизации, об огромных достижениях СССР, о попытке скрыть эти достижения от простых людей Америки. «Наш западный мир теперь склонен питаться одной пропагандой, как это было в мрачную эпоху средневековья… Ни одна американская газета не решается напечатать хотя бы одну правдивую строку о гигантской работе, которая проводится в Советском Союзе, — о том, что там создается новый мир, о том, что все без исключения обеспечены там работой и живут в условиях, достойных человека. Ничего не пишут о всеобщем обучении, существующем на огромном пространстве от Берингова пролива до Китая, от Архангельска до Ирана и Афганистана. Ни одна газета не решится обмолвиться хотя бы словом о новых железнодорожных линиях, автострадах, авиалиниях, о расширении телеграфной и телефонной сети, о новых, полностью модернизированных методах сельского хозяйства, о множестве университетов, научно-исследовательских институтов, о гигантских заводах и промышленных городах, выросших на всем пространстве Советского Союза». «Я вижу зарю только на Востоке. Цивилизация не погибнет. Она лишь будет развиваться в новой форме» — так заканчивается эта статья, опубликованная также в газете «Правда».
Писатель послал эту статью еще до ее публикации президенту Ф. Рузвельту. В ответном письме президент писал: «Благодарю Вас за предоставленную мне возможность прочесть статью, предназначенную для «Коммон сенс». Я также являюсь философом и пытаюсь рассматривать события как с точки зрения столетия, так и с точки зрения текущей и будущей недели». Далее Ф. Рузвельт высказал свою точку зрения на эпоху средневековья в Западной Европе, о которой говорилось в статье Драйзера, и пригласил писателя зайти к нему, если Драйзер будет в Вашингтоне. Писатель в ответ послал президенту свои книги «Двенадцать мужчин» и «Настроения», которые хранятся в мемориальной библиотеке Ф. Рузвельта в Гайд-парке.
В этот период Драйзер выступает с многочисленными статьями и лекциями. Статьи его публиковались в газетах «Дейли уоркер», «Дейли пиплз уорлд», в журналах «Нью мэссиз», «Фрайдей», «Совьет Раша тудей» и других. Кроме того, он по собственной инициативе писал листовки, которые издавал за свой счет и распространял «среди своих друзей и прогрессивно настроенного населения Соединенных Штатов». Статьи и листовки Драйзера являлись откликом на самые животрепещущие проблемы, на те вопросы, которые ежедневно возникали перед американскими гражданами.
Когда в Америке началась кампания за оказание материальной поддержки белофиннам, Драйзер публикует открытое письмо гуверовскому комитету помощи белофиннам, озаглавленное точно и недвусмысленно: «Помогите сперва американцам!»
«Я хорошо помню позорный факт, который произошел в 1932 году. Когда американские ветераны мировой войны пришли в Вашингтон просить помощи для себя, своих жен и детей (это был самый тяжелый год кризиса), м-р Гувер выслал им навстречу армию с танками и пулеметами! И с тех пор мне не приходилось слышать, чтобы он или кто-либо из его политических и экономических единомышленников выступал за оказание финансовой поддержки миллионам безработных на нашем Севере, Юге, Востоке и Западе.
А теперь эти же люди кричат об оказании экономической, если не военной, поддержки бедным финнам и о том, что необходимо помочь нашим финансистам и промышленникам — их банкам и корпорациям, их семьям…
В связи с этим я прошу разрешить мне выставить еще один лозунг, дополнительно к нашей, уже очень большой, американской коллекции лозунгов:
ПОМОГИТЕ СПЕРВА АМЕРИКАНЦАМ!
Это будет означать помощь десяти или пятнадцати миллионам несчастных американцев вместо помощи миллиону финнов, если их столько наберется. Ибо не могут же быть разорены все три миллиона финского населения. К тому же, если наши газеты не лгут, а они, конечно, никогда не лгут, то финны сделали такие успехи, что вообще непонятно, зачем им нужна наша помощь».
