Глава 12 ДРАЙЗЕР СМОТРИТ НА СОВЕТСКУЮ РОССИЮ

Глава 12

ДРАЙЗЕР СМОТРИТ НА СОВЕТСКУЮ РОССИЮ

В декабре 1926 года Драйзер получил письмо от одного из своих читателей в Советском Союзе. Молодой литературовед Сергей Динамов высоко оценивал «Американскую трагедию». «Я думаю, что вы являетесь величайшим писателем мира… — писал Драйзеру Динамов. — Вам не нравится богатство и капитализм. Но что вы хотели бы иметь вместо них? Социализм или коммунизм?.. Что вы думаете о Советской России?»

В начале января 1927 года писатель ответил своему московскому корреспонденту обстоятельным письмом. «Я не имею никаких теорий относительно жизни или какого-либо средства разрешить экономические или политические проблемы. Жизнь, как я вижу ее, есть организованный процесс, по отношению к которому мы в конечном счете бессильны. Конечно, наука, искусство, технический прогресс направлены к тому, чтобы облегчить и улучшить материальную сторону существования человечества, и это уже кое-что значит для огромных масс людей. Но я полагаю, что с начала христианства и далее не было ни одного плана, который был бы чем-то большим, чем просто теория. Но иметь дело с людьми — это практическая вещь, а отнюдь не теоретическая. Ничто не может изменить эмоции человека, его примитивное и животное отношение к жизни. Жадность, эгоизм, тщеславие, ненависть, чувства, любовь передаются по наследству ничтожнейшему из нас, и пока они не будут вырваны с корнем, невозможна никакая утопия. Каждое новое поколение, новое столетие приносят новые обычаи, новые идеи, новые теории, но страдание, слабость, неспособность, нищета всегда существовали и, нет сомнения, всегда будут существовать бок о бок со счастьем, силой, властью, богатством. И до тех пор пока интеллект, который заправляет в этом мире, не сочтет необходимым переделать природу человека, до этих пор, я думаю, будут выживать наиболее приспособленные — будет ли это происходить в монархиях Англии, демократиях Америки или Советах России. В заключение я хотел бы сказать, что я знаю так мало правды об условиях в России, что я не осмеливаюсь высказывать свое мнение в отношении окончательного результата того, что там происходит, но я действительно надеюсь, что нечто прекрасное и большое и бессмертное выйдет из этого».

Драйзер в этом письме недвусмысленно говорит о своем согласии с теорией Спенсера («выживут наиболее приспособленные»). И это объяснимо: хорошо знакомая ему капиталистическая действительность не давала других примеров. В другом письме Динамову (14 марта 1927 года) писатель снова возвращается к положению в СССР, подчеркивает, что его глубоко интересует все происходящее в Советском Союзе.

В то время многие газеты писали о так называемом «эксперименте леди Астор». Эта богатая английская дама отправила за свой счет в СССР на шесть месяцев рабочего-металлиста Мортона. Она утверждала, что Мортон быстро захочет возвратиться в капиталистическую Англию. Однако он и его жена предпочли остаться в СССР. Драйзер весьма заинтересовался этим случаем и считал, что он свидетельствует о превосходстве советских условий общественной жизни над английскими.

Россия давно привлекала внимание Драйзера. Еще во время своего первого путешествия по Европе, в марте 1912 года, он писал из Берлина английскому издателю Гранту Ричардсу: «Я приеду сюда еще раз в другое время, и мы отправимся в Россию». Великая Октябрьская социалистическая революция, как известно, еще более усилила интерес писателя к нашей стране, к ее людям, к происходящим в ней переменам, он с симпатией следил за строительством в России нового мира. Но, вступив в переписку с московским литератором, писатель не знал, что вскоре ему самому предоставится возможность воочию увидеть эту так интересующую его страну.

Летом 1927 года Драйзер приобрел холмистый, заросший лесом участок земли по соседству с озером Кротон, неподалеку от городка Маунт-Киско, в округе Уэстчестер, штат Нью-Йорк. «Над озером, на вершине холма, стояла маленькая деревянная хижина, много лет служившая охотничьим домиком, — вспоминает Элен. — Мы перестроили ее и превратили в красивый бревенчатый дом с несколькими верандами. Три-четыре подземных источника, из которых мы брали воду, были превращены в бассейн для плавания размером в пятьдесят футов на сто. Он был обложен камнем; к нему спускались четыре ступеньки. Вокруг бассейна росли огромные ореховые деревья, под которыми в жаркие дни всегда была тень и прохлада. Вдоль дороги на границе участка Тедди выстроил каменный забор в 850 футов длиною; по эскизу Уортона Эшерика были сделаны две калитки, на которых была надпись «Ироки», что по-японски значит «Душа красок». Это был прелестный, живописный уголок, целый ряд лет доставлявший нам много радости; мы провели немало счастливых часов, стараясь сделать его естественную красоту еще ярче».

В октябре Драйзер получает официальное приглашение из Москвы принять участие в праздновании десятой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Драйзер сразу же загорелся мыслью об этом путешествии. Ему хотелось посмотреть на Волгу, своими глазами увидеть коллективные хозяйства в деревне, восстановленную после разрухи промышленность, поговорить с простыми гражданами Советской России. «Форма правительства — это уже идея, — говорил он журналистам. — У России есть мечта… Мне нужны идеалы. И такой я представляю себе Россию. Меня интересует она сама, происшедшие изменения, ее идеалы, ее мечты».

