Глава десятая Интересы вне футбола

Глава десятая

Интересы вне футбола

Вполне возможно, футбольная общественность воспринимала меня как человека, одержимого исключительно своей работой в «Манчестере». Однако это не так. Учитывая высокие нагрузки в клубе, мне жизненно необходимо было найти отдушину в многочисленных интересах и хобби, которые держали бы мой ум в тонусе, мои полки – набитыми книгами, а мой погреб – заполненным хорошим вином.

Моя частная жизнь, за исключением всем известной любви к лошадям и скачкам, была скрыта от глаз посторонней публики. В свой личный мир я возвращался, проведя весь день на тренировочной базе в Каррингтоне, или после того, как очередной официальный матч был сыгран, проанализирован, откомментирован и сдан в архив. Примерно последние десять лет я выпускал пар, посвящая свое свободное время разнообразным интересам, и это помогало мне эффективнее управлять «Манчестером». Я трудился не менее усердно, чем в клубе, только более разнообразно используя свои «серые клеточки». И все мои увлечения, от биографий диктаторов до документов, посвященных убийству Джона Кеннеди или моей винной коллекции, были сосредоточены дома.

Мои политические убеждения практически не изменились с тех самых пор, как в доках Гована мне пришлось поработать профсоюзным организатором. Наверное, дело в том, что, несмотря на приобретенное позднее богатство и достигнутый успех (а они часто меняют людей), в годы своей юности я усвоил не какие-то конкретные идеологические взгляды, а скорее систему ценностей, определенное отношение к жизни.

Я никогда не был любителем тусовок, посещающим каждый ужин лейбористской партии, принимающим участие в каждой избирательной кампании, но всегда поддерживал местных членов парламента от лейбористов. Кэти мне говорила, что стоит лишь раз ввязаться в политику, как от тебя больше не отстанут, будут постоянно ждать твоей помощи и поддержки, считать, что ты всегда рад и готов уделить им свое время. Но быть сторонником лейбористов и верить в социалистические принципы – это одно, а быть активным членом партии – другое, и как у тренера «Манчестер Юнайтед» у меня просто не было на это времени. Поставить крестик в бюллетене и выразить свою поддержку – вот это я мог. Вы вряд ли могли увидеть меня в Палате общин, сидящим позади Дэвида Кэмерона, а вот сфотографированным вместе с местным парламентарием-лейбористом – вполне; в этом и состоит мой вклад в политическую деятельность.

Я всегда принадлежал к левому крылу партии, что объясняет, почему я так высоко оцениваю работу Гордона Брауна. И, увы, уже умершего Джона Смита: из него вышел бы отличный премьер-министр. Мне было жалко Нила Киннока – хороший горячий парень, хоть и невезучий; но я был бы рад увидеть его на Даунинг-стрит. В целом идеологически я был гораздо ближе к Брауну, но понимал, что популистские шаги Блэра дают нам больше шансов на победу на выборах. Блэр правильно себя позиционировал, он был харизматичен и популярен в течение многих лет, пока война в Ираке не сказалась отрицательно на мнении общества о нем.

Благодаря Джиму Роджеру, опытнейшему шотландскому футбольному репортеру и доверенному лицу многих лейбористских премьер-министров, я подружился с Аластером Кэмпбеллом. Джим позвонил мне как-то раз и попросил поработать над одной статьей вместе с Аластером, который тогда трудился в газете «Миррор». Мы нашли общий язык с Аластером и продолжили в дальнейшем наше общение: он регулярно присылал мне письма и т. п. А потом он стал пресс-секретарем Тони Блэра, и мы еще теснее сошлись на почве его работы на благо лейбористской партии. За неделю до парламентских выборов 1997 года в Манчестере в отеле «Мидлэнд» у меня состоялся ужин с Аластером, Блэром и его женой Шери. Я сказал тогда Тони: «У вас не будет никаких проблем, если вы сможете посадить свое правительство в одну комнату и запереть дверь. Беда с этими министрами в том, что все они всегда действуют сами по себе, у них есть свои собственные союзники, собственные прикормленные журналисты. Так что самой сложной задачей для вас будет удержать кабинет под контролем».