Такие статьи 1940 года, как «В защиту «Нью мэссиз», «Война», «Есть в США свобода печати?», «Приветствие Советскому Союзу по поводу двадцать третьей годовщины существования», «Значение СССР в сегодняшнем мире» и некоторые другие, свидетельствуют о том, что Драйзер не уединился в башне из слоновой кости, не отошел от мирских дел, как он грозился это сделать в минуты меланхолии, а во всеоружии, активно участвовал в общественной жизни, всеми силами боролся за дело социального прогресса и мира.
И во всех своих выступлениях, печатных и устных, он не уставал говорить о значении исторического эксперимента в Советской России по созданию «такого социального строя, который был бы и справедлив и в то же время практически осуществим». Он понимал опасность для СССР надвигающейся войны, но пророчески утверждал в своей статье «Ленин»: «Каков бы ни был ближайший исход этой борьбы, Ленин и его Россия, гуманность и справедливость, которые он внес в управление страной, в конечном счете победят. Ибо, хотя Ленина уже нет в живых, но социальный строй, который он создал и который его соратники и преемники с тех пор привели к нынешней мощи и величию, навсегда останется для будущих поколений».
Обстановка в Калифорнии не очень пришлась по душе писателю. «Я думаю, что, возможно, я не приживусь здесь, — писал он своему другу Эдгару Ли Мастерсу 7 марта 1940 года. — Климат здесь хороший, но — мишура и праздность окружающей жизни. Деньги здесь превыше всего. На всем и вся крупными буквами обозначено, кто есть кто. Главное заключается в том, чтобы никого не знать близко и хорошо, а водиться только с теми, кто достиг успеха, и именно во время этого успеха. Чье-то имя появилось в газете — и ему звонят. Нет упоминания в газете — нет и звонков. Компания бессердечных пустых искателей популярности и подержанных литературных дельцов. Если труд или человек не получили а печати общественного признания, они здесь ничего не значат. Добавьте ко всему этому солнце, цветы, автомобили, вино, кричащие дома, безвкусную мебель, бесконечные пустые разговоры — и вот вам полная картина. Я ищу чего-то более мыслящего и эмоционального».
Осенью 1940 года Драйзеру наконец-то удалось продать права на экранизацию «Сестры Керри», что поправило его финансовое положение и позволило им с Элен вскоре приобрести собственный уютный дом. Из «Ироки» перевезли мебель, литературный архив и библиотеку писателя.
«Тедди снова мог работать за своим любимым столом из рояля палисандрового дерева — его поместили в северной части дома, состоящей из кабинета, спальни, ванной и внутреннего дворика с отдельным выходом в сад. Там он написал несколько оригинальных киносценариев и коротких рассказов, продолжая в то же время работать над своими «Записками».
Издатели и почитатели таланта Драйзера все время требовали от него нового романа. Обычно на такие требования он отвечал: «Какое значение может иметь какой-то роман в это катастрофическое для всего мира время? Нет, я должен писать об экономике». И он действительно взялся за написание большой серьезной работы о положении современных США. Работа первоначально называлась «Стоит ли спасать Америку?».
Книга была закончена в сентябре 1940 года, однако издатель-иммигрант отказался публиковать ее, опасаясь, что весьма радикальные взгляды автора повредят ему и лишат возможности получить американское гражданство. Прошло определенное время, прежде чем было найдено новое издательство — малоизвестная фирма с громким названием «Книги века» («Модерн эйдж букс»). Однако и теперь дело с выпуском книги не двигалось вперед: владельцы типографий отказывались принимать рукопись в набор. Только в январе 1941 года удалось наконец-то найти типографию, и книга вскоре вышла в свет под новым — более оптимистично звучащим — названием «Америку стоит спасать».
Новое произведение крупнейшего американского писателя явилось прямым продолжением его общественно-политической деятельности как выдающегося деятеля антифашистского движения. Вместе с тем оно вызвало яростные нападки одной части буржуазных критиков и полное молчание других.