Драйзер хочет побыть в СССР месяц или два, поездить по стране. Он получает на это согласие, ему гарантируют оплату расходов по поездке, и он твердо решает отправиться в это длительное путешествие. Элен хочет сопровождать его, но он объясняет ей, что «для того, чтобы иметь возможность свободно разъезжать повсюду, в любых условиях, ему нужно ехать непременно одному».

По случаю отъезда Драйзера друзья Флойд Делл, Эрнест Бойд и другие устроили в его честь обед в одном из широко известных ресторанов Гринвич-Вилледж. Драйзер и уезжающий с ним мексиканский художник Диего Ривера внимательно слушали напутственные речи, затем Драйзер произнес короткое ответное слово. 19 октября он отплыл в Европу на пароходе «Мавритания». На пароходе между Драйзером и Риверой происходили длинные беседы. Ривера отвергал индивидуализм, говорил о решающей роли народных масс, о значении огромного социального эксперимента, происходящего в России.

Трехдневная остановка в Париже позволяет ему осмотреть некоторые исторические памятники, окунуться в атмосферу беззаботности и веселья. В одном из кафе происходит знакомство с Эрнестом Хемингуэем, чей роман «И восходит солнце» он читал. Они говорили о произведениях Джеймса Джойса, о французской экономике. Беседа была не слишком продолжительной, так как Драйзер спешил на берлинский поезд.

По приезде в Берлин Драйзер заболел бронхитом. Лечащий его врач заподозрил заболевание сердца и рак легких, он категорически советовал писателю прервать путешествие или взять с собой врача. «Я вижу его насквозь, — писал Драйзер, — все они думают, что я миллионер, разве я не американец!» Больного навестили Синклер Льюис и Дороти Томпсон, которая также ехала в Москву в качестве корреспондента газеты «Нью-Йорк ивнинг пост». Почувствовав себя несколько лучше, Драйзер по совету Льюиса посетил другого врача, который нашел у него лишь бронхит, но также не посоветовал продолжать путешествие. Однако Драйзер не последовал этим советам. Он встречается с писателем Фрэнком Харрисом, биографом Герберта Уэллса и Бернарда Шоу, посещает драматурга Герхарта Гауптмана, а 3 ноября выезжает из Берлина в Москву.

Первая же остановка на советской территории производит на писателя глубокое впечатление, он невольно сравнивает путешествие по Германии и Польше с тем, что увидел в СССР. «Вы сразу же замечаете происшедшую перемену, — записывает он в дневнике. — Все как-то мягче, более эмоционально, меньше суровой жестокости». Прибыв в Москву, Драйзер поселился в 112-м номере гостиницы «Гранд-Отель», расположенной практически рядом с Красной площадью. Теперь, как писал он Элен, ему «предстояло самому разобраться в справедливости противоречивых мнений об этой стране, в диаметрально противоположных взглядах, которые высказывались в печати по поводу всего, что происходило в стране, занимающей одну шестую часть земного шара».

Вскоре после приезда Драйзера посещает Рут Эпперсон Кеннел. Драйзер был весьма удивлен встрече с коренной американкой.

— И кто это? — восклицал он. — Американская девушка из Оклахомы! Вы уже здесь целых пять лет? Какого же дьявола вы здесь делаете?

Выпускница Калифорнийского университета Рут Кеннел приехала в СССР в августе 1922 года и оставалась в нашей стране 6 лет — работала редактором, библиотекарем, переводчицей, корреспондентом американского журнала «Нейшн». В конце 1927 года она как раз редактировала переводы рассказов Драйзера для одного из московских издательств и писала к этому сборнику предисловие. Приезд писателя в Москву явился для нее полной неожиданностью. По просьбе Динамова она пошла с ним, чтобы помочь переводить его беседу с Драйзером. Встреча эта имела неожиданные последствия. Драйзер пригласил Рут быть его секретарем и переводчицей во время путешествия по СССР, и она сопровождала Драйзера до его отъезда из нашей страны. Более чем сорок лет спустя в Нью-Йорке была издана книга Рут Кеннел «Теодор Драйзер и Советский Союз. 1927–1945. Хроника очевидца», в которой она подробно рассказала о путешествии Драйзера по СССР и об их последующих встречах. Драйзер положил историю жизни Рут Кеннел в основу своей новеллы «Эрнита».

«Я никогда не уставал интересоваться, как живут другие люди, как они прокладывают свою дорогу в жизни», — писал Драйзер в книге «Краски большого города». Его неутолимая любознательность, стремление все увидеть своими глазами проявились уже с первых дней пребывания в Советской стране.

Вечером 6 ноября вместе с Рут Кеннел Драйзер смотрит в театре имени Е. Вахтангова пьесу «Виринея» Сейфуллиной. В антракте Драйзер внимательно рассматривал публику, ему показалось, что среди зрителей мало рабочих. «Хотя рабочие здесь являются привилегированным классом, они не носят никаких знаков различия», — ответила Рут, и Драйзер понимающе улыбнулся.

7 ноября вместе с группой других американцев Драйзер наблюдал парад и демонстрацию с балкона гостиницы. Вечером он задавал бесчисленные вопросы московскому корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс» Уолтеру Дюранти и внимательно выслушивал его обстоятельные ответы. Его интересовало все — величина квартирной платы и функции рабоче-крестьянской инспекции, причины безработицы и проблема иностранных долгов, новая экономическая политика и социальные права, которыми пользуются домработницы.