Тони прислушался к этому напутствию. По моему мнению, любой человек, наделенный властью, оказывается в уязвимом положении, потому что на его плечи ложится огромная ответственность, вместе с которой приходит и одиночество. Мне это хорошо знакомо: много раз я сидел в своем кабинете после обеда, когда все дела были сделаны, ожидая, что ко мне кто-нибудь придет пообщаться, но никто не шел. Вокруг тебя образуется вакуум, который никто не хочет нарушать. А Тони был еще очень молод, когда стал премьер-министром.

Позднее в своих мемуарах он написал, что, будучи премьер-министром, спрашивал моего мнения по поводу увольнения Гордона Брауна, занимавшего в ту пору соседний с Тони офис на Даунинг-стрит, 11. Однако насколько я помню, Тони не задавал мне прямой вопрос по поводу Гордона; он спросил меня насчет суперзвезд в моем клубе и как я с ними справляюсь. Я ответил ему: «Самое главное в моей работе – это сохранение контроля. Как только они начинают угрожать твоей власти в клубе, ты должен немедленно от них избавляться». Он действительно упомянул о трениях с Гордоном, но не спросил меня напрямую, что ему с ним делать. Поэтому, не желая ввязываться в их личные отношения, я дал ему совет общего характера.

Мой опыт говорит, что если ты хочешь решить проблему, то не стоит искать обходных путей. Если тебя беспокоит один из членов твоей команды, пойди и напрямую скажи, что у тебя есть к нему претензии. Зачем не спать по ночам и беспокоиться о чем-то, когда ты можешь взять и решить проблему?

Власть нужна, если ты хочешь использовать ее, но не думаю, что ее применение может найти отклик среди футболистов, большая часть из которых является выходцами из рабочего класса. На самом же деле я всегда стремился к установлению контроля. Я мог использовать свою власть, если хотел, и я делал это время от времени. Но когда ты достигаешь таких вершин, как я в «Манчестере», власть у тебя появляется автоматически. Внешние наблюдатели обычно воспринимали мои важнейшие решения как стремление продемонстрировать свою власть, тогда как на самом деле речь шла о контроле.

Если не брать в расчет увлечения вином и лейбористской партией, то главным моим интеллектуальным интересом была Америка. Джон Кеннеди, гражданская война, Винс Ломбарди и великие американские игры с мячом – именно в этом я находил себе спасение от напряженной работы в клубе. Мое проникновение в американскую культуру началось с Нью-Йорка: мы купили там квартиру, которой пользовались все члены семьи, и Манхэттен стал для меня идеальным местом для короткого отдыха в те дни, когда игроки разъезжались из Каррингтона для участия в матчах национальных сборных.

Штаты всегда увлекали и вдохновляли меня; я подпитывался их энергией, просторами, разнообразием. Свою первую поездку в США я совершил в 1983 году, после победы «Абердина» в Кубке обладателей кубков, когда привез всю семью в отпуск во Флориду. Впрочем, к тому времени Америка и ее история уже прочно вошли в мою жизнь. Убийство Джона Кеннеди в Далласе в 1963 году оставило в моей душе глубокий след, и постепенно во мне развился настоящий детективный интерес к тому, кто, как и зачем убил его.

Прекрасно помню тот день, до глубины души потрясший и меня, и весь мир. Был вечер пятницы, и я брился перед зеркалом в ванной, собираясь отправиться на танцы со своими друзьями, когда мой немного глухой отец прокричал мне: «Говорят, что Джона Кеннеди застрелили, это правда?»

– Отец, ты плохо слышишь, тебе это показалось, – ответил я и вытерся полотенцем, тут же забыв о его словах. Через полчаса это было во всех новостях: президента отвезли в госпиталь Парклэнд.

Помню, тогда на танцах во «Фламинго» в Говане звучала песня Swinging on a Star, бывшая в то время настоящим хитом. Однако никто не веселился и не танцевал, вместо этого мы сидели наверху и обсуждали убийство.

