Правила игры

Правила игры

Откуда взялось это «личное» в отношении Путина ко мне, которое я вижу? Не знаю. Искренне не знаю. Но предположить могу. Надо заметить, что разводкой занимался человек, хорошо знающий Путина. Причем Игорь Сечин работал не только и не столько своими руками. Он опробовал за год много подходов. Они выплескивались в «политологическое пространство». Что именно из опробованного вошло в резонанс? Сложно сказать наверняка. Сегодня многие пытаются объяснить себе, чем вызвано настолько «личностное» отношение. При этом части людей нужно моральное оправдание своей лояльности Путину. Другие люди с той же настойчивостью, с которой они искали «болевую точку» Путина, чтобы создать необходимые личные отношения, теперь — на протяжении более чем восьми лет — ищут «болевые точки» каждой влиятельной части общества, чтобы доказать справедливость случившегося со мной. Это — профессиональные мифотворцы, а поскольку у них в руках СМИ, то… В общем, я с этими мифами не борюсь.

Но правда — другая, что бы ни говорили теперь участники «шашлычной встречи», как вы ее называете[99]. Некоторые участники этой встречи адресуют мне упреки, что я принял правила игры, предложенные Путиным, а потом их нарушил.

Во-первых, конечно, никакого разговора о прекращении «лоббизма» не было и быть не могло, поскольку это не просто нормальная практика, а один из структурообразующих элементов нынешнего строя. Во-вторых, конечно, не было никаких договоренностей о неподдержке тех или иных политических партий. Это — часть лоббизма. Причем в руках Кремля достаточно инструментов для «контроля». Недаром весь список из около 80 депутатов, поддерживаемых бизнесом (которых приписали мне, но, конечно, это был общий список всех компаний, поэтому они после моего ареста в большинстве своем прошли в Думу), был у Суркова. В-третьих, не было никаких договоренностей о личном неучастии в политике. Дураку ясно, какой у нас «электоральный потенциал». То есть об этом даже не говорили.

О чем говорили и что серьезно: неучастие в политике компаний. Вот это действительно серьезно. Именно такую игру «красных директоров» ломали в ходе залоговых аукционов 1995–1996 годов. Даже одна компания масштаба ЮКОСа была способна, начав в удачный момент действовать, серьезно, подкосить рейтинг. Например, мы ведем поставки нефтепродуктов в 60 регионов, из них в 20–25 являемся региональными монополистами. Забросить нефтепродукты из других регионов в достаточном количестве либо вообще невозможно, либо требует нескольких недель. Все понятно? А уж моногорода… Их у одного ЮКОСа было 20!

И именно в этом отношении мы дали обещание, причем не потому, что испугались, а поскольку так правильно. Вопросы жизнеобеспечения не должны становиться разменной картой в политической игре (хотя часто становятся). Я свое обещание выполнил. Даже после ареста. Может быть, не из-за Путина, а из-за своих сотрудников и их семей, но выполнил. Хотя искушение было, и мне предлагали.

Теперь по поводу так называемого «олигархического колхоза». Он никогда не формировался для взятия власти. И не было у него никогда государственной власти. Политологи сами себя запутали ложным термином «олигархи». Если кто и мог быть отнесен к этой категории, то, возможно, Березовский. Остальных, и меня в том числе, интересовали промышленность, бизнес, а не государственная власть. Наши службы безопасности, которые в досужих представлениях выросли до «частных армий», на самом деле не просто были «заточены» в своей «силовой» части под решение весьма простых, утилитарных задач охраны объектов, они еще и состояли в основном из бывших и действующих (работающих по контракту) сотрудников правоохранительных органов, что делало их заведомо непригодными для любого конфликта с правящей бюрократией.

Бизнес склонен не воевать, а приспосабливаться.

Я — особый случай. Меня не просто достали, а ударили жестко и по больному — арестовали друга. И то я не стал воевать, а искал компромисс, пока это было возможно. И лишь исчерпав все возможности — уперся. В нормальной ситуации такого бы не произошло.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.