ОСАДА ЛЬВОВА И ЗАМОСТЬЯ

ОСАДА ЛЬВОВА И ЗАМОСТЬЯ

Два дня праздновало казацкое войско Пилявецкую победу. Большой обоз с трофеями отослали в Чигирин для будущих нужд, но и для войска осталось достаточно.

На третий день с раннего утра снова заиграли трубы, ударили литавры. Войско двинулось выбивать шляхту, засевшую в Староконстантинове. А 16 сентября 1648 года после взятия Староконстантинова собралась казацкая рада. Предстояло решить, что делать дальше: продолжать наступление и идти по пятам разгромленного шляхетского войска или остановиться на достигнутом и закрепиться на реке Случ? От решения этого вопроса зависело многое, возможно, даже дальнейшая судьба всего дела.

Обладая недюжинным талантом и волей полководца, решительный и неудержимый в бою, Хмельницкий, однако, предпочитал решению дел силой оружия мирные средства: письма, трактаты, универсалы. Здесь он был умерен, осторожен, хитер и предусмотрителен. Своими решениями он иногда ставил в тупик не только врагов, но и своих побратимов. Сейчас, после Пилявецкой битвы, он видел, что восстание принесло его родине не только освобождение, но и голод и разруху. А войско нужно чем-то кормить и снаряжать. Что же выходит, он вместе с теми старшинами, которые за время боев с поляками набрали достаточно всякого добра, и дальше воевать за народное дело им незачем? Они теперь норовят под всякими предлогами вернуться домой и зажить себе панами. Нет, он не с ними. Но не может он не сдерживать и буйного безрассудства тех же Кривоноса и Богуна, Чарноты и Нечая, Небабы и Гладкого. Что же, он знает, что делать. Но решение предстояло принять раде.

Его появление на раде было встречено возгласами:

— Слава, слава! Слава гетману, отцу нашему!

Хмельницкий немного постоял молча, словно вслушивался в эти возгласы, потом повелительно вскинул вверх правую руку с гетманской булавой. Это движение, словно волшебство, остановило крики. Воцарилась тишина, и в ней особенно четко послышался голос гетмана:

— Братья мои! С победой! Со славой! Со счастьем родного народа!

Снова раскололи тишину ликующие крики, и снова взметнувшаяся ввысь булава оборвала их своей магической силой.

— Други мои, славные рыцари! Господь снова оказал нам помощь, и мы победили наших врагов. Цвет польского войска побежден вами. Только ваша беззаветная любовь к родине, братство, сплоченность могли сокрушить эту твердыню. И нет на свете такого отважного и славного войска, как наше казацкое, такого преданного народу!

Все снова одобрительно загудели, не сводя с Хмельницкого глаз. Понимали, что это лишь вступление. Гетман немного помолчал, обвел своим острым взглядом присутствующих, задержав его на Кривоносе, Богуне, Нечае, и продолжил:

— А теперь, честная рада, нужно решить нам, пойдем ли в глубь Польши кончать наших врагов или воротимся с гостинцами к своим домашним и отдохнем от трудов. А если отважатся наши враги снова ворваться к нам с грабежом и разбоем, так мы им крикнем: «Мовчи, ляше, по Случ наше!».

Выражение понравилось, и в ответ послышались одобрительный смех и утверждающие возгласы. Но заметил Богдан, что их было не так много. Генеральный писарь Выговский да еще несколько человек. Остальные настороженно молчали.

Наконец не выдержал горячий Чарнота.

— Ясновельможный батьку! Если станем сейчас и не пойдем добивать ляха, народ и рыцарство казацкое не поймут нас. Посмотри вокруг. Все готовы идти дальше за тобой, и их теперь не остановишь ничем. Не пойдем мы, они пойдут сами, избрав себе новых атаманов. Пойдем, батьку, на погибель врагам, за волю нашей отчизны!

Одобрительные возгласы покрыли слова Чарноты.

— Пойдем, батьку, на ляха! Слава гетману! Слава Хмелю! Веди нас на Варшаву! На погибель ляхам!