Кеннеди захватывал воображение таких юношей, как я: он был молод, хорош собой и энергичен, и мне нравилась идея, что такой новый и динамичный человек может стать президентом США. И хотя для меня он всегда был выдающейся личностью, мой интерес к его убийству внезапно сильно вырос после одного ужина в Стоке, где я должен был выступить с речью по приглашению Брайана Картмела.

На ужине присутствовали Стэнли Мэтьюз, Стэн Мортенсен и Джимми Армфилд, и помню, как я задавался вопросом: «Что я здесь делаю, среди этих великих футболистов? Наверняка все предпочли бы слушать Мэтьюза, а не меня».

За ужином Брайан спросил меня о моих увлечениях.

– У меня нет времени на хобби, – ответил я, полностью поглощенный работой в «Юнайтед». – У меня дома есть бильярдный стол, я люблю порой сыграть в гольф или посмотреть какой-нибудь фильм дома.

Брайан дал мне визитку: «У моего сына есть фирма в Лондоне, они заранее получают доступ ко всем новинкам кинопроката. Позвони ему, если тебе потребуется какой-нибудь фильм».

За день до этого в Уилмслоу я посмотрел фильм «Джон Ф. Кеннеди: Выстрелы в Далласе», и Брайан спросил меня, интересуюсь ли я этой темой. Я кивнул: к тому времени в моей библиотеке было уже немало книг, посвященных убийству. «Я был в пятнадцатой машине кортежа», – сказал Брайан. Представьте себе мое удивление: мы сидим в центре Англии, и этот парень говорит мне, что был в кортеже президента в день убийства.

– Как?

– Я был журналистом газеты «Дейли Экспресс», а потом переехал в Сан-Франциско, чтобы трудиться на журнал «Тайм». В 1958 году я обратился в администрацию Кеннеди, желая поработать на выборах, – сказал он. Как оказалось, Брайан даже был в том самом самолете, в котором Линдон Джонсон принес присягу после убийства Кеннеди.

Такое личное прикосновение к истории через Брайана глубоко потрясло меня, и я сильнее погрузился в тему убийст ва Кеннеди. Я стал участвовать в аукционах. Один парень из США, узнавший о моем интересе, прислал мне копию протокола о вскрытии. На нашей тренировочной базе я держал пару фотографий, одну из которых купил на аукционе, а другую мне подарили. Я также купил доклад комиссии Уоррена за подписью Джеральда Форда, что стоило мне 3000 долларов.

В 1991 году мы с Кэти снова приехали в Штаты, отмечая годовщину нашей свадьбы, и посетили Чикаго, Сан-Франциско, Гавайи, Лас-Вегас и своих друзей в Техасе, а закончили путешествие в Нью-Йорке. После этого мы почти каждый год бывали в США. Моя коллекция книг продолжала расти. Самой лучшей биографией Кеннеди я считаю произведение Роберта Даллека «Незаконченная жизнь. Джон Ф. Кеннеди, 1917–1963». Это исключительная книга: у Даллека был доступ к медицинским документам Кеннеди, и он показал, какой сложной и тяжелой была жизнь президента, учитывая его проблемы с печенью и болезнь Аддисона.

За три года президентства на долю Кеннеди выпало немало испытаний: неудачная операция в заливе Свиней, вину за которую он целиком взял на себя, сегрегация, холодная война, Вьетнамский и Карибский кризисы. Как и сегодня, еще одним проблемным вопросом было здравоохранение. Это была огромная нагрузка. Кстати, позвольте мне сделать небольшую ремарку о важности самой популярной игры в мире (я имею в виду футбол, конечно). Знаете ли вы, как ЦРУ в 1969 году поняло, что СССР продолжает активно сотрудничать с Кубой? Из-за футбольных полей, точнее – аэрофотоснимков футбольных полей, построенных советскими рабочими; кубинцы ведь не играют в футбол. Генри Киссинджер в душе был европейцем, поэтому и обратил на это внимание.

