Аи и Нормандия

Аи и Нормандия

Ехали на могилу Шарля де Голля.

Через милую нашу Францию – по невысоким холмам, мимо нескончаемых пшеничных полей с редкими купами кустарников. Одинокий комбайн вдалеке. Солнце и ветерок. Редкие встречные машины.

Вика вдруг оживлённо завертелся:

– Слушай, Витька, что за чёрт! Почему на полях никого нет? Где битва за урожай?! Меня это волнует!

Я заулыбался – действительно странно советскому человеку, как такую бездну пшеницы можно собирать без суеты и аврала…

Поездки по Франции возвышали наши зачерствевшие души изгнанников. Этому, конечно, способствовали частые остановки в придорожных кабачках, ресторанчиках и трактирчиках. Пилось при этом не шибко, по стаканчику или по кружечке, поэтому оставалось время и желание любоваться красотами. Говорили не только о приятном, то есть о предстоящей вечерней выпивке, но и о полезном – истории, литературе, географии.

Иногда останавливались переночевать в крохотных гостиницах. Причём Виктор Платонович первым долгом принимался фотографировать вид из окна. Вторым долгом внимание уделялось обычно бесхитростному бару…

Почему бы, Витька, не съездить нам в Верден, на пару дней, предложил В.П. Хочется, мол, ещё раз посмотреть на места тех страшных боёв! Ему надо сейчас описать свою первую поездку туда, но многое подзабыл, впечатления стёрлись, хитрил он, не давая мне отвертеться. Я был свободен, и мы тронулись в путь.

Под Реймсом свернули в сторону, проехаться по Шампани. К полудню подъехали к очередному городишку. И удивились названию.

– Аи! – вскричал Некрасов – Ну конечно! Аи!

И мелко поводя ладонью, продекламировал:

Я сидел у окна в переполненном зале,

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе чёрную розу в бокале

Золотого, как небо, Аи.

– Остановимся, что ли?

Выйдя из машины, мы осмотрелись – место оказалось безликим поселком городского типа. Безлюдным и безрадостным. Но с множеством винных лавчонок по обе стороны главной и, по всему, единственной улицы. Почему-то все они были закрыты.

– Чёрт-те что! – разволновался В.П. – Вот тебе и золотое, как небо! Полдень, перерыв на обед!

Но счастье улыбнулось нам, поклонилось и, учтиво отворив дверь, пропустило в магазинчик. И с любезной улыбкой назвалось хозяином этой торговой точки. Внутри была организована свадебная атмосфера – благодаря блестящим гирляндам, сотням бутылок шампанского шпалерами вдоль стен и пирамиде из шикарных, с глубокую тарелку, бокалов на низком столике. Маленький прилавок напоминал трибуну во дворце бракосочетаний. Мы пожелали лучшего шампанского. Хозяин предложил дегустацию «Лорэна».

Шампанское оказалось прямо-таки на редкость божественным, и мы без усилий выпили и вторую бутылку. Я прочёл нашему милейшему виночерпию стихотворение Блока и как мог перевёл. Хозяин кивал, якобы тронутый поэзией, улыбался, как гейша, и смотрел с вежливой тоской – наверное, мучился голодом. Расставались с ним сердечно, обнадёжили, что непременно наведаемся через время.

Купив для Парижа ещё одну бутылку «Лорэна», мы двинули как бы воздушными зигзагами в сторону Вердена.

Всякому понятно, что шампанское мы в Париж не довезли. До Вердена, впрочем, тоже…

Наутро в Вердене начались потрясения. Кладбища, кресты, форты, мемориалы… Главное кладбище, некрополь Фобур-Павэ, где похоронены пять с половиной тысяч французских солдат и четырнадцать – русских. Ездили от форта к форту, напряжённо разглядывали орудия и казематы. Вика требовал остановок чуть ли не на каждом километре. Фотографировал беспрерывно и рассказывал, не глядя на меня, что в битве под Верденом полегло почти триста пятьдесят тысяч человек, почти столько же, сколько было потеряно нашими при взятии Берлина! А в оссуарии форта Дуомон собраны кости ста тридцати тысяч неопознанных солдат. Как у нас в Сталинграде, печалился В.П., горы безымянных трупов! Ведь тогда никаких нательных медальонов в Красной Армии и в помине не было, а солдатские книжки не успевали заполнять. Так и шли в атаку десятки тысяч беспаспортных солдатиков, умирали безвестно…