И Богдан увидел, что не найдется сейчас силы, чтобы остановить стремление народа покончить с ляхами. И тогда он расправил свои широкие плечи, обвел всех огненным взглядом и торжественно объявил:

— Что говорить! Войско готово. Веду вас на ляхов!

И в тот же день огромные массы казаков, крестьян, городской голытьбы, татар, возглавляемые своими старшинами, двинулись в поход. Их путь был на Збараж, Зборов, Глиняны, ко Львову.

Бедный городской люд, крестьяне радостно встречали повстанцев. Многие вливались в их ряды, создавали свои повстанческие отряды и выступали против угнетателей.

Когда передовые отряды крестьянско-казацкого войска во главе с Максимом Кривоносом подошли к Збаражу, казаки и мещане, перебив рейтаров, открыли ворота. Овладев замком, войско Кривоноса захватило много трофеев. С помощью горожан был захвачен также монастырь бернардинцев, куда спряталась шляхта.

К городу Зборову подошел казацкий отряд под предводительством Тимофея Хмельницкого. Жители вышли навстречу и поднесли сыну гетмана богатые дары. Еще до прихода сюда повстанцев горожане организовали свой отряд, который вел борьбу со шляхтой, отнимал у нее деньги, драгоценности, лошадей и переправлял все это к Богдану Хмельницкому.

26 сентября 1648 года под стены Львова пришел Кривонос, а через два дня прибыли и основные силы во главе с Хмельницким.

Город, который основал выдающийся полководец и государственный деятель галицко-волынский князь Данила Галицкий в 50-х годах XIII столетия, сразу же стал притягательным центром для ремесленников, купцов, разной вельможной знати, чему способствовало его положение на скрещении важных торговых путей. С востока проходили два пути из Киева — через Луцк и Теребовлю. С юга — пути из Молдавии через Коломыю и Галич, от соляных варниц Прикарпатья. Западный путь, который проходил через Перемышль и Ярослав, связывал город с Польшей и Германией. С севера пролегли пути из прибалтийских стран через Владимир и Белз. В городе поселилось много купцов; кроме украинцев и русских, здесь жили армяне, татары, немцы, греки, евреи, итальянцы и т. д.

Хозяевами города были богатые патриции, в основном католики. Они и настроили здесь монастыри и костелы.

В этом городе была известна Хмельницкому каждая улица, знаком каждый дом. Город, где прошли годы молодости, был близок и дорог. Многие львовские мещане помогали ему порохом, вооружением. И поплатились жизнью за это. Как же он мог разрушить Львов, принести беду его жителям?

И еще подходя к городу, он уже послал львовским властям письмо с предложением дружбы. «Прихожу к вам, — писал он, — как освободитель русского народа; прихожу к столичному городу земли червонорусской избавить вас от ляшской неволи».

Но письмо Хмельницкого не было принято правителями города. Он готовился к обороне. Здесь укрылись тысячи «пилявчиков» вместе со своими главнокомандующими. Заславский, правда, сразу же удрал в имение, где писал письмо в Варшаву, оправдывая свое поражение. Остророг еще некоторое время оставался в городе и даже хотел возглавить его оборону. Но гарнизон отказался признать его власть, призвав в руководители Вишневецкого. Тот долго не соглашался, но наконец внял мольбам обывателей Львова. Первым его шагом в новой роли было наложение на жителей контрибуции: каждый львовянин ради защиты города и отечества должен был сдать все драгоценности и деньги, которые у него имелись. Были собраны огромные средства.

Этим вклад Вишневецкого в оборону города и ограничился. Взяв собранные богатства, он оставил начальником гарнизона старого вояку Христофора Артышевского и вместе со своим войском ушел из Львова, якобы для защиты Варшавы. Вслед за Вишневецким покинули город и другие паны и военачальники. Оставшиеся горожане жаловались:

— Паны обобрали нас как липку и малодушно покинули на разграбление неприятеля.

Но Хмельницкий не хотел ни грабежа, ни крови. И лишь получив на свое письмо отрицательный ответ, дал распоряжение войскам штурмовать город.