Мой интерес к жизни Кеннеди подарил мне знакомство со многими чудесными произведениями, например книгой Дэвида Хэлберстама «Лучшие и ярчайшие», посвященной Вьетнамской войне. В ней Дэвид концентрируется на причинах, заставивших американцев ввязаться в этот конфликт, а также на той лжи, которой кормили братьев Кеннеди: даже Роберт Макнамара, министр обороны и близкий друг семьи, обманывал их, за что он после своей отставки извинился перед семьей Кеннеди.

Во время нашего летнего путешествия по США в 2010 году я посетил Геттисберг и пообедал в Принстоне вместе с Джейсом Макферсоном, великим исследователем гражданской войны в США, автором бестселлера «Боевой клич свободы», а также сходил на экскурсию в Белый дом. Мое увлечение темой американской гражданской войны началось, когда мне дали книгу, посвященную командующим южан и северян. У обеих сторон конфликта было много выдающихся полководцев, вчерашние учителя становились генералами. Гордон Браун как-то спросил меня, что я сейчас читаю, и когда я ответил, что книгу по гражданской войне, он пообещал прислать мне какие-то кассеты. Вскоре я получил 35 записей лекций Гари Галлахера, работавшего вместе с Макферсоном над таким относительно малоизученным вопросом, как участие в той войне военно-морского флота.

Далее, конечно, следует рассказать о еще одной моей большой страсти, еще одной моей отдушине – лошадях и скачках. Как-то раз Мартин Эдвардс, тогда председатель совета директоров клуба, позвонил и сказал, что мне следует взять выходной.

– Нет, я в порядке, – ответил я.

Хотя это было как раз в те дни, когда Кэти мне повторяла: «Ты загонишь себя до смерти». Каждую минуту думая о футболе, после работы я сидел дома на телефоне до девяти часов вечера.

Я купил своего первого скакуна в 1996 году. В нашу тридцатую годовщину свадьбы мы отправились в Челтнем, где я познакомился с удивительным человеком – ирландским тренером лошадей Джоном Мулерном. Мы вместе позавтракали, после чего потом еще и поужинали в Лондоне, и вскоре я уже спрашивал Кэти: «Что ты скажешь, если мы купим лошадь? Думаю, это поможет мне отвлечься от работы».

– И откуда только у тебя это желание? – спросила она. – Алекс, проблема только в том, что в скором времени ты захочешь скупить всех скакунов в мире.

Но лошади действительно стали для меня настоящей отдушиной: вместо того чтобы чахнуть в офисе или тратить время на бесконечные телефонные переговоры дома, я стал переключать свои мысли на скачки. И с головой погрузился в это хобби, которое позволило мне отвлечься от суровых футбольных будней и помогло избавиться от одержимости своей работой. С гордостью вспоминаю две победы в скачках первой категории своего скакуна по прозвищу Что-за-друг; это были гонки «Лексус Чейз» и «Эйнтри Боул». За день до победы в «Эйнтри Боул» нас выбила из Лиги чемпионов мюнхенская «Бавария», и чувствовал я себя просто паршиво. А уже на следующий день мой скакун выиграл для меня гонку первой категории в Ливерпуле.

Своего первого скакуна я назвал Куинслэнд Стар в честь корабля, на строительстве которого работал мой дед. Мне рассказывали про владельцев, чьи лошади никогда не побеждали на скачках. У меня же что-то в районе 60 или 70 побед, и сейчас я частично или полностью владею примерно тридцатью скакунами. Обожаю синдикат «Хайклер», чей директор Гарри Герберт – просто замечательный человек и отличный управленец. С ним я всегда в курсе того, что происходит с моими лошадьми, получая достоверную информацию каждый день.

Скала Гибралтара был поразительным скакуном, первым в Северном полушарии выигравшим семь подряд скачек первой категории, побив тем самым рекорд Мельничного Рифа. По соглашению с ирландским конным заводом «Кулмор Стад» он участвовал в гонках под моими цветами. Я думал, что владею половиной прав на лошадь, тогда как они считали, что мне полагается половина призовых денег. Мы урегулировали этот конфликт, согласившись, что имело место простое недопонимание с обеих сторон.