«Движется ли мир вперед?» — спрашивает писатель в первой главе своей книги и отвечает: «Да, как это ни странно, движется… Эти постоянные изменения, это движение вперед подобно процессу кипячения воды… Каждый раз перед новым закипанием котла — собственно, в этом и выражается прогресс — бывают такие моменты, когда происходит полное изменение качества: вода превращается в пар и сбрасывает крышку». Именно это революционное явление, эта революция «приводит в панику уважаемых шахматных игроков», склонившихся над шахматной доской современного мира и жаждущих передела его богатств в свою пользу, стремящихся внушить недовольным представление «о незыблемости мира».
«…Но мир, подобно котлу, нельзя уберечь от нового закипания, разве только вы погасите огонь. А сделать это невозможно, поскольку огонь — неотъемлемая часть природы: это присущая человеку неутомимая жажда правды и только правды».
И новая книга Драйзера несла людям именно правду, с ее страниц известный всему миру романист говорил о «величайшем парадоксе наших дней» — «нищете среди изобилия», о полнейшем банкротстве «интернационала богатых» и «о мертвой хватке частных монополий», об американской мании «спасения мира», об империалистической экспансии и о схватках между американскими и английскими нефтяными магнатами, об охватившем Америку «экономическом атеросклерозе», об антисоветских замыслах англо-американских империалистов.
Книга убедительно показывала, что нет единой Америки, а есть две Америки: одна — богачей, монополий, «шестидесяти семейств», которой противостоит другая — простых людей. «Только простые мужчины и женщины Америки могут выиграть бой, которого не избежать… Только массы могут вызволить Америку из беды! Нескольким тысячам паладинов это не по плечу. Америка двинется вперед — двинется решительно и неудержимо — только тогда, когда под знаменем конституции и Декларации независимости на улицы наших городов выйдут огромные толпы народа и при виде их враги Америки — монополисты — скажут: «Это Америка!»
И названием своей книги Драйзер говорит о том, что спасать стоит именно эту Америку миллионов простых граждан, Америку м-ра и м-с Смит, «которые (когда им везет) привинчивают болты и печатают накладные на заводах Форда».
Один из рецензентов так отозвался о новой книге Драйзера: «С ловкостью адвоката, с точностью статистика и пытливостью историка он (Драйзер) приводит целый ряд доказательств, убеждающих нас в том, что эта война не является борьбой за демократию, а представляет собой лишь очередную империалистическую драку за прибыли и власть. В сущности, Драйзер дал в своей книге катехизис и энциклопедию мира для Америки…»
Новая работа писателя получила всемирный резонанс, она была тут же переиздана в Аргентине, о ней говорили и спорили во многих странах.
В сентябре 1940 года в Чикаго состоялась учредительная конференция Американского общества борьбы за мир, на которой Драйзер был избран одним из ее вице-президентов. По заданию организации он в ноябре вылетает в Вашингтон, где выступает на массовом митинге сторонников мира. На обратном пути он также выступает перед борцами за мир в Чикаго.
Вернувшись в Калифорнию, он снова углубился в свои занятия философией, но ненадолго: в феврале 1941 года Американский совет друзей Советского Союза предложил ему выступить на нескольких собраниях в Нью-Йорке и других городах. 28 февраля он сошел с поезда на нью-йоркском железнодорожном вокзале Гранд-Централ и отправился в гостиницу «Коммодор». После обеда он уже отвечал на вопросы пришедших проинтервьюировать его корреспондентов.
Газета «Нью-Йорк таймс» 16 марта опубликовала обширное интервью с писателем. На вопрос о его литературных планах Драйзер ответил корреспонденту: «Во времена, подобные нашему, когда человек не может спокойно сидеть и взирать на события, когда весь мир погружен в глубокий кризис, — нет, дорогой мой, сейчас не время говорить о литературе. Вы выбрали для обсуждения дьявольски неудачную тему. Почему бы вам не попытаться идти в ногу с веком? Или вы думаете, что наша система настолько хороша, что она уже не нуждается в улучшении? Приходилось ли вам бывать в России? Нет! И вы собираетесь говорить о книгах… Сын мой, неужели вы не видите, что весь мир в огне?»