— Я уверен, Драйзер, что их власть со временем достигнет огромных успехов, — говорил Дюранти, — если, конечно, не случится еще одна иностранная интервенция при помощи американцев.

По дороге в гостиницу Драйзер остановился на мосту через Москву-реку и залюбовался силуэтом ночного города, из головы не уходили мысли обо всем, что он услышал и увидел за эти дни. Особенно поразили его точные и доброжелательные объяснения Дюранти.

— Он рассказал многое, над чем стоит задуматься, — обернулся Драйзер к стоявшей рядом Рут. — Давайте завтра рано утром отправимся осматривать город без гида. Я хочу снова побывать там, за рекой, и побродить по улицам, среди всех этих церквей, которые я вижу из моих окон.

Драйзер был неутомимым в стремлении все увидеть самому. В отличие от Дороти Томпсон, которая проводила все дни в беседах с иностранными корреспондентами, он посещал фабрики, школы, библиотеки, театры, беседовал с самыми различными людьми — рабочими и народными комиссарами, священниками и писателями. Драйзер хорошо знал состояние искусства и положение людей творческого труда в Соединенных Штатах. Автора «Гения» не могло не интересовать развитие искусства нового мира. Вскоре состоялась продолжительная беседа писателя с одним из основателей Московского Художественного театра, К. С. Станиславским. И снова писатель задает десятки вопросов: какое влияние оказала революция на творческий процесс? Что из старых театральных форм отброшено и что внесено нового? Созданы ли новые крупные постановки? Имеет ли театр право на эксперимент?

Вечером Драйзер смотрел в театре постановку пьесы М. Булгакова «Дни Турбиных». В другой раз он смотрел в театре Корша спектакль «Цемент» (по роману Ф. Гладкова). Многие сцены вызвали его искренний смех. Он отмечал, что сила пьесы заключается в ее «отчетливом реализме, в создании на сцене характеров, взятых из жизни». Драйзеру не понравился эксцентричный спектакль в театре Мейерхольда по пьесе Н. Гоголя «Ревизор». Он говорил Рут, что не может согласиться с провозглашенными Мейерхольдом идеями. Драйзер также побывал на спектаклях Камерного театра, смотрел балеты «Эсмеральда» и «Лебединое озеро», слушал оперу «Князь Игорь» в Большом театре. Разнообразие театральной жизни советской столицы произвело на американского писателя большое впечатление. «Нигде, кроме России, нельзя увидеть такие яркие массовые спектакли… — говорил он корреспонденту журнала «Музыкальная Америка». — У них не так уж много средств, но они способны создавать прекрасные постановки. Поклонение искусству — неотъемлемая часть русского образа жизни… Я бы хотел, чтобы мы хоть немного поучились у Советской России глубоко уважать искусство».

Театр был лишь одним аспектом культурной жизни Москвы, которым интересовался Драйзер. В Третьяковской галерее он с большим интересом рассматривал картины русских художников, внимательно всматривался в творения Ильи Репина. Он побывал и в других московских музеях и картинных галереях, подолгу простаивал у полотен Ван-Гога, Матисса, Гогена, Пикассо, Ренуара. «Подумать только, — восклицал он, — что я мог бы так и не увидеть всего этого!»

В Москве Драйзер познакомился с известным по кинофильму «Броненосец «Потемкин» кинорежиссером Сергеем Эйзенштейном. Беседа их в широком смысле касалась роли искусства в современном мире. Выслушав объяснения хозяина, Драйзер заметил: «Иными словами, вы являетесь пропагандистом советской системы. А что бы вы делали с вашими идеями, скажем, в Южной Америке?» — «Я бы приспособил их к местным условиям, — ответил Эйзенштейн. — Возможно, освещал бы колониальную проблему. А в Америке, — добавил он, — занялся бы вашим негритянским вопросом».

— Я предсказываю, — сказал Драйзер Эйзенштейну в конце беседы, — что русский характер сделает Россию через 30 лет ведущей державой мира. В Америке великим стимулом явилось покорение новых земель. Здесь стимулом стало осуществление социальной революции.

В один из дней Теодора Драйзера пригласил к себе домой на обед Владимир Маяковский. Уставленный закусками обеденный стол вызвал удивление гостя. «Боже мой, в Нью-Йорке одно это стоило бы по меньшей мере 25 долларов!» — прошептал он Рут, указывая на вазочку с икрой.

Сначала Драйзер чувствовал себя несколько стесненно, но открытая, дружеская манера Маяковского, его доброжелательность быстро нашли отклик у американского гостя, и вскоре он держал себя свободно и непринужденно. Маяковский и Драйзер понравились друг другу, быстро нашли общий язык. Разговор затянулся далеко за полночь. Драйзер расспрашивал о положении в стране, много шутил.

Американского гостя больше всего интересовала судьба творческой личности в условиях нового государства рабочих и крестьян. Маяковский подробно отвечал на все вопросы Драйзера. Впоследствии он отметил, что советский поэт «нисколько не опасался, что его индивидуальность будет поглощена коммунистической уравнительной программой».

Вечером Драйзер был приглашен на прием в честь иностранных писателей, прибывших в СССР на празднование десятой годовщины Великого Октября. В числе присутствовавших были Альберт Рис Вильямс, Мэри Рид и другие. Драйзер выступил с короткой речью.

