Приданое Натали
Приданое Натали
Внучки Афанасия Николаевича, в их числе и любимица Наташа, росли бесприданницами. И когда впервые Александр Пушкин, еще женихом, приехал в Полотняный Завод, «бронзовая бабушка», статуя Екатерины II, заказанная прадедом Натали в память посещения императрицы гончаровской усадьбы, по-прежнему пылилась в подвалах дома. Ей была уготована незавидная участь — пойти на переплавку, чтобы хоть как-то поправить финансовые дела семейства. Наташина свадьба была уже не за горами. Статуя была назначена в качестве приданого Натали. Весила она сотни пудов и стоила, по расчетам, сорок тысяч рублей. Именно от ее успешной продажи во многом зависело, когда же наступит долгожданная свадьба.
Пушкин — невесте:
«Я раскаиваюсь в том, что покинул Завод — все мои страхи возобновляются, еще более сильные и мрачные».
Отныне от статуи, «заводской Бабушки», как называл ее поэт, зависело все — душевное спокойствие, счастье, сама его жизнь! Она, «бронзовая гостья», таинственным образом вторглась в судьбу поэта и, словно живая властная государыня, противилась его близкому счастью.
Вначале поэт словно подсмеивался над столь нелепым препятствием.
Пушкин — невесте:
«Что поделывает заводская Бабушка — бронзовая, разумеется? Не заставит ли вас хоть этот вопрос написать мне?»;
«Что дедушка с его медной бабушкой? Оба живы и здоровы, не правда ли?»;
«Афанасию Николаевичу следовало бы выменять… негодную Бабушку, раз до сих пор ему не удалось ее перелить. Серьезно, я опасаюсь, что это задержит нашу свадьбу…»
Потом Бабушка начинает ему досаждать — он не выдерживает и гневается.
Пушкин — невесте:
«За Бабушку… дают лишь 7000 рублей, и нечего из-за этого тревожить ее уединение. Стоило подымать столько шума!
Не смейтесь надо мной, я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня…»
Поэт, обращаясь с просьбой о высочайшем позволении на переплавку памятника, его не видел и знал о нем, верно, только со слов Афанасия Николаевича.
Много позже Александр Сергеевич отнесся великодушно к замечательному памятнику, который, по его словам, «был отлит в Пруссии берлинским скульптором».
…Статуя Екатерины II являла собой величественное бронзовое изваяние высотой более трех метров. Сохранилось ее описание: императрица была представлена «в малой короне на голове, в римском военном панцире поверх длинного широкого платья, опоясанного поясом для меча, в длинной тоге, падающей с левого плеча. Левая рука приподнята, правая же опущена с указывающим перстом на развернутую книгу законов, ею писанных…»
Пушкин — А. Х. Бенкендорфу (8 июня 1832):
«Два или три года тому назад господин Гончаров, дед моей жены, сильно нуждаясь в деньгах, собирался расплавить колоссальную статую Екатерины II, и именно к Вашему превосходительству я обращался по этому поводу за разрешением. Предполагая, что речь идет просто об уродливой бронзовой глыбе, я ни о чем другом и не просил. Но статуя оказалась прекрасным произведением искусства, и я посовестился и пожалел уничтожить ее ради нескольких тысяч рублей…»
Занимала судьба «заводской Бабушки» и двадцатилетнюю Натали. В годовщину своей свадьбы — 18 февраля 1833 года — она обратилась к «Его Сиятельству милостивому государю» князю Петру Михайловичу Волконскому, министру двора:
«Князь.
Я намеревалась продать императорскому двору бронзовую статую, которая, как мне говорили, обошлась моему деду в сто тысяч рублей и за которую я хотела получить 25 000. Академики, которые были посланы осмотреть ее, сказали, что она стоит этой суммы. Но не получая более никаких об том известий, я беру на себя смелость, князь, прибегнуть к Вашей снисходительности. Хотят ли еще приобрести эту статую или сумма, которую назначил за нее мой муж, кажется слишком большой. В этом последнем случае нельзя ли по крайней мере оплатить нам материальную стоимость статуи, т. е. стоимость бронзы, и заплатить остальное, когда и сколько Вам будет угодно. Благоволите принять, князь, уверение в лучших чувствах преданной Вам Натальи Пушкиной».
Комиссия Академии художеств, состоящая из ректора Академии скульптора Мартоса, профессоров Орловского и Гальберга, упомянув в заключении «о достоинстве сего произведения», сделала и любопытное замечание: статуя «вовсе не может почесться слабейшею из произведенных в то время в Берлине».
Князь Волконский ответил вежливым отказом, сославшись на «очень стесненное положение, в котором находится в настоящее время императорский Двор».
Известно, что Пушкин предлагал купить статую Екатерины II поэту и камергеру Ивану Петровичу Мятлеву. Тот был хорошим знакомым Гончаровых и их соседом по калужскому имению. И что существенно — весьма богатым помещиком. Сделка так и не состоялась…
По поводу «бронзовой бабушки» было еще немало хлопот и беспокойств, — продать ее удалось лишь осенью 1836-го «коммерции советнику» заводчику Францу Берду. Выручил за нее поэт не так уж много — всего три тысячи ассигнациями.