Разумеется, мое страстное увлечение скачками теоретически могло вызвать недовольство владельцев клуба, но когда на ежегодном собрании акционеров один из его участников начал настаивать на моей отставке, я был удивлен. Должен сказать, это мое хобби ни при каких условиях не могло повлиять на мою работу в качестве тренера «Манчестер Юнайтед». Впрочем, мой прекрасный семейный юрист Лес Дальгарно уладил этот вопрос. Этот случай нисколько не поколебал мою любовь к скачкам, и я остался в хороших отношениях с Джоном Манье, главой конного завода «Кулмор Стад».

Скачки вместе с чтением книг и коллекционированием вина научили меня переключать свое внимание с рабочих вопросов. Винами я заинтересовался в 1997 году, когда осознал, что дошел до предела своих возможностей и что мне следует найти какое-то новое увлечение, которое поможет мне отвлекаться от мыслей о футболе. И изучение винного дела мне в этом поспособствовало. Я стал покупать вино вместе со своим соседом, большим любителем современного искусства Фрэнком Коэном. Когда однажды Фрэнк надолго уехал за границу, я начал делать покупки на свой страх и риск.

Не могу назвать себя большим знатоком вин, но и полным дилетантом себя не считаю: я знаю хорошие марки вин, знаю удачные урожаи, могу продегустировать вино и распознать его свойства.

В своих исследованиях я со временем посетил Бордо и Шампань, но в основном я расширял свой кругозор благодаря книгам и общению с продавцами и экспертами. Это было чрезвычайно увлекательно. Мне довелось ужинать с винным экспертом и ведущим на телевидении Озом Кларком, с продавцом вин Джоном Армитом: в винных барах «Корни энд Барроу» устраивают просто отличные обеды. Эти люди могли часами вести беседы о сортах винограда и урожаях, которые я даже и не надеялся поддержать, но и просто слушать их было чрезвычайно увлекательно. Возможно, мне следовало лучше узнать о винограде и его сортах, ведь в этом вся суть виноделия, но я больше пошел по практической части.

Когда осенью 2010 года меня спросили об отставке, я инстинктивно ответил: «Отставка – это для молодых людей, которым есть чем еще заниматься». Когда же тебе семьдесят лет, безделье быстро убивает тебя. Уходя в отставку, следует подготовиться и найти себе занятие вместо работы. Причем переключиться на него сразу же, на следующий день, а не спустя три месяца отпуска.

Когда ты молод, четырнадцатичасовой рабочий день – это суровая необходимость, ведь тебе надо проявить себя, а сделать это можно, только вкалывая до потери пульса. Тем самым ты вырабатываешь у себя правильную трудовую дисциплину. Если у тебя есть семья, это передается и им. Мои родители передали такое отношение мне, я научил этому своих собственных детей, и так далее. В юности ты закладываешь основы для жизни на склоне лет. С возрастом тебе приходиться учиться распределять энергию. Следует следить за собой и оставаться в форме, есть правильную и здоровую пищу. Я никогда не был большим любителем поспать, мне хватало пяти или шести часов, чтобы полноценно отдохнуть. Некоторые любят проснуться и поваляться в постели, я же так не могу. Открываю глаза и сразу поднимаюсь, готовый немедленно чем-то заняться. Не могу позволить себе лежать в кровати, предаваясь безделью и бесцельно убивая время.

Если ты проснулся – значит, ты выспался и тебе больше незачем спать. Я вставал в шесть, самое позднее – в шесть пятнадцать и к семи часам уже был на тренировочной базе, потому что мы жили в пятнадцати минутах от нее. Это вошло у меня в привычку, и этот распорядок никогда не менялся.

Я принадлежу к поколению детей войны. Если ты родился – значит, уже хорошо. Ты был в безопасности, мог ходить в библиотеки, плавать в бассейне, играть в футбол. Твои родители работали круглые сутки, и либо за тобой приглядывала бабушка, либо ты сам о себе заботился. Именно так все и было устроено. Моя мама любила говорить: «Вот тут фарш, вот тут картофель, тебе нужно лишь поставить все это на плиту в полпятого». И все будет готово. Я разводил огонь к их приходу с работы: мой отец возвращался без четверти шесть и садился уже за накрытый стол, после чего я прибирал за ним, выкидывал мусор. В этом и заключались мои домашние обязанности, которыми я занимался после школы. А свои уроки мы с братом делали позже, в районе семи часов вечера.