— Господин Драйзер — первый американец, когда-либо признававший, что он еще не составил определенного представления о нашей стране, — после речи американского гостя во весь голос заявил В. Маяковский. — Другие же, проведя несколько дней в Москве, пишут о нашей стране целые книги! — Это замечание поэта вызвало смех и аплодисменты всех присутствовавших.

К этому времени на русском языке уже были изданы несколько сборников рассказов Драйзера, его романы «Сестра Керри» и «Дженни Герхардт», книга «Краски большого города», названная в русском переводе «Краски Нью-Йорка». Поэтому Драйзер хотел встретиться с советскими издателями, чтобы договориться об условиях выпуска его книг в СССР. Хотя, как известно, ни СССР, ни США в те годы не являлись участниками существовавшего международного соглашения об охране авторских прав (Бернская конвенция), в Госиздате встретили американского писателя радушно, отнеслись к его точке зрения с пониманием. Драйзер, по свидетельству Кеннел, явился на встречу в «воинственном настроении, с которым он обычно вел переговоры с американскими издателями». К обоюдному удовлетворению, переговоры вскоре были успешно завершены, и Драйзер оказался в окружении многочисленных работников издательства, которые хорошо знали его произведения.

Долгие годы в США преобладало мнение, что Драйзер в тридцатые годы не получал гонораров от московских издательств. В своей книге Р. Кеннел свидетельствует, что в году 1933-м или 1934-м Драйзер при очередной встрече с ней в Нью-Йорке сообщил, что гонорары из Москвы он получает аккуратно и что «его деловые отношения с Москвой развиваются значительно более удовлетворительно, чем с его американскими издателями».

Драйзер отдавал себе отчет в том, что новая Россия является страной рабочих и крестьян. И конечно, он уделял много времени посещениям заводов и фабрик, коллективных хозяйств, беседам с людьми труда и со специалистами. В Москве он посетил фабрику «Красный Октябрь». В фабричном комитете американскому гостю рассказали об условиях труда, о роли профсоюзной организации, о нормах выработки и заработках рабочих. Он с интересом осматривал фабричные детские ясли и цехи, расспрашивал рабочих об условиях жизни и о том, воруют ли с фабрики конфеты.

Встретившись со специалистами в области сельского хозяйства, Драйзер дотошно расспрашивал о положении крестьян, о порядке распределения земли, о сельскохозяйственном налоге, о том, кто пользуется большей личной свободой — крестьянин или рабочий, о стимулировании бедняцких хозяйств и т. д. и т. п. Все ответы он аккуратно записывает и потом сверяет с тем, что увидел своими глазами при посещении многих деревень.

В 17-ю годовщину смерти Льва Николаевича Толстого Драйзер решает посетить Ясную Поляну. Поездка эта, посещение могилы Л. Н. Толстого, встреча с его родственниками, беседы с местными крестьянами, завтрак в деревенской избе — все это произвело неизгладимое впечатление на писателя.

По возвращении в Москву он писал 23 ноября своим друзьям в Нью-Йорк: «Здешняя жизнь очень интересна для меня — поистине значительно более интересна, чем в большинстве европейских столиц. Увидеть воочию коммунизм в действии — это впечатляюще… Например, Тула — город с 200 тысячами жителей, с электрическим светом, трамваями, огромным железнодорожным вокзалом, автобусами и т. п. Я начинаю видеть, как все здесь меняется, ибо Тула — город более современный, чем Москва, — в действительности он больше похож на города в Америке… Я не променяю мою поездку сюда ни на одно из предыдущих путешествий. Здесь все внове, и я отчетливо увидел определенные вещи, которые невидимы в Америке».

Драйзер по-прежнему использовал каждую минуту для работы — он встречается с наркомом торговли А. И. Микояном, посещает Наркомат почт и телеграфа, Роскоопсоюз.

26 ноября Драйзер отправился в поездку по стране. Огромное впечатление на него произвел Ленинград. После его осмотра он сказал своим спутникам, что никогда не видел более красивого города. Он побывал в Смольном и Петродворце, слушал оперу «Евгений Онегин». Ему особо запомнилось посещение Петропавловской крепости. «…Все еще как бы ощущаешь сохранившееся до этого часа невидимое присутствие всех тех, чьи жизни увяли здесь, — писал он впоследствии о своем впечатлении, — старые невзгоды переполняют каждую камеру! Я явственно слышал вздохи».

В Ленинградском Совете писатель снова задает многочисленные вопросы. На этот раз его интересуют социальные, человеческие аспекты жизни — изменилось ли прилежание трудящихся к работе, как скоро будет ликвидирована безработица, что ждет бездельников и лентяев, каковы жилищные условия рабочих? Он едет в районы нового жилищного строительства, заходит в квартиры и беседует с рабочими и их женами, посещает рабочие общежития. Целый день проводит он на фабрике «Красный треугольник», осматривает Эрмитаж и Публичную библиотеку, Музей Пушкина, беседует с местным архиепископом о положении религии в СССР, смотрит спектакль «Разбойники» Ф. Шиллера в детском театре, встречается с рабочими Путиловского завода.

Просмотрев только что вышедший на экраны кинофильм «Шторм», Драйзер отметил высокую технику кинооператора, интересный сюжет. Он считал, что новые советские фильмы «намного лучше голливудской продукции».