Пространство, занимаемое городом, было относительно невелико. Это был почти правильный квадрат, окруженный стеной, с внешней стороны которой был выкопан во всю длину стены ров и насыпан вал. А затем шла еще и внешняя стена с семнадцатью башнями. В город вело двое ворот (Краковские и Галицкие) и две калитки. Одна находилась недалеко от иезуитского костела и называлась иезуитской, другая близ волоской церкви и называлась волоской. Как неусыпный страж, на холме над городом возвышался Высокий Замок. Против него и направил свои войска Кривонос. Другие отряды казацкого поиска под водительством Хмельницкого затеяли стычки на валах у Гончарной улицы, близ монастыря кармелитов босых, у Галицких ворот, у бернардинского монастыря. Сам же Хмельницкий разъезжал вдоль городских стен на своем белом аргамаке, время от времени приказывая палить по городу из пушек, но не сильно, чтобы не разрушить строений.

Во время штурма городских укреплений к казацким войскам присоединились многие мещане-украинцы. Они и рассказали, где проходит водопровод, который сразу же был перекрыт казаками, показали слабые места в обороне. И вскоре Кривонос взял Высокий Замок.

Хмельницкий строго запретил жечь предместья, грабить мещан, стремясь склонить магистрат[74] к добровольной сдаче. Ему нужен был только выкуп, чтобы заплатить Тугай-бею за то, что тот не войдет в город. И он снова отправил в город посла, предлагая свои условия. Но обедневшие после контрибуции Вишневецкого горожане начали торговаться.

И октября 1648 года старейшины города направили к Хмельницкому его старого учителя ксендза Генцеля Андрея Мокрского. С того времени, когда этот профессор-иезуит стремился сделать из Богдана преданного католика, прошло больше тридцати лет. Стерлись в памяти все обиды и наказания, осталось то хорошее, что познал в годы учебы Богдан, поэтому и встретил он доктора теологии с доброжелательством и теплотой.

Не зная, чего ожидать от Хмельницкого, Мокрский вошел настороженный и суровый. На его удлиненном умном лице нельзя было прочесть никаких чувств. И лишь в уголках глубоких серых глаз просматривался почти незаметный для постороннего интерес к бывшему ученику. Когда он увидел, что Хмельницкий поднялся навстречу и, улыбаясь, идет к нему, легкая улыбка разгладила изрезанное морщинами желтое исхудалое лицо ксендза.

— Приветствую вас, учитель, — проговорил Хмельницкий на латыни, проявляя таким образом свое расположение к Мокрскому. Он словно не замечал других участников посольства и обращался только к нему. Ксендз склонил слегка голову и глухо ответил:

— Приветствуем гетмана от всех убитых горем жителей Львова и просим помилования твоего, спасения от разорения и гибели.

Мокрский подошел к Хмельницкому и протянул ему исписанный листок:

— Город Львов не отвергает твоей дружбы, гетман. Он не нанес тебе никакого оскорбления и надеется на твое доброе расположение.

Хмельницкий взял письмо и, развернув, прочел в наступившей тишине. Окончив, он поднял на Мокрского глаза, которые теперь стали суровыми и острыми.

— Знаю, что обобрал вас Вишневецкий основательно, но именно потому, что хочу добра городу, хочу уберечь его от разбоя и поругания, требую выкупа, который нужен не мне, а единственно чтобы расплатиться с татарами, нашими союзниками, которые тогда согласны не входить во Львов. Это мое последнее слово магистрату. Если завтра не будет выкупа, город будет разорен.

С этим он и отпустил посольство, оставив лишь Мокрского. По его глазам, по всему поведению Хмельницкий видел, что ксендз пришел к нему не только от Львовского магистрата.

Так и было на самом деле. После того как Хмельницкий закончил коллегию, Мокрский недолго оставался здесь. Он перебирается в Литву, преподает «святое письмо» и полемику в Виленской иезуитской академии, становится проповедником костела святого Иоанна. Затем по каким-то причинам он покидает иезуитов, становится каноником, исповедником Владислава IV, а после его смерти — доверенным лицом королевича Яна-Казимира. Именно по указанию будущего короля он и прибыл во Львов, чтобы любым способом связаться с Хмельницким.

В это время борьба за королевский престол в Польше была в самом разгаре. Главными претендентами были братья покойного короля Ян-Казимир и Карл-Фердинанд.

