ПОСЛЕСЛОВИЕ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Доступ к архивным материалам КГБ, хотя он неизбежно оказался контролируемым и выборочным, позволяет теперь по-новому взглянуть на историю разведки, пользуясь разнообразными советскими первоисточниками. Впервые стало возможным через узкую щелку взглянуть на то, что происходило на самом деле в лагере противника в ходе тайной войны, которая велась беспрерывно на протяжении самых бурных десятилетий XX века. Поэтому теперь нам нет нужды гадать, что происходило в высших сферах на Лубянке, опираясь на реконструкции, выполненные по неполным воспоминаниям перебежчиков из КГБ, которые, возможно, очень стремились показаться всезнающими, чтобы заслужить благодарность западных хозяев.

Наша книга основана на дословных цитатах из материалов, которые имеются в настоящее время и существование которых раньше можно было лишь предполагать, исходя из отрывочных сведений — искаженного отражения событий в зеркале «официальной» советской истории. Что касается достоверности цитируемой документации, то сведения из некоторых архивных дел КГБ теперь удается проверить, сопоставляя их с информацией из рассекреченных документов британского правительства. К примеру, можно было проверить сообщения, которые Дональд Маклейн переснимал для Москвы, по материалам Министерства иностранных дел, хранящимся в Управлении государственной документации.

Разумеется, скептики опять будут утверждать, что любые добровольно предоставленные советские документы не содержат правдивой информации. Теперь можно доказать, что неразумно настаивать на таком мнении при наличии материалов, подтверждающих достоверность некоторых документов КГБ, например сообщений Маклейна о постановлениях британского кабинета, принятых в 1936 году, или переданного в 1941 году сообщения Мортона о Гессе, которому соответствует аналогичное сообщение из архива армейской разведки США. И все же в оценке событий, имеющих отношение к разведке, не может быть абсолюта — особенно если учесть, что британцы заявляют, что их документы должны остаться закрытыми навечно. В последнее десятилетие рассекречено большинство американских документов военного времени, а теперь появился и контролируемый доступ к архивам КГБ; все это приоткрывает двери перед историками и позволяет им составить более точное и целостное представление об истории разведки в XX веке.

Возможность «сказать, как было» стала одним из главных преимуществ идеи книги об Орлове, поскольку период его активной деятельности и его знания о советских операциях и агентах охватывали весь период, начиная с создания ЧК при Дзержинском и кончая первыми залпами второй мировой войны. Вот почему мы с Олегом решили, что можно лучше всего отдать дань истории, раздвинув жесткие рамки рассказа об Орлове и включив в книгу разделы, основанные на новых документальных материалах из советских архивов. Они касаются таких крупных операций, как формирование берлинской сети «Красной капеллы» (ранее считалось, что ею руководила разведка Красной Армии) и первые успехи, достигнутые в оперативной работе «тремя мушкетерами» из Кембриджа (за их вербовкой и первыми операциями Орлов наблюдал лично).

Историки, как правило, настаивают на неограниченном доступе к документальным архивам и на возможности беспрепятственно «просеивать» все их содержимое. Однако посторонним никогда не удастся получить свободный доступ к архивам СВР, равно как и к архивам ЦРУ, поскольку они считаются важным дополнением к оперативной базе данных. И все же, в то время как мне пришлось воспользоваться своими связями в разведывательных кругах США и сослаться на Закон о свободе информации, чтобы получить американские документы об Орлове, Олег как офицер разведки, находящийся на действительной службе, имел и возможность, и право знакомиться со всеми делами в архивах КГБ, которые нужны были ему для исследований. Поэтому, хотя мне разрешали просматривать не все документы из тех, которые изучал он, мы с самого начала договорились, что наша книга не будет рассказом «со слов», поскольку по крайней мере один из соавторов действительно видел все материалы.