Дальнейшее путешествие Драйзера по Советскому Союзу было также насыщено посещениями фабрик и совхозов, музеев и театров, школ и клубов, деревенских изб и рабочих общежитий, столовых и детских яслей. И всюду американский писатель подолгу разговаривал с простыми людьми, расспрашивал их об условиях жизни и труда. В Нижнем Новгороде его поразили удобства и чистота рабочих квартир. В деревне Ближне-Боровское он ходил из дома в дом и проверял, правду ли говорила Дороти Томпсон, утверждавшая, что в деревнях крестьяне живут в одном помещении со свиньями. Не найдя в домах «даже цыплят», Драйзер спрашивает Рут: «Вы не думаете, что Дороти разыгрывала меня?» — «Нет, — отвечала Рут, — она просто поверила рассказам других американских журналистов».

Киев с его красивыми улицами, хорошо одетыми женщинами, яркими витринами магазинов напоминал Драйзеру Париж. Он посещает Музей Тараса Шевченко и Киево-Печерскую лавру, внимательно знакомится с экспозицией Антирелигиозного музея, осматривает несколько фабрик и заводов, хлебопекарню. В Харькове он с изумлением слушал прекрасное исполнение оперы «Кармен» на украинском языке, долго рассматривал строящееся 14-этажное здание.

— Этот дом выглядит так, словно его подняли с Манхаттана и перенесли на эти снежные равнины! — говорил Драйзер своим спутникам. — Он символизирует индустриализацию старой России! Этот город живет прекрасными мечтами. Легко поверить, что через десять лет Харьков превратится в украинский Чикаго.

После посещения выставки украинского искусства писатель приобрел для своей коллекции картину работы местного художника.

В Донецке Драйзер спускался в шахту и ездил в пригородный совхоз, где его удивило наличие большого количества сельскохозяйственных машин. Затем он побывал в Ростове-на-Дону, Кисловодске, Баку, Тифлисе, Батуме. Он читал в английском переводе «Горе от ума» и в Тифлисе посетил могилу Александра Грибоедова. Из Батума Драйзер на пароходе «Пестель» отправляется в Одессу. По дороге делает остановку в Феодосии, чтобы посмотреть в картинной галерее работы Айвазовского. В Одессе ему так понравилась постановка оперы «Садко» в местном оперном театре, что он потом часто любил напевать арию индийского гостя. Здесь же в книжном киоске он с удовольствием увидел в русском переводе сборник своих рассказов и роман «Сестра Керри».

Усталый после длительного путешествия, переполненный впечатлениями, Драйзер 13 января 1928 года через Польшу едет в Париж. 77 дней провел он в нашей стране. Все увиденное произвело на писателя огромное впечатление. Он воочию убедился, что здесь все делается для трудящегося человека. Впоследствии в одном из писем руководителям Американской федерации труда он писал: «В России… коммунисты и их руководители предоставляют (массам трудящихся) экономическое, социальное и художественное образование… Они, а не… Американская федерация труда… предлагают рабочему клуб, театр, лекцию, книгу, поле политической деятельности и все формы… социальных развлечений в надежде пробудить у него более широкий и более полезный взгляд. Они верят в его возвышение и его будущее, значение для государства его здоровья, силы, разума, счастья».

В Париже Драйзера встретила Элен. Он выглядел «усталым и измученным. Поездка оказалась для него тяжелой: в дороге он два или три раза болел. Теперь ему хотелось отдохнуть». После нескольких дней в Париже они едут на Ривьеру. Драйзер был «целиком под впечатлением того, что видел в России». Он много рассказывал Элен о том, какие лишения и нужду терпят русские, но как они вместе с тем мужественны, преисполнены надежд и истинного воодушевления, ибо сейчас, как сказал Драйзер, они переживают свое второе рождение. Путешествуя по стране, он повсюду сталкивался с этим воодушевлением, чувствовал его на каждом шагу и радовался этому, так как искренне полюбил русский народ. И одновременно с таким чувством в нем зародилось глубокое сочувствие, пожелание дальнейшего роста, успехов и счастья этому народу».

На обратном пути в Соединенные Штаты Драйзер остановился в Англии. Он имел беседы с Рамсеем Макдональдом и Уинстоном Черчиллем. Когда Черчилль позволил себе пренебрежительно отозваться о «русском эксперименте», усомниться в его жизненности, Драйзер резко возразил ему, основываясь на собственных наблюдениях, он был уверен, что социальная программа Советского правительства будет успешно выполнена. Разговор зашел о положении английских рабочих, Драйзер рассказал о своих впечатлениях от посещения фабричного района и от разговора с рабочими. «Черчилль сказал, что Англия собирается употребить половину государственных доходов на улучшение условий труда». — «Возможно, вы и собираетесь, но никогда не сделаете этого», — ответил Драйзер».

На пароходе по пути в Америку Драйзер работал над своими статьями о России. «Переписывая их, — вспоминала Элен, — я стала гораздо яснее понимать, за что Тедди боролся всю жизнь, — необходимость установления равенства между всеми людьми на свете. Тедди чувствовал, что эксперимент, осуществляемый в России, является первым практическим шагом к этой цели».

В Нью-йоркском порту Драйзера ожидала большая группа корреспондентов. Отвечая на их вопросы, он заявил: «Я не был коммунистом, когда уезжал за границу, и я не возвращаюсь коммунистом… Но почему должны быть очереди за хлебом в такой богатой стране, как Америка?.. Нигде в России вы не увидите людей без пальто, стоящих в очереди в ожидании остатков хлеба… Сопоставляя свободный и неконтролируемый рост незаконных доходов, который мы наблюдаем здесь, с регулируемым производством, централизованным Советским правительством, я решительно предпочитаю русскую систему».