Младшего из братьев Яна-Казимира поддерживала так называемая «мирная» партия во главе с коронным канцлером Оссолинским. Эта группировка по ряду мотивов стремилась установить мир с Богданом Хмельницким. Ее поддерживала и великопольская шляхта, которая не зависела от магнатов с Украины. Старшего брата короля Карла-Фердинанда поддерживали магнаты во главе с Вишневецким, который настаивал на немедленном продолжении борьбы с украинским народом.

6 октября 1648 года в Варшаве открылся элекционный сейм для избрания короля. Сюда съехались толпы вооруженной шляхты со всей Польши, готовой, если потребуется, силой оружия отстаивать избранного ею кандидата.

Прошло всего три недели после битвы под Пилявцами. И в Варшаву прибыли многие из ее участников, сея панику и страх перед восставшими. Настроение, царившее в то время в Варшаве, точно охарактеризовал в своей летописи Грабянка: «Много ляхов в Варшаве собралось, и у всех заячьи уши, такой страх на них нагнал Хмельницкий, что едва сухого дерева треск услышав, то без души к Гданьску бежали и во сне не един кричал: «Вот Хмельницкий!» Страх, царивший в Варшаве, использовала группировка Карла, протащившая на пост командующего польским войском, действующим против восставших, Иеремию Вишневецкого, считавшего, что для сохранения господарства над Украиной необходимо безжалостно задушить восстание военной силой. В этом магнатскую группировку поддерживали силы католической реакции Европы — римская курия и Габсбургский дом.

Группировка Яна-Казимира, возглавляемая канцлером Оссолинским, тоже была за подавление восстания, но через некоторое время, поскольку сейчас для этого у Речи Посполитой нет сил. Для необходимой подготовки следует заключить с восставшими хотя бы перемирие.

При этом преследовалась и другая цель, не менее важная, чем ликвидация восстания. Над польской шляхтой, понимающей события более глубоко, чем Вишневецкий, постоянно витал страх перед политическим и военным союзом гетмана с русским правительством. От этого, как писал царю русский дипломат Григорий Кунаков, «во всех польских и литовских людях боязнь была большая паче черкасские войны». Заключение мира с Хмельницким и преследовало целью предотвратить такой союз.

В этих условиях в борьбе за престол Яну-Казимиру нужен был мир. С предложением заключить его и прибыл к Богдану Хмельницкому Мокрский.

Долго говорили в этот вечер гетман и посланец королевича. Решили, что завтра Мокрский привезет решение сената о выкупе, и казацкое войско отойдет от Львова. Что же касается дальнейшей войны, то все зависит от пана королевича. Пока же никаких обещаний Хмельницкий дать не может. Для себя он уже давно решил поддержать Казимира, внести разлад в ряды польской шляхты, ослабить врага.

Мир нужен был Украине. И Хмельницкий решил воспользоваться предложением королевича. В это время к Хмельницкому прибыл еще один доверенный человек, Юрий Ермолич, который также привез письмо, в котором Ян-Казимир не скупился на обещания и казакам, и старшинам, и Хмельницкому, обещая, что, став королем, «вольности их черкасские подкрепит паче прежнего».

Хмельницкий знал цену этим обещаниям, знал и то, что, выдвигая кандидатуру Яна-Казимира, магнаты и шляхта видели в нем человека, который возглавит борьбу против народно-освободительного движения на Украине.

12 октября 1648 года Мокрский снова явился к Хмельницкому с послами города. Опять начался торг вокруг суммы выкупа. Депутаты старались разжалобить Хмельницкого. Гетман слушал их страстные речи и лишь разводил руками.

— Я не могу скрыть от вас, что меня очень огорчают эти несчастные обстоятельства. Дай бог, чтоб и ухо человеческое о подобных не слышало! Всему причина Вишневецкий и Конецпольский, о чем я уже писал вам.

Хмельницкий встал, прошелся по палате. Было видно, его взволновала просьба львовян и он соглашался с ними, но сделать ничего не мог.

— Я требую этих денег не для своей корысти, а только для того, чтобы удовлетворить союзника моего пана Тугай-бея.