В Нью-Йорке Драйзер выступал перед композиторами и писателями, участвовал в званых обедах. Но одна из самых ярких его речей была произнесена перед рабочей аудиторией в городе Ньюарк (штат Нью-Джерси). «За долгие годы, — пишет М. Чедер, — я много раз слышала его речи — и публичные, и для небольших групп, но никогда он не выступал лучше, проще и ярче, чем перед этим рабочим людом с заводов, фабрик и доков Нью-Джерси».
Он говорил о традиционной симпатии американского народа к русскому народу, о «десяти днях, которые потрясли мир», о провале попыток мирового империализма задушить молодую Советскую республику, о достижениях Советской власти, об ответственности трудящихся масс, о том, что только они «могут остановить монополии».
25 февраля исполнялось 60 лет одному из руководителей американских коммунистов, Уильяму 3. Фостеру. Драйзер откликнулся на эту дату статьей «Я очень многим обязан ему», которая была напечатана в газете «Дейли уоркер». Воспользовавшись своим пребыванием в Нью-Йорке, Драйзер пожелал лично встретиться с Фостером, чтобы поздравить его и побеседовать с ним.
Из Нью-Йорка Драйзер выехал в Филадельфию, где он также выступил с речью. В середине марта он возвратился домой, в Лос-Анджелес. Через несколько дней пришло известие о внезапной кончине Шервуда Андерсона. В прощальном слове, которое зачитал над гробом по поручению Драйзера писатель Стэнли Янг, Драйзер говорил: «Андерсон, его жизнь и его творения олицетворяют для меня паломничество поэта и мечтателя через это ограниченное пространство, называемое жизнью…»
В эти годы, как свидетельствует Элен, они с Драйзером «часто бывали на приемах в советском консульстве, где встречали много своих друзей. Там мы близко познакомились с Уной и Чарли Чаплином. Тедди относился к Чаплину с глубоким уважением, как к большому художнику, мыслителю, гуманисту и великому комедийному актеру».
Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз потрясло писателя. Он сразу же выступил с призывом «помочь России», требовал от американского правительства быстрых и эффективных действий, полностью разделяя точку зрения У. Фостера, охарактеризовавшего гитлеровское вторжение в СССР как «нападение и на народ Соединенных Штатов».
В телеграмме, направленной 14 июля 1941 года из Калифорнии Иностранной комиссии Союза советских писателей, Т. Драйзер заявлял:
«Ничто в истории человечества — ни безумные авантюры в поисках преходящей славы и власти, ни страшные массовые истребления народов и порабощение их Киром, Дарием, Александром, Цезарем, Атиллой, Мамаем, Чингисханом, Тамерланом, Наполеоном — не может сравниться по своему бессмысленному варварскому разрушению и смертоносности с ничем не оправданным нападением Гитлера на Советскую Россию… Я считаю это — в полном смысле слова — величайшим злодеянием против великой державы. Это хладнокровная и преступная попытка уничтожить свободу человечества и — что еще важнее — уничтожить духовную и социальную справедливость в семье народов, справедливость, которой, кроме как в СССР, не только никогда не достигал, но о которой и не помышлял ни один народ, ни одна раса».
Драйзер с неослабевающим вниманием следит за героической борьбой советского народа против гитлеровских захватчиков, его симпатии на стороне советских людей, он желает им быстрейшей победы. «Ничто не имеет большего значения для либеральной и демократической Америки, — писал Драйзер в тяжелые для советского народа дни, в октябре 1941 года, — чем успех России в борьбе против Гитлера. Дело русских всегда и везде является подлинным делом демократии, ибо Россия уже сделала для простого человека больше, чем какая-либо другая страна в истории».