Не успели еще газеты опубликовать первые заявления писателя о положении в Советской России, как на него со всех сторон обрушились нападки и упреки, его уличали в незнании истинного положения в СССР и во всяких неточностях. Представитель реакционной организации «Американский легион» заявил, что Драйзера в СССР провезли по обычному туристскому маршруту для иностранцев и что он поддался «большевистской пропаганде». Различные «специалисты по России» пытались опровергнуть каждое утверждение писателя.

Путешествие в Страну Советов оказало огромное влияние на Т. Драйзера и всю его последующую жизнь. В ноябре 1934 года в письме Анри Барбюсу он писал: «Когда Россия провозгласила свою диктатуру пролетариата, я радовался сверх всякой меры. И мой визит в Россию в 1927–1928 гг., как вы, наверное, помните, явился восхитительным именно потому, что я видел, как рабочие и крестьяне в действительности создают жизнь, справедливую ко всем тем, кто хочет трудиться, и в которой ничего не припасено для бездельников и транжир».

До конца своей жизни Драйзер был глубоко убежден, что «Россия — единственная социальная надежда мира… Она сделала и делает для будущего человечества значительно больше, чем все остальные страны мира, вместе взятые».

Свои впечатления от поездки по Советской стране Драйзер изложил в одиннадцати статьях, написанных по заказу Северо-американской газетной ассоциации, они печатались в ведущих американских и европейских газетах во второй половине марта 1928 года. Несколько очерков были опубликованы в журналах «Сатердей ивнинг пост» и «Вейнити феар». Писатель много рассказывал о своей поездке друзьям и знакомым. «Он заявлял, — вспоминает У. Вудворт, — что Россия совершенно не такая, какой он ее представлял, и что она одна из наиболее демократических стран».

«Я чувствую, — писал Драйзер в своей первой статье о поездке, — что советская форма правления имеет тенденцию укрепиться в России, возможно, с некоторыми изменениями и… распространиться или же оказать ощутимое политическое воздействие на все другие народы… Я думаю, что наша собственная страна в конце концов пойдет по пути советизации».

Конец весны и лето 1928 года Драйзер работал над книгой о своей поездке по Советскому Союзу. Сдав рукопись издателям, он вместе с Элен уезжает из Нью-Йорка. По приглашению одного из своих знакомых, ученого-эндокринолога, они проводят три недели в небольшом городке Вудс-Хоул в штате Массачусетс, где находилась Морская биологическая лаборатория. Драйзер внимательно изучает работу лаборатории, устанавливает дружеские отношения с рядом ученых. «Я усиленно тружусь, добывая информацию от биологов», — писал он в одном из писем.

Драйзер долгие годы стремился выработать свою собственную философскую систему устройства жизни, поэтому он так внимательно следил за последними исследованиями ученых-естествоиспытателей, стараясь через их открытия прийти к формулированию законов жизни, пытаясь в них найти ответы на мучившие его вопросы. Он наблюдал за научными экспериментами, вел с учеными длинные дискуссии. Профессор генетики Калвин Бриджес не уставал отвечать на многочисленные вопросы гостя и во время научных занятий, и на прогулках, и за ужином на лоне природы.

По возвращении в Нью-Йорк Драйзер получил неожиданное письмо — от Тельмы Гудлипп, которая послужила ему прототипом для образа Сюзанны в «Гении» и в которую он когда-то был влюблен. Теперь она была замужем за преуспевающим адвокатом и хотела встретиться. Драйзер и Элен пообедали с Тельмой и ее супругом. Из беседы с ней Драйзер узнал, что мать Тельмы, из-за которой он вынужден был уйти с поста редактора журналов фирмы «Баттерик», несколько лет тому назад покончила с собой. Встреча эта неожиданно напомнила писателю о давно прошедших днях, дала пищу для новых размышлений о смысле жизни.

Американские газеты и журналы не переставали проявлять интерес к писателю, просили у него статьи, интервью. Так, газета «Нью-Йорк уорлд» обратилась к нему с просьбой ответить на ряд вопросов, касающихся «современной жизни». «Что касается меня, — писал в ответе на эту просьбу Драйзер, — то я считаю американские газеты интеллектуальными банкротами. Несомненно, что они отнюдь не хотят получить прямо высказанные конструктивные мысли по любому вопросу. Им нужны сенсационные эффективные выступления; они раздувают интерес к определенному лицу, словно это экзотическое животное. У меня нет ни малейшего интереса к такого рода выступлениям… Если бы оказалось возможным заинтересовать какую-либо из американских газет принципиальным обсуждением проблем богатства, или религии, или действий правительства и если бы она осмелилась опубликовать на эти темы статью, которая бы не отражала взгляды католической церкви, политиканов, Уолл-стрита, бизнесменов, то я бы заинтересовался таким предложением. Но знаю по своему большому опыту, что я требую слишком многого».

После длительных переговоров Драйзер все же написал статью для «Нью-Йорк уорлд». Но, как он и предполагал, статья так и не появилась на страницах газеты: редакторам не понравилось утверждение автора о том, что католическая церковь является «крупнейшим в мире владельцем недвижимого имущества». Драйзер категорически отказался снять эту фразу. «Весьма приятно видеть, — писал он редакторам газеты, — с какой бережностью «Нью-Йорк уорлд» относится к чувствам католической церкви. Я надеюсь, что «Уорлд» проявит такое же бережное отношение и к чувствам других организаций и лиц, как значительных, так и мелких. Прошу вернуть мне статью».