В ходе работы возникало много вопросов, особенно когда при сравнении советских материале» с отчетами об опросах Орлова в Америке и с показаниями, которые он дал американцам, обнаруживались пробелы или противоречивые сведения. Для меня этот процесс представлял собой дистанционное исследование архива КГБ, наподобие исследования Луны с Земли путем обмена радиосигналами с луноходом. Курьезность ситуации состояла в том, что Хьюстонскому космическому центру уже двадцать лет назад было легче связаться с лунным роботом, чем мне — в 1992 году — почти ежедневно дозваниваться до Москвы. До появления телефакса и авиационной экспресс-почты написать такую книгу было бы невозможно, и не только по политическим причинам. За полтора года, которые ушли на написание этой книги, мы затратили сотни часов на телефонные переговоры и переслали в Соединенные Штаты и Россию многие килограммы бумаги. Наша совместная работа протекала на удивление гладко благодаря терпеливой работе Олега с архивистами, которые проявили горячее стремление помочь делу. Когда понадобились материалы об Орлове из архивов ФБР и ЦРУ, мне удалось получить только половину хранящихся там дел: остальные по-прежнему не выдают, хотя я неоднократно посылал запросы через FOIA. Однако в двух случаях научное везение помогло мне в общих чертах воссоздать содержимое недоступных дел из ФБР и ЦРУ.

Первая удача пришла, когда я обнаружил полное оглавление основного досье Орлова, которое прошло цензуру в варианте ФБР и полная копия которого находилась в Хранилище материалов армейской разведки в Форт-Миде. Второй раз мне повезло, когда в отчетах о беседах и в корреспонденции, которую вело управление с французской службой контрразведки (ДСТ) в 1965 году, обнаружилось много документов, которые проливали свет на содержимое дела Орлова в ЦРУ (оно так и не было рассекречено). Эти материалы предоставил мне надежный человек, который по понятным причинам хочет остаться неназванным. Ветераны управления, изучив материалы этих бесед" сотрудников ЦРУ с Орловым, подтвердили их подлинность. Во франко-американских материалах купюр не было; в других «официально» рассекреченных делах Орлова вырезались и вымарывались в основном те разделы, которые содержали информацию, полученную из секретных источников и секретными разведывательными методами. В бывших советских материалах купюр «по оперативным соображениям» сделано, по-видимому, значительно меньше, как можно видеть из примеров, приведенных в этой книге.

Всякий раз, когда мы встречались с такими купюрами или когда «по оперативным соображениям» не было возможности назвать источники или осветить те или иные события, мы оговаривали это в нашем совместно написанном тексте. Олег заверил меня, что купюры сделаны по необходимости — по тем же причинам, по которым то же делалось и с американскими материалами, — а не являются преднамеренными провокациями. Однако в случае с документами ФБР нередко можно было выяснить содержание вымаранных разделов, опираясь на внутреннюю логику и содержание соседних абзацев. Воспоминания ветеранов и параллельная информация из сообщений других агентств, которые были подвергнуты менее строгой цензуре, позволяют уверенно заполнить некоторые другие пробелы. Но при всей рациональности такой работы некоторые ключи, как и при решении какого-нибудь интригующего кроссворда, неизбежно приводят к логичным, но совершенно ложным выводам. В случае с архивами КГБ, напротив, мой соавтор знает, что именно его просили опустить. Поэтому, хотя Олег постоянно заботился о том, чтобы не выдать никаких секретных подробностей, он смог удержать своего соавтора от опрометчивых умозрительных выводов.

Поскольку определять, что имеет историческое значение, — дело историка, а не цензора, в этом разделе — его я писал один и поэтому чувствовал себя здесь более свободно — я позволю себе высказать ряд замечаний, которые возникли у меня при первом знакомстве с историческими материалами советской разведки. Прежде всего я должен подчеркнуть, что любые выводы, которые я делаю здесь, это мое личное мнение, на которое не влиял даже косвенно авторитет моего российского соавтора.