Это был простой режим дня, обусловленный отсутствием современных благ цивилизации.

Нынче же люди гораздо более изнеженны: они не работают на верфях или в шахтах, мало кто добывает себе на пропитание физическим трудом. Современное поколение отцов, включая моих собственных сыновей, делают для своих детей гораздо больше, чем сделал для них в свое время я.

Они гораздо чаще организуют всякие семейные мероприятия, типа выездов на природу с детьми. Лично я ни разу не устроил для своих детей пикник, я просто говорил им: «Мальчики, идите на улицу и поиграйте». Рядом с нашим домом в Абердине была школьная площадка, и мои пацаны со своими друзьями пропадали там целыми днями. Первый видеомагнитофон у нас появился в 1980 году, да и тот давал ужасное зернистое изображение. Благодаря прогрессу у нас теперь есть CD– и DVD-диски, и внуки на твоем домашнем компьютере могут собрать в футбольном симуляторе собственную команду.

Я мало занимался воспитанием собственных сыновей, эта обязанность легла на плечи моей жены Кэти. Она была для них прекрасной мамой. Кэти говорила мне: «Когда им стукнет по шестнадцать, они будут папиными сынками», и так оно и оказалось. Вырастая, они становились похожи на меня, сближались со мной, сохраняя при этом тесную дружбу между собой. Это сильно радовало меня, и Кэти повторяла: «Я же говорила тебе».

– Но это твоих рук дело, – отвечал я ей. – Если я только заикнусь сказать о тебе что-нибудь плохое, они меня тут же в порошок сотрут. Ты по-прежнему для них главная.

В этом мире нет никакой секретной формулы успеха. Самое главное – упорный труд. Знаменитую книгу Малкольма Гладуэлла «Гении и аутсайдеры. Почему одним все, а другим ничего?» можно было бы назвать и покороче: «Тяжелый упорный труд». Изучите биографии Карнеги или Рокфеллера, и вы поймете, что это правда. Есть одна история про Джона Рокфеллера, которая мне очень нравится. Он был очень набожным человеком и регулярно ходил со всей семьей в церковь. Как-то раз, когда среди прихожан пустили ящик для пожертвований и все клали по доллару, сын Рокфеллера спросил отца: «Пап, а не проще будет, если мы дадим им сразу пятьдесят долларов за весь год?»

– Да, – ответил он, – но тогда, сынок, мы потеряем три доллара, которые могли бы заработать на процентах.

Он также показал своему дворецкому, как растапливать камин, чтобы он горел на час дольше, экономя дрова. И этот человек был миллиардером.

Упорный труд Рокфеллера приучил его к бережливости. Он не терял зря время, не тратил понапрасну деньги. Во мне это тоже есть. Даже сейчас, если мои внуки оставляют что-то на своей тарелке, я доедаю за ними. Так было и с моими сыновьями, и нашей мантрой было: «Не оставляй ничего на своей тарелке!» И сейчас, попробуй я только потянуться за едой Марка, Джейсона или Даррена, они вмиг лишат меня руки.

Упорный труд ничем не перекрыть.

Безусловно, стресс и тяжелый труд, равно как и возраст, оставляют на твоем теле свой отпечаток, и со временем у меня начались проблемы с сердцем. Как-то раз, занимаясь в спортзале с надетым кардиопоясом, я обнаружил, как мой пульс скакнул с 90 до 160. Я пожаловался нашему тренеру по атлетизму Майку Клеггу: «С этим поясом что-то не так».

Мы попробовали другой пояс и увидели те же цифры: «Тебе надо сходить к доктору, с тобой что-то не в порядке», – сказал Майк.