Занимающий в то время либеральные позиции журнал «Нейшн» опубликовал в мае 1928 года статью Драйзера «Американская пресса», в которой он изложил свои взгляды на «американский образ жизни». «Мне действительно кажется, — писал Драйзер, — что материальное благосостояние, не имеющее решительно никакого отношения к культуре или развитию мысли, просто вытравило из большинства американцев всякий интерес ко всему, кроме удовольствий и комфорта». Писатель прямо говорил, что страной правит «лишенная интеллектуальности горстка денежных тузов», что современная Америка — это «страна, ослабевшая благодаря материальному благополучию, равнодушная к социальному положению людей и их индивидуальным горестям, страна, молчащая при виде совершающихся несправедливостей и все больше и больше ограничивающая человека в его праве свободно мыслить…».

Многолетний опыт работы в американских газетах и журналах, опыт сотрудничества с ними придавал особую весомость утверждению писателя: «Я уже не раз замечал, что американские газеты и журналы весьма неохотно печатают на своих страницах тех, кто способен дать живую и правдивую критику нашей американской жизни. Убаюкивающее благоденствие повергает большинство американцев в какое-то почти свинское равнодушие ко всему нематериальному».

Подлинным вызовом этому «убаюкивающему благоденствию» явилась опубликованная в ноябре 1928 года книга «Драйзер смотрит на Россию», в которой писатель изложил свои впечатления от поездки по нашей стране. «Я неисправимый индивидуалист, — так начинает он свою книгу, — и потому я был против коммунизма». Но далее писатель признает, что обнаружил в Советской стране такие «прекрасные особенности», что «склонен не жаловаться, а аплодировать… Именно из России, как из никакой другой страны сегодня, я чувствую, суждено выйти великим деяниям как умственного, так и практического порядка».

Драйзер путешествовал по нашей стране в те трудные годы, когда мы делали первые шаги по пути индустриализации, когда страна только залечивала раны, нанесенные гражданской войной. Далеко не все еще шло гладко, американский писатель не раз сталкивался с мелкими бытовыми и дорожными трудностями и неурядицами, задерживался в пути из-за климатических условий. Но он сумел увидеть, что не эти трудности — главное, а что главное заключается в получившей выход энергии и энтузиазме миллионных трудящихся масс, преисполненных решимости построить новый мир. Писатель своими собственными глазами увидел мир трудового человека, мир братства и дружбы между народами, понял великую притягательную силу идей коммунизма. И многие страницы его книги пронизаны чувством восхищения перед великим советским народом, перед простым тружеником — хозяином общества.

Писатель говорил, что невозможно «никогда забыть» тот факт, что именно «через коммунизм или эту коллективную или, если хотите, отцовскую заботу о каждом возможно ликвидировать наводящее ужас чувство социальной несправедливости… которое приводило в отчаяние меня во все годы моей жизни в Америке с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы понимать, что такое социальная несправедливость».

В отличие от своих предыдущих книг путевых очерков свою новую работу Драйзер организовал не по дневниковому принципу, а по проблемам. Восемнадцать глав книги рассказывают о различных сторонах жизни советского общества. Вот названия некоторых глав — «Столица страны большевиков», «Политические и общие достижения России после революции», «Нынешний экономический план Советов», «Коммунизм — теория и практика», «Русский рабочий, его заводы, его промышленность», «Сегодняшние проблемы русского крестьянина».

Завершает книгу глава «Общие впечатления от России». «Теперь, когда я подошел к концу этой книги, позвольте мне немного пофилософствовать. Я видел очень многое. Я высказался совершенно недостаточно об огромнейшем преобразовании, происходящем в мире. Одна из истин, которую я усвоил в России… заключается в том, что ошибочно предполагать, что люди действительно отличаются в зависимости от материального положения. Ничего подобного. Подлинное отличие человека — в его умственных способностях».

Писатель в своей книге подчеркивает, что он был абсолютно свободен в выборе мест для посещения, в своих беседах со многими советскими гражданами. Американские биографы писателя отмечают, что во время посещения СССР Драйзер имел возможность «путешествовать, где он хотел, видеть и понять значительно больше, чем обыкновенный турист». Впечатления от этой поездки запомнились писателю на всю жизнь, он снова и снова возвращался к ним и в беседах с друзьями, и в своих многочисленных письмах.

«Что касается коммунистической системы, как я ее видел в России, — писал он в одном из своих писем в 1943 году, — я полностью за нее. Я видел их заводы, их шахты, их магазины, их комиссаров… И никогда в моей жизни я не встречал более образованных, более возвышенных в мыслях, более доброжелательных и отважных мужчин и женщин… В общем у меня возникло страстное чувство уважения к этому великому народу, и я все еще сохраняю это чувство…»

Официозная Америка встретила книгу «Драйзер смотрит на Россию» в штыки. Газеты и журналы печатали пародии на книгу, всеми способами пытались приуменьшить ее влияние на читающую публику. Раздавалось требование изъять книгу из продажи и уничтожить. Но Т. Драйзер твердо стоял на своем, угрозы не испугали его. За свою долгую литературную жизнь он успел привыкнуть и к угрозам так называемых блюстителей морали, и к недоброжелательности «большой прессы». Он прекрасно понимал, что в данном случае все дело в том, что «финансисты и мультимиллионеры… не допускают, чтобы подлинные факты о достижениях России стали достоянием американского народа».