В августе 1941 года Теодору Драйзеру исполнилось 70 лет. Роберт Элиас писал, что в этот день ни один журналист не прибыл, чтобы побеседовать с писателем, в буржуазной прессе не появилось ни одной статьи о нем, капиталистическая печать пыталась воздвигнуть глухую стену молчания вокруг неугодного ей писателя, стремилась заставить американцев забыть о его великих реалистических произведениях. Знаменательный день своей жизни Драйзер провел в кругу лишь близких друзей и соседей.
Издательство «Саймон энд Шустер», получившее в свое время права на выпуск книг Драйзера, по его мнению, плохо выполняло свои обязательства, и осенью 1941 года он сам приобретает все права на издание своих книг и начинает искать нового издателя. У. Ленджел по его поручению ведет переговоры с издательством «Дж. П. Путнам’з Санз».
В ноябре 1941 года Драйзера приглашают выступить с лекцией в Индианаполисе, столице его родного штата Индиана. Несмотря на предпринятые «Американским легионом» попытки сорвать лекцию, Драйзер без помех выступил перед многочисленной аудиторией, которую он призвал оказать необходимую помощь народам Советской России.
После нападения милитаристской Японии на Пирл-Харбор Драйзер надеялся, что помощь советскому народу со стороны Соединенных Штатов увеличится и что совместными усилиями союзников фашизм и милитаризм будут окончательно сметены с лица земли.
В Нью-Йорке Драйзер подписывает договор со своим новым издателем, обязавшись к 1 июня 1942 года закончить роман «Оплот». Так в начале 1942 года Драйзер возобновил работу над романом, замысел которого возник у него еще тридцать лет тому назад. Он полностью отверг написанные два варианта романа и начал все сначала. В марте 1942 года первые четыре главы были отправлены издателю. «Верьте или не верьте, — писал он 2 апреля Менкену, — я работаю над «Оплотом» и работаю, как мне думается, весьма успешно. В этом труде я нахожу наслаждение».
И все же дело продвигалось не так быстро, как того хотелось бы писателю. «Вы понимаете, конечно, что это длинный роман и нелегкий для написания, что-то похожее на «Финансиста» и «Гения», — сообщал он своему издателю в мае.
Трудность заключалась уже в самой теме романа, в том жизненном материале, на базе которого он создавался. «Книга пока еще не закончена и не будет закончена еще какое-то время, — писал Драйзер Ленджелу в июле. — И дело не в том, что я не работаю над ней и не продвигаюсь вперед, но в том, что она касается сугубо индивидуальной и очень чувствительной проблемы — отношения к религии в семье, и, так же как это имело место с «Американской трагедией», я нахожу это трудным».
Помимо упорной работы над «Оплотом», Драйзер пишет статьи и комментарии, однако американские газеты и журналы их не печатают. Получив очередной гонорар из Москвы, Драйзер писал 20 мая 1942 года в редакцию журнала «Иностранная литература»: «Я хотел бы, чтобы вы знали, что я получил чек — гонорар за мою книгу, и я поражен, что вы, принимая во внимание всю напряженность обстановки в России, вообще готовы платить в такое время».
На экраны наконец вышел фильм о Поле Дрессере, в создании которого принимала участие Элен. Драйзер смотрел фильм в одном из лос-анджелесских кинотеатров и вспоминал те далекие дни, когда он вместе с Полем занимался рекламой его песен.
В сентябре Драйзера пригласили выступить с лекцией в городском лекционном зале Торонто. Еще до лекции журналисты из местных газет взяли интервью у писателя. В своих сообщениях корреспонденты приписали ему «якобы высказанное» им «желание, чтобы Гитлер победил Англию и стал управлять английским народом». Основываясь на этом сообщении, канадские власти издали приказ о высылке Драйзера из страны. Инсинуации буржуазных журналистов были подхвачены самыми реакционными кругами, некоторые торонтские органы печати требовали ни больше ни меньше как… расстрела писателя. Так называемая Военная комиссия американских писателей поспешила объявить Драйзера… союзником гитлеровцев.
