Допросы, вопросы
Допросы, вопросы
Повестка на допрос в Лефортово стала визитной карточкой отказника. Получили повестки Гарик Авигдоров и его жена Маринка.
Вдоль пруда прогуливались Гарик и Лева Чернобельский.
– Заморозки в марток. Не спасут и семь порток, – сказал Лева.
– Кого не выпустят, того посадят, – отозвался Гарик.
– Тесть Ильи Эссаса в КГБ работал… Андропов, галахический еврей, приговаривает к расстрелу Толика Щаранского, зная, что он никакой не шпион! – возмущался Лева.
– В Лефортово послезавтра, – ахал Гарик. – Это где Толик сидит. Твою-то мать, вот уж не думал, что когда-нибудь буду на допросе в Лефортово…
В понедельник Гарик Авигдоров сидел в кабинете полковника Зверева и давал показания. Коленки дрожали, пальцы танцевали гопачок по столу.
– Свидетельские показания по делу Анатолия Щаранского, арестованного 15 марта 1977 года.
– Я не знаю такого дела, – вздрогнул Гарик.
– Ему предъявлено обвинение в совершении тяжкого государственного преступления. Вы с ним знакомы?
– Видел на Горке, разговаривал…
– Что вам известно о его связях? – Зверев почесал бровь.
– Ничего…
– Вот письмо к сенаторам Джексону и Джавитсу. Это ваша подпись?
– Это как-то относится к делу Щаранского? – Гарик вытер пот со лба.
– Что относится к делу, а что нет, решаю Я. Ваша подпись?
– Не знаю, – смахнул холодные капли с носа.
– Ну, тогда с вашего разрешения я сниму пиджак. – Зверев разгладил прическу. Теперь и следователь, и Гарик были в одинаковых рубашках сиреневого цвета.
– Как отчество Щаранского? – спросил Зверев.
– Простите, я думал: вы будете вести допрос с протоколом.
– Допрос с протоколом, – улыбнулся тот. – Как зовут жену Щаранского?
– Не знаю. Я ее никогда не видел.
– Вы подписывали письма за свою жену?
– Когда?
– Здесь ваша подпись. Узнаете почерк?
– Знаете ли, почерк меняется.
– А вы жене говорили, что подписывались за нее?
– В общем, да.
– Вот данные о вашей семье. Вы их давали Щаранскому?
– Не-ет.
– Как они попали сюда?
– Мои родители живут в Израиле, они могли дать.
– Значит не давали. А это письмо подписывали?
Это был призыв к ООН о воссоединении семей.
– Да, подписал. Простите, у вас с туалетом сложно?
– Дверь в конце коридора.
Из туалета виден асфальтированный двор для прогулки арестованных.
Его жену Маринку вызвали на допрос часом позже. Воспитатель детского сада. Рост 180, вес 100. Высокая и очень громкая, полная, разбуженный вулкан.
– Авигдорова? Идемте за мной.
Ей достался маленький, косолапый украинец. Он пытался открыть дверь. Не получалось.
– Ну! – нетерпеливо подстегнула Марина. – Час продержали, как дуру, в прихожей, а теперь не в ту дверь ломитесь? Оторвали меня от детей непонятно зачем.
– Ничего-ничего. Бывает.
– А мне знаете сколько ехать? Два часа на электричке и еще черт знает сколько пешком до дачи.
– Бывает.
Он суетился. Не отпиралась дверь. Наваждение!
– А кто за меня будет детям задницы подмывать!? – гремела Маринка на все Лефортово. – У меня их сорок в группе!
Им уступили комнату выбежавшие на крик двое коллег-украинцев.
– Садитесь.
Маринка закурила. От жары крошечная комната мгновенно наполнилась густым дымом.
– Послушайте, вы не курить можете? У меня еще целый день работы.
– Могу, – погасила сигарету. – А вы не валять дурака можете?
– Это почему же дурака?
– А будто не знаете, что я и в глаза Щаранского не видела! И в синагоге раз-два была. А вы меня в тюрьму заманили.
– Я?
– Тут изнасиловать женщину раз плюнуть. А зачем еще привели? Вы меня хоть раз видели со Щаранским?!
– По-омилуйте, я… Подпишите протокол и свободны вы.
– Вот запишите в протоколе, что будешь со мной сегодня стирать детское белье на даче.
– Я с вашего разрешения налью стакан водички.
Ее отпустили в рекордно короткий срок.
В конце рабочего дня Чернобельского вызвали в спецчасть.
– Лева… это Антонина Яковлевна. Зайди, пожалуйста.
Сменил темные очки на светлые, в туалете причесался. В большой комнате спецчасти у окна стоял молодой блондин. Другой, меньшего роста, чернявый и сухой лет тридцати пяти.
– Лева, – сказала Антонина Яковлевна, – с вами хотят поговорить. – И вышла.