Как и все туристы, мы закончили нашу поездку в мемориале с сохранённой в натуре «Траншеей штыков», где во время бешеного артналёта в июне 1916 года были заживо похоронены несколько десятков солдат 137-го полка. Они так и остались – засыпанные землей, скрючившиеся, прислонившиеся спиной к стенке траншеи, с вертикально торчащими винтовками с примкнутыми штыками…

Осенью 1982 года в Париж приехали Лунгины. Вика расцвёл от счастья, носился с ними, водил везде, кормил французскими разносолами и обхаживал. Потом они вместе поехали на юг Франции, в Ниццу, Сен-Максим, Марсель, вернулись снова в Париж.

Здесь к компании присоединилась Зина Минор, располагающая к себе, энергичная женщина, школьная подруга Лили Лунгиной. Со всеми своими парижскими подругами юности Лиля восстановила приятельские отношения, со всеми поужинала, у всех побывала в загородных домах. Приходя к Вике, она садилась у телефона и, положив на колени записную книжку, начинала обзванивать своих приятельниц. Вика с ехидцей подмигивал мне, мол, куда делись Лилькины опасения и испуги! Многие из её школьных подружек занимали к тому времени очень приличное положение, а некоторые стали жёнами просто-таки важных, без меры влиятельных персон…

После чая Вика решил прокатиться, как говорится, по ночному Парижу, проводить Лунгиных на машине. Поколесив по городу, попали почему-то на Пигаль, зашли в пустое ночное кафе. Вика угостил всех, потом снова и снова.

Года два понадобилось, чтобы отдышаться от ужаса Вердена. А в конце лета 1984 года нами была предпринята экспедиция в Нормандию.

Затеял всё, конечно, Виктор Платонович. Давайте, дескать, съездим на выходные в Нормандию, посмотрим монастырь Мон-Сен-Мишель, можно сказать, одно из чудес современного света! Заодно и в океане искупаемся!

– А меня, меня! Почему меня не берёте?! – прямо-таки возопила Фрида Брауде, близкая подруга Милы. Вика её любил за доброту, чудесный характер и редкую безалаберность. Абсолютно не возражал против её компании. Прихватив Фриду, двинулись в сторону Нормандии.

Некрасов приехал туда впервые, и громадный монастырь на острове-скале в окружении безбрежных отмелей, естественно, весьма его впечатлил. А своей фотогеничностью до крайности взволновал.

Мы покорно позировали, поворачивались в профиль, в три четверти, становились на фоне чего-то, садились на ступени, камни и лафеты, а также ложились в позе патрициев и одалисок на парапеты и уступы. Видимо, в этот день боги были благосклонны к В.П., и фотографии потом получились на славу, да и альбом удался.

За ужином выяснилось, что Виктор Платонович иезуитски вынашивал и другой, тайный план – поехать на знаменитые нормандские пляжи, место высадки союзников в сорок четвёртом году. Мне хотелось уже домой, я попытался капризничать, и В.П. даже цыкнул на меня, поедем, мол, без всяких разговоров! Поражённый такой строгостью, я умолк, допил вино и пошёл отсыпаться…

На кручах над пляжем Омаха-бич, наполовину засосанные дюнами, были как бы уложены громадные бетонные параллелепипеды. Мы с Некрасовым вошли в первый бункер и присвистнули, поражённые. Толщиной в мой рост железобетонные стены, двери, как в банковском сейфе, пулемётные бронеколпаки из литой стали…

Из амбразур пляж как на ладони. Под нами, внизу, простреливаемый вдоль и поперёк…

Немцев было несравнимо меньше американцев, но на обстрелянных немецких мужиков ураганная артподготовка с линкоров и крейсеров не произвела ожидаемого впечатления, они просто поплотнее задраились в бункерах.