В поддержку Драйзера в Лондоне выступил Бернард Шоу. Сам Драйзер опубликовал гневное опровержение в газете «Индианаполис стар». Ему было не привыкать к озлобленным выпадам продажной печати, поэтому он постарался поскорее забыть об этом инциденте и с головой ушел в работу над «Оплотом». «К черту все, — сказал он, — я буду работать над романом, и хотел бы я видеть того, кто сможет оторвать меня от этой работы!»
Тем временем ознакомившийся с первым вариантом начала книги, которое сам автор отнюдь не считал окончательным, издатель заявил о том, что роман ему не нравится. Хотя Драйзер к этому времени уже написал заново сорок глав (впоследствии они были сокращены до двадцати четырех и составили первую часть романа), он вернул издателю полученный аванс и снова прервал работу над книгой. Он пишет статьи для радиопрограмм, направленных на Германию, киносценарии, эссе «Мой созидатель», ведет обширную переписку.
Обращает на себя внимание письмо Драйзера Менкену от 27 марта 1943 года. Менкен за несколько дней до этого в письме обратился к Драйзеру с вопросом: «Каковы в точности Ваши идеи о современном движении во имя спасения человечества?» Драйзер ответил обстоятельным письмом, которое не только проливало свет на некоторые факты его биографии, но и в котором он еще раз отчетливо высказал свое отношение к различным социальным системам.
«Видите ли, Менкен, в отличие от Вас я пристрастен. Я родился бедняком. Бывали времена, когда однажды и в ноябре и в декабре я ходил без ботинок. Я видел, как моя любимая мать терзалась от нужды — в беспомощном страдании она ломала себе руки. И, вероятно, по этой причине — будь что будет — я независимо ни от кого и ни от чего за такую социальную систему, которая будет лучше для своих граждан — тех, кто старается, хотя и незаметно, больше того, кто хочет понять, как можно помочь самим себе, но тем не менее терпят поражение от обманов банды тщеславных остолопов, возомнивших, что деньги, — каким бы путем они ни были приобретены, — возможность купить и одно, и другое возносит их над всеми остальными в той социальной системе, которая позволяет им существовать и выманивать у остальных те самые деньги, которые и делают их такими важными… Что же касается коммунистической системы, как я наблюдал ее в России в 1927 и 1928 годах, я за нее — целиком и полностью… Коротко говоря, я проникся глубочайшим уважением к этому великому народу — и я по-прежнему сохраняю его — к народу, который, насколько я понимаю, желает человечеству выжить и продолжает свое существование на более высоком уровне, чем любой из тех, которые оно знало раньше…»
Денежные затруднения давали себя знать все ощутимее. Снова и снова вставал вопрос о продаже «Ироки». «Для нас абсолютно необходимо продать участок как можно быстрее… — писала Элен в марте 1943 года. — Т. отнюдь не становится моложе. Ему крайне необходимы деньги… Его книга «Оплот» сама по себе требует от него колоссальных усилий, да к тому же он еще и нуждается в средствах…» Здоровье писателя ухудшилось, зимой он постоянно страдал от простуды, стал хуже видеть.
Новый, 1944 год принес Драйзеру неожиданное известие.
Американская академия искусств и литературы приняла решение наградить писателя почетной золотой медалью, присуждаемой раз в пять лет за выдающиеся достижения в области искусства и литературы. Как указывалось в решении академии, Т. Драйзер награждался «не только за высокие качества таких книг, как «Американская трагедия», «Сестра Керри», «Двенадцать мужчин» и многие другие, но также за Ваши отвагу и честность, с которыми Вы пробивали путь в качестве пионера, воссоздающего в прозе подлинных живых людей и настоящую Америку». Последние строчки особенно растрогали семидесятидвухлетнего писателя, ибо ему показалось, что, несмотря на все нападки реакции, его наконец-то оценили на родине, что есть и в Соединенных Штатах люди, понимающие, какой огромный вклад он внес в американскую литературу.
Американские литературоведы утверждают, что решение это было принято под большим нажимом Синклера Льюиса, который и составил проект письма Драйзеру. Как бы там ни было, это решение академии явилось первым — и единственным — актом официального признания писателя на его родине. Драйзер знал, что членами академии и связанного с ней Национального института являлись в те годы многие уважаемые им писатели.