Депутаты вынуждены были согласиться. В город вместе с делегацией за деньгами отправили от гетмана Петра Головацкого, а от Тугай-бея — татарина Пинь-агу. Несколько дней возили выкуп. Получив около 100 тысяч злотых[75] и тканей на 500 тысяч, отошли к Замостью, где, как сообщили Хмельницкому, должен был собирать войска Вишневецкий.

Из летописи Самоила Величко: «После этого, не добываючи больше города, пошел от них найскоре под Замостье, чем достигнуть хотел того, чтобы бежавшие ляхи не так быстро снова соединились и занялись своей обороной…»

Еще когда повстанческие войска находились под Пилявцами, к Хмельницкому от галицких крестьян и мещан был направлен посланец с письмом, в котором говорилось, чтобы он, «не откладывая, оказал помощь против польского тиранства». Правда, посланца тогда шляхта перехватила, письмо изъяла, а «посланца набито на кол».

Когда же освободительная армия подошла ко Львову, к гетману пришли посланцы и из сел Крехова, Гологоры, и из Тернополя, и из Замостья с одной просьбой: чтобы он «пришел чем скорее и освободил их от тиранства шляхты». Их просьбы для Хмельницкого и его побратимов были зовом народа о помощи. И они не могли не помочь ему.

Поэтому, отправляясь в новый поход, Хмельницкий оставил во Львове своего двоюродного брата Захария Хмельницкого с казаками «для спокойствия граждан»; направлены были отряды повстанческих войск и в другие города Галиции.

Наступая на Замостье, Хмельницкий приглашал с собой и Мокрского, но тот, сославшись на болезнь, которая действительно донимала его в последние дни, возвратился во Львов, заверив гетмана, что нагонит его и поедет от него послом к королю.

Но дело не терпело отлагательств, и по дороге в Замостье гетман пишет львовскому магистрату, чтобы почтенного отца Генцеля как можно скорее к нему отправили и что он очень сожалеет, что тот до сих пор во Львове и не поехал вместе с ним, «хотя должен был ехать к королю в качестве посла от него, как обещал». И Мокрский, несмотря на болезнь, сразу же выезжает к Хмельницкому.

Нагнал он его уже у Замостья.

Более сильной и удобной для обороны крепости, чем Замостье, не было во всей Польше. К тому же, в отличие от других, она была заблаговременно подготовлена к длительной обороне самим Вишневецким. Были завезены пушки и ружья, запасено вдоволь пороха. Крепость не боялась голода. Каждый житель обязан был сделать в доме запас продовольствия на полгода. Те, кто не годился в солдаты, были отправлены за Вислу.

Когда Хмельницкому донесли об этом, он задумался. В походе он осмотрел свое войско. Готовое хоть сейчас в бой против панов, оно, однако, было плохо подготовлено к осенней поре, не говоря уже о зиме. Да и бодрости в нем не было уже такой, как под Пилявцами, чувствовалась усталость. Лошадям нужен был корм, которого из-под снега не достанешь. А тут еще начались болезни.

Нужен отдых, ох как нужен!

Хмельницкий смотрел на своих соратников и думал, что им этого не скажешь. Они рвутся в бой на ляхов. А ему хватило бы выкупа, как во Львове. Идти дальше в Польшу — погубить все дело. И когда 27 октября 1648 года войска подходили к Замостью, он пишет два письма — полковнику Людвигу Вейгеру, коменданту города и начальнику немецких войск, составляющих ядро гарнизона, с приглашением присоединиться к запорожским войскам, и к шляхте и мещанам Замостья с предложением начать переговоры. И как во всех своих письмах и универсалах, он указывает, что эта война ведется не по воле казаков, а единственно по вине «князя Вишневецкого и пана коронного хорунжего Конецпольского, потому что именно они силой втянули нас в войну, и теперь мы вынуждены стоять за себя, пока у нас хватит сил… Мы больше склоняемся к миру, нежели к пролитию крови». И Хмельницкий предлагает «не воевать с нами, а добровольно заключить мир, как это сделали львовяне, а мы обещаем… немедленно отступить от города со всем Запорожским войском и ордами…».

Письма отослали с немцем, который воевал в рядах восставших, и так и прозывался Петр Немец.