Ни я, ни те представители американских разведывательных кругов, с которыми я консультировался, в целом не сомневались в объективности, проявленной КГБ при рассекречивании материалов разведки. Не возникает впечатления, будто она предоставила лишь те материалы, которые характеризуют деятельность Орлова положительно. Лакмусовой бумажкой стало предоставление направленных Орловым в Москву донесений о проводившихся под его руководством операциях по ликвидации испанской троцкистской оппозиции. Столкнувшись с документальными свидетельствами того, что руки Орлова в- крови, КГБ все же согласился на обнародование документации, которая должна была наконец разрешить полувековой спор об обстоятельствах смерти Нина. Поскольку Орлов постоянно отрицал утверждения об убийстве как троцкистскую фальшивку и не раз показывал под присягой, что не участвовал в таких операциях по ликвидации, КГБ мог бы сохранить эту информацию в секрете. Но он не сделал этого, хотя такие сведения марали характер Орлова несмываемым пятном; так мир узнал еще об одном постыдном эпизоде сталинской эпохи.

Решение позволить Олегу собрать воедино неоспоримые свидетельства, которые он обнаружил в деле переписки с испанской резидентурой (доказательства участия Орлова в организации убийств), было наглядным признаком того, что российская разведывательная служба не будет утаивать исторические материалы лишь для того, чтобы скрыть неприятную правду. Для историка это решение исключительно важно. Оно позволяет верить в то, что критерии рассекречивания, которые установлены российской разведывательной службой, применяются неукоснительно. То же можно сказать и о решении предоставить значительное количество оперативных материалов, в которых имеется много рукописных донесений Орлова о вербовке кембриджской группы, а также психологические портреты ее членов и телеграммы, которыми обменивались Центр и его сотрудники, работавшие на местах. Кроме того, были предоставлены фотокопии всех страниц американского паспорта Орлова с красноречивыми штампами о въезде и выезде вместе с копиями видов на жительство и других «оперативных» документов, какие никогда не рассекретили бы американские учреждения. Также мы получили доступ к захватывающим личным воспоминаниям Филби и смогли сопоставить их с оперативными докладами из его дела, относящимися к тому же времени. Наличие столь широкого круга взаимосвязанных документов позволило провести такую перекрестную проверку, которой невозможно было подвергнуть дела из ФБР и ЦРУ.

Таким образом, российская разведывательная служба достигла нового уровня открытости и расширила горизонты историографии, в том что касается разведки и контрразведки. В самом деле, постраничный анализ документов ФБР и КГБ, составивших основу этой книги, показывает, что КГБ сделал значительно меньше купюр, чем ФБР. Изъятыми «по оперативным соображениям» оказались в основном имена людей и названия операций. Это соответствует официально объявленному решению не называть имена источников, которые еще живы и не выявлены западными контрразведывательными службами или не раскрыли себя сами. С целью защиты этих людей рассекречиваются только их псевдонимы.

Всегда есть соблазн усмотреть в изъятых или пропущенных свидетельствах особый смысл. Дверь с надписью «Входа нет» всегда привлекает к себе особое внимание, будь то при работе с американскими или советскими рассекреченными материалами. Поэтому изъятие ФБР всех протоколов допросов Орлова, за исключением заявлений, которые он сделал Службе иммиграции и натурализации, возможно, показывает, что эта мера была принята в связи с тем, что обнародование всей документации раскрыло бы методику ведения допросов, применяемую в ФБР, а также его неспособность «расколоть» Орлова.

На похожие размышления наводит и решение россиян не раскрывать никакой информации о существовавшей, как можно предположить теперь, обширной агентурной сети на правительственном военном заводе в Вуличском арсенале, которую Орлов курировал в 1935 году. Лично я из упоминаний о советских агентах в донесениях МИ-5, посылавшихся в то время в Соединенные Штаты, делаю вывод, что советское проникновение было гораздо глубже и шире, чем то, которое удалось обнаружить британцам или которое они готовы признать. Основные руководители разведгрупп не были пойманы при последней облаве, хотя обвинения в шпионаже, предъявленные британским рабочим, которые участвовали в передаче секретов изготовления оружия, преподносились как громадный успех британских спецслужб. В этой связи интересно отметить, что, как указывается в отчетах Орлова, отправленных из лондонской нелегальной резидентуры в июле 1935 года, одного из активных членов Вуличской сети называли «Нахфольгер» — «Преемник». Если учесть, что псевдонимы агентам сети, завербованным на месте, давались с учетом их личности, то кто же был «предшественником», «преемником» которого стал «Нахфольгер»? То обстоятельство, что Орлов курировал еще трех неустановленных британских агентов, известных под псевдонимами «Бэр», «Аттила» и «Профессор», наводит на мысль, что открытие полной информации о Вуличском арсенале позволило бы узнать еще об одной крупной советской операции по проникновению в британский правительственный аппарат.