Мысль о том, что эти писатели так или иначе причастны к решению академии, помогла ему забыть о консерватизме академии, о том, что она долгие годы игнорировала его существование как писателя. Он дает согласие принять награду и в мае 1944 года едет в Нью-Йорк, чтобы лично присутствовать на торжественной церемонии.
Узнавший об этом Менкен написал Драйзеру письмо. «Я слышал, что Вы отправляетесь в Нью-Йорк, чтобы быть увенчанным Американской академией искусств и литературы лавровым венком. Если это правда, я могу лишь оплакать тот факт, что вы поддерживаете какие-то отношения с этой бандой шарлатанов. Члены академии долгие годы были вашими главными обвинителями. И если они действительно предложили Вам подачку, то я надеюсь, что Вы посоветуете им заткнуть ею их глотки».
Как известно, Драйзер не последовал совету Менкена. К сожалению, ему не пришлось увидеть, как несколькими годами позже, в 1951 году, Генри Луис Менкен также принял золотую медаль академии.
В Нью-Йорке Драйзер сразу попал в круговорот встреч, телефонных разговоров, бесед, званых обедов и ужинов, интервью. Он встречался с близкими родственниками, старыми друзьями, издателями, художниками, музыкантами. Церемония вручения наград состоялась 19 мая. Драйзер пригласил некоторых своих друзей и знакомых — Эдгара Ли Мастерса с женой, Маргарет Чедер, профессора Элиаса.
Он сидел на отведенном ему месте, подавленный всей помпезностью и нарочито архаичной торжественностью обстановки — черными мантиями членов академии, медленно прошествовавших к своим креслам, пышностью убранства сцены, официально строгими костюмами мужчин, вечерними туалетами женщин. Мастерс, получивший медаль академии несколькими годами раньше, сидел рядом, и это успокоило Драйзера. Вместе с Драйзером получали награды также его ровесница Уилла Кэзер, известная своими романами о судьбах переселенцев на западные земли, Самюэль Мак-Клюр, чей журнал в конце XIX — начале XX века был рупором радикально настроенной интеллигенции, певец Поль Робсон и другие.
Драйзер внимательно слушал речи представителя академии в честь У. Кэзер и С. Мак-Клюра и их ответные слова. Он знал, что ему самому не удастся ничего сказать, хотя он и приготовил заранее свою речь и, как требовалось, послал ее на предварительный просмотр в академию. Он собирался говорить о необходимости создания в стране министерства или федерального бюро по делам искусств, и ему казалось, что такое выступление придется по душе даже членам академия. Но его идея была признана спорной, и речь не получила необходимого одобрения. С ледяным лицом он выслушал приветственную речь в свою честь профессора Ч. Тинкера, в которой признавались его заслуги пионера в истории современной американской литературы. Под гром аплодисментов присутствующих он медленно взошел на сцену, принял награду, учтиво поклонился и молча удалился на свое место, «словно лев, отвернувшийся от зрителей» на арене цирка.
Последовавший за церемонией вручения наград прием лишь утвердил его в мысли о том, что академия удостоила его своей чести после долгих споров под большим давлением молодых, радикально настроенных членов академии. Но были на приеме и приятные минуты: он с большим интересом беседовал со своим старым знакомым Полем Робсоном и вскоре пошел послушать «Отелло» в его исполнении.
Новая встреча с выдающимся певцом, которого он знал еще двадцать лет тому назад, произвела такое сильное впечатление на писателя, что он вскоре обратился к Робсону с предложением написать о нем очерк. «Я предлагаю это по той причине, что ваша выдающаяся роль в деле прогресса негритянского народа, ваша глубокая заинтересованность в этом прогрессе уже долгое время привлекает мое внимание, и я интересуюсь, каковы ваши личные, частные взгляды на возможные пути осуществления такой программы… Как Вы знаете, я и сам глубоко интересуюсь подобной проблемой и делаю все, что в моих силах, чтобы двинуть вперед дело прогресса негритянского народа». К сожалению, очерк этот так и остался ненаписанным.