Однако, спрятавшись за крепкие стены и чувствуя себя в безопасности, осажденные не приняли предложений Хмельницкого. Началась переписка. Хмельницкий сделал своей резиденцией село Лабуны, неподалеку от Замостья. Здесь он вел переписку, принимал послов из Молдавии и других государств. Отсюда он отправил в Варшаву посольство во главе с Вешняком, которое должно было просить, чтобы к Хмельницкому прислали для примирения комиссаров. Посланцы должны были везде и всюду заявлять, что казаки желают королем Яна-Казимира. Это был важный шаг. Посольство должно было предъявить правительству Речи Посполитой очень скромные требования, чтобы дезориентировать правительство относительно истинных целей казачества.

Осада Замостья продолжалась. Дважды туда отправлялся и ксендз Мокрский, но все оставалось по-прежнему. Среди старшины и в войсках назревало недовольство.

Начал все горячий и нетерпеливый обозный Чарнота. Он ходил злой по лагерю и запальчиво кричал, что гетманом овладел страх и он теперь не думает о войне.

— Как, — кричал он, размахивая в неистовстве кулаками и бросая на землю свою шапку, — мы брали в неволю гетманов, разбили все польское войско, взяли выкуп со Львова и не можем осилить такой крепости, как Замостье. Да она и минуту не выдержит нашего натиска. Но гетман не хочет, он начал ублажать поляков, ведет с ними тайные сношения и обманывает войско!

Его слушали, многие с ним соглашались. К тому же начались холода, сказывался и неурожай этого года. Войско начало испытывать недостаток в продовольствии. И Хмельницкому ничего не оставалось, как дать приказ о подготовке к штурму.

Забили в литавры, заиграли трубачи, лагерь в одно мгновение поднялся на ноги. Начали готовить гуляй-города, таскать хворост для забрасывания рва, вязать пучки соломы.

В крепости насторожились. Тревожно зазвенели колокола. Ободряемые священниками осажденные готовились к бою.

Штурм начался во второй половине дня, ближе к вечеру, с северной и восточной стороны. Закидали рвы хворостом, зажгли факелы, медленно и грозно двигались к стенам крепости гуляй-города, за которыми гарцевали на лошадях казаки, готовые не только принять бой, но и подгонять посполитых, идущих за гуляй-городами, если они струсят и подадутся назад.

Но когда восставшие с шумом, гиканьем уже приближались к крепостным стенам, их внезапно встретил такой плотный и слаженный огонь из орудий и мушкетов, какого они еще не испытывали. Он не утихал до тех пор, пока не раздробились в щепки гуляй-города и в страхе не отступили оставшиеся в живых посполитые и казаки.

Чарнота со своими штурмовал крепость с северной стороны. Здесь стена была ниже и не защищалась башнями. Сначала казакам сопутствовал успех. Они даже успели поднести и приставить к стенам штурмовые лестницы. Но поляки вовремя скопили здесь силы и отбили наступающих. Был ранен и сброшен с лестницы сам Чарнота.

Все новые приступы были также отбиты, и бой пришлось остановить. Дело довершили вооруженные отряды осажденных, которые вырвались из крепости на вылазку и неожиданно напали на отходивших казаков. Им удалось захватить триста вьючных лошадей, амуницию и даже сотника Метлу.

После этого казаки больше не предпринимали боя против осажденных, тем более что начались холодные дожди, слякоть, в войсках вспыхнула чума. Много унесла она казацких жизней, в том числе полковника Кривоноса, «первого полковника Хмельницкого», который «лядскую славу загнал под лаву». Войско тяжело переживало смерть любимого командира.

5 ноября 1648 года, чтобы подтвердить свое мнение относительно короля, Хмельницкий посылает в Варшаву Андрея Мокрского и своего двоюродного брата Захария Хмельницкого. Они везли Яну-Казимиру письмо, в котором высказывалось желание видеть польским королем именно его.