Самым интригующим обстоятельством, о котором стало известно после рассекречивания дела Орлова, является существование доселе неизвестной оксфордской группы параллельно с известной кембриджской агентурной сетью. Кто были ее члены, передавали ли они столь же существенную информацию, что и Филби и его современники? Это вопросы, на которые еще предстоит ответить, изучая советские материалы. Но, по крайней мере, в одном отношении их деятельность оказалась еще более успешной, чем работа их кембриджских коллег: никто из выпускников Оксфорда, вступивших в ряды «англичан Сталина», не был официально разоблачен. Их имена и даты их вербовки содержатся в написанной Арнольдом Дейчем истории лондонской нелегальной резидентуры; для нее он завербовал ни много ни мало семнадцать британских агентов и сам же их курировал. Поскольку именно он был тем специалистом, который помог завербовать Филби, Маклейна, Бёрджесса, Бланта, Стрейта, Лонга, Кэрн-кросса и их пока не установленных товарищей по Кембриджскому университету под псевдонимами «Або» и «Мэр», логично будет предположить, что он использовал те же способы в качестве главного вербовщика оксфордской группы.

Согласно советским материалам, Дейч участвовал в вербовке десяти членов кембриджской группы и значительной части других британских агентов, которых он привел на службу Советскому Союзу и которые составляли ядро оксфордской группы, прежде чем он был вынужден покинуть Англию в 1937 году. В своей истории он указывает, что «Первому человеку» («Филби») оксфордской группы он дал оперативный псевдоним «Скотт». Если учесть склонность Дейча давать всем этим агентам псевдонимы, которые кое-что говорили об их владельцах, то два «т» в псевдониме этого советского разведчика с оксфордским образованием, который занимал все более высокие посты на британской государственной службе и не был разоблачен на протяжении всей своей карьеры, что-то значат. Поскольку главными кандидатами в кембриджскую группу были честолюбивые люди типа Маклейна и Кэрнкросса, которые должны были поступить на службу в Форин офис, можно сделать вывод, что нескольких человек из шести первоначальных членов оксфордского кружка ждала впереди дипломатическая карьера.

Оксфордские «кроты» Сталина, должно быть, прорыли такие же ходы в британское правительство, как и их кембриджские коллеги. Но, поскольку «охота на кротов» никогда не входила в задачи авторов книги об Орлове, я не стал делать даже краткой выписки из оксфордских регистров, чтобы попытаться вычислить имена «Скотта» и его товарищей. Большинство из них унесли в могилу тайну своей подпольной работы на Москву. Но я предсказываю, что, когда придет время и Служба внешней разведки России откроет свои архивы, ее задача- будет не в том, чтобы потревожить прах умерших обвинениями в предательстве. Нужно будет лишь написать документированный рассказ о том, как они способствовали изменению хода истории, на протяжении десятилетий передавая советской разведке информацию о политике Великобритании. К примеру, даже если бы не было известно, что Маклейн в 1936 году был советским агентом, можно было бы установить и его имя, и тот отдел в Форин офисе, где он работал, оттолкнувшись от донесений, которые хранятся в его агентурном деле в архиве российской разведслужбы, а затем изучив документы британского правительства — от более поздних к более ранним.

Одним из самых волнующих документов из дела КГБ на Орлова стал составленный в 1964 году доклад руководству КГБ, который наконец снял с беглого генерала все обвинения в предательстве. В нем отмечено, что агенты, имена которых Орлов «очень хорошо знал», продолжали работать после 1953 года, когда он объявился в Соединенных Штатах, вплоть до 1963 года, «то есть до их вывода в СССР». Поскольку единственным известным «выводом» был переход Филби в СССР, состоявшийся как раз в 1963 году, вполне возможно, что за ним последовали и другие его английские товарищи, имена которых значатся в оксфордском регистре за 1938 год.

Джон Костелло

Данный текст является ознакомительным фрагментом.