– Думали. Мы вас не найдем?.. За гарницей печатаетесь… Роман пишете? – Чекист улыбнулся. – Пересылали роман за границу? Мы ведь с вами можем и в другой обстановке разговаривать. Так, да, это проходило не через мои руки. Вот… В «Евреях в СССР» печатались…против журнала возбуждено уголовное дело. Знали? А все ж дали туда рассказ. «Долгожданное свидание». Читал. Кто рассказал вам эту историю?
– Рассказали…
– Дали бы что-нибудь почитать… С возвратом. Конечно.
– Да ладно вам…
– Я вам обещаю, что обыска у вас не будет. А то чего доброго придете домой и уничтожите свои труды.
Рука Чернобельского плясала по столу. Блондин давно уже с любопытством следил за ней.
– Напишите про алию. Вы же для этого ходите на Горку. У нас вот собран богатый материал…
– Еще чего!
– Вы знаете, что редактором этого вашего журнала «Тарбут» теперь будет Илья Эссас?
– Да? – притворился Лева.
– А то вы не знаете, – улыбнулся чернявый.
– Илью я знаю.
– Престина знаете?
– Ну, видел на Горке.
– А с культурной установкой Престина знакомы?
– Нет.
– Ну как же?! Как же вы хотите писать о Горке? Ну, а последнюю новость слышали: жена Давыдовича просится обратно.
– А что случилось?
– Плохо там. Но почему-то в письмах мало кто об этом пишет, даже перед родными и друзьями двурушничают.
– У вас что, есть доказательства?
– Сколько угодно. Вся Горка и вы к ней в придачу.
– Я о себе другого мнения. Это, конечно, нескромно…
– Ну-у, вряд ли вам есть, чем похвастать. Вся откровенность ваших товарищей – в заявлении на выезд в Израиль, а в остальном они ведут себя подло. Ида Нудель, например, в дни сессии Верховного Совета на балконе вывесила израильский флаг. Ну, для чего? Чтобы нам праздник испортить? Разве не подло?
– Ну и что, флаг так и висит?
– Сняли, конечно. Но с ее стороны это подлость. Зачем она сделал? Сессия принимает Новую Конституцию, а она флаг вывешивает. Зачем?
– Не знаю.
– Ладно. Я вас еще навещу. Меня зовут Александр Васильевич. И вот что, если будете распространяться о нашей встрече, то можете себе повредить. У вас еще будет время рассказать.
Лева сидел перед Александром Васильевичем.
– Мы получили экземпляр вашей книги.
– Не видел.
– Ну, он пока на размножении… Ваш статус нас не устраивает. И у вас, как говорится, три выхода. Первый: отойти от алии и от всего, что с ней связано. Второй – вы сотрудничаете с нами, и тогда мы разрешаем вам посещать все, что хотите. И наконец, третий – уезжаете в Израиль. День-два подумайте…
– А что думать? Второе меня не устраивает.
– Будьте добры тогда не контачить с лидерами алии и забудьте дорогу на семинары и в «Тарбут»…
Они остановились и посмотрели друг другу в глаза.
– Что ж теперь, в стол писать станете?
– Мне не привыкать.
– Если вы уйдете с Горки, где же темы-то брать будете?
– Но и стукачом я не стану.
– Значит, в разведчики идти не хотите.
– Не хочу.
– Удобная позиция. Моя хата с краю. А вкалывает пусть Александр Васильевич. Да вы знаете, сколько страдает в Израиле советских евреев?! Мы уже другая организация. Вы о нас думаете, будто сегодня 38-й год. А знаете ли вы, что в процентном отношении чекисты пострадали больше всего? На сегодняшний день мы за девять лет алии никого из ваших не осудили. А захоти – и всех пересажали бы. Ведь верно? Нам что от вас нужно? Пару новеньких фамилий, кто пришел к Эссасу на семинар. Мы их не арестуем. Если бы вы мне, скажем, вчера сообщили фамилию, а сегодня его арестовали, то вы вправе плюнуть мне в лицо, а мы как? Поговорим с этим человеком, и глядишь – отойдет. Потом еще спасибо скажет. Мы почему против семинаров? Потому что девяносто процентов тех, кто их посещает, уезжают в Израиль. Хлебнут лиха – и в слезы. Но поздно. Нам нужна постоянная информация, чтобы мы аргументировано боролись с такими, как Слепак, Престин, Эссас.
– А что Эссас? – удивился Чернобельский.
– Эссас многих совратил. Агитировал и агитирует уезжать.
– Я ни разу не слышал.
– Ну, он же не идиот, чтобы на семинаре во всеуслышанье такое сказать. Это делается тет-а-тет. Его друг Файнгольд все время звонит и спрашивает: «Ну, почему Марк не едет?»…
– Александр Васильевич, я доносить не буду. Ни одного слова о других.
– Да вы нам ничего нового не скажете. Если что умолчите или не так скажете, мы вас поправим.
– Не уговаривайте. Уж лучше я брошу семинару и «Тарбут», чем вести двойную жизнь. Все, что я считаю возможным, я пишу в рассказах.
– Ну-ну. Посмотрим, до чего вы допишетесь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.