Еще несколько лет пролежал заброшенный памятник (кстати, переплавленная статуя должна была пойти на барельефы Исаакиевского собора!) на дворе литейного завода, пока случайно не попался на глаза братьям Глебу и Любиму Коростовцевым, уроженцам Екатеринослава. Именно они способствовали тому, что статуя императрицы была выкуплена на пожертвования именитых горожан (за семь тысяч рублей серебром) и затем торжественно воздвигнута в центре губернской столицы, — на площади перед кафедральным собором, который когда-то заложила сама Екатерина. На пьедестале выбили слова: «Императрице Екатерине II от благодарного дворянства Екатеринославской губернии в 1846 году».
Верно, Наталии Николаевне довелось о том знать…
На Соборной площади памятник простоял почти семь десятилетий: в 1914-м, когда Россия объявила войну Германии, городские власти в патриотическом порыве решили перенести статую и установить ее перед зданием Екатеринославского исторического музея.
Затем грянул революционный семнадцатый — «императрицу» свергли с пьедестала. И все же благодаря заступничеству директора исторического музея Д. И. Яворницкого бронзовая Екатерина была спасена: под покровом ночи ученый и его помощники закопали статую в землю. Лишь через два года памятник извлекли из тайника и установили в тихом музейном дворике. А в 1941-м в город Днепропетровск (бывший Екатеринослав) вошли фашистские войска, и вскоре, в ноябре, немецкая трофейная команда вывезла августейшую «бабушку» в Германию. И следы ее затерялись…
Странствия бронзовой императрицы по Российской империи завершились столь же внезапно, как некогда и ее царствование: Берлин — Калуга — Полотняный Завод — Петербург — Екатеринослав и, возможно, — вновь Берлин. Круг мистическим образом сомкнулся. Есть в том некое таинство: немецкая принцесса София-Фредерика-Августа и самодержица Российской империи Екатерина II будто соизволила покинуть страну, где память о ее великих трудах и заслугах была предана забвению на долгие-долгие годы, и вернулась на родину, в Германию.
Но вся эта необычная история дарит и надежду — весьма сомнительно, что прекрасное произведение немецкого искусства разделило участь простой глыбы металла и пошло на переплавку. Стоило ли ради того отправлять на ее поиски специальную команду! Если уж рукописи не горят, как утверждал классик, то и статуи не плавятся…
А тогда, весной 1830-го, от решения Афанасия Николаевича зависело — быть ли свадьбе, выделит ли он внучке приданое?
Гончаров-старший расщедрился и выделил своей любимице часть одного из своих поволжских сел в Нижегородской губернии. Сделал даже «Рядную запись», но дорогой подарок остался лишь… на бумаге.
«Дедушка свинья, — гневался Александр Сергеевич, — он выдает свою третью наложницу замуж с 10 000 приданого, а не может заплатить мне моих 12 000 — и ничего своей внучке не дает».
И как необычно соотносятся с этим резким, но справедливым отзывом поэта строки из письма самого Афанасия Николаевича, отправленным Пушкину из Полотняного Завода уже после замужества внучки:
«Милостивый государь Александр Сергеевич!
…Как я сказал, что нижегородское имение отдаю трем моим внукам, Катерине, Александре и Наталье, так и ныне подтверждаю тоже… Аще обстоятельства мои поправятся и дела примут лучший оборот, не откажусь сделать всем им трем прибавку и пособие. — Прося вас продолжения добрых ваших о мне мыслей и родственной любви, с почтением моим пребыть честь имею ваш, милостивый государь, покорный слуга Афанасий Гончаров».
Но сколько было препятствий прежде, до свадьбы поэта. И не материального характера, а совсем иного рода! Афанасию Николаевичу «доброжелатели» нашептывали о Пушкине самые гнусные сплетни. И первой, кто встала на защиту чести своего жениха, была его Наташа!
Наталия Гончарова — А. Н. Гончарову (5 мая 1830):
«Любезный дедушка! Узнав через Золотарева сомнения ваши, спешу опровергнуть оные и уверить вас, что все, что сделала Маминька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нем внушают, и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма, и что вы согласитесь составить мое счастие, целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша
Наталья Гончарова».
Писал деду своей невесты и Александр Пушкин:
«Позвольте мне, милостивый государь Афанасий Николаевич, еще раз сердечно Вас благодарить за отеческие милости, оказанные вами Наталии Николаевне и мне. Смею надеяться, что со временем заслужу ваше благорасположение. По крайней мере, жизнь моя будет отныне посвящена счастию той, которая удостоила меня своего выбора и которая так близка Вашему сердцу».
…А о той, первой поездке Пушкина в Полотняный Завод, сохранилось поистине бесценное свидетельство.
Надежда Осиповна Пушкина, мать поэта, — дочери Ольге (июль 1830):
«Он очарован своей Наташей, говорит о ней как о божестве, он собирается в октябре приехать с ней в Петербург… Он мне рассказывал о великолепном имении старого Гончарова, он дает за Наташей 300 крестьян в Нижнем… Малиновские говорят много хорошего о всей семье Гончаровых, а Наташу считают ангелом».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.