Совершенно неожиданно для писателя ему был нанесен жестокий удар, откуда он меньше всего мог его ожидать. Жена Синклера Льюиса Дороти Томпсон возбудила против Драйзера судебное дело, обвинив его… в плагиате. Она провела в ноябре 1927 года несколько дней в Москве и по возвращении в США написала книгу «Новая Россия», вышедшую из печати в сентябре 1928 года, и теперь обвиняла Драйзера в заимствованиях из своей книги. Падкая на сенсации буржуазная пресса всячески раздувала скандал, обвиняя Драйзера во всех смертных грехах. Правда же заключалась в том, что в обеих книгах были весьма незначительные совпадения, так как их авторы использовали одни и те же справочные работы об СССР. Но если книга Драйзера была целиком построена на материалах его собственных наблюдений, то Дороти Томпсон в своей работе в основном полагалась именно на справочники и рассказы американских корреспондентов в Москве.

Драйзер отнесся ко всей этой скандальной истории весьма сдержанно, объяснив любознательным репортерам, что и он, и госпожа Томпсон, вероятно, пользовались одними и теми же справочными материалами. В это время он был занят подготовкой к печати двух новых книг — сборника рассказов «Галерея женщин» и поэтического сборника «Настроения», и не хотел тратить драгоценное время на бесплодную переписку с Дороти Томпсон, которая могла играть лишь на руку его врагам. Через какое-то время госпожа Томпсон сама отказалась от выдвинутых ею обвинений.

Книга «Драйзер смотрит на Россию» стала событием не только литературной, но и общественной жизни Соединенных Штатов. О ней спорили на страницах газет и журналов, говорили с трибун на митингах и собраниях. С резким осуждением книги выступил на одной из лекций в Нью-Йорке белогвардейский эмигрант П. Н. Милюков.

Рассказ Драйзера о своем путешествии по Советской России — непредубежденный, откровенный, не всегда точный, иногда спорный, но всегда доброжелательный — не мог не привлечь внимание к СССР самых различных кругов американского общества, не мог не вызвать интереса у самого различного читателя. И тот факт, что рассказ этот велся устами крупнейшего писателя-реалиста, признанного мастера слова, бескомпромиссного борца с лицемерием и ханжеством, вызывал неприкрытую ярость со стороны всех правых сил, особенно же католической церкви.

Под прямым нажимом церковников суд присяжных в Бостоне отказался снять запрет с распространения «Американской трагедии» в этом городе. Присутствовавшие на заседании суда Драйзер, Дэрроу и некоторые другие были буквально ошеломлены абсурдностью всего происходящего. Присяжные, как оказалось, не имели ни малейшего представления о содержании романа и были уверены, что в нем проповедуются идеи… контроля над рождаемостью. Судья не разрешил Драйзеру и адвокату издателя изложить краткое содержание романа. Таким образом, присяжные вынесли свое решение, даже не зная содержания книги.

И судья, и прокурор, и большинство присяжных были католиками, что не укрылось от внимания Драйзера. Он прекрасно понимал всю ту опасность, которую представляет для человечества религия. «Я неоднократно заявлял и заявляю, — писал он в мае 1929 года в связи с запрещением книги Рабле в Филадельфии, — что сегодня главной угрозой для человечества является католическая церковь, потому что это — организация, охватившая весь мир, и потому, что она в основном нападает на интеллект — на развитие человеческого ума в любой стране мира, — так как ради своего собственного благополучия она верит в невежество масс». Писатель имел основания подозревать, что из-за вмешательства католической церкви вот уже три года не двигалась с места работа над кинофильмом по роману «Американская трагедия», который намеревалась ставить голливудская кинофирма «Парамаунт феймоуз плейерс».

По возвращении из поездки в Советский Союз Драйзер загорелся идеей пригласить в Соединенные Штаты на гастроли балетную труппу Большого театра. Оказалось, что осуществить эту идею не так-то просто: требовалась очень крупная сумма денег. Получив принципиальное согласие советских организаций на такое турне, Драйзер предлагает организовать коммерческую корпорацию для проведения в жизнь намеченного им плана. «Мой личный интерес, — писал он в заявлении, которое разослал многим влиятельным американцам, — исключительно театральный. Я не связываю с этими гастролями никаких финансовых интересов и не намереваюсь получить никаких доходов, желая лишь иметь удовольствие представить американской публике новую великолепную форму артистического выражения».

Идею писателя поддержали литераторы, бизнесмены. Вице-президент автомобильной компании «Дженерал моторс» Дж. Д. Муни писал в этой связи Драйзеру, что он «всем сердцем симпатизирует идеям, которые, подобно намеченному визиту, направлены на ускорение ознакомления между Соединенными Штатами и Россией… Гастроли балета являются прекрасной возможностью придать началу международных отношений уровень, который бы явился достаточным, чтобы иметь существенное значение».

Однако мечта Драйзера так и осталась мечтой. Необходимых средств не удалось добыть. Он, как свидетельствует Элен, «с большой неохотой решил наконец отказаться от своей затеи и вернул все пожертвования тем, кто согласился поддержать его».

«Приезд русского балета, — писал Драйзер, — я вынужден с сожалением признать — всего лишь прекрасная мечта из далекого прошлого. Оказалось невозможным привлечь достаточное количество людей со средствами…»