Третья эвакуация
Третья эвакуация
Апрельский снег в лучах солнца и четких теней от деревьев словно приглашение к Пасхе. Но чернозем в талых слезах – предчувствие гибели от котлована. Он приближался к домам и к святыне – к склепу Тверского цадика. Опасность почувствовали грачи – не стали в этом году обустраивать гнезда. И женщины – в плащах с повязанными шарфами – они не готовы раскрыться. Школьники гонялись по тротуарам на деревянных самокатах, брызгая лужами не хуже грузовиков. Еще вчера днем на них лаял рыжий Хвост – пес сапожника Шаи, царапая передними лапами изгородь. А ночью дом сгорел. Второй за апрель. Все слышали как кричала толстая горластая Бобба, а Шаю увезли в больницу. Пропал Хвост. Дом Шаи был крайний – дальше поле с пригорками, и зимой дети делали в сугробах пещеры или скатывались на санках, или просто падали в снег – у кого лучше отпечаток получится. И все это под лай Хвоста. Перед еврейской Пасхой и закладкой фундамента под Первый реактор из Москвы прибыл авторский надзор ЧАЭС – физик Лев Юрьевич «Юдович» Попок – ладный и миниатюрный как гимнаст. Он и впрямь был гимнастом. – «Я физик, я в Бога не верю! Я верю в реактор. Который скоро запустим и будет электричество и кое-что еще для оборонки!» Сейчас он был гостем полковника КГБ Ша-Повал и начальника строительного управления Ермака. Они подъехали к бане, краснокирпичному зданию бывшей синагоги.
– Это хорошо, Юрьевич, что тебе все равно, что храм, что сауна! – усмехнулся Ша-Повал.
– Не верно! Сейчас здесь лучше!
– А будет еще лучше! – сказал начальник котлована Ермак.
Борис Тверской, дальний родственник цадика дремал, прислонившись к косяку двери под закрашенной мезузой. Он услышал голоса и вот будто три ангела подходят к нему. Над входом на идыш намалевано «ребе» и уже по-русски заглавными буквами «ЕБЕР». Славяне прочли как прочли. Почти все забыли, что это была синагога Тверского цадика.
В микве – сауне, полыхал хлебный жар – горячий ржаной воздух с еле заметной примесью мяты и эвкалиптового масла шибал в лицо, горячо облапал белотелых. Попок тотчас забрался на верхнюю полку. А Ермак начал косить под придурка, размахивал руками, выкрикивал частушки.
– Это бывшая синагога! – голосом гида объявил Ша-Повал.
Взмахнул веником и горячий пар, волна жара накрыла Льва Юрьевича, будто поволокла бесчувственного по гладким доскам, как утекающая вода.
– Я хочу летом поохотиться здесь! – сказал Попок.
– А здесь уже ничего не будет, – сказал Ермак. И вдруг засмеялся – У невидимого еврейского бога ничего не будет!
– Этот чертов Котлован сожрет не только синагогу, но и мою контору, – сказал Ша-Повал.
– Нашел о чем думать! Я вот думаю о Соньке с маленькими грудочками! – сказал Ермак.
Двадцатилетняя Сонька в предбаннике накрывала стол для посетителей. Водка, хлеб, сало.
– Котлован-то Котлован, – забормотал Ша-Повал, – А куда выселенцев девать?
– А чего ты вдруг озаботился? – спросил Ермак. – В Израиль, не хочешь? Ну в Биробиджан, но это государству дороже обойдется!
– Я к новому году должен пустить Первый блок. Административные корпуса хочу посадить на готовые коммуникации. Фершстейст?
– У меня 200 еврейских семей, – сказал Ша-Повал.
– Ну и что ты не даешь им разрешение на выезд?
– Вот именно, – воскликнул Ермак, – пусть с голой жопой бегут отседа!
– Вам дай волю, – ухмыльнулся Ша-Повал, – все побежите!
– Трус ты. Полковник, – Попок стал слезать с полки.
– На них полгорода держится, – продолжал ныть Ша-Повал. – Ладно, идемте передохнём!
Сонька с маленькими грудочками вынырнула из глубины предбанника в белом халате:
– Водка ваша стынет!
Потоки ледяного душа – в них чувствовался земляной холод плывунов, утопивших старое кладбище.
– Все-таки евреи не дураки были с этими миквами, – сказал Ермак.
– Дураки, дураки, – ответил Попок не задумываясь.
– Так считаешь, – удивился чекист, – это чем же?
– Не знали, чем для них все кончится!
Водка пролетела без вкуса, без горечи, и запаха у нее не было.
– Ну-ка, Лев Юрьевич, оцени сало, – толкнул Ермак в бок москвича, протягивая кусок светящегося янтарного сала. – Ну давайте за наше общее дело, – Ермак поднялся с налитым стаканом водки.
– Тысячу лет люди обустраивали эту землю, а потом чужие приперлись и хана всему! – сказал Ша-Повал. – Ни чести, ни совести у людей не стало, никому верить нельзя! Все самому проверять надо!