Последнее пребывание Драйзера в Нью-Йорке было нелегким и в личном плане: его сестра Мэйм находилась в больнице в очень тяжелом положении. «Он проводил много времени у ее постели и был у нее незадолго до того, как она навсегда закрыла глаза». Мэйм была по складу своего характера ближе всех к Теодору, он с большой симпатией описал ее судьбу в «Дженни Герхардт». Драйзер отдавал себе отчет в том, что с уходом Мэйм из жизни уходит какая-то частица его самого: «Я чувствовал себя буквально сбитым с ног».
В Нью-Йорке он в последний раз также встретился с братом Эдом и его семьей. Вечер, проведенный в их кругу, был одним из самых приятных для него за последние годы. Драйзер так развеселился, что спел шуточную песенку «Лысый рыбак», которой его научила Элен.
Пребывание в Нью-Йорке не прервало литературной работы писателя: здесь он пишет статью «Русские наступают» для журнала «Совьет Раша тудей», готовит и записывает на пленку два выступления по радио, предназначенные для передачи на Европу. Характерно, что американская служба военной информации избрала для этих выступлений Драйзера, потому что он пользовался огромной известностью среди простых людей Европы. И это в то время, когда в самих Соединенных Штатах в эти годы писателю фактически препятствовали активно участвовать в общественной жизни страны, когда книги его не издавались и многие читатели полагали, что он давно уже умер.
В Нью-Йорке Драйзер узнал, что его дом и участок в Маунт-Киско наконец-то проданы. Весенним днем он отправился за город, чтобы сказать последнее «прости» тому уголку земли, где он провел немало радостных и печальных дней, где прошла важная часть его жизни. Полежав на весенней траве и полюбовавшись прудом в ярких лучах майского солнца, Драйзер решительно встал и направился к выходу из усадьбы.
— Неужели вы не испытываете грусти, оставляя все это? — спросила Маргарет Чедер.
— Нет, — медленно ответил он, наслаждаясь тишиной и покоем. — Перемены, перемены — вот в чем смысл жизни…
Последние дни в городе были наполнены встречами с друзьями и знакомыми. Все убеждали писателя поскорее завершить «Оплот», да и сам он чувствовал, что работа над книгой принесет ему удовлетворение.
В пятницу, 2 июня, многочисленные друзья писателя пришли в гостиницу, чтобы проводить его. Здесь были Ричард Райт и Дороти Дадли, генеральный консул СССР в Нью-Йорке Е. Ф. Киселев, Роберт Элиас и Маргарет Чедер, многие другие. Журналистка Д. Норман писала об этом вечере в газете «Нью-Йорк пост»: «Было очень радостно видеть Драйзера в таком юношески приподнятом настроении… Он никогда не терял горячего интереса ко всему, что обогащает жизнь».
С Ричардом Райтом Драйзер долго вспоминал годы, проведенные в Чикаго, они говорили о реалистическом взгляде на жизнь, о кипучей энергии, присущей этому все растущему промышленному гиганту. «Когда я разговаривал с Драйзером, — вспоминал Р. Райт, — я никогда не ощущал, что беседую с писателем. Мелкие, дурные привычки, присущие некоторым писателям, никогда не были свойственны ему. Он не говорил ни о своей последней книге, ни о той, которую он собирается написать. Вслушиваясь в его простые, точные характеристики, вы понимали, что это прежде всего человек, глубоко чувствующий, преисполненный творческих сил, страстно заинтересованный во всем, человек, значительно более крупный, чем просто писатель. Он мог подчинить свое настроение атмосфере, окружающей его в данный момент. Если вы задавали ему вопрос, он сначала давал короткий ответ. Позже он что-то добавлял к своему ответу, еще позже он мог развить свою мысль дальше — словно любая идея была достаточной, чтобы вызвать у него глубокое эмоциональное и психологическое движение души».