Хмельницкий, как всегда, был дипломатичен и обосновал в письме действия восставших и даже их приход на западноукраинские земли единственно желанием поддержать королевича в его стремлении занять престол. «А важнее всего, — писал он, — о чем мы узнали от пленных из разгромленного кварцяного войска, что Речь Посполитая не хочет, чтобы ваша королевская милость, наш милостивый пан и защитник, был королем. Видя, что желают другого короля, мы преднамеренно выступили со всем войском Запорожским, верными слугами вашей королевской милости, желая, чтобы по воле вашей королевской милости, нашего милостивого пана, уже больше не было этих некоронованных короликов (т. е. магнатов. — В. З.). Просим господа бога, чтобы ваша королевская милость, наш милостивый пан, изволил быть самодержцем, как и другие короли, а не как святой памяти их величества, которые сами были в неволе, и чтобы наша греческая вера оставалась нетронутой, как и раньше, без унии и униатов, и чтобы нигде никакой унии не было».

С письмом были второй раз переданы сейму требования казаков. Они состояли из восьми пунктов и мало чем отличались от тех, с которыми казацкие посланцы были отправлены на варшавский сейм летом 1648 года. Они затрагивали почти исключительно интересы восточноукраинских магнатов и должны были поддержать у великопольской шляхты впечатление возможности заключения мира, путем небольших уступок казачеству.

Гетман требовал:

«1. Чтобы всегда было казаков 12 тысяч и чтобы действительным был тот привилей, который получили от святой памяти короля за подписью четырех сенаторов.

2. Чтобы кварцяного войска не было, а они сами будут охранять Речь Посполитую.

3. Чтобы Хмельницкому было дано на Украине староство, которое он себе захочет, а к этому староству 20 миль земли.

4. Чтобы паны не наказывали своих подданных и все простили этим мятежникам.

5. Чтобы можно было выходить в море, когда захотят и каким хотят числом.

6. Чтобы судились казаки правом литовских татар, а литовские татары судятся таким правом, как шляхта.

7. Чтобы то, что случилось, было забыто.

8. Чтобы не были под властью панов коронных гетманов, а только под властью самого короля его величества и имели своего гетмана, избранного из казаков».

Такие условия мира были выгодны и будущему королю; будучи направлены против восточных магнатов, они давали возможность укрепить королевскую власть над ними с помощью казаков.

Хмельницкий написал также письмо к польским сенаторам, в котором разъяснял причины войны и требовал амнистировать восставших.

Мокрский и Захарий Хмельницкий прибыли в Варшаву через девять дней, когда король уже был избран. Значительную роль в этом сыграл приход на сейм казацкого посольства, что было воспринято как нежданный и радостный конец войне.

Ксендз Мокрский совсем расхворался и уже не мог идти к королю. Но собравшись с силами, отправил ему письмо, в котором подробно изложил военные события на Украине и казацкие условия перемирия. Говоря о намерениях Хмельницкого, он просит короля быстрее дать ответ на письмо гетмана: «Если бы, однако, ваша королевская милость мог на его письмо поскорее ответить и как-нибудь задобрить его, чтобы он с этой территории поскорее ушел, было бы очень хорошо, так как он очень возмущался, что нет надежды на положительное решение вопроса. Прежде чем войска за Вислу переправятся, он так разорит эти края, что солдату нашему нечего будет и в рот взять, для лошадей зерна не найдется».

Он не знал, что король уже послал к Хмельницкому своего секретаря, украинского шляхтича православной веры Якова Смяровского, что, однако, не мешало ему верой и правдой служить Речи Посполитой. За ним к гетману прибыл и королевский посол Олдаковский, которым официально сообщил об избрании Яна-Казимира королем польским и о том, что сейм принял решение заключить перемирие с казаками на основании предъявленных ими условий, что за Богданом Хмельницким признается титул гетмана. Сейм решил также в ближайшее время направить к Хмельницкому комиссаров для вручения ему знаков гетманской власти и ведения переговоров о мире.

В это время Хмельницкий получил письмо от осажденных в Замостье. Они соглашались «заплатить пану Хмельницкому 20000 польских злотых, если казацкий предводитель… по получении суммы воротится на Украину».

14 ноября 1648 года была собрана рада, которая решила, получив предложенную сумму, снять осаду Замостья. Через Сокаль, Острог и Житомир войско двинулось на Поднепровье к Киеву.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.