Наш врач отправил меня к Дереку Роулендсу, у которого лечился Грэм Сунесс, и тот обнаружил у меня фибрилляцию сердца. Для исправления частоты сердцебиений он посоветовал мне попробовать электрошоковую терапию, и через семь дней я уже был в полном порядке. Однако в следующей нашей игре мы проиграли, и пульс начал скакать снова. Я обвинил во всем своих игроков: если бы мы не проиграли, я мог бы быть в норме. Показатель эффективности терапии был в пределах 50–60 %, и я понял, что теперь мне нужно предпринять более решительные меры. Мне посоветовали установить кардиостимулятор и пить каждый день аспирин.

Операция в марте 2004 года заняла полчаса, я наблюдал за ней по экрану и никогда не забуду момент, как кровь вдруг брызнула струей. Осенью 2010 мне поставили новое устройство, потому что их нужно менять раз в восемь лет, и в этот раз я проспал всю дорогу. Несмотря на эти операции, врачи мне все время говорили, что я могу без проблем жить своей прежней жизнью: тренироваться, работать, пить вино.

Должен признать, однако, что первая операция выбила меня из колеи. Годом ранее я прошел полный медицинский осмотр, частота пульса у меня оказалась 48 ударов в минуту. Наш администратор по экипировке Альберт Морган заявил тогда, что не удивлен этому: «Я всегда думал, что у тебя просто нет сердца». Я был в отличной физической форме. Но уже через двенадцать месяцев мне потребовался кардиостимулятор. Это дало мне понять: мы все уязвимы, и, старея, мы отнюдь не становимся здоровее. Ты считаешь себя несокрушимым; понимаешь, конечно, что рано ли поздно дверь жизни захлопнется у тебя перед носом, но до того момента с тобой все будет в порядке. Как вдруг внезапно бог показывает тебе, что это не так.

В молодые годы я носился вдоль бровки из одного конца поля в другой, бил по каждому мячу, погружался во все тонкости игры. С возрастом я стал сдержаннее, и к концу своей карьеры предпочитал быть больше наблюдателем, чем участником событий, хотя некоторые игры все равно могли меня полностью увлечь. В остальных же я лишь время от времени демонстрировал миру (то есть судьям, собственным игрокам и противнику), что все еще жив.

Касательно здоровья могу дать совет: если вам делают предупреждение, то обратите на него внимание. Слушайте своих докторов, регулярно проходите осмотр, следите за собственным весом и тем, что вы едите.

Прекрасным и простым способом справиться с рабочими тяготами и жизненными трудностями для меня является чтение. Если бы я устроил вам экскурсию по своей библиотеке, вы бы увидели тома, посвященные президентам и премьер-министрам, Нельсону Манделе, Рокфеллеру, ораторскому искусству, Никсону и Киссинджеру, Брауну, Блэру, Маунтбеттену, Черчиллю, Клинтону, Южной Африке и истории Шотландии. Здесь вы бы нашли труд Гордона Брауна о шотландском социалисте Джеймсе Макстоне, равно как и все книги о Джоне Кеннеди.

Затем я бы показал вам секцию, отведенную деспотам и тиранам: меня всегда интересовало то, до каких крайностей может дойти человечество. «Молодой Сталин» Саймона Себага Монтефиоре, книги, посвященные Сталину, Гитлеру и Ленину, как, например, «Сталин, Гитлер и Запад: Тайная дипломатия Великих держав» Лоуренса Риса или «Сталинград» и «Падение Берлина. 1945» Энтони Бивора.

Перейдя к менее серьезному чтению, я могу упомянуть из своей коллекции произведения Эдмунда Хиллари и Дэвида Нивена. Затем вновь возвращаемся к темной стороне жизни, к организованной преступности: братьям Крэй и американской мафии.

Уделяя столь значительную часть своей жизни футболу, я в основном старался не читать книг о спорте. Тем не менее у меня на полках можно найти несколько подлинных шедевров. К примеру, читая книгу Дэвида Маранисса «Когда гордость еще что-то значила», посвященную жизни Винса Ломбарди, великого тренера американского футбольного клуба «Грин-Бей Пэкерс», я говорил себе: «Да он же пишет прямо как будто обо мне, я точь-в-точь как Винс Ломбарди!» Я также был одержим своей работой и готов подписаться под высказыванием Ломбарди: «Мы не проиграли, нам просто не хватило времени, чтобы выиграть».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.