– Ты это о чем, Витек? – удивился начальник Котлована.
– Это я о бабах, – испугался Ша-Повал.
Ермак ухмыльнулся.
– Правильно говоришь. Ну, давайте по второй!
– Кто-то подпалил дом сапожника Шаи, – Ша-Повал стукнул стаканом по столу, – строители.
– Брехня, – покраснел Ермак, – Да ты что, Петрович!
– Кладбище не трогайте, там у них цадик похоронен! Звонили из Киева, мы должны паломников принять, со всего мира приедут.
– Ну пусть поторопятся, – криво ухмыльнулся Ермак.
Ша-Повалу вроде и жалеть не о чем. Не о могиле же цадика убиваться, а вот защемило в душе. Он вырос в Чернобыле и все ему родное. Пусть даже неприхотливое, но это его.
– А этот еврей, – спросил Попок, – который встретил нас, он кто – сторож?
– Это габай – староста синагоги, – сказал Ша-Повал, – синагоги уже нет, а габай остался. Он у меня и кнут, и пряник для этих евреев. Мы с ним такие дела проворачивали и еще провернем, если надо партии и правительству. Но это, видать, будет уже последняя наша афера.
– Неплохого выбрали себе старосту евреи, – захохотал Ермак.
– Его не выбирают, его назначила моя контора.
– Нууу… – протянул Ермак, – тогда он просто воин божий.
На следующей неделе о габае только и говорили. Его видели в поликлинике, в школе, на комбинате бытовых услуг, на вагоно-ремонтном заводе и в депо, на хлебопекарне и в гастрономе, – короче всюду. К пятнице все евреи на ушах стояли. Конец света, Армагеддон. Этот великий ужас всеобщего уничтожения даст им силы бежать в Израиль или на Север, куда глаза глядят. Каждого работающего еврея вызывали в отдел кадров и там в присутствии габая им объявлялось, что они должны в пятницу вечером быть на центральной площади и никаких комментариев. Все, приказ. Это как приговор. Потомок Тверского цадика объявлял евреям эту новость лицом к лицу, зрачок в зрачок, как у стоматолога.
– Это уже третья эвакуация, – сказал закройщик Гриша Брод, запихивая в авоську нижнее белье и сухари.
– Кто тебе сказал? – кричала близорукая Вера.
– Объясняю, – сказал Гриша Брод, – для тупых и новорожденных: габай в отделе кадров.
По улице уже прошли на площадь Буксбаум, Калеко, Фалькнеры.
– Опоздаем, – Гриша Брод размахивал авоськой.
– Пока я Фимочку не покормлю, я никуда не иду, – кричала Вера.
– Опоздаем!
– Идиот! На тот свет поезд ходит без опоздания!
Гвалт и у соседей.
– Белла! – звал поляк Сеня.
– Я собираю маму, скотина!
– Мама, вы готовы? – кричал он на ухо девяностолетней Блюме.
– Дурак, – не унималась Белла.
– Дурак, – засмеялась теща.
– Мама, вы готовы!!!
– Первая эвакуация была от Бога, – причитала Белла, – вторая от черта, третья – от людей, от нашего ненормального габая.
Что за хрень! Она то откуда знает про эвакуацию?
Один за другим пришли к семи вечера на старую площадь двести семей. Из окон жилых и административных зданий евреев хорошо видно, как они молча стояли на площади, как звери в загоне. Хорошо видно и тех, кто по углам пространства контролировал ситуацию. Неподалеку стояли пустые автобусы.
– Заходьтэ у автобусы! – раздалась команда.
– Третью эвакуацию я не переживу!
– Мама, это война? – дергал мальчик молодую женщину.
– Заткнись!
– У вас есть вызов из Израиля? – спрашивал габай всех подряд.
Может быть, ради этого только их и собрали вместе.
Автобусы обогнули центральную часть города, миновали железнодорожную станцию, и очень скоро остановились за городом: справа незасеянное поле, слева еврейское кладбище, на краю которого был виден склеп Тверского цадика. На поле в багровых лучах заката стояли бородатые люди в черных шляпах и черных костюмах.
– Граждане евреи Чернобыля, – объявил габай, – с нами вместе хотят встретить субботу святые старцы, наши соплеменники, ученики святого Тверского цадика. Святые паломники из Америки и Европы. Давайте помолимся у могилы Тверского цадика, чтобы была легкой дорога в Израиль! Ну, все, будь ласка!
Габай подошел к паломникам, и повторил:
– Будь ласка!
Леха, доди, ликрат кала –
запели паломники, высоко задирая.
И пейсы и бороды будто поднялись к небу.
– Борис, – одергивали они габая, – а тоби шо за корысть?
– Кому пришлют вызов у Израиль? – переспросил габай. – Кому пришлют, тому вышлют шубу, джинсы, кофточки, и мне что-нибудь перепадет!
– Придурок!
Чернобыльцы опомниться не успели, как паломники уже пели завершающую молитву:
Адон олам, ашер малах,
Бетерим кол, ецир нивра…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.