А когда началась высадка, они пошли косить людей из пулемётов и топить баржи из пушек. В упор и без пощады, в упоении боя, только потом, видно, сообразив, что им самим-то тоже придётся несладко, в плен никто после этого брать не будет…

Давно уже окружённые, немцы держались чуть ли не неделю, а когда американские сапёры забирались на крышу бункеров, пытаясь снаружи просунуть в амбразуры взрывчатку на шестах, немцы вызывали на себя огонь орудий из соседних бункеров, размётывая в клочья штурмовые группы.

Но главное, главное, беспрерывно восклицал Некрасов, вообразите тысячи молодых парней, прыгающих в воду под смертоносным огнём и сразу же погибающих! Когда даже легкораненые гибли наверняка, тонули с полной выкладкой!

Вообразите!.. Поставьте себя на место этих солдат, умирающих за освобождение какой-то Франции, о которой большинство из них полгода назад просто слыхом не слыхали у себя в аризонах и техасах…

Виктор Платонович смотрел на нас, тоже взволнованных, и всё донимал вопросами. Что им было тут делать, на страшных, заклятых пляжах, этим юным американским, английским, канадским поселянам и крестьянам?! Зачем им было гибнуть, захлёбываясь в океане, или умирать от потери крови на мокром песку? Быть убитыми наповал или смертельно искалеченными, пробежав несколько шагов по европейской земле?! Из тридцати четырёх приданных для поддержки пехоты танков-амфибий тридцать один сразу же пошли ко дну, захлёстнутые крупной волной! А парни сигали в воду, тонули под пулями, а выкарабкавшиеся на берег, подрывались на минах и умирали под очередями крупнокалиберных пулемётов…

– Они шли на смерть за свободу! Так и мы в Сталинграде умирали за Родину! – чуть не кричал Некрасов.

– Как представлю себе эту картину, задыхаюсь от горести! – задумчиво произнёс В.П., слегка поостыв.

И мы с повлажневшими глазами слушали его, оглядывая пляжи и откосы. Уходящие вдаль ряды десятков тысяч белых крестов, сотни гектаров коврового газона на военном кладбище в Сен-Лорене. Печальное отражение кучевых облаков в водоёме с кувшинками и весело полощущиеся на ветру флаги союзников…

Мы вспоминали всё это ещё и ещё раз по пути домой, скрашивая скуку трёхчасовой езды по скоростной автотрассе.

– Вот странно получается, Витька, – говорил тогда В.П. – Как объяснить, что не любят у нас во Франции американцев? Своих освободителей, защитников свободы?!

Уже сколько лет прошло после войны, а в Париже чуть ли не на всех стенах – «Гоу хоум!» И никто не осмеливается напомнить этим балбесам-граффитистам, что это именно американцы лезли на пулемёты на пляжах в Нормандии, прыгали с парашютом ночью вслепую, гибли тысячами, как мы под Москвой, Курском или Сталинградом! Чтобы спасти людей от рабства!

Как объяснить, почему к этим людям – приветливым, симпатичным, даже смешным американцам – французы относятся с такой неприязнью? Да и не французы даже, а леваки, засаленные коммунисты, парижские обуржуенные и лицемерные интеллектуалы. А сами обезьянничают у Америки буквально всё!

– Ты думаешь, что это комплекс неполноценности? Наверное, и это. Завидуют, злятся, пыжатся наши французики. Ведь без Америки они пустое место!

А меня американцы просто умиляют, говорил Некрасов. Когда сталкиваешься с их доброжелательностью, детской простотой, участливостью… Говорят, мол, тупы и некультурны. Такое придумали именно европейские посредственности! Все эти самодовольные парижские павлины и архары! Для своего успокоения! Ведь Нью-Йорк по культуре заткнёт одним пальцем Париж за пояс! И такого интереса к России, как в Америке, он нигде не видел, разве что в Австралии. Как запели три американские девушки песенку Булата об Арбате, как они душевно затянули – не поверишь, он чуть слезу